30
"Куда пропал Кодра?" - расспрашивал Заклат. Удивлялись и остальные надсмотрщики, недоумевая, куда мог подеваться их подельник, которого уже столько времени не было видно, словно он прятался, как Хамданы. Кодра жил на соседней с Хамданами улице. Он был холост и ночи проводил вне дома, возвращаясь лишь под утро, а то и позже. Он мог отсутствовать и ночь, и две. Но чтобы неделю никто не знал о его местонахождении! Особенно в дни осады, когда он должен был следить за Хамданами и быть начеку. Все подумали на Хамданов, и в их домах устроили обыск. Надсмотрщики во главе с Заклатом врывались к ним и дотошно осматривали все от подвала до крыши, перерывали дворы вдоль и поперек. Хамданов унижали: кому давали пощечину, кому пинок, кому плевок. Но ничего подозрительного не нашли. Надсмотрщики обошли всю улицу, опрашивая людей, - никто ничего не знал.
Надсмотрщики, собравшиеся в беседке его сада, обвитой виноградом, могли говорить с Заклатом только об исчезновении Кодры. Вокруг было уже темно, свет давал только оставленный недалеко от жаровни фонарик, где Баракат следил за углем, измельчал гашиш, мял его и закладывал в трубки. Огонек фонаря танцевал при слабом ветерке, освещая мрачные лица Заклата, Хамуды, аль-Лейси и Абу Сарии. Они опустили глаза, чтобы не выдать черных мыслей, мелькающих в них. Кваканье лягушек раздавалось в этот поздний час так громко, словно это были крики о помощи. Принимая от Бараката трубку и передавая ее Заклату, аль-Лейси проговорил:
- Куда он делся? Как сквозь землю провалился.
Заклат сделал глубокую затяжку, постучал указательным пальцем по мундштуку и выпустил густой дым со словами:
- Кодра под землей. Где-то уже неделю лежит.
Все выжидающе посмотрели на него, кроме Бараката, который, казалось, был сосредоточен на своем занятии.
- Такие люди просто так не исчезают, - продолжил Заклат. - Я чую знакомый мне запах смерти.
Согнувшись от приступа кашля, как колосок от порыва ветра, Абу Сарии, спросил:
- Кто же убил его, командир?
- Кто?! Один их Хамданов!
- Но они не выходили из своих домов. Мы же все там обыскали.
Заклат ударил кулаком по тюфяку.
- А что говорит улица?
- Улица считает, что Хамданы приложили руку к его исчезновению, - ответил Хамуда.
- Поймите же, вы, обкурившиеся: пока народ думает, что виноваты Хамданы, мы будем думать так же.
- А если убийца из аль-Атуфа?
- Даже если из Кафар аль-Загари! Нам важно не столько наказать убийцу, сколько запугать остальных.
- Господь велик! - воскликнул Абу Сарии.
Стряхнув угольки в кувшин и вернув трубку Баракату, аль-Лейси проговорил:
- Да упокоятся души Хамданов!
Под кваканье лягушек они рассмеялись сухим смехом и дружно закивали. От сильного порыва ветра сухие листья на деревьях зашелестели. Хамуда хлопнул в ладоши:
- Это уже не просто противостояние управляющего и Хамданов, это дело нашей чести.
Заклат снова ударил кулаком по тюфяку:
- Никогда еще в квартале не убивали наших.
Его черты застыли в гневе. Даже сидящие рядом не посмели открыть рта или пошевелиться от страха. Зависла тишина, в которой было слышно только кваканье лягушек, бульканье воды в кальяне и покашливание.
- А если Кодра, несмотря на наши предположения? - неожиданно спросил Баракат.
- Тогда, гашишник, сбреешь мне усы, - с вызовом ответил Заклат.
Баракат засмеялся первым, его смех подхватили остальные, но тут же замолкли. Они вообразили предстоящее побоище: дубинки разбивают головы, из них хлещет кровь, обагряя землю, из окон и с крыш раздаются крики, десятки мужчин испускают предсмертные хрипы. В их душах проснулась звериная ярость, и они обменялись горящими взглядами. Им не было дело до Кодры, да, к слову, его никто и не любил. Здесь вообще никто никого не любил. Их объединяло только одно - желание держать всех в страхе и утверждать свою силу.
- Так что же? - спросил аль-Лейси.
- Я должен вернуться к управляющему, мы договаривались, - ответил Заклат.
31
- Господин управляющий, Хамданы убили Кодру! - сказал Заклат и в упор посмотрел на аль-Эфенди. В то же время краем глаза он наблюдал за Ходой-ханум и Габалем, который стоял рядом с ней.
Оказалось, это не было новостью для аль-Эфенди.
- Я знаю, что он исчез. Ты думаешь, надежды нет?
В утреннем свете, проникающем в зал через дверь, черты Заклата казались еще отвратительнее.
- Его никогда не найдут, поверьте моему опыту в таких делах, - сказал он.
Посмотрев в лицо Габалю, который уставился в стену перед собой, Хода нервно сказала:
- Если это так, то положение более чем серьезное.
- Надо наказать всех. Иначе нам придется плохо, - разминая пальцы, отозвался Заклат.
Аль-Эфенди перебирал четки.
- Он был нашим лицом, олицетворением нашей силы!
- Да всего имения! - подчеркнул Заклат.
Габаль прервал свое молчание:
- Разве это какое-то исключительное преступление на нашей улице?
Услышав слова Габаля, Заклат вскипел:
- Не стоит тратить время на болтовню!
- Докажи, что его убили!
Аль-Эфенди ответил неестественно грубо, отбрасывая все сомнения:
- Никто из жителей не исчезал подобным образом. Если только человека не убивали…
Даже влажное дыхание осени не смогло разрядить напряженную атмосферу зала, накаленную жестокими намерениями.
- Преступление вопиет так, что отдается в соседних кварталах. А мы теряем время! - вскричал Заклат.
- Но Хамданы сидят по своим домам! - настаивал Габаль.
- Неразрешимая загадка, - усмехнулся Заклат с каменным лицом.
Он уселся удобнее и сверлил Габаля взглядом.
- Ты думаешь только о том, как оправдать родню, - произнес Заклат.
Габаль сделал над собой усилие, чтобы подавить возмущение, но голос его зазвучал резко:
- Я думаю о справедливости. Вы набрасываетесь на них с кулаками за малейшую провинность, порой вообще без причины. Да и сейчас ты думаешь только о том, чтобы заручиться поддержкой управляющего и устроить резню этих невинных.
Глаза Заклата сверкнули злобой:
- Твоя родня - преступники. Они убили Кодру, который охранял их имущество.
- Господин управляющий! - обратился Габаль к аль-Эфенди. - Не дайте этому человеку утолить свою жажду крови!
- Если потеряем авторитет, то вместе с ним потеряем и жизни! - ответил аль-Эфенди.
Хода посмотрела на Габаля:
- Ты хочешь, чтобы нас похоронили заживо на этой улице?
- Забыв о своих благодетелях, ты печешься об убийцах, - с ненавистью выпалил Заклат.
В груди у Габаля нарастал гнев, он уже не мог сдерживаться:
- Они не убийцы! На нашей улице их хватает.
Рука Ходы сжала край голубой шали. Аль-Эфенди засопел так, что ноздри его задрожали, а лицо побелело. Довольный их реакцией, Заклат съязвил:
- Понятное дело, почему ты их защищаешь. Ты - один из них!
- Не могу поверить, что ты ополчился против преступников. Ты же их главарь!
Побледнев, Заклат резко поднялся.
- Если бы не твое положение в этом доме, я разорвал бы тебя на месте!
- Ты заигрался! - спокойно произнес Габаль, стараясь скрыть свои эмоции.
- Как вы смеете затевать такое в моем присутствии?! - воскликнул аль-Эфенди.
- Я сотру его в порошок, защищая твой авторитет! - коварно проговорил Заклат.
Пальцы аль-Эфенди чуть не разорвали четки. Он строго обратился к Габалю:
- Я не разрешаю тебе защищать Хамданов!
- Этот желчный человек клевещет на них.
- Я сам разберусь!
На минуту стало тихо. Послышалось чириканье птиц в саду и громкие приветствия, к которым примешивалась грязная брань улицы.
Заклат улыбнулся:
- Дозволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял, что настал решающий момент. Он повернулся к ханум и отчаянно проговорил:
- Госпожа! Я вынужден буду присоединиться к своим родственникам и находиться в заключении вместе с ними, разделив их судьбу.
Потеряв самообладание, Хода всхлипнула:
- Горе мне!
Габаль опустил голову, но обострившиеся чувства заставили его взглянуть на Заклата. Тот расплылся в омерзительной улыбке и презрительно поджал губы.
- Выбора нет! - сказал Габаль с сожалением. - Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.
Аль-Эфенди бросил на него жесткий взгляд и спросил: - Нужно внести ясность. Ты с нами или против нас?
Габаль ответил с грустью, понимая, что порывает со своей прежней жизнью:
- Я воспитан вашей милостью, и я не могу встать против вас. Но мне стыдно бросать своих родных на произвол судьбы и прятаться за вашу спину.
Заламывая руки в агонии, предчувствуя конец своему материнству, Хода обратилась к Заклату:
- Уважаемый! Давайте отложим этот разговор!
Заклат поморщился, будто его лягнули копытом в лицо. Он посмотрел на аль-Эфенди, ханум и пробурчал:
- Неизвестно, что будет твориться на улице завтра!
Аль-Эфенди старался не смотреть на жену.
- Ответь мне, Габаль, ты с нами или против нас?
Гнев управляющего нарастал, пока он не потерял самообладание и не закричал, уже не требуя ответа:
- Либо ты остаешься с нами как один из нас, либо убирайся к своей родне!
Габаля охватила ярость, особенно когда он увидел, насколько эти слова понравились Заклату, и он решительно заявил:
- Вы выгоняете меня, господин, и я уйду.
- Габаль! - в муках вскричала Хода.
- Вот он во всей красе перед вами! - ядовито заметил Заклат.
Габаль нетерпеливо поднялся и твердыми шагами направился к выходу. Хода вскочила, но аль-Эфенди вцепился в нее. Габаль уже исчез. Порыв ветра с улицы качнул штору, хлопнули ставни. В зале воцарилась атмосфера напряженности и подавленности.
- Необходимо действовать, - тихо проговорил Заклат.
Однако Хода, потерявшая разум, упорствовала:
- Нет! Пусть остаются на осадном положении. И смотри, пальцем Габаля не тронь!
Заклата эти слова ни капли не рассердили, так как уже ничто не могло отравить вкус его победы. Он вопросительно взглянул на управляющего.
С кислой миной тот ответил:
- Поговорим об этом в другой раз.
32
Габаль окинул печальным взглядом сад и приемную, вспомнил трагедию Адхама, которую каждый вечер он слушал под аккомпанемент ребаба, и направился к воротам. Стоявший там привратник спросил его:
- Почему вы снова идете на улицу, господин?
Габаль нехотя ответил:
- Я ухожу, чтобы уже никогда не возвращаться сюда, дядя Хасанейн!
От неожиданности привратник открыл рот и с тревогой посмотрел на Габаля.
- Из-за Хамданов? - лаконично спросил он.
Габаль молча опустил голову.
- Не могу поверить. И как только ханум тебя отпустила? Господи, как же ты будешь жить, сынок?!
Габаль переступил порог, и его взгляду предстала улица, кишащая отбросами, людьми и животными.
- Как все на нашей улице, - ответил он.
- Ты не создан для этого.
Габаль растерянно улыбнулся.
- Лишь слепая случайность выдернула меня отсюда.
Он удалялся от дома, слыша, как привратник советует ему не навлекать на себя гнев надсмотрщиков.
Вот перед ним раскинулся шумный квартал с его пылью, кошками, мальчишками и лачугами. Только в этот момент он осознал, какой поворот произошел в его судьбе, подумал о тех тяготах, которые его ожидают, и о потерянных теперь уже благах. Однако гнев затмил его страдание, и с ним не шли ни в какое сравнение ни цветы, ни птички, ни материнская ласка. Неожиданно ему повстречался надсмотрщик Хамуда, который сказал, ехидно посмеиваясь:
- Вот бы применить твою силу против Хамданов!
Не оборачиваясь на его слова, Габаль направился в один из больших домов, которые принадлежали его роду. Он постучал. Хамуда догнал его и удивленно спросил:
- Чего тебе здесь надо?
Габаль ровным голосом ответил:
- Я возвращаюсь в свою семью.
Узкие глазенки оторопевшего Хамуды расширились: он не мог поверить в услышанное. Заклат, который уже покинул дом управляющего и шел к себе, заметил их.
- Пусть входит, - крикнул он Хамуде. - Если выйдет, я его живьем закопаю.
Изумление сошло с лица Хамуды, и вместо него появилась глупая злорадная улыбка. Габаль продолжал стучать в дверь, пока жильцы, а также соседи не пооткрывали окна и не высунулись Хамдан, Атрис, Далма, Али Фаванис, Абдун, поэт Радван и Тамархенна. Радван спросил с усмешкой:
- Что угодно господскому сыну?
- Ты с нами или против нас? - спросил Хамдан.
- Его прогнали, вот он и просится обратно к своим грязным родственникам! - прокричал Хамуда.
- Тебя действительно выгнали? - нетерпеливо переспросил Хамдан.
- Откройте дверь, дядя Хамдан! - тихо проговорил Габаль.
Тамархенна издала радостный крик:
- Твой отец был хорошим человеком, а мать честной женщиной!
- Поздравляю: так отзывается о твоих родителях шлюха! - вставил Хамуда.
- А что твоя мать? Веселые ночки в султанских банях проводила? - рассердилась Тамархенна.
Она поспешила захлопнуть окно, и камень, пущенный Хамудой, со стуком ударился о ставни, что вызвало ликование мальчишек, прятавшихся по углам. Дверь открылась, и Габаль вошел навстречу влажному воздуху, который оказался непривычно затхлым. Родственники встретили его объятьями и наперебой приветствовали добрыми словами. Однако теплая встреча была испорчена ссорой, доносившейся из дальнего угла двора. Даабас накрепко сцепился с неким Каабальхой. Габаль подошел к ссорящимся и протиснулся между ними.
- Вы ссоритесь, когда они держат нас взаперти?! - спросил он строго.
Прерывисто дыша, Даабас ответил:
- Он стащил кастрюлю картошки с моего окна.
- Как тебе не стыдно! Ты видел, как я воровал? - закричал Каабальха.
- Чтобы заслужить милость Всевышнего, вы должны быть милосердны друг к другу! - прикрикнул на них Габаль.
Но Даабас был настроен решительно.
- Моя картошка у него в брюхе, и я своими руками разорву это брюхо, чтобы ее вытащить.
Поправив шапочку, Каабальха сказал:
- Клянусь богом! Я не ел картошки с прошлой недели.
- Да ты единственный вор в этом дворе!
- Не суди, не имея доказательств! Так поступает с вами Заклат, - сказал Габаль.
- Надо проучить его. У него руки длинные, как у его матери! - вскричал Даабас.
- Даабас, да ты сам - сын торговки редисом! - ответил ему Каабальха.
Даабас прыгнул в сторону обидчика и ударил его. Каабальха не удержался на ногах, по его лбу заструилась кровь. Не обращая внимания на уговоры присутствующих, Даабас принялся избивать противника. И продолжал, пока Габаль не вышел из себя, не схватил его за горло и не сдавил. Напрасно Даабас пытался вырваться из его хватки.
- Хочешь убить меня, как убил Кодру? - прохрипел он.
Габаль с силой оттолкнул его, и Даабас, ударившись о стену, уставился на него полным ненависти взглядом. Остальные же переводили глаза с одного на другого, не веря: неужели это Габаль расправился с Кодрой? Далма бросился целовать Габаля, Атрис же воскликнул: "Благослови тебя Бог, лучший из Хамданов!"
- Я убил его, заступившись за тебя! - с обидой ответил Габаль Даабасу.
- Может, ты вошел во вкус? - понизил голос Даабас.
- Неблагодарный! Не стыдно говорить такое? - обратился Далма к Даабасу и тут же потянул Габаля за рукав: - Оставайся здесь моим гостем… Господин Хамдан!
Габаль последовал за Далмой, чувствуя, как бездонная пропасть разверзается у него под ногами.
- А бежать отсюда никак нельзя? - шепнул ему Габаль на ухо.
- Боишься, что тебя выдадут? - обиделся Далма.
- Даабас глупец.
- Да, но не подлец.
- Боюсь навлечь на вас беду.
- Если хочешь, - уверенно заявил Далма, - я помогу тебе бежать. Но куда тебе податься?
- Пустыня большая, ни конца, ни края.
33
Габалю удалось бежать только под утро. Когда все спали глубоким сном, он перебирался с крыши на крышу, пока не очутился в аль-Гамалии. Оттуда в потемках он добрался до аль-Даррасы и повернул в пустыню. Когда при бледном свете звезд он дошел до скалы Хинд и Кадри, бороться со сном уже не было сил, он был измотан длительным бодрствованием. Габаль лег на песок, накрывшись накидкой, и заснул. С первыми же лучами солнца он открыл глаза и сразу поднялся, чтобы успеть дойти до горы раньше, чем появятся прохожие. Однако прежде чем он двинулся в путь, взгляд его остановился на месте, где он похоронил Кодру. При виде этого места он вздрогнул, во рту у него пересохло, и, теряя над собой контроль, побежал прочь. Габаль убил злодея, но что-то гнало его от этого места. В голове промелькнуло: "Мы не созданы для того, чтобы убивать, но загубленных нами не счесть". Про себя Габаль удивился, что не нашел другого места для ночевки, кроме того, где закопал убитого! Нахлынуло желание уйти подальше отсюда. Ему нужно навсегда распрощаться с теми, кого он любит, и с теми, кого ненавидит, - матерью, Хамданами, этими надсмотрщиками. Он достиг подножия аль-Мукаттама и в страшном отчаянии повернул на юг к рынку, куда должен был прийти после рассвета. Обернувшись, он долго вглядывался в пустыню и, постепенно успокоившись, произнес: "Теперь нас разделяет пустыня".
Он стоял на рынке аль-Мукаттама - небольшой площади, где сходились улицы. Здесь было очень шумно, и голоса людей смешивались с криками ослов. Судя по всему, приближался праздник. На рынке было полно прохожих, торговцев, зевак, дервишей и факиров, хотя настоящая жизнь должна была начаться здесь после заката. Его глаза разбегались, в этом людском водовороте было трудно удержаться. Чуть в стороне он заметил хижину из листов жести, вокруг нее расставлены деревянные стулья. И хотя это была жалкая забегаловка, ничего лучшего на рынке не найти, поэтому здесь было полно посетителей. В изнеможении он направился к свободному стулу и рухнул на него. К нему подошел сам хозяин, выделив по внешнему виду Габаля среди других посетителей, ведь на нем была красивая галабея, дорогие сапоги и высокая чалма на голове. Попросив стакан чая, Габаль принялся наблюдать. Его внимание привлекла суматоха у колонки с водой. Люди толпились, пытаясь набрать воды в свои посудины. Это была, скорее, не толчея, а жестокая битва со своими жертвами. Крики становились громче, раздались проклятия. Затем в самой гуще тонким голосом завизжали две девушки и, спасаясь, с пустыми ведрами вырвались из давки. Обе были одеты в светлые галабеи, спускающиеся от шеи до самых пят, оставляя открытыми лишь их прелестные юные лица. Габаль взглянул на ту, что была пониже. Не задерживая на ней взгляд, посмотрел на другую и не смог оторваться от ее черных глаз. Девушки подошли к свободному месту рядом. Стало очевидно их сходство, только одна была несравнимо красивее другой. Очарованный Габаль подумал: "Как она прекрасна! Ничего подобного на нашей улице я не видел". Они остановились, чтобы поправить выбившиеся из-под платков волосы, поставили ведра вверх дном и присели на них. Та, что была ниже ростом, спросила с обидой в голосе:
- Как же теперь набрать воды в этой давке?
Красавица ответила:
- Что поделаешь? Праздник. Отец уже рвет и мечет, наверное.