- Давайте дождемся полной темноты! Осталось недолго. Пусть никто не зажигает свет в квартале. Мы пройдем весь квартал от начала до конца, чтобы не наводить подозрение ни на одну из улиц. Тот, кто присвоил деньги, получит шанс избавиться от них в темноте незаметно, не обнаружив себя. Таким образом, мы вернем деньги и избежим драки.
Обойщик схватил Касема за плечи и взмолился:
- Это выход! Ради меня, соглашайтесь!
- Разумное решение, - подхватил кто-то.
- А что? Это возможность для вора спасти себя и честь улицы.
Женщина радостно крикнула. Люди со страхом и мольбой переводили глаза с одного надсмотрщика на другого. Каждый из гордости медлил дать согласие первым. Народ ждал и задавался вопросом: возобладает ли разум, или они сейчас поднимут дубинки, и прольется кровь. Вдруг раздался знакомый всем голос:
- Эй, вы!
Все повернулись: у своего дома стоял надсмотрщик квартала Лахита. Стало тихо, все с замиранием сердца ждали его слова.
- Принимайте предложение, цыгане! Вы глупы настолько, что вашим спасителем оказался пастух.
В толпе прокатилась волна облегчения. Послышались радостные выкрики. Сердце Касема забилось быстрее. Он заметил, что из окон дома Камар, выходивших на улицу, за ним следили черные глаза. Впервые ощутив незнакомый вкус победы, он был горд и счастлив. Все ждали наступления темноты, то поднимая глаза к небу, то поглядывая в сторону пустыни, нетерпеливо следя за закатом солнца. Очертания предметов стали нечетки, лица будто расплывались. Дорогу, ведущую от Большого Дома в пустыню, окутала темнота. Едва различимые фигуры двинулись в его сторону и, пройдя квартал, поспешили к аль-Гамалии, откуда разошлись по домам. Раздался громкий приказ Лахиты:
- Дайте свет!
Первыми свет зажгли в квартале бродяг в доме Камар, затем появились огоньки на тележках, фонари осветили кофейни, и квартал ожил. При свете стали обыскивать землю, и наконец кто-то выкрикнул:
- Вот кошелек!
Фангари был тут как тут. Он схватил деньги, пересчитал их и бегом пустился в аль-Гамалию под громкий смех и крики. Касем чувствовал, что на него обращены восхищенные взгляды. Люди подходили к нему с поздравлениями. Комплименты сыпались на него, как розы. А когда Касем, Хасан и Садек пришли вечером в кофейню квартала бродяг, Саварис встретил их широкой улыбкой:
- Для Касема кальян за мой счет!
68
С залитым краской смущения лицом, светящимися глазами и трепещущим сердцем Касем вошел во двор Камар, чтобы забрать козочку. Со словами "Господи, благослови!" он стал отвязывать животное, стоявшее под лестницей. Вдруг послышался скрип открывающейся двери и голос госпожи:
- Доброе утро!
- Да будет оно благословенно для вас! - вложив всю свою душу, ответил Касем.
- Вчера ты сделал доброе дело для всей улицы.
- Всевышний наставил меня на путь истинный, - отвечал он, а душа его пела от счастья.
Нараспев с восхищением она произнесла:
- Ты показал, что мудрость важнее силы надсмотрщиков.
"А твое внимание для меня еще важнее", - подумал он, но вслух ответил:
- Да воздастся тебе за твое добро!
Улыбнувшись, она сказала:
- Вчера все видели, как ты вел жителей квартала, будто овец, - и попрощалась с ним, пожелав удачи.
Он вывел козочку на улицу. У каждого дома стадо пополнялось барашком или овечкой. Касем приветствовал встречных. Даже надсмотрщики, которые раньше пренебрегали им, отвечали ему. По дороге в пустыню он прогнал стадо вдоль стены Большого Дома и встретил солнце, восходившее над горой. Уже в этот ранний час ветер доносил его горячее дыхание. У подножия горы виднелись фигуры пастухов. Мимо в рваной одежде прошел мужчина, играющий на свирели. В чистое небо взмыли коршуны. Касем вдохнул свежий воздух. Казалось, в глубине этой горы ждут своего часа мечты и надежды. Касем просмотрел пустыню до самого края, на сердце у него стало совсем легко, и он пропел:
О, красота! О, счастье! Радость!
И имя твое на ладони моей начертали.
Он перевел взгляд от скалы Кадри и Хинд к тому месту, где были убиты Хумам и Рифаа, потом туда, где встретились аль-Габаляуи и Габаль. Здесь все - солнце, горы, пески, слава, любовь и смерть. Сердце трепещет любовью и терзается: что все это значит? Что скрывает прошлое, и что нас ждет в будущем? Почему кварталы враждуют друг с другом, а надсмотрщики проливают кровь? Почему предания в каждой кофейне рассказывают на свой лад?
Незадолго до полудня он погнал стадо к рынку аль-Мукаттам, зашел в хижину к Яхье и сел рядом с ним.
- Рассказывают, ты что-то совершил вчера? - громко спросил его старик.
Скрывая смущение, Касем отпил глоток чая.
- Тебе не следовало вмешиваться, когда они ссорятся. Пусть уничтожат друг друга.
Не поднимая глаз, Касем ответил:
- Ты и правда так думаешь?
- Избегай славы, не то вызовешь зависть у надсмотрщиков! - предостерег его Яхья.
- Разве таким, как я, надсмотрщики завидуют?
Старик вздохнул:
- Кто мог подумать, что Рифаа навлечет на себя их гнев?!
- Разве можно сравнивать великого Рифаа со мной? - удивился Касем.
Когда он собрался уходить, старик сказал ему на прощание:
- Не выбрасывай мой амулет!
Вечером, сидя в тени скалы Хинд, Касем услышал голос Сакины, которая звала козочку. Он вскочил, обошел скалу и увидел, как она гладит животное. Он улыбнулся ей. И она сказала своим грудным голосом:
- Я иду в аль-Даррасу. Решила срезать и пройти по пустыне.
- Но здесь очень жарко.
Она усмехнулась:
- Посижу недолго здесь в тени.
Они сели рядом там, где он оставил свой посох.
- Узнав вчера о твоем поступке, я подумала, что твоя мать наверняка молилась за тебя перед смертью, - сказала она.
- А ты не хочешь за меня помолиться? - улыбнулся он.
- Пусть невеста за тебя молится! - ответила она, пряча хитрые глаза.
- Да кто захочет стать невестой пастуха?!
- В жизни и не такое бывает. Сегодня тебя уважают не меньше надсмотрщика. А ведь ты не пролил и капли крови.
- Клянусь, твои слова - сладкий мед.
Она обратила на него потухший взгляд:
- Хочешь, подскажу тебе способ?
Его охватило волнение, и он ответил:
- Да!
Она с присущей ей простотой сказала:
- Попытай счастья! Посватайся к госпоже!
Он не поверил:
- Кого ты имеешь в виду, Сакина?
- Чего тут непонятного? В нашем квартале только одна госпожа.
- Госпожа Камар?!
- Другой нет!
Его голос задрожал:
- Но ее муж был богатый человек, а не пастух!
- Судьба не выбирает, пастух или не пастух.
- А ее не оскорбит мое предложение? - спросил он будто сам себя.
Сакина встала.
- Никто не знает, что разозлит женщину, а что придется ей по сердцу. Положись на Всевышнего. Будь здоров.
Она ушла. Касем запрокинул голову и прикрыл глаза. Было похоже, что он дремлет.
69
Закария с женой и Хасан, отдыхавшие после ужина в галерее у входа в дом, с удивлением уставились на Касема.
- Что ты такое говоришь?! - начал дядя. - Ты всегда был рассудительным человеком, несмотря на бедность. А сейчас ты совсем потерял ум?!
В глазах тетки Касем увидел немой вопрос.
- Я решился на это не просто так, - сказал он. - Ее рабыня намекнула мне.
- Рабыня?! - вырвалось у тетки.
Она хотела знать больше. Закария же усмехнулся от растерянности и сказал с сомнением:
- Наверняка ты ее неправильно понял…
Скрывая волнение, Касем ровным голосом ответил:
- Нет, дядя.
- Ну, если ее рабыня так сказала, значит, она передала слова своей госпожи! - не выдержала тетка.
Хасан был всецело на стороне брата.
- Такого мужчину, как Касем, еще поискать!
Закария закачал головой, повторяя: "Отличный картофель! Горячий картофель!", потом сказал:
- Но у тебя за душой ничего нет.
- Он пасет ее козу. Неужели она не знает? - вмешалась тетка и, засмеявшись, добавила: - Ну раз такое дело, Касем, поклянись, что в жизни не забьешь ни одной козочки!
- Бакалейщик Увейс приходится госпоже Камар дядей по отцу, - задумался Хасан. - Он самый богатый человек в нашем квартале. И мы с ним породнимся! Саварис тоже нам не чужой. Ничего лучше и придумать нельзя!
- Госпожа Камар, - сказала тетка, - состоит в родстве с Аминой-ханум, женой управляющего. Ее покойный муж был близким родственником ханум.
- Это только осложняет дело! - обеспокоился Касем.
Закария же, наоборот, неожиданно воодушевился:
- Ты мудр и смел, как в том случае с обойщиком. Вместе пойдем к госпоже и откровенно поговорим с ней, затем нанесем визит Увейсу. Если явиться к нему сразу, он отправит нас в лечебницу для умалишенных.
Так они и сделали. Поэтому сейчас Увейс сидел в гостиной Камар, ожидая ее, и, скрывая тревожные мысли, теребил свои густые усы. Камар вошла в зал, одетая в скромное платье и с темным платком на голове, вежливо поздоровалась с ним и села. Взгляд ее говорил о спокойствии и решительности.
- Я в недоумении, дочка, - обратился к ней Увейс. - Вчера ты отвергла предложение поверенного в моих делах уважаемого Мурси под предлогом, что он тебе не ровня. А сегодня ты остановила свой выбор на пастухе?
Покраснев от смущения, она ответила:
- Дядя, он действительно беден. Но в нашем квартале никто не скажет, что он недостоин.
Увейс нахмурился:
- Да. Так про слугу скажут, что на него можно положиться или что он опрятен. Но брак - это совсем другое.
- Назови мне человека в квартале, который был бы таким же воспитанным, как он, - вежливо ответила Камар. - Назови кого-нибудь, кто не хвастался бы тем, что отбирает деньги, не кичился бы своей подлостью и жестокостью.
Увейс уже был готов взорваться от гнева, но вовремя вспомнил, что разговаривает не просто с племянницей, а с женщиной, чьи немалые капиталы вложены в его торговое дело. Поэтому он попросил:
- Камар, если бы ты только захотела, тебя взял бы в жены любой из надсмотрщиков. Сам Лахита желает, чтобы ты стала одной из его женщин.
- Не люблю я этих надсмотрщиков! Не нравятся мне такие мужчины! Мой отец был порядочным человеком. Он не жаловал таких. А я унаследовала его характер. Что касается Касема, то он воспитан. У него только денег нет. Зато у меня их предостаточно.
Увейс вздохнул, внимательно посмотрел на нее и попытался упросить ее в последний раз:
- Передам тебе слова Амины-ханум, жены управляющего. Она просит тебя поступить разумно. Она хочет предостеречь от ошибки, которая сделает тебя посмешищем улицы.
- Мне нет дела до приказов ханум, - резко ответила Камар. - Уж она-то знает, кто за свои поступки стал притчей во языцех на нашей улице!
- Она просто беспокоится о твоей репутации, дочка!
- Какая уж там забота, дядя?! Она не спрашивала обо мне все десять лет после смерти мужа.
Увейс был явно растерян и долго мялся, прежде чем высокомерно сказать:
- Она считает, что женщина не должна выходить замуж за мужчину ниже себя, тем более если он время от времени наведывался к ней в дом.
Камар вскочила с побледневшим от гнева лицом и закричала:
- Замолчи! Я родилась, выросла, вышла замуж и овдовела в этом квартале. Меня каждый знает. Я ничем себя не запятнала!
- Конечно, конечно, дочка. Она просто опасается, что так могут сказать.
- Забудь ты эту ханум! От нее только головная боль. Ты мой дядя, и я сообщила тебе, что приняла предложение Касема. Я хочу, чтобы брак был заключен при твоем благословлении и в твоем присутствии.
Увейс молчал и думал. Он не мог запретить ей. Нельзя было разозлить ее настолько, чтобы она забрала деньги. Он понуро посмотрел себе под ноги, потом открыл рот, но произнес нечто невнятное. Камар смотрела на него в упор…
70
Перед свадьбой Закария подарил племяннику сумму в несколько фунтов, большую часть которой взял в долг.
- Если б я только мог, Касем, оплатить все твои расходы! - сказал он. - Твой отец был добр ко мне. И я не забыл его щедрости в день моей свадьбы.
Касем купил новую галабею, белье, расшитую повязку, красивые блестящие тапочки, бамбуковую трость и хорошего табака. Как только рассвело, он отправился в баню, где попарился, понырял в бассейне, сходил к массажисту, снова помылся и попарился, а потом растянулся, попивая чай и мечтая о счастье.
Подготовку к свадьбе взяла на себя Камар. Она убрала крышу к приходу приглашенных ею близких подруг, наняла знающую толк в организации свадеб женщину и лучшего повара в округе. Во дворе натянули шатры для певца и гостей. Наконец прибыли родственники и друзья Касема, а также жители квартала во главе с Саварисом. Гости пили пиво и выкурили не меньше двадцати кальянов. Над присутствующими зависло густое облако дыма с запахом гашиша. То здесь, то там раздавались радостные возгласы, смех и тосты. Хмель ударил Закарии в голову, и он стал хвалиться:
- Наш род один из древнейших, а в благородстве нам нет равных!
Увейс, сидевший между Саварисом и Закарией, едва сдерживал возмущение. Нахмурившись, он сказал:
- Хватит с вас того, что Саварис ваш родственник.
- Да здравствует Саварис! - прокричал Закария.
Оркестр сыграл в его честь, Саварис расплылся в улыбке и помахал рукой. Раньше Савариса раздражало то, что Закария везде распространялся об их родстве. Но после того как стало известно о заключении брака Касема и Камар, он посмотрел на дело иначе, однако все же решил не освобождать Касема от поборов.
- Касема любят все, - повторил Закария. - Скажите, ведь он нравится всем в квартале?!
Уловив недовольство на лице Савариса, он добавил:
- Не предложи он мудрое решение, когда случилась кража, сколько бы голов в кварталах Габаль и Рифаа полетело от дубинки нашего надсмотрщика Савариса!
Черты Савариса разгладились. И Увейс подтвердил слова Закарии:
- Правду говоришь, клянусь Владыкой земным и небесным!
- Все ближе час воссоединенья! - пропел певец.
Касема охватило волнение, которое, как обычно, заметил Садек, и тот налил ему еще стакан. Не выпуская кальяна из рук, Касем осушил его и захмелел. Хасан пил так много, что узоры на шатре плясали у него перед глазами. Заметив это, Увейс обратился к Закарии:
- Хасан пьет больше, чем следует в его годы.
Закария поднялся со стаканом в руке и наигранно посоветовал сыну:
- Хасан, вот так пить нельзя!
И он показал как, опрокинув в себя стакан под хохот гостей. Увейс затаил злобу, подумав: "Не будь моя племянница столь глупа, ты не расплатился бы за все выпитое тобой сегодня".
Около полуночи Касема позвали отметить свадьбу в заведении Дунгуля, и под предводительством и защитой Савариса процессия двинулась в кофейню. В квартале оказалось полно мальчишек, попрошаек и котов, которых манил аромат еды. Касем сел между Садеком и Хасаном, и Дунгуль, поприветствовав их, крикнул служке:
- По такому случаю всем кальян за мой счет!
Каждый из гостей также угостил всех кальяном.
Подошли артисты, в первых рядах которых были барабанщики и флейтисты. Саварис поднялся и распорядился:
- Начинаем праздник!
Ведущий свадьбы, босой и в галабее, надетой на голое тело, пустился танцевальным шагом, удерживая трость на голове. За ним - остальные артисты, потом Саварис и жених в окружении товарищей. По обеим сторонам процессии двигались факельщики. Мелодичным голосом певец пел:
Один раз "ох" - от этих глаз.
Другой раз "ох" - от этих рук.
Еще раз "ох" - от этих ног.
Глаз не могу отвести от любимой.
И руки тяну к ней.
И ноги меня к ней ведут.
Опьяненные и одурманенные гости подхватили песню. Шествие прошло через аль-Гамалию, Бейт-аль-Кади, аль-Хусейнию и аль-Даррасу. Счастливые, они позабыли в эту ночь обо всем и вернулись в таком же веселье, как и ушли. Это была первая свадьба, закончившаяся мирно, когда никто не поднял дубинку и не было пролито ни капли крови. Закария был на седьмом небе от счастья. Он взял трость и пустился с ней в пляс, играл ею и изгибался, тряс головой и грудью, как танцовщицы, ловкими движениями изображал то битву, то объятья и наконец закружился под всеобщее ликование и аплодисменты.
После этого Касем перешел на женскую половину дома. Увидев Камар, сидящую среди женщин, он направился к ней под радостное ликование, взял за руку, она встала, и они пошли вслед за танцовщицей, которая своими движениями будто преподносила им последний урок, прежде чем оставить их наедине. Как только двери комнаты закрылись, мир перестал для них существовать, обратившись в тишину, если не считать шепота и шума шагов. Касем пробежал взглядом по розовому ложу, мягкому дивану, дорогому ковру - вещам, которые он себе и представить не мог, и остановил взгляд на жене, снимавшей украшения с головы. Для Касема она была неотразима и привлекала его своим полным телом, грациозностью и благородной осанкой. На стенах играли блики яркого света. Касем видел все это будто сквозь пелену. Волнение и переполнявшая его радость достигли предела. Несмотря на легкую шелковую галабею, тело горело от выпитого вина и кальяна. Подойдя к жене, Касем взглянул на нее сверху, и она опустила глаза в ожидании. Он взял в ладони ее лицо, хотел что-то сказать, но лишь молча склонился к ней. От его дыхания прядь ее волос упала на плечи. Он принялся целовать ее лоб и щеки.
Из коридора в комнату проникал аромат благовоний. Было слышно, как Сакина бормочет заклинания.
71
Это были дни любви, нежности и умиротворения. Как сладко быть счастливым в этом мире! Касем вообще бы не выходил из дома, если бы не стеснялся насмешек по этому поводу. Его сердце пило из источника радости до опьянения. Он был окружен таким вниманием и лаской, о каких только мог мечтать. Дом был чисто прибран и окурен благовониями. Жена всегда была красиво одета, лицо ее светилось, она излучала доброжелательность. Однажды, когда они сидели рядом в зале, она сказала ему:
- Ты слишком скромен, как агнец. Ничего не требуешь, не приказываешь, не запрещаешь. А ведь здесь хозяин - ты!
- Мне так хорошо, что нечего больше и желать! - ответил Касем, играя прядью ее крашеных хной волос.
Она притянула его руку к себе.
- Сердце мне сразу подсказало, что ты - лучший мужчина в нашем квартале. Но ты так воспитан, что кажешься чужим в собственном доме. Разве не понимаешь, что мне от этого больно?
- Это ты говоришь мне, тому, кто благодаря счастливой судьбе после раскаленного песка оказался в райском саду этого дома?
Пряча улыбку, она попыталась быть серьезной:
- Не думай, что ты обрел в этом доме покой. Сегодня или завтра ты станешь управлять моим имуществом. Тебя это сильно обременит?
Он рассмеялся:
- По сравнению с овцами это забава.