"Пятая печать" - философски насыщенное произведение, отражающее полярно противоположные точки зрения на смысл жизни и смерти, героизм и предательство. Почти все герои Шанты погибают в последние месяцы второй мировой войны. Роман раскрывает величие обыкновенного человека, способного принять самые страшные муки, даже смерть, но не стать рабом, не растоптать в себе человеческое достоинство.
Ференц Шанта.
Пятая печать.
1
Холод пробирал до костей и - редкий случай - сопровождался густым, почти непроглядным туманом.
Однако внутри, в трактирчике, было тепло, а трактирщик был в хорошем настроении:
- Ну, господа, следующая бутылка идет уже за мой счет! - объявил он, вставая из-за стола и выпрямляясь во весь свой огромный рост.
- Пусть идет, покуда ходит, - согласился круглоголовый агент по продаже книг, которого в округе по-свойски прозвали господином Швунгом . Не почему-нибудь, а просто он очень быстро ходил и с такой лихостью заворачивал за угол, что упаси боже оказаться на его пути. - Пусть идет! - повторил он, вынимая носовой платок и вытирая потный лоб.
- Не лучше ли снять пальто? - обратился к нему столяр, очень высокий человек, которому, по общему мнению, в маляры бы пойти, а не в столяры, попробуй-ка при этаком росте над верстаком гнуться! На что он обычно отвечал: "Матушка за мое ремесло шестьдесят крон выложила, все приданое распродала, мне после этого ничего другого не оставалось!"
Таков был его ответ, и никто никогда не узнал, что это за шестьдесят крон и о каком приданом идет речь.
- Сниму, пожалуй! - сказал, поднимаясь, книготорговец. - Ведь на мне еще и кашне!
- Домой торопитесь! - заметил часовщик Миклош Дюрица; овдовев четыре года назад, он один воспитывал троих детей, снискав своей порядочностью всеобщее уважение. И все-таки про него ходил слух, будто не одной девчонке вскружил он голову. А девчушки все такие молоденькие, что, по выражению трактирщика, и хочется и боязно, а столяр к слову добавлял, что действовал вдовец до крайности подло - он попросту втаптывал их в грязь.
Разумеется, того, что на самом деле происходит в крохотной мастерской среди тикающих и звенящих часов, никто в точности не знал.
- Повезло телячьей грудинки достать, вот и тороплюсь домой, - объяснил Швунг-книготорговец. - Хотелось бы еще сегодня вечерком отведать…
- Тогда вы, может, и не умрете? - спросил часовщик, откинувшись на спинку стула и перебирая пальцами звенящую цепочку часов.
- Что такое?
- Я спросил - тогда вы, стало быть, не умрете?
- Когда тогда?
- Ведь вы еще сегодня вечером собираетесь грудинки отведать?
Столяр поднял руку!
- Ну, а если и умрет? Всякому приходится в свой черед умирать…
- Снова вы в философию ударились, как я погляжу, - заметил книготорговец, обращаясь к Дюрице. - Наверно, и сегодня вдоволь попакостничали?
- Что ж, всякому свое!
- Что верно, то верно! - поддакнул трактирщик, ставя принесенную бутылку на стол. - Одному на вечер грудинки подавай, другому - молоденькую грудку, коли нахальства хватит! Впрочем, мое такое мнение, что и телячью грудинку в наше время честным путем не достанешь.
- Честным, бесчестным… небось и сами бы не отказались, коли б достать умели! - возразил книготорговец, вешая пальто и кашне на вешалку. - Не отказались бы! О чем толковать. И вообще - пусть первым бросит камень тот…
- На вашем месте, - произнес Дюрица-часовщик, - я проявил бы больше любопытства: а не отведать ли и вам этого мясца, мы ведь и понятия не имеем, что это такое!
- Грудинка! - сказал столяр.
- Но какая грудинка? - спросил часовщик.
- Я только что во всеуслышание объявил - грудинка телячья, - ответил книготорговец. - В другой раз не хлопайте ушами!
Часовщик поднял брови:
- Откуда вы знаете, что телячья, а, положим, не человечья?
- Не говорите гадостей, - вмешался трактирщик, - Потерпите с вашими извращеньями до дому!
Столяр поднял бутылку: - Эва, это ведь не в сказке, малыш, как сказал поэт!
- Не отбивайте у человека аппетит, - взмолился книготорговец. - Я за это мясо Цуцор-Фогараши отдал…
- Для меня эти слова что звук пустой, все равно не пойму, что они значат.
- Разрази меня гром, - сказал трактирщик, - в этом мире все может случиться. Ежели те уже мыло из людей варят, то нас все что угодно могут жрать заставить…
Швунг, прищурив глаз, взглянул на трактирщика:
- Думайте, прежде чем говорить! До ваших мыслей мне дела нет, но такие высказывания лучше держите при себе!
- Что толку на такую ерунду время тратить, - вмешался столяр, поднимая бокал. - Выпьем, пока задаром дают, к чему мешкать. Прозит!
Все подняли бокалы. И, за исключением трактирщика, осушили их.
- Какую книгу, вы говорили, пришлось за это мясо отдать? - спросил хозяин трактира.
- Большой словарь Цуцора-Фогараши…
- А что это за штука?
- Вероятно, что-нибудь вроде лексикона, - вмешался часовщик, - где собраны слова…
- Раз словарь, то уж, наверно, в нем слова, господин умник! - заметил столяр. - Разница только в том, что это за слова. Ведь так?
- Слова венгерские, - ответил книготорговец, тотчас почувствовав себя в родной стихии, как только речь зашла о книгах. Он уже уперся локтями в стол, собираясь приступить к подробному объяснению, но тут взгляд его упал на рыжую шевелюру Дюрицы. Едва он оторвал глаза от шевелюры, как внимание его привлек нос картошкой на лице столяра. После чего книготорговец махнул рукой и сказал только:
- В общем, всякие венгерские слова!
Потом повернулся к хозяину: - У вас и в самом деле замечательное вино, коллега Бела, удивительно, как вам удалось такое раздобыть?
- Хороший трактирщик достанет, на то он и трактирщик! - заметил часовщик.
- За такие слова вам этого вина и давать бы не стоило! - ответил хозяин трактира коллега Бела. Это непривычное обращение так навсегда к нему и прилипло. Раньше, во времена прежнего хозяина, он был простым - хотя всеми любимым и уважаемым - кельнером в этом самом кабачке; это уже после кончины хозяина Бела женился на его вдове. Из него вышел весьма добропорядочный муж, жителям околотка он тоже пришелся по душе, но они так и не смогли отучиться от прежней привычки называть его попросту Белой. Вот он и стал для них "коллега Бела", всякому удобно, и никому не накладно. - А вы знаете, что это значит, когда такое вино оказывается в вашем стакане? Знаете, на что ради этого приходится идти хозяину заведения?
Общество поспешило согласиться:
- Это была просто шутка, коллега Бела, - сказал столяр. - Может ведь ваш завсегдатай позволить себе невинную шутку…
Затем он повернулся к часовщику:
- Вы не могли бы подумать, прежде чем так шутить?
- Допустим, мог бы, - разве тогда вам с вашим подзащитным удастся избежать смерти?
Агент-книготорговец скривил губы.
- Оставьте, господин Ковач… - сказал он столяру, - его уже не исправишь!
- Думаете, вас исправишь? - спросил часовщик.
- Нет! Но если вы непременно желаете знать, то заявляю вам раз и навсегда, что и я когда-нибудь умру!
- Вот и славно, что заявляете… - произнес Дюрица.
- Да, заявляю! Вы удовлетворены?
- Если вам так угодно, удовлетворен. Только никогда не следует раздражаться, это вредно для здоровья!
Трактирщик потряс перед обществом бутылкой и провозгласил:
- Я так скажу… Обойдите на досуге всю округу. Где вы еще найдете такое вино? Какой другой трактирщик станет рисковать своим здоровьем, раздобывая для своих клиентов такое вино?
- Все как есть истинная правда! - подтвердил столяр. - Хотел бы я посмотреть на другого такого трактирщика.
- Тут и спорить не о чем! - согласился, устраиваясь поудобнее, книготорговец. - Будь речь о книгах, я бы то же самое сказал, - бывало, все ноги себе в полном смысле оттопчешь, лишь бы потрафить кому-нибудь из своих старых клиентов, а ведь доброе вино в наши дни достать труднее, чем книгу! Разумеется, ценную книгу, не слащавую дребедень или какую-нибудь пакость…
Столяр подался вперед, облокачиваясь на стол:
- Скажите, сударь, только не сердитесь за откровенность, вы мой характер знаете, я ни чужих, ни своих недостатков не скрываю: вы вот все книга да книга, а только объясните мне - какой от нее прок? От книги-то?
- Образованный человек не стал бы задавать такой вопрос! - вставил слово трактирщик, сочувственно взглянув на книготорговца.
- Эва! - воскликнул столяр. - А я человек вовсе и не образованный! Просто честный ремесленник и отец семейства!
Книготорговец взглянул на мясистый нос столяра, прихлебнул из своего стакана и наконец произнес:
- Пришлось бы очень долго вам это объяснять, господин Ковач!
- Стало быть, по-вашему, я такой тупица, который и объяснений не поймет?
Часовщик поморщился:
- Это смотря как объяснять!
- А вас… - вспылил книготорговец, - вас никто не спрашивал. Но коли уж вам не терпится - ответьте на мой вопрос. Сколько лет вы чините в моей семье часы?
- Это не имеет никакого отношения ни к вашим книгам, ни к чтению…
- Имеет: за эти годы вы вполне могли убедиться, - когда в доме портятся часы, я не пытаюсь сам кустарничать, а отдаю их в починку вам; если в чем не смыслю, пальцем не прикоснусь.
- В этом вы и впрямь не смыслите! - заметил часовщик, следя взглядом за кружившей над столом мухой.
- Пусть так, - ответил книготорговец. - И коли не смыслю, то в ваши дела и не суюсь. Вот и вы помалкивайте, когда речь заходит о книгах. Разве что спросить захотите, в чем не разбираетесь, я охотно объясню…
- Если сумеете, - возразил Дюрица, продолжая следить за мухой.
- А если не сумею, то порекомендую вам обратиться к кому-нибудь из моих более умных друзей!
- Ну вот видите! С этого в следовало начинать. - Часовщик снова опустил взгляд на стол, затем посмотрел в глаза книготорговцу. - С того, что сами в этом не смыслите!
Трактирщик наполнил стаканы.
- Он дразнит, а вы не поддавайтесь, господин Кирай! - обратился он к книготорговцу, в который уж раз чуть не назвав того Швунгом. - Не обращайте внимания. Саши ведь знаете - не стоит затевать с ним спора! А что до книг, то откровенно признаюсь, я и сам не раз задумывался, на кой черт нужны эти груды бумаги? Разве они принесли кому-нибудь счастье? Какой прок тратить на них деньги? Словом, в моей голове это не укладываете я, хотя в школе я до последнего класса был лучшим учеником и часто в день пятнадцатого марта декламировал стихи…
- А шестого октября не декламировали? - спросил часовщик, снова принимаясь пытливо разглядывать муху, усевшуюся на потолке.
- Нет…
- А ведь к шестого октября тоже можно было декламировать!
- Да не связывайтесь вы с ним! - вступился книготорговец. - И не обращайте внимания, коли он вас перебьет. С таким разве что черт сладит, тогда уж он умолкнет насовсем…
Швунг поднял свой стакан, приглашая всех выпить - не исключая, естественно, и часовщика:
- Ну, поехали…
Все выпили.
Швунг повернулся к столяру:
- Вы спрашивали, какой от книг прок, верно ведь?
- Верно, все как есть слово в слово… - ответил Ковач. - Потому как если, положим, человек тратит деньги на еду, тут все в порядке, он собственными глазами видит от того пользу, толстеет, к примеру, или набирается сил, или поправляет здоровье. Но что сказать, ежели у человека приличной одежды нет, а он деньги на такие вещи тратит?
- Видите ли, господин Ковач… таких людей можно только уважать, - поднял палец книготорговец.
- Ну уж извините, ежели таких людей уважать, лучше уж вообще никого не уважать!..
- Вот те и на! А где же тогда зарыта собака? - воскликнул часовщик.
- Тут вы правы, господин Ковач! В той мере, в какой вам подсказывает ваш опыт! Но и только! - ответил книготорговец. - А вот если бы вы стали на мое место и судили с моих позиций, то со спокойной совестью могли бы утверждать, как это делаю я, что такого уважения достойны очень многие из наших ближних.
- Знаете, в чем истина, господин Кирай? - заговорил трактирщик. - Сколько я не видал людей, из тех, что допоздна за книгой, не разгибаясь, сидели, все они умирали до срока. От чахотки, от болезни позвоночника, так или иначе - все протягивали ноги скорее прочих. Но ежели это так - а это так, по собственному опыту знаю, - то на кой черт мне эти книги? Разве я не прав?
Он повернулся к Дюрице, словно ожидая от него непременного одобрения.
- Позвоночнику от этого ничего не сделается! - сказал часовщик.
- Как же не сделается, ежели сидеть скорчившись, горбун горбуном?
Кирай, книготорговец, тронул трактирщика за локоть:
- Вовсе не о позвоночнике речь, коллега Бела! Речь о той высокой радости, которую чтение доставляет человеку, его чуткой и страждущей душе, так сказать духу, с его жаждой образованности и знаний. Чтение доставляет радость душе, стремящейся очиститься, освободиться от ужасной грязи, окружающей нас в жизни. Не хочу приводить других примеров, скажу, с вашего позволения, только о себе. Когда я вечером беру в руки иллюстрированный журнал или произведение какого-нибудь знаменитого, высоко ценимого всеми автора, то чувствую себя так, будто принимаю ванную или приятный душ, где слова, как капли воды, сплошным потоком сменяют друг друга, очищая человеческую душу, дочиста смывая налипшую на ней грязь. В такие моменты у человека возникает ощущение того райского блаженства, когда он, по общему мнению, еще не ведал зла в душа его, если можно так выразиться, была заодно со всей вселенной. Когда, к примеру, вы читаете, как бабочки легко порхают над шелком усыпанного цветами лужка и солнечный луч весело играет на их крылышках или как там еще; издали доносится журчание ручейка, струящегося по серебру камней; в синем- синем небе летают птички, оглашая своим пением окрестность, а в тенистом лесу прыгают серны; и вся природа так возвышенно-прекрасна и даже воздух чист и свеж, не то что здесь, среди камня и дымоходных труб, - вы закрываете глаза и чувствуете себя уже там, среди лугов, и вся эта красота окружает вас самих… Короче, если угодно, это и есть та самая красота, о которой я уже говорил…
Кирай умолк на мгновение, пока доставал из внутреннего кармана пиджака носовой платок. Столяр заметил:
- Что ж, я и сам обычно выезжаю с детишками за город, если бы еще в это время трамваи не были так переполнены…
- Потому и переполнены, что все этого времени ждут. Воскресенья или субботы! - сказал трактирщик.
- У меня, что ли, бывает другое время? Небось и я только в эти дни могу с ними за город выбраться… Вот если бы городские власти о транспорте больше пеклись, нам не приходилось бы в такой толчее ездить!
- И все же нельзя забывать, - вставил трактирщик, - что во времена моей молодости трамвай туда еще вообще не ходил, вы ведь Хювёшвёлд имеете в виду? Все движение кончалось на площади Сены…
- Собственно, это бы ничего, будь у человека участочек земли в горах, разумеется, где уже налажено коммунальное обслуживание!
- Иначе и смысла нет, - согласился трактирщик. Дюрица тронул книготорговца за плечо:
- А вот если вы, допустим, съели на ужин телячыо грудинку, вам и тогда являются все эти бабочки и ручейки, журчащие по камням?
- И тогда тоже! А что?
- Да так… Что до душа и воды, вам это и впрямь в самый раз… Одного не пойму, если вы обожаете подобные вещи, то почему бы вам не обменять грудинку на какое-нибудь бабочкожурчание, ведь сумели же вы за ту, другую книгу приобрести грудинку?
- Ежели хотите послушать моего совета, - продолжал столяр, нагнувшись к трактирщику, - купите тот участок в Лёринце. Там уже целый город вырос. И такие приятные окрестности! К тому же Лёринц находится на одной высоте с Геллертхедь…
- Теперь уже все едино! - ответил трактирщик. - Займемся этим как-нибудь потом, после войны…
- Когда? - повернулся к нему Дюрица. - Когда вы хотите этим заняться, добрый человек?
- Как-нибудь после войны! Чему вы удивились?
- Да ничему! Оказывается, вы человек с юмором…
- Ну если не после, то во время войны! - сказал столяр.
- И еще когда рак на горе свистнет!
- Что ж, радуйтесь, что можете поскрести себе спину, когда чешется…
Дюрица повернулся к книготорговцу:
- Словом, даже если вы наедитесь грудинки, вам и тогда ручейки-бабочки явятся?
Кирай посмотрел на часовщика:
- Вы ведь слышали? Слышали? Я хотел объяснить, какие прекрасные, возвышенные чувства рождает чтение. А теперь слушайте, о чем толкуют они.
- Ну и что?.. Не думаете же вы, что сможете прочесть нам на эту тему целую лекцию? Вот и расскажите лучше о том, как готовите дома телячью грудинку…
- А!.. Про телячью грудинку, - поднял голову хозяин кабачка. - Так вот, послушайте меня! Моя жена обычно делает так…
Он взял было стакан, собираясь отхлебнуть из него, прежде чем пуститься в подробности приготовления грудинки, но Дюрица перебил:
- Грудинка-то чья - ваша или господина Кирая?
- Господина Кирая, натурально…
- Тогда будьте настолько любезны - пусть господин Кирай сам об этом и расскажет!
- Да я что, могу и помолчать, - обиженно буркнул трактирщик, откидываясь на спинку стула.
- Ну и ну!
Книготорговец смахнул перед собой со скатерти крошки, собрал их в горсть.
- Если вы настаиваете, я с удовольствием расскажу, как сам обычно готовлю. Это, конечно, не означает, что жена коллеги Белы, чьи кулинарные таланты я весьма уважаю, не могла бы приготовить лучше и вкуснее… Словом, все начинается со шпиговки. От шпиговки зависит многое!
- Именно так! - согласился Ковач, хлопнув ладонью по столу, и, ища поддержки, посмотрел на трактирщика но тот не ответил на его взгляд.
- На грудинке бывает такая пленка, такой слой или как это еще называется! Вы его осторожно надрезаете, проделываете маленькие углубления, как требуется для шпиговки…
- Так, именно так… - закивал головой Ковач.