- Ты прав. Никто ни о чем похожем не слышал.
- Нет, слышали! - сказал Касем. - От Габаля и Рифаа.
Увейс удивленно уставился на него.
- Ты считаешь себя равным Габалю и Рифаа?!
Уязвленный, Касем опустил глаза. Сочувствующая ему Камар вмешалась:
- Кто знает, дядя, как это бывает?!
Увейс снова принялся теребить ус.
- И что же хорошего в том, чтобы считать себя подобным Габалю и Рифаа? - спросил Закария. - Рифаа был злодейски убит. Габаля бы убили так же, если бы род не встал за ним. А кто поддержит тебя, Касем? Ты забыл, что нашу улицу называют улицей бродяг? Здесь если не попрошайка, то бедняк.
- Аль-Габаляуи избрал его, - резко сказал Садек. - Не думаю, что он бросит его в беде!
- То же говорили о Рифаа в свое время, - напомнил Закария. - Однако его убили в нескольких шагах от дома аль-Габаляуи!
- Умоляю, не так громко! - предостерегла Камар.
Увейс не сводил с Касема глаз, думая о том, как странно все это слышать. Племянница сделала этого пастуха господином, он доказал свою надежность и искренность. Но разве этого достаточно, чтобы он уподобился Габалю или Рифаа? Разве великие люди появляются вот так просто? А что, если его видения - правда?
- Похоже, Касем не принимает наши предупреждения всерьез, - сказал Увейс. - Чего же он добивается? Ему не нравится, что наш квартал - единственный, не получающий доходов с имения? Не хочешь ли ты, Касем, стать нашим надсмотрщиком или управляющим?
По лицу Касема было видно, что он рассердился:
- Мне совсем не то говорили. Он сказал: "Все жители улицы - мои потомки. Имение принадлежит им на равных. А надсмотрщики - это зло!"
Глаза Садека и Хасана заблестели. Увейс удивился, а Закария спросил:
- Ты понимаешь, что это значит?
- Говори! - вспылил Увейс.
- Мы должны бросить вызов произволу управляющего и силе Лахиты, Гулты, Хагага и Савариса!
Камар побледнела. Увейс усмехнулся, и смех его вызвал неприятие Касема, Садека и Хасана. Закария, не обращая внимания, продолжал:
- Нас приговорят к смерти. Раздавят. Нам никто не поверит. Они не поверят, что кто-то встретил владельца имения, слышал его голос и говорил с ним. Тем более они не поверят тому, кто говорил с посланным им слугой.
Увейс поменял тон:
- Оставим эти легенды! Свидетелей встреч аль-Габаляуи с Габалем и Рифаа тоже не было. О них рассказывают, но никто воочию не видел. Правда, все это принесло благо их сторонникам. Квартал Габаля зажил достойной жизнью, потом квартал Рифаа. И у нас есть такое же право. Почему нет? Мы все плоть от плоти этого человека, запершегося в своем доме. Мы должны отнестись к этому с мудростью и осторожностью. Подумай, Касем, о своем квартале! Ни к чему эти разговоры о равенстве потомков, о том, где добро и где зло. Савариса нетрудно будет склонить на нашу сторону, он наш родственник. С ним можно будет договориться, чтобы он оставлял нам долю с доходов.
Касем помрачнел и гневно ответил:
- Уважаемый Увейс! Вы твердите одно, а я говорю совсем о другом. Я не желаю торговаться, и мне не нужна доля с имения. Я принял решение исполнить волю нашего деда, которую мне сообщили.
- Господи, помоги! - вздохнул Закария.
Касем оставался мрачным. Он размышлял о своих горестях, о том, как уединялся в пустыне, о своих беседах с Яхьей, о том, как от слуги, которого он не знал, пришло облегчение, о предстоящих испытаниях. Он думал о том, что Закарию волнует исключительно безопасность, а Увейса интересуют лишь деньги, что жизнь станет прекрасной, когда исчезнет необходимость преодолевать обстоятельства.
- Дядя, я должен был посоветоваться с вами, но ничего от вас не требую!
Садек дотронулся до его руки:
- Я с тобой!
Хасан, сжав кулаки, проговорил:
- И я с тобой, что бы там ни было!
- Как необдуманно! - с раздражением сказал Закария. - Когда заносят дубинки, такие, как вы, первые прячутся в норах. И ради кого ты будешь подвергать себя смертельной опасности? В нашем квартале одни насекомые. У тебя есть все, чтобы прожить благополучную счастливую жизнь. Не разумнее ли насладиться ею?
"Что он говорит?" - размышлял Касем. Он как будто слышал свой внутренний голос, когда Закария повторял: "У тебя дочь, у тебя жена, дом, что будет с тобой самим?" Но ты избран, как были избраны Габаль и Рифаа. И твой ответ должен быть таким же. Он сказал:
- Прежде чем выбрать свою судьбу, я все взвесил, дядя!
Увейс хлопнул в ладоши и предостерег:
- На все воля Божья! Сильные уничтожат тебя, а слабые над тобой посмеются!
Камар в замешательстве смотрела то на своего дядю, то на дядю мужа. Она страдала и от того, что Касема не поняли, и от страха за последствия, если он будет упорствовать.
- Дядя, - сказала она, - ты влиятельный человек. И мог бы поддержать его!
Увейс удивился:
- Тебе какое дело, Камар? У тебя есть деньги, дочь, муж. Почему тебя волнует распределение доходов имения, волнует, что их присваивают надсмотрщики? Мы зовем сумасшедшим того, кто хочет стать надсмотрщиком. Кто же тогда тот, кто хочет взять на себя управление всем кварталом?
Касем в отчаянии вскочил на ноги:
- Мне ничего этого не надо. Я хочу добра, о котором говорил наш дед.
Увейс изобразил улыбку:
- Где же он?! Пусть выйдет на улицу или пусть его вынесут слуги. Пусть проследит за тем, как исполняются его десять условий. Думаешь, кто-либо из квартала, каким бы влиятельным он ни был, смог бы хоть рот открыть, если с ним заговорит владелец имения?!
- Думаешь, он выйдет, если надсмотрщики решат с нами расправиться? - добавил Закария.
Обессилев, Касем ответил:
- Я не требую верить мне или поддерживать…
Закария поднялся, положил ему руку на плечо и сказал с сочувствием:
- Касем! Тебя сглазили! Я знаю, это дурной глаз. Все судачили о том, как тебе повезло и какой ты мудрый. Вот и сглазили. Да убережет тебя Бог! Сегодня ты знатный человек. Пожелаешь - начнешь торговлю на средства жены, разбогатеешь. Выкинь все это из головы! Будь доволен тем, чем наградил тебя Всевышний.
Опечаленный, Касем повесил голову, потом взглянул на дядю и с удвоенной решимостью проговорил:
- Я не выброшу это из головы, даже если бы все имение стало принадлежать мне!
75
Что делать? Сколько можно думать и ждать? И чего ждать? Если уж близкие тебе не верят, кто тогда поверит? Что пользы от печали? Какой смысл в том, что ты уединяешься у скалы Хинд? Ни звезды, ни темнота, ни луна не дадут ответа. Надеешься на встречу со слугой еще раз. Но что нового ты хочешь от него услышать? Ты кружишь в темноте на том клочке земли, где по преданиям состоялась встреча деда с Габалем, подолгу простаиваешь у высокой стены Большого Дома на том месте, где он говорил с Рифаа. Но ты сам его не видел и не слышал, а слуга его так и не вернулся. Что будешь делать? Этот вопрос будет преследовать тебя, как солнце в пустыне преследует пастуха. Это лишит тебя покоя, ты перестанешь наслаждаться жизнью. Габаль, как и ты, был один, но он одержал победу. Рифаа знал, что делать, и не отступал, потом и он одержал победу. А что будешь делать ты?
- Почему ты не обращаешь внимания на дочку? - упрекнула его Камар. - Она плачет, а ты ее не успокоишь, играет с тобой, а ты равнодушен.
Он улыбнулся малышке, вдохнул ее запах, очнулся от своих мыслей и пробормотал:
- Какая она прекрасная!
- Даже когда ты с нами, вроде как отсутствуешь, будто мы и не семья тебе.
Он пересел поближе к ней на диван и поцеловал в щеку. Потом расцеловал дочку.
- Разве ты не видишь, как я нуждаюсь в вашем понимании?
- Мое сердце, сочувствующее и любящее, всецело принадлежит тебе. Но тебе самому надо себя пожалеть.
Она передала ему дочь, он обнял ее и стал с ней играть, слушая ее невинный лепет. Вдруг он сказал:
- Если Всевышний пошлет мне победу, я не лишу женщин прав на имение.
- Но ведь имение всегда принадлежало мужчинам! - удивилась Камар.
Касем поднес малышку к лицу и заглянул в ее черные глаза.
- Наш дед передал через слугу, что имение принадлежит всем. А женщины - тоже жители нашей улицы, ее половина. Удивительно, как на нашей улице не уважают женщин! Когда они познают справедливость и милосердие, то изменят свое отношение к женщинам.
Глаза Камар были полны понимания и любви, однако она подумала: "Победа? Откуда ей взяться, этой победе?!" Как она хотела дать ему совет беречь себя, но не решалась. "Что готовит нам завтра?" - спрашивала она себя. Повторит ли она судьбу Шафики, жены Габаля, или ей уготована участь Абды, матери Рифаа? Она вздрогнула и отвела взгляд в сторону, чтобы не дать Касему повода для сомнений.
Когда зашли Садек и Хасан, чтобы отправиться вместе в кофейню, Касем предложил им сходить к Яхье познакомиться. Они застали старца за курением кальяна, сладкий запах которого распространялся в воздухе. Касем представил своих друзей, и они уселись в хижине у окошка, через которое проникал лунный свет. Яхья с интересом рассматривал их лица, будто спрашивая: неужели это они перевернут все с головы на ноги в нашем квартале?! Он вгляделся в лицо Касема, потом сказал:
- Пока ты не будешь готов, лучше никому не открывать этой тайны.
Они передавали кальян друг другу по кругу. Свет луны, бивший в окно, проходил ровно над головой Касема и падал Садеку на плечо. Угольки ярко горели в темноте.
- Что значит готов? - спросил Касем.
Старик засмеялся, отшутившись:
- Разве может избранник аль-Габаляуи прислушиваться к мнению такого старика, как я?!
В тишине слышалось только бульканье кальяна.
- У тебя есть дядя, у твоей жены тоже, - заговорил Яхья. - От твоего-то родственника ни вреда, ни пользы. А вот Увейс может встать на твою сторону, если ему что-то пообещать.
- Что, например?
- Например, вести дела в квартале бродяг.
- Никто не должен пользоваться особым положением, - сказал Садек. - Имение - общее наследство. Все равны, как сказал аль-Габаляуи.
Яхья рассмеялся:
- До чего удивителен наш дед! В Габале он явил себя силой, в Рифаа - милосердием, а сегодня он - нечто иное!
- Он владелец имения, - сказал Касем. - И он вправе менять свои десять условий!
- Однако твоя миссия, сынок, трудна. Ведь она коснется всей улицы, а не одного из кварталов.
- Такова воля владельца имения.
Яхья не мог никак откашляться и весь согнулся. Хасан заменил его у кальяна. Старик сел, вздыхая, и вытянул ноги.
- Слушай, ты, как Габаль, собираешься использовать силу, или твоим орудием станет милосердие, как у Рифаа?
Касем поправил повязку на голове.
- К силе прибегну лишь в случае необходимости, но любовь буду использовать во всех случаях.
Яхья покачал головой и улыбнулся:
- Все хорошо, если б только ты не проявлял интереса к имению. Иначе это приведет к многочисленным бедам.
- Как же людям жить без имения?
- Так же, как жил Рифаа, - с гордостью заявил старик.
- Ему помогал отец и сторонники, - с уважением ответил Касем. - Его многочисленные последователи сами так жить не смогли. Нашей же несчастной улице недостает чистоты и достоинства.
- Разве их можно вернуть, получив право на имение?
- Не только право на имение, но и если дать отпор надсмотрщикам. Тогда на нашу улицу вернется достоинство, за которое боролся Габаль для своего рода, любовь, к которой призывал Рифаа, и счастье, о котором грезил Адхам.
Яхья рассмеялся:
- Что же останется делать тому, кто придет после тебя?
После долгих раздумий Касем ответил:
- Если Всевышний пошлет мне победу, никто другой этой улице больше не понадобится.
Кальян ходил по кругу, как во сне. Вода пела в емкости, убаюкивая.
- Что же достанется каждому из вас, если имение будет поделено поровну? - снова спросил Яхья.
- Имение нужно лишь для того, чтобы сделать улицу его продолжением, - ответил Садек.
- И что же вы собрались предпринять?
Луна скрылась за набежавшей тучей, и в комнате стало темно. Но не прошло и минуты, как лунный свет появился снова. Яхья, взглянув на крепкого Хасана, поинтересовался:
- А сможет ли твой двоюродный брат противостоять надсмотрщикам?
- Я всерьез думаю о том, чтобы обратиться к адвокату, - ответил Касем.
- Какой адвокат пойдет против управляющего Рефаата с его надсмотрщиками? - воскликнул Яхья.
Приятный дурман кальяна смешался в их головах с тревогой. Друзья возвращались подавленными. Задумчивого и печального Касема терзали сомнения.
Однажды Камар сказала ему:
- Разве можно заботиться о счастье людей, жертвуя благополучием собственной семьи?!
- Я должен оправдать возложенные на меня ожидания, - уверенно ответил Касем.
Что тебе делать? Ты стоишь на краю пропасти. Пропасти отчаяния, безмолвного и неподвижного. Кладбище надежд, посыпанных пеплом. Там увядают воспоминания и затихает музыка. Там завтра похоронено в саване вчера.
Однажды он пригласил Садека и Хасана и сказал им:
- Пора начинать!
Их лица просияли.
- Какой у тебя план? - спросил Хасан.
Воодушевленный Касем рассказал:
- Я нашел решение. Мы откроем общество для занятий физическими упражнениями.
От изумления они потеряли дар речи.
- Организуем его во дворе моего дома, - заулыбался Касем. - Физическими упражнениями в квартале увлекаются многие.
- А какое отношение это имеет к нашему делу?!
- Например, поднятие тяжестей? - переспросил Садек. - И как это связано с имением?!
Глаза Касема заблестели, и он ответил:
- К нам будут приходить молодые люди, занимающиеся спортом. Посмотрим, кто из них уверует и будет готов пойти за нами.
Зрачки Хасана расширились, и он воскликнул:
- У нас будет своя община! И какая!
- Да, к нам потянется молодежь из кварталов Габаля и Рифаа.
Их охватила радость. Касем чуть не танцевал от счастья.
76
В праздник Касем сидел у окна, наблюдая за улицей. Как хорошо в эти дни в нашем квартале!
Водоносы полили землю водой. Шеи и хвосты ослов были украшены искусственными цветами. В глазах рябило от детей, одетых в яркие одежды и запускающих в небо воздушных змеев. В тележки были воткнуты флажки. Крики и возгласы смешивались с мелодией флейты. На повозках было полно танцующих, лавки закрыты, а кофейни, курильни и пивные лавки, наоборот, битком набиты посетителями. На каждом углу улыбались и поздравляли: "Счастья вам!" Касем сидел в новой галабее, держа под мышки Ихсан. Она то гладила своими ручонками отца по лицу, то царапала ему щеки. Внизу кто-то запел:
Глаза не могу отвести от любимой…
Касему сразу же вспомнился день свадьбы, и сердце его забилось еще радостнее. Он любил музыку и веселье! Адхам мечтал прожить жизнь под песни в саду… А что поет этот человек в праздник? "Глаза не могу отвести от любимой"? Прав певец. С тех пор как в темноте его глаза увидели Кандиля, рассудок, воля и сердце ему больше не принадлежали.
Двор его дома превратился в клуб, где тренировали тело и очищали дух. Вместе с юношами он поднимал тяжести и учился драться на палках. Руки Садека стали такими же крепкими, как накачанные ноги лудильщика. Хасан и без того настоящий богатырь. Остальные же были полны энтузиазма. Это Садек дал мудрый совет позвать в клуб бродяг и нищих. Им понравились физические нагрузки, а речи Касема захватили их еще больше. Да, их мало, но своей преданностью они стоят многих. Вдруг Ихсан пропищала: "Па-па!", и Касем расцеловал ее. Край его галабеи, где она сидела, стал мокрым. Из кухни доносились удары пестика о ступку, голоса Камар и Сакины и мяуканье кошки. Под окном проехала повозка, в ней хлопали в такт песни:
Вот как воин наш удал!
Феску скинул - наместником стал!
Касем заулыбался, вспомнив вечер, когда Яхья, хлебнув лишнего, распевал эту песню. Эх, если бы все удалось и у жителей улицы была бы одна забота - петь! Вскоре среди нас окажется много сильных и верных людей. И мы вместе бросим вызов управляющему, надсмотрщикам и всем несправедливостям. На улице останутся жить милосердный дед и его безгрешные внуки. Будут уничтожены нищета, грязь, бедность и произвол. Мы больше не увидим ни вшей, ни мух, ни дубинок. Под сенью сада воцарится безмятежный покой, и будет слышна лишь чудесная мелодия. Касем очнулся от грез, услышав, как Камар ругает Сакину. Удивленный, он прислушался и позвал жену. Дверь тут же распахнулась, и в комнату вошла Камар, толкая рабыню:
- Ты глянь на нее! Мать ее родилась в этом доме, она сама родилась здесь, и не стесняется нас подслушивать!
Касем с укором взглянул на Сакину, а та закричала низким голосом:
- Я не предательница, господин! Госпожа не хочет меня слушать!
Камар была в ужасе и не могла этого скрыть:
- Я видела, как она с улыбкой говорила, что к следующему празднику Касем станет главой квартала, как в свое время Габаль стал главой Хамданов. Спроси-ка ее, что она имела в виду?
Касем, нахмурившись, озабоченно спросил:
- Так что ты говорила, Сакина?
Со свойственной ей смелостью Сакина отвечала:
- То, что сказала. Я ведь не из тех, кто сегодня в одном доме работает, а завтра - в другом. Я здесь выросла, можно было и не скрывать от меня тайну.
Касем и Камар переглянулись. Он указал глазами на дочь, и жена забрала девочку. Касем велел Сакине сесть, рабыня опустилась у его ног и сказала:
- Разве справедливо, что чужие знают о твоей тайне, а я остаюсь в неведении?!
- О какой тайне ты говоришь?
- Которую Кандиль поведал тебе у скалы Хинд!
Камар ахнула, но Касем сделал жест, чтобы Сакина продолжала.
- Так же, как это было с Габалем и Рифаа, - сказала она. - Ты один из них. Ты был господином, даже когда пас овец. Я была посредницей между тобой и госпожой. Как ты мог забыть? Вы мне раньше других должны были рассказать. Как можно доверять посторонним и не верить своей служанке? Да простит вас Господь! Я молюсь, чтобы ты одержал победу над управляющим и надсмотрщиками! Об этом просят Бога все!
Камар, нервными движениями укачивая ребенка, воскликнула:
- Не следовало тебе нас подслушивать. Это грех!
Но Сакина горячо и искренне возразила:
- Я и не думала следить за вами, Господь свидетель! Просто услышала через дверь ваш разговор. Не может же человек заткнуть себе уши! А ты, госпожа, своим недоверием разрываешь мне сердце! Я не предательница. Вы последние, кого я предала бы. Зачем мне вас предавать и кому? Да простит тебя Господь, госпожа!
Касем внимательно изучал Сакину, не только глазами, но и сердцем. Когда она закончила, он спокойно сказал:
- Ты предана нам, Сакина. В твоей верности никто не сомневается.
Сакина взглянула на него с надеждой и промолвила:
- Да пошлет Всевышний тебе здоровье, господин! Ей-богу, я такая и есть!
- Я могу отличить, кто верен, а кто нет. Измена не поселится в моем доме, как это было в доме Рифаа. Камар! Эта женщина так же чиста, как и ты. Не надо думать о ней плохо. Она член нашей семьи, и я не забуду, что именно она принесла мне когда-то радостную весть.
- Но ведь она подслушивала, - ответила Камар, хотя в ее голосе чувствовалось спокойствие.