- Прости его ради меня, уважаемый Саварис!
Вокруг раздалось: "Бог велел прощать!"
- Один - родственник, другому Бог велел прощать! А между тем я вашей милостью так и в бабу превращусь!
- Боже упаси! - выкрикнул Закария. - Ты наш господин! Нет могущественнее тебя!
Саварис свернул в кофейню. Мужчины подняли Шаабана. Хасан принялся стряхивать землю с головы и одежды Касема. Как только Саварис скрылся из виду, люди смогли выразить свое сочувствие.
80
Вечером того же дня в одном из домов квартала бродяг раздался плач. Об умершем сначала заголосили домочадцы, потом к ним присоединились жильцы всего дома. Касем выглянул из окна и спросил у продавца семечек, что случилось. Тот ответил: "Долгие тебе лета. Шаабан умер…" Касем в ужасе выбежал и направился в дом друга, находившийся через два двора. Внутри было темно и тесно. Все соседи с нижних этажей собрались, чтобы выразить свои соболезнования и свое негодование. На верхних же этажах отвечали воплями, исполненными горя. Касем услышал, как две женщины резко высказались:
- Он не умер. Его Саварис убил!
- Да будь ты проклят, Саварис!
Третья возразила:
- Его погубил никто иной, как Касем! Выдумывает всякие небылицы, а наших мужчин убивают.
На сердце Касема легла печаль. Сквозь толпу он пробрался на этаж, где жил убитый и в свете прикрепленного на стене фонаря увидел в коридоре у дверей своих товарищей - Хасана, Садека, Аграму, Абу Фисаду, Хамруша и других. Со слезами на глазах Садек подошел к нему и, не произнося ни слова, обнял. Хасан, чье лицо в тусклом свете казалось искаженным болью, сказал:
- Он пролил кровь не зря.
Аграма приблизился к Касему и прошептал на ухо:
- Жене его совсем плохо. В его смерти она обвиняет нас.
- Да вразумит ее Господь! - ответил Касем шепотом.
- Убийца должен понести наказание, - мстительно сказал Хасан.
- И кто же в нашем квартале осмелиться выступить свидетелем против него? - безнадежно спросил Абу Фисада.
- Иначе нас тоже убьют, - добавил Хасан.
Касем легонько толкнул его, чтобы тот успокоился:
- Лучше вам не участвовать в похоронах. Соберемся позже на кладбище.
Касем собрался войти в дом Шаабана, но Садек преградил ему вход. Касем отодвинул его, вошел и позвал жену Шаабана. Та вышла, удивленно уставившись на него заплаканными глазами. Потом взгляд ее стал суровым и она спросила:
- Что надо?
- Я пришел с соболезнованиями, - печально ответил Касем.
- Ты убил его! Тебе нужно было имение, а нам кроме Шаабана ничего не надо.
- Дай тебе Господь терпения, - мягко сказал ей Касем. - Да накажет он его убийц! Мы будем твоей семьей. Его кровь пролилась не напрасно.
Она посмотрела на него исподлобья, развернулась и ушла. С ее возвращением во внутренней комнате возобновились стоны и причитания. Касем покинул ее дом печальный и задумчивый.
А наутро Савариса увидели нагло сидящим у входа в кофейню Дунгуля. Он испепелял взглядом тех, кто проходил мимо. Люди вежливо с ним здоровались, стараясь не выказать своего негодования. Никто не пожелал участвовать в похоронах, все оставались у себя в лавках или за тележками. После восхода солнца вынесли носилки с телом покойного, за которыми шли лишь близкие родственники. Однако, не побоявшись злого взгляда Савариса, к ним примкнул Касем. Это разозлило зятя Шаабана, и он возмущенно спросил:
- Убил и явился на похороны?!
Набравшись терпения, Касем ничего не ответил.
- Чего ты пришел? - грубо спросил его другой.
Тогда Касем решительно сказал:
- Я не убийца! Да упокоит Господь душу Шаабана! Он был смелым. А вы не такие. Вам известно, кто убил, но вы вымещаете свой гнев на мне.
Большинство из них молчали. Вслед за мужчинами толпой шли женщины, босые, все в черном. Они посыпали голову землей и били себя по щекам. Процессия прошла через аль-Гамалию в Баб-аль-Наср. Когда ритуал был окончен, прощавшиеся разошлись. Остался только Касем. Он нарочно отстал от них и вернулся на могилу, где его уже ждали товарищи. Все они рыдали. Вытирая слезы, Касем сказал:
- Кто беспокоится о собственной безопасности, пусть уходит!
- Если бы это нас волновало, мы бы не пришли, - отозвался Хамруш.
Положив ладонь на надгробный камень, Касем произнес:
- Какая ужасная утрата! Он был полон смелости и решимости. И его коварно убили. А он был нам так нужен!
- Его убил надсмотрщик. Если бы хоть один из нас дожил до того момента, когда расправятся с последним из них! - сказал Садек.
- Мы не должны погибнуть так же. Подумайте о завтрашнем дне. Что мы можем сделать для победы? - спросил Хамруш.
- Как нам встречаться и договариваться?
- Сидя взаперти, я только об этом и думал, - сказал Касем. - И нашел решение. Оно непростое. Но другого нет.
Они вопросительно посмотрели на него.
- Уходите из квартала! Давайте приготовимся покинуть квартал, как давным-давно это сделал Габаль. Как недавно это сделал Яхья. Возобновим наше дело в безопасном месте в пустыне. Наши силы только возрастут. И числом мы умножимся.
- Правильное решение! - выкрикнул Садек.
- Очистить нашу улицу от надсмотрщиков можно лишь силой. Только силой можно добиться соблюдения десяти условий. И только силой можно вернуть справедливость, милосердие и мир. И сила наша будет не вероломной, а первой справедливой силой.
Они слушали его с замиранием сердца и смотрели на могилу за его спиной. Казалось, Шаабан участвует в их разговоре и благословляет их.
- Да! - взволнованно проговорил Аграма. - Только силой мы все это преодолеем. Справедливой силой, а не коварной. Шаабан шел к тебе, когда его нагнал Саварис. Если бы мы держались вместе, ему было бы нелегко уничтожить нас. Да будут прокляты страх и вражда!
Впервые Касем ощутил удовлетворение и радость.
- Наш дед нам доверяет, - сказал он. - Он уверен, что среди его потомков есть на кого положиться!
81
Касем вернулся домой за полночь. Камар не спала, дожидаясь его. Она была заботлива и ласкова больше, чем обычно, и ему стало ее жалко - ведь она еще не ложилась. Касем заметил в ее глазах усталость. От слез они покрылись красными прожилками, подобно тому как на иссушенной земле от солнца образуются трещины.
- Ты плакала? - грустно спросил он ее.
Она ничего не ответила, сделав вид, что занята - греет ему молоко.
- Смерть Шаабана опечалила нас всех. Да помилует его Бог!
- Я плакала о Шаабане, - ответила она ему. - Слезы выступают у меня на глазах каждый раз, когда я вспоминаю, как надсмотрщик набросился на него. А ты - последний, кто заслуживает, чтобы ему лицо и голову пачкали землей.
- Это ничто по сравнению с тем, что постигло нашего несчастного друга, - мрачно заметил Касем.
Она села рядом и придвинула к нему стакан молока.
- То, что они говорят о тебе, ужасно, - сказала она.
Он неестественно улыбнулся, показывая свое безразличие к этим разговорам, и поднес стакан ко рту.
- Гулта из квартала Габаль утверждает, что ты жаждешь захватить имение, чтобы единолично владеть им. В этом же Хагаг убеждает род Рифаа. Они распускают о тебе слухи, будто ты очерняешь Габаля и Рифаа.
- Я это знаю. Знаю и то, что если бы не ты, не быть мне сегодня в живых.
Она нежно погладила его по плечу. Вдруг без причины ей вспомнилась их прежняя жизнь. Беседам не было конца, а счастью предела. А как они радовались в бессонные ночи после рождения Ихсан! Но сегодня он уже не принадлежал ей, так же как не принадлежал самому себе. Даже болезнь, причиняющую ей боль, она от него скрывает. Он не думает о себе. Как же может она заставлять его думать о ней? Она не хочет быть для него в тягость, чтобы ненароком не способствовать его врагам. Кто успокоит ее, сказав, что с ним все будет в порядке? Ведь ее жизнь закончится так же быстро, как их счастливые дни. Да простит тебя Бог, наша улица!
- Надежда не покидает меня, хотя вокруг все и лежит во мраке, - заговорил Касем. - Пусть кажется, что я один. Но у меня много верных товарищей. Один из них поднялся против Савариса. Кто мог раньше такое представить? И остальные такие же. Нашей улице недостает только смелости для того, чтобы о нас навсегда перестали вытирать ноги. И не говори мне о спокойной жизни. Человек, которого убили, шел в мой дом. Ты же не хочешь, чтобы твоего мужа унижали как труса?
Забирая у него пустой стакан, Камар улыбнулась.
- Жены надсмотрщиков подбадривают мужей, когда те творят свои черные дела. Как же я могу не поддержать тебя - того, кто хочет добра?!
Касем осознал, что ее горе глубже, чем кажется. Он ласково погладил ее по щеке и с сожалением произнес:
- Ты - все для меня в этом мире. Нет друга лучше тебя.
Камар улыбнулась и позвала Сакину, которая наверняка уже легла.
Лудильщик дядюшка Шантах удивился исчезновению Садека. Он сходил к нему домой, но там не оказалось не только Садека, но и никого из его родни. Торговец рыбой Абдель Фаттах также не мог найти своего помощника Аграму. Абу Фисада без предупреждения не явился в лавку Хамдуна. А куда пропал Хамруш? Пекарь Хассуна говорил, что его будто пламя поглотило. Многие также исчезли безвозвратно. Новость облетела квартал бродяг и дошла до других кварталов. Жители кварталов Габаль и Рифаа шутили, что бродяги переехали и теперь Саварису не с кого будет собирать дань. Саварис пригласил Закарию в кофейню Дунгуля и сказал:
- Никто, кроме твоего племянника, не сможет сказать нам, почему они ушли.
- Уважаемый Саварис, вы плохо о нем думаете. Он неделями не выходил из дома.
- Не увиливай! Я пригласил тебя, чтобы предупредить о том, что грозит твоему племяннику, - прорычал надсмотрщик.
- Касем и твой родственник тоже! Не делай из нас врагов!
- Он враг не столько мне, сколько самому себе. Вообразил себя Габалем нашего времени. А это самый короткий путь на кладбище.
Закарию охватил ужас.
- Тебе показалось. Мы все под твоей защитой!
По дороге домой Закария столкнулся с Хасаном, который возвращался от Касема, и начал рассказывать ему обо всем, что его переполняло после встречи с надсмотрщиком. Но Хасан не дал ему договорить:
- Крепись, отец! Камар больна. Тяжело больна, отец.
О болезни Камар узнали все, даже в доме управляющего. Опечаленный Касем не отходил от нее. Он растерянно качал головой:
- Как же ты так слегла в одно мгновение?!
- Я скрывала от тебя свое состояние. Жалела тебя. На тебя столько несчастий свалилось! - отвечала она слабым голосом.
- Я должен был с самого начала разделить с тобой эту боль!
Ее бледные губы расплылись в улыбке, подобно увядающему цветку на сломанном стебельке.
- Скоро я поправлюсь, - проговорила она.
Об этом молилось его сердце. Однако какая-то пелена заволакивала ее глаза, а лицо будто высыхало. Как она могла скрывать боль? Все это ради тебя. Помилуй ее, Боже! Оставь ее мне! Услышь непрекращающийся плач ребенка!
- Ты все мне прощала! А я себе этого простить не смогу.
Она улыбнулась еще раз, будто с упреком. Пришла Умм Салем, чтобы окурить ее благовониями, Умм Атыйя, чтобы приготовить снадобья, и цирюльник Ибрагим, чтобы пустить кровь. Но лучше ей не стало.
- Как я хочу взять твою боль себе! - сказал ей Касем.
- Пусть не коснется тебя никакое зло, - проговорила она еле слышно и добавила: - Мой любимый!
"Свет меркнет в моих глазах при виде этого!" - подумал он.
- Такому человеку, как ты, не нужны слова утешения! - сказала она.
Проведать больную приходило столько народу, что в доме стало тесно, и Касем вышел на крышу. Из окон слышались женские голоса, внизу проклятья смешивались с криками торговцев. Раздался детский плач, сначала Касем подумал, что это Ихсан, но увидел на соседней крыше малыша, лежащего в пыли. Медленно опускалась темнота. Стая голубей возвращалась на ночевку. На горизонте сверкнула единственная звездочка. Он думал о том странном взгляде, который появился у Камар, о том, что у нее невольно стал дергаться уголок рта, губы посинели, и о том, как ему это пережить. Прождав несколько часов, он вернулся. В зале он застал Сакину с ребенком на руках.
- Входи тихо! Не разбуди ее! - сказала она шепотом.
Он прилег на диван, стоявший рядом с кроватью. Светильник на подоконнике давал слабый свет. Из квартала слышались только звуки ребаба. Потом Таза запел:
"Я решил дать шанс тебе, - спокойно продолжал дед, - и больше никому из тех, кто остался снаружи, шанс перебраться сюда, обзавестись семьей и начать здесь новую жизнь.
Хумам один за другим слушал радостные удары своего сердца, ожидая последних нот, которыми должна была завершиться эта счастливая песня, - так обрадованный хорошей новостью жаждет узнать продолжение. Но дед молчал. Немного помявшись, Хумам промолвил:
- Спасибо за вашу милость!
- Ты этого заслуживаешь.
Юноша, переводя взгляд с деда на ковер, тихо спросил:
- А моя семья?
- Я же ясно дал понять! - с укором ответил аль-Габаляуи.
- Но они заслуживают вашего прощения и сочувствия, - взмолился Хумам".
Камар сделала резкое движение, и Касем подскочил к ней. Вместо пелены в ее глазах он увидел незнакомый блеск. Он спросил: "Что с тобой?", и в полный голос она ответила:
- Ихсан! Где Ихсан?
Он поспешил из комнаты и вернулся вместе с Сакиной, которая несла на руках спящую девочку. Камар показала на Ихсан, и Сакина поднесла ей девочку так, чтобы она смогла поцеловать ее в щеку. Касем сел на край кровати. Переведя на него взгляд, Камар прошептала:
- Как велико то, что во мне!
Он наклонился к ней:
- Что ты имеешь в виду?
- Я много мучила тебя, но как велико то, что во мне!
Он прикусил губу.
- Камар! Мне так плохо от того, что я не силах облегчить твои страдания!
- Я переживаю, как ты будешь без меня? - сказала она с сожалением.
- Не надо обо мне.
- Касем, уходи! Иди к твоим товарищам! Если останешься, они убьют тебя.
- Мы уйдем вместе.
- Теперь у нас разные дороги, - сказала она, делая над собой усилие.
- Не хочешь пожалеть меня, как ты всегда делала?
- Это в прошлом…
Превозмогая себя, она махнула рукой. Он нагнулся к ней ближе, настолько, что почувствовал ее дыхание. Корчась от боли, она вытянула шею, словно прося помощи. Ее грудная клетка резко дернулась, она тяжело захрипела.
- Посади ее! Она хочет сесть! - вскрикнула Сакина.
Он обнял ее обеими руками, чтобы приподнять, но она застонала, словно прощаясь, и голова ее упала на грудь. Сакина с ребенком выбежала из комнаты. Снаружи раздался ее крик, разорвавший тишину.
82
С утра дом Касема и дорога к нему заполнились людьми, которые пришли выразить соболезнования. На улице родственные связи всегда ценились выше других добродетелей, поэтому среди сочувствующих появился и Саварис, а за ним потянулись и другие жители квартала бродяг. Также неизбежен был приход управляющего, а за ним следом подошли Лахита, Гулта и Хагаг, за которыми повалила вся улица.
Собралась настолько большая процессия, какая в наших местах бывает только в день похорон надсмотрщика. Касем терпеливо держался с достоинством мудрого человека. Во время погребения плакала каждая частичка его души и тела, но глаза оставались сухими. Прощавшиеся разошлись. На кладбище остались только Касем, Закария, Увейс и Хасан. Закария положил руку Касему на плечо и с сожалением сказал:
- Крепись, сынок! Да поможет тебе Бог!
Касем наклонился немного в сторону и сквозь всхлипы проговорил:
- Мое сердце похоронено, дядя!
Лицо Хасана исказилось в страдании. На кладбище стало тихо настолько, насколько может быть тихо только в самой пустоте. Закария сделал шаг со словами:
- Пора идти.
Однако Касема пригвоздило к месту, и он с неприязнью спросил:
- Что их привело сюда?
Закария догадался, о ком идет речь.
- В любом случае спасибо им, - ответил он.
- Так это возможность восстановить с ними отношения! - ободряюще подхватил Увейс. - Этот их жест требует от тебя ответных шагов. И, к счастью, они не принимают всерьез того, что о тебе говорят в других кварталах.
Касем предпочел промолчать, оставаясь печальным, и не вступать в спор. Неожиданно появились сторонники Касема во главе с Садеком, как будто ждали, пока соболезнующие разойдутся. Их было много, и все они были знакомы Касему. Они обнимали его, пока глаза не наполнились слезами. Увейс недовольно обводил их взглядом. Но это никого не задевало.
- Больше тебя в квартале ничего не держит! - обратился Садек к Касему.
- Здесь его дочь, его дом и его имущество! - гневно возразил Закария.
Тогда Касем многозначительно произнес:
- Оставаться в квартале было необходимо. Поэтому вас и стало так много.
Он посмотрел на обращенные к нему лица, словно пересчитывая их в подтверждение своих слов. Большинство из них он лично убеждал уйти с улицы и присоединиться к уже покинувшим ее. Каждую ночь, как только квартал засыпал, он выходил из своего дома и направлялся к тем, кто ему пришелся по душе, и кто, как он думал, перейдет на его сторону.
- Сколько нам еще ждать? - спросил его как-то Аграма.
- Пока вас не будет достаточное количество.
Аграма отвел Касема в сторону и, поцеловав его, прошептал:
- Мое сердце разрывается. Я лучше всех понимаю, как тяжело твое горе.
- Это правда, - откровенностью на откровенность ответил ему Касем. - Моя боль невыносима.
Аграма посмотрел на него с состраданием:
- Скорее присоединяйся к нам! Ведь теперь ты остался совсем один.
- Всему свое время.
- Нужно возвращаться! - в полный голос произнес Увейс.
Друзья обнялись на прощание, и Касем пошел домой. Прошло уже много дней, а он все сидел в комнате один и переживал свое горе. Сакину стало тревожить его состояние. Но для того, чтобы по-прежнему выходить по ночам из дома, силы у него были. Число уходивших с улицы росло, и люди спрашивали друг друга, что происходит. В соседних кварталах стали еще больше потешаться над бродягами и их надсмотрщиком Саварисом. Поговаривали, что не сегодня-завтра Саварис тоже ударится в бега. Однажды Закария предупредил его:
- Дело зашло так далеко, что пора начинать беспокоиться о последствиях!
Однако ничего не оставалось, только ждать. Каждый день Касем, подвергая себя опасности, обходил дома. Ихсан была единственной, кто был способен вызвать улыбку на его мрачном лице. Она училась стоять, держась за стулья, поворачивала к нему свое ясное личико и лепетала что-то на своем детском языке. Он с нежностью разглядывал ее и думал: "Ты будешь красивой девочкой. Но самое главное - я хочу, чтобы ты стала такой же доброй и ласковой, как твоя мать". Он радовался, когда она смотрела на него своими черными глазками, ведь ее круглое личико напоминало ему о Камар. Дочка оставалась единственным напоминанием об их любви, которую так жестоко оборвала судьба. Проживет ли он столько, чтобы увидеть ее прекрасной невестой? Или ему суждена лишь боль воспоминаний в стенах этого дома?
Однажды в дверь постучали. Сакина пошла спросить, кто там. Молодой голос ответил ей:
- Открой, Сакина!