Он принял управление ее недвижимостью, которая располагалась между кварталом бродяг и аль-Гамалией. Нелегко было управиться с неспокойными жителями, но его гибкость там, где это было возможно, спасала ситуацию. Работа отнимала у него лишь несколько дней в месяц, все остальное время было для него непривычно свободным. Но самой большой его победой в новой жизни стало то, что он завоевал расположение дяди жены - Увейса. С самого начала Касем проявлял к нему внимание и почтение, предлагал свою помощь в разных делах, пока родственник не подружился с ним и не ответил тем же добрым отношением и уважением. И однажды Увейс не удержался:
- Я грешил на тебя! Знаешь, думал, ты один из проходимцев этого квартала. Я думал, что ты играл чувствами племянницы, чтобы завладеть ее состоянием и спустить его на развлечения либо жениться на другой. Но ты доказал, что ты верный и мудрый человек. Она сделала правильный выбор.
В кофейне Дунгуля Садек весело рассмеялся и сказал:
- Угости нас кальяном за свой счет, ведь ты теперь важный человек!
- Ты почему не ходишь с нами в винную лавку? - спросил Хасан.
Касем ответил им с серьезным видом:
- У меня нет денег, кроме тех, что я получаю за управление делами жены и за некоторые услуги ее дяде.
Удивленный Садек, произнес поучающе:
- Любящая женщина - игрушка в руках мужчины!
- Если только мужчина ее не любит так же сильно! - рассердился Касем. Он посмотрел на друга с укоризной: - Ты, Садек, как остальные жители нашего квартала, видишь в любви лишь средство достижения своих целей!
Садек смущенно улыбнулся и извинился:
- Таков удел слабых. Я не так силен, как Хасан или ты, Касем. И уж надсмотрщиком мне не бывать! А на нашей улице - либо бьешь ты, либо тебя.
Касем умерил свой гнев, приняв извинения, и произнес:
- Какая удивительная у нас улица! Ты прав, Садек, жителям нашей улицы можно только посочувствовать.
- Эх, если бы наша улица была такой, как о ней думают жители других мест… - сказал с улыбкой Хасан.
- Говорят, улица аль-Габаляуи! Улица отважных надсмотрщиков! - подтвердил его слова Садек.
Касем погрустнел. Он украдкой посмотрел в сторону Савариса, сидевшего у входа в кофейню, чтобы удостовериться, что тот их не слышит, и только тогда произнес:
- Они как будто не замечают наших бед!
- Люди поклоняются силе, даже обиженные!
Касем глубоко задумался. Потом сказал:
- Смысл имеет только та сила, которая творит добро, как сила Габаля и Рифаа, а не насилие!
Поэт Тазах продолжил свой рассказ:
"И приказал Адхам:
- Неси брата!
- Не могу! - взмолился Кадри.
- Убить ты смог!
- Не могу, отец!
- Не говори мне "отец"! У убийцы нет ни отца, ни матери, ни брата.
- Не могу.
Адхам сжал руку сильнее.
- Убийца должен сам донести свою жертву".
Затем поэт взял в руки ребаб и запел.
Садек обратился к Касему:
- Сегодня ты живешь той жизнью, о которой мечтал Адхам.
На лице Касема отразилось несогласие.
- Везде я встречаю то, что меня огорчает и омрачает мое счастье. Не о таком счастье мечтал Адхам, когда думал о свободе человека и его достатке.
Друзья надолго замолчали.
- Такое счастье недостижимо! - сказал Хасан.
Взгляд Касема стал мечтательным:
- Если бы счастье стало возможно для всех!
Он думал о том, что у него много свободного времени и есть все необходимое, но беды других мешают ему чувствовать себя счастливым. Он безропотно платит дань Саварису. Ему хочется заполнить чем-то свободное время, чтобы убежать от себя, убежать от этой жестокой улицы. Он был уверен, что Адхам, получив все желаемое, как он, все равно тяготился бы этим и мечтал о труде.
В последние дни с Камар творилось что-то непонятное. Сакина была уверена, что это беременность, но Камар не могла поверить, ведь ребенок был ее заветной мечтой. Касем рассказал новость всем знакомым. Об этом узнали и в доме дяди, и в мастерской лудильщика, и в лавке Увейса и в хижине Яхьи. Решив заботиться о себе, Камар намекнула Касему:
- Мне нельзя заниматься тяжелой работой.
Он понимающе улыбнулся:
- Сакина возьмет на себя все заботы по дому. А я буду терпелив.
Обрадовавшись как ребенок, она обняла его.
- Я готова землю целовать от счастья!
Как-то, отправившись в пустыню навестить уважаемого Яхью, Касем остановился у скалы Хинд и присел отдохнуть в ее тени. Вдалеке он заметил пастуха со стадом. Сердце защемило. Ему захотелось сказать пастуху: "Человек становится счастливым не только от того, что он надсмотрщик. Быть надсмотрщиком вовсе не значит быть счастливым". Но не лучше ли сказать все это Лахите и Саварису? Как он сочувствовал жителям своей улицы, которые тщетно мечтают о счастье, а заканчивают свои дни в нужде на кучах мусора! Но почему бы ему не наслаждаться выпавшим на его долю счастьем, закрыв на все глаза? Этот же вопрос задавал себе Габаль, в свое время задавал его себе и Рифаа. Они могли ничего не делать и жить в покое и достатке. Что же мучает нас и не дает поступать именно так? Размышляя, Касем поднял глаза к небу, на котором было лишь немного облаков, рассыпанных как лепестки белой розы. Склонив голову, будто от слабости, он вдруг заметил какое-то движение. Это скорпион спешил спрятаться под камень. Касем поднял посох, ударил и долго с отвращением смотрел на насекомое. Потом он продолжил свой путь.
72
В доме Касема встретили появление новой жизни. Радость разделяли все бедняки квартала. Девочку назвали Ихсан в честь матери Камар, которую Касем никогда не видел. С рождением ребенка дом наполнился плачем и грязными пеленками, пришлось проводить ночи без сна. Но вместе с этим в семью пришли счастье и радость. Правда, Касем казался то задумчивым, то рассеянным, будто его что-то тяготило. Это сильно беспокоило Камар, и однажды она спросила мужа:
- Тебе нездоровится?
- Да нет…
- Ты сам на себя не похож.
Он опустил глаза.
- Только Всевышний знает, что со мной…
После колебаний она спросила:
- Тебя что-то не устраивает?
- У меня нет никого дороже тебя, даже малышку я люблю меньше, - заверил он ее.
- Наверное, тебя сглазили, - вздохнула она.
Он улыбнулся:
- Наверное.
Камар окуривала дом и всем сердцем молилась за мужа. Но однажды ночью, проснувшись от плача ребенка, она не обнаружила Касема рядом. Сначала она подумала, что он еще не вернулся из кофейни. Но когда девочка успокоилась, Камар прислушалась к тишине в квартале, которая наступала обычно после закрытия всех заведений. Закрались сомнения. Она подошла к окну и выглянула - кругом было темно, и квартал спал. Вернулась к девочке, которая снова расплакалась, и дала ей грудь. Камар спрашивала: что же могло его так задержать? Такое в их совместной жизни произошло впервые. Ихсан заснула, и Камар опять прильнула к окну. Не услышав даже шороха, она вышла в зал и разбудила Сакину. Ничего не понимающая спросонья рабыня поднялась, а потом, разобравшись, в испуге вскочила на ноги. Камар рассказала, почему ей не спится, и Сакина решила тотчас идти к Закарии, чтобы спросить его о господине. Что могло заставить мужа заночевать в доме дяди? Напрашивался неутешительный ответ, но Камар все же не стала препятствовать. Либо она что-то узнает, либо заручится поддержкой Закарии. Сакина ушла, а Камар не переставала думать о том, почему же муж не пришел. Может, у него кто-то есть, и он встречается с ней в пустыне, когда ходит туда утром и вечером?
Закария и Хасан резко проснулись от криков Сакины. Хасан заверил, что Касема сегодня вечером с ним не было. На вопрос Закарии, когда господин ушел из дома, Сакина ответила, что сразу после полудня. Они втроем вышли и направились в соседний дом к Садеку.
- Скоро рассвет! Где же он может быть? - беспокоился Садек.
- А не мог его у скалы сморить сон? - предположил Хасан.
Закария приказал Сакине возвращаться домой и сообщить госпоже, что они отправляются на поиски Касема. Закутав головы от влажности осенней ночи, мужчины двинулись в пустыню. Они шли при свете лунного серпа, выглядывавшего из-за туч на усеянном звездами клочке неба. Хасан звал, прорывая своим криком тишину: "Касем! Касем!" Со стороны аль-Мукаттама ему вторило эхо. Достигнув скалы Хинд, они обошли ее кругом, но не обнаружили никаких следов Касема. Низким голосом дядюшка Закария спросил:
- Куда же он пошел? Он же не сумасшедший и не разбойник!
- И у него не было ни малейшей причины сбегать, - пробормотал Хасан.
Садек подумал, что в пустыне полно бандитов, и сердце его ушло в пятки, но он промолчал.
- Может, он у Яхьи? - размышлял Закария.
Будто хватаясь за последнюю надежду, молодые люди воскликнули:
- Яхья!
Однако Закария рассеянно произнес:
- Хотя зачем бы ему было у него оставаться?
До границы пустыни они шли молча, одолеваемые мрачными мыслями. Где-то вдалеке уже кукарекал петух, но из-за набежавших туч было еще сумрачно. "Где же ты, Касем?" - вздохнул Садек. Казалось, все было напрасно, но они продолжали идти, пока не остановились перед хижиной Яхьи, погруженной в сон. Закария постучал.
- Кто там? - раздался голос.
Дверь отворилась. На пороге, опираясь на палку, стоял Яхья.
- Не сердись на нас, - извинился Закария. - Мы пришли, чтобы спросить о Касеме.
- Я ждал, - спокойно ответил Яхья.
Они воспряли духом, но их тут же охватило беспокойство.
- Что ты знаешь о нем? - спросил Закария.
- Он здесь. Спит.
- С ним все в порядке?
- Слава Богу, - произнес он и добавил: - Сейчас с ним все в порядке. Соседи возвращались из аль-Атуфа, нашли его у скалы Хинд без сознания и принесли ко мне. Я брызгал на него водой, пока он не очнулся. Он выглядел усталым, и я оставил его, чтобы он выспался. Он спит до сих пор.
- Если бы ты дал нам знать сразу! - упрекнул его Закария.
- Они пришли ко мне посреди ночи, - спокойно ответил старик. - Некого было послать к вам.
- Он, наверное, болен, - волновался Садек.
- Когда он проснется, ему будет уже лучше, - сказал Яхья.
- Давайте, чтобы удостовериться, разбудим его, - предложил Хасан.
Но Яхья решительно запретил:
- Подождем, пока встанет сам.
73
Он сидел в постели, откинувшись на подушку и до шеи натянув одеяло. В глазах его отражалась задумчивость. Камар устроилась на кровати у него в ногах, прижимая к груди Ихсан. Девочка беспрерывно двигала ручками и попискивала. Что она хотела сказать, можно было только догадываться. Посреди комнаты к потолку нитью тянулся дым благовоний. Дымок извивался, ломался и распадался, оставляя приятный аромат. Касем протянул руку к столику у кровати, взял стакан с тминным напитком и, отпив немного, вернул его на место. Жена нянчила дочку, но украдкой бросала на мужа взгляды, полные тревоги. Наконец она спросила:
- Как ты?
Он невольно повернул голову в сторону закрытой двери, потом посмотрел на Камар и тихо сказал:
- Я не болен.
Ее взгляд стал растерянным.
- Я рада это слышать, - сказала она. - Но что же тогда с тобой происходит?
После некоторых сомнений он ответил:
- Не знаю… Нет, не то. Я знаю, что происходит. Но, боюсь, спокойной жизни у нас больше не будет.
Вдруг Ихсан расплакалась, и Камар поспешила дать ей грудь. Она с нетерпением и волнением посмотрела на мужа:
- Почему?
Вздохнув, он положил руку на сердце:
- Это большая тайна. Настолько большая, что я не могу держать ее в себе.
Женщина встревожилась еще больше и попросила, прерывисто дыша:
- Расскажи мне, Касем!
Решительный и серьезный, он сел ровнее.
- Ты - первая, кому я расскажу. Ты первая, кто услышит. Но ты должна верить, что я говорю правду. Вчера ночью случилось нечто странное. Я был один в пустыне у скалы Хинд.
Он сглотнул. Она внимательно смотрела на него.
- Я сидел и наблюдал за лунным серпом, пока он не скрылся за тучами. Стало темно, и я подумал о том, чтобы уже пойти, но вдруг рядом послышался голос: "Добрый вечер, Касем!" От неожиданности я вздрогнул, потому что не слышал и не видел, чтобы ко мне кто-либо приближался. Я поднял голову и в шаге от себя увидел фигуру. Лица было не разглядеть. Я различил лишь белую повязку и накидку, скрывавшую его. Не показав своего замешательства, я ответил: "Добрый вечер! Кто вы?" И что, ты думаешь, он мне ответил?
- Не томи, говори!
- Он сказал: "Я Кандиль!" Я удивился: "Извините, я не…" Он прервал меня: "Я Кандиль, слуга аль-Габаляуи!"
- Что он сказал?! - вскричала Камар.
- Он сказал, что он слуга аль-Габаляуи.
От волнения грудь Камар выскользнула изо рта малышки. Личико Ихсан исказилось, она была готова расплакаться, но мать дала ей грудь снова. Бледнея, Камар переспросила еще раз:
- Слуга владельца имения?! Никто не знает его слуг. Управляющий доставляет все необходимое в Большой Дом сам. Его слуги относят все к воротам и передают людям из Большого Дома.
- Да. Это известно. Но он сказал мне именно так.
- И ты поверил ему?
- Я тут же встал. С одной стороны, сидеть было невежливо. С другой, только так я мог защитить себя в случае опасности. Я спросил, откуда мне знать, что он говорит правду. И он ответил: "Иди за мной, и ты увидишь, как я вхожу в Большой Дом". Сердце мое успокоилось, и я ему поверил. Не скрывая радости от встречи с ним, я расспросил его о деде, его здоровье, о том, чем он занимается.
Изумленная Камар перебила его:
- Вы действительно обо всем этом говорили?!
- Да! Бог свидетель! Он ответил мне, что с дедом все в порядке, но ничего не добавил. Я спросил, знает ли дед о том, что творится на нашей улице. Он ответил, что ему известно обо всем, что из Большого Дома ему видны даже детали. Поэтому он и послал его ко мне.
- К тебе?!
Касем недовольно нахмурился:
- Так он сказал. Он отказался дать разъяснения, хотя видел, как я удивлен. Он сказал: "Наверное, он выбрал тебя за твою мудрость, которую ты проявил в день кражи, и за то, что на тебя можно положиться. Он хочет сообщить тебе, что все жители улицы - его дети и внуки, что все они равны и что имение - их общее наследство, а надсмотрщики - зло, от которого не должно остаться и следа, что улица должна стать продолжением Большого Дома". Он закончил, а я словно потерял дар речи. Я поднял глаза к небу и увидел, как тучи отползают от луны. Я вежливо спросил его: "Зачем ты мне рассказываешь все это?" И он ответил: "Чтобы ты осуществил".
- Ты?! - воскликнула Камар.
- Он так сказал, - ответил Касем дрожащим голосом. - Я хотел, чтобы он объяснил. Но он попрощался и ушел. Я пустился за ним следом и увидел, что по огромной лестнице, так мне показалось, он поднимается на стену Большого Дома. Я стоял, потрясенный, затем вернулся на то место у скалы и решил пойти к старому Яхье, но потерял сознание и очнулся только в его хижине.
В комнате повисла тишина. Камар не сводила с Касема удивленных глаз. Ихсан заснула у груди и уронила головку на руку матери. Камар заботливо уложила ее в кроватку и снова, бледная и испуганная, посмотрела на мужа. С улицы донесся хриплый голос Савариса, ругающего кого-то, потом крик мужчины и стоны. Наверное, его избивали. Потом удаляющийся голос Савариса, выкрикивающего угрозы. Потом раздался отчаянный вопль задыхающегося бедняги: "О, аль-Габаляуи!" Смущенный взглядами жены, Касем спрашивал себя: "О чем она думает?" Женщина же размышляла: "Это правда. Он не солгал мне. Зачем ему придумывать такую историю? Он верен мне, деньги не были его целью. Зачем ему посягать на доходы от имения, когда это настолько опасно?! Неужели действительно пришел конец нашей спокойной жизни?!"
- Я единственная, кому ты об этом рассказал? - спросила она.
Он кивнул.
- Касем, у нас с тобой одна судьба. И я думаю о тебе больше, чем о себе самой. То, о чем ты говоришь, опасно. Последствий не избежать. Припомни хорошенько, ты действительно это видел или, может, тебе показалось?
Твердо и недовольно Касем заявил:
- Это было на самом деле, я не дремал!
- Но тебя нашли без сознания…
- Я потерял сознание уже после!
- Может, у тебя в голове все перепуталось? - с сочувствием спросила Камар.
Он с мукой выдохнул, но не показал своих чувств.
- Я ничего не путаю. Помню встречу, как будто она случилась при свете дня.
После некоторых сомнений она спросила:
- А кто подтвердит, что это был слуга владельца имения и что он сам послал его к тебе?! Может, он - один из мошенников с нашей улицы? Их тут полно.
Касем упорствовал:
- Я видел, как он поднимался по стене Большого Дома.
Она вздохнула:
- В квартале нет лестницы, даже чтобы взобраться до середины!
- Но я это видел!
Она была загнана в угол, но не сдавалась:
- Я просто боюсь за тебя. Ты понимаешь, переживаю за тебя, за наш дом, за дочь, за наше счастье. Я спрашиваю себя, почему именно ты был избран? Почему он сам не исполнит свою волю, ведь он владелец имения, он наш господин?!
- А почему он выбрал Габаля и Рифаа?
Зрачки ее расширились, рот скривился, как у ребенка, готового расплакаться, и она опустила глаза.
- Ты не веришь мне? Я не требую от тебя, чтобы ты верила.
Камар разрыдалась, отдавшись чувствам, будто так она могла избавиться от своих мыслей. Касем склонился над ней, взял за руку и притянул к себе.
- Почему ты плачешь? - ласково спросил он.
Она посмотрела на него сквозь слезы и проговорила, всхлипывая:
- Потому что я верю тебе. Да, верю. Я боюсь, что наша спокойная жизнь кончилась. Что ты будешь делать? - спросила она тихим голосом, полным сочувствия.
74
В комнате ощущались беспокойство и напряженность. Хмурый Закария сидел, задумавшись. Увейс не переставал теребить ус. Хасан будто разговаривал сам с собой, а Садек не сводил взгляд с Касема. Камар же сидела в углу зала и молилась Всевышнему, чтобы он наставил их на путь истинный. Над пустыми кофейными чашками кружили две мухи. Камар попросила Сакину унести поднос, и когда та закрыла за собой дверь, Увейс вздохнул:
- Да, эта тайна не даст нам спокойно жить.
В квартале завыла собака, побитая то ли камнем, то ли палкой. Послышался голос торговца, громко нахваливающего свои финики. Какая-то старая женщина горестно произнесла: "Господи, избавь нас от такой жизни!"
- Уважаемый, - обратился к Увейсу Закария, - вы самый достойный из нас. Скажите ваше мнение.
Переведя взгляд с Закарии на Касема, тот ответил:
- Скажу правду, такого человека, как Касем, не сыскать. Но у меня голова крутом идет от того, что он сейчас говорит.
Давно желавший высказаться Садек вмешался:
- Касем честный человек. Никто не может сказать о нем обратного. Я ему верю. Клянусь прахом матери!
- И я верю! - воодушевился Хасан. - У меня он всегда найдет поддержку.
Касем впервые признательно улыбнулся, посмотрев на крепко сложенного Хасана. Однако Закария сказал сыну с осуждением:
- Это не игра! Подумайте о нашей безопасности! Что станет с нашей жизнью?!
Увейс кивнул, соглашаясь со словами Закарии.