- Этот дом… Другого такого нет. Со всех сторон окружен пустыней. Совсем близко - улицы с дурной славой. Нет сомнения, его владелец велик. Дед, ни разу не видевший собственных внуков. А они тут, рядом, рукой подать.
Хумам взглянул на дом.
- Отец наш отзывается о нем не иначе, как с благоговением и почтением, - сказал он.
- А дядя так и осыпает проклятьями.
- Как бы там ни было, он наш дед.
- А что толку? Отец надрывается со своей тележкой. Мать работает весь день и полночи. Мы сидим здесь с козами и овцами, босые и полуголые. Он же укрылся за стенами. Бессердечный. Наслаждается всеми благами.
Они закончили кушать. Хумам отряхнул платок, свернул его и убрал в карман, затем лег, заложив руки за голову, и уставился в чистое небо, наблюдая за парящими в нем коршунами. Кадри поднялся и отошел в сторону, чтобы справить нужду.
- Отец рассказывает, - сказал он, - что дед раньше часто выходил из дома и проходил мимо. Но сейчас его никто не видит. Как будто он боится за себя.
- Как бы я хотел с ним встретиться! - отозвался, замечтавшись, Хумам.
- Не думай, что увидишь что-то особенное. Он похож на отца или на дядю, а может, на обоих разом. Я поражаюсь отцу, как он может упоминать о нем с таким подобострастием, когда тот его так обидел?!
- Очевидно, он к нему сильно привязан. Или верит в справедливость обрушившегося на него наказания.
- Или надеется на его прощение!
- Тебе не понять отца. Он добрый человек.
Кадри вернулся на место.
- Он мне не нравится. И ты мне не нравишься. Уверяю тебя, дед выжил из ума и его не за что уважать. Будь в нем хоть капля доброты разве бы он оставался таким черствым? Я думаю, дядя прав, он - настоящее проклятие.
- Наверное, самое ужасное в нем то, чем так кичишься ты: сила и жестокость, - произнес с улыбкой Хумам.
- Он получил эту землю даром, ничего для этого не сделав, - ответил резко Кадри. - Обосновался здесь и возвысился надо всеми.
- Ты противоречишь тому, что только сейчас сам доказывал. Ведь даже наместник не решился жить в этой пустыне.
- И что, ты находишь, что та услышанная нами история оправдывает гнев деда по отношению к нашим родителям?
- Да ты сам злишься на людей по малейшему поводу!
Кадри потянулся к кувшину с водой. Напившись, он сказал:
- В чем виноваты внуки? Он даже не представляет себе, что такое пасти скот. Черт с ним! Хотел бы я посмотреть, что там, в завещании, которое он нам уготовил.
Хумам вздохнул и задумался:
- Богатство зарабатывается нелегко, но оно дает человеку свободу, веселую беззаботную жизнь.
- Ты повторяешь слова отца. Барахтаешься на дне, мечтая о саде и свирели. Честно говоря, дядя мне более симпатичен, чем отец.
Хумам зевнул и, потянувшись, встал.
- В любом случае мы живы, у нас есть крыша, заработок, скот, который мы пасем. Мы продаем молоко, мясо, мать вяжет из шерсти.
- А свирель и сад?
Хумам не ответил. Кадри поднял с земли посох, брошенный у ног, и направился к стаду, но замер и, обращаясь к Большому Дому, отчаянно прокричал:
- Оставишь нам наследство или даже после смерти будешь мстить, как при жизни?! Отвечай, аль-Габаляуи!
"Отвечай, аль-Габаляуи!" - повторило эхо.
14
Издалека они увидели, что к ним кто-то направляется, но разобрать было трудно. Человек медленно приближался, и они узнали гостя. Кадри непроизвольно приосанился, глаза его загорелись радостным блеском. Хумам, заметив улыбку брата, перевел взгляд на овец и предупредил:
- Скоро стемнеет.
- Да пусть хоть рассветет! - пренебрежительно бросил Кадри и, помахав рукой, сделал несколько шагов навстречу девушке. Она шла не спеша, устав от долгой дороги, сандалии увязали в песке, но взгляд ее сиял, а в притягательных зеленых глазах играла смелость. Девушка была закутана в покрывало, только голова и шея оставались открытыми. Ветер играл ее косой. Резкие черты лица Кадри смягчились, и он радостно воскликнул:
- Привет, Хинд!
Она ответила тонким голосом:
- Привет! - и обратилась к Хумаму: - Добрый вечер, брат!
- Добрый вечер, сестра! Как дела?
Кадри взял ее за руку и повлек за собой к Большой Скале в нескольких десятках метров от их стоянки. Молодые люди зашли за скалу и остановились с той ее стороны, которая была обращена к аль-Мукаттаму: здесь их никто не мог видеть. Кадри притянул Хинд к себе, обнял и поцеловал в губы. Поцелуй был таким долгим, что девушка забылась, но, опомнившись, высвободилась из его объятий. Она перевела дух, поправила сбившееся покрывало и улыбкой ответила на взгляд, который Кадри не отводил от нее. Однако улыбка ее тут же погасла, и она задумалась. Недовольно скривив губы, Хинд сказала:
- Я пришла после очередного скандала. Так жить невозможно!
Кадри нахмурился, стараясь понять, что она имеет в виду, и резко сказал:
- Не думай ни о чем! Мы - жертвы глупости. Мой добряк-отец - полный дурак. Да и твой грозный папаша тоже лишен рассудка. Оба хотят, чтобы мы унаследовали их ненависть. Какая глупость!.. Скажи мне, легко было прийти?
- День прошел как обычно, - вздохнула она. - Родители то и дело цапались. Отец пару раз влепил матери пощечину, она кричала, проклиная его, и в конце концов выместила свой гнев на кувшине, разбив его вдребезги. Сегодня она на этом остановилась. Обычно же хватает его за волосы и пытается врезать по лицу. Но если он пьян, держись от него подальше… Как часто у меня возникает желание сбежать! Как я тогда ненавижу эту жизнь! Облегчение приходит вместе со слезами. Глаза опухли до боли… Что было делать? Я подождала, пока отец оденется и уйдет, схватила покрывало, а тут мать преградила дорогу, как обычно запретила мне выходить, но я вырвалась.
Кадри взял ее ладони в свои и спросил:
- Она не догадывается, куда ты направилась?
- Не думаю. Да мне все равно. В любом случае отцу она пожаловаться не посмеет.
- Как думаешь, что он сделает, если узнает? - хмыкнул Кадри.
Она так же хмыкнула в ответ, но в голосе ее звучала растерянность:
- Хоть у него и крутой нрав, я его не боюсь. Скажу тебе, что я даже люблю его. А он любит меня такой наивной любовью, которая никак не соответствует его характеру одиночки. Он скрывает, что я самое ценное, что у него есть. Отсюда все мои беды.
Кадри присел на землю у скалы и пригласил ее сделать то же, похлопав по месту рядом с собой. Она опустилась, сбросив покрывало. Он склонился к ней и поцеловал в щеку.
- Похоже, характер моего родителя мягче, чем твоего. Но он теряет самообладание при малейшем упоминании о брате, не признает за ним ни одной хорошей черты.
Она рассмеялась в ответ, припомнив, как ее отец отзывается о дяде:
- Вот люди!.. То же и мой говорит о твоем.
Он с осуждением взглянул на нее. Она продолжала:
- Твой отец презирает моего за тяжелый характер, а мой никогда не признает добрый нрав твоего. Они так ни до чего не договорятся.
Кадри вскинул голову с вызовом:
- Мы же поступим так, как хотим!
Хинд посмотрела на него с сожалением:
- Мой отец всегда поступает, как ему вздумается.
- Я способен на многое. Чего хочет для тебя этот пьяница?
Она невольно засмеялась и возразила, но не без кокетства:
- Говори о моем отце с уважением! - и продолжила, ущипнув его за ухо: - Много раз я спрашивала себя, какую судьбу он мне готовит. Иногда кажется, что он ни за что не отдаст меня замуж.
В глазах Кадри появилось недоверие.
- Однажды я видела, как он бросил злобный взгляд на дом деда и сказал: "Неужели он не остановится на том, что унижены его дети и внуки? Неужели той же судьбы желает и внучке? Для Хинд нет места достойнее, чем этот дом. А однажды он сказал матери, что какой-то парень из Кафар аль-Загари хочет посвататься ко мне. Мать обрадовалась. А он, задыхаясь от возмущения, закричал на нее: "Бестолочь! Кто он такой, этот сопляк из Кафар аль-Загари?! Да последний слуга Большого Дома благороднее и чище его". Мать, расстроенная, спросила: "Кто же тогда ее достоин?" Он закричал: "Это знает тиран, прячущийся за стенами дома. Нет никого, кто был бы нам ровней! Я хочу для нее мужа такого, как я сам". "Хочешь сделать ее несчастной, как меня?!" - вырвалось у матери. Отец набросился на нее, как зверь, и пинал ногами, пока она не убежала из хижины.
- Он и правда ненормальный!
- Он ненавидит деда. Проклинает его каждый раз, как вспомнит. Но в глубине души гордится тем, что он его сын.
Кадри сжал кулак и ударил себя по бедру:
- Наверное, мы оказались бы счастливее, будь нашим дедом другой человек.
- Может быть, - произнесла Хинд с горечью.
Он прижал ее к груди так же решительно, как решительны были его слова, и крепко обнял. Она оставалась в его объятиях, то пребывая в неприятных раздумьях, то мечтая о ждущей их любви.
- Дай-ка сюда твои губы! - прошептал он.
На этом Хумам попятился с того места, где стоял за скалой, и бесшумно направился к овцам, смущенно и печально улыбаясь. Ему казалось, что воздух напоен любовью, а любовь предвещает беды… Про себя он подумал: "Какое светлое и доброе лицо! Таким он бывает, только когда уединяется за скалой. Есть ли у любви сила отвести от нас все неудачи?" Небеса померкли, словно уступая перед всепобеждающим чувством. Стихли порывы предзакатного ветерка. Хумам заметил, как козел вскакивает на козочку, и подумал: "Мать будет довольна, когда эта козочка принесет приплод. А вот рождение человека может обернуться несчастием. Проклятье висит над нашими головами с самого рождения. Эта вражда между братьями, как нелепо! Ей нет объяснения. Сколько же будем еще страдать, ненавидя?! Забыть прошлое - только так мы можем обрести радость в настоящем. Но мы продолжаем оглядываться на этот дом, в котором наше величие и из-за которого влачим жалкое существование. Его взгляд остановился на козле с козочкой, и он улыбнулся. Хумам начал обходить стадо, издавая свист и помахивая посохом, а когда повернулся лицом к молчаливой скале, у него промелькнула мысль: "Ей нет дела ни до чего на свете".
15
Умайма проснулась как обычно, когда на небе оставалась лишь одна звездочка. Она продолжала будить мужа, пока тот, вздыхая, не поднялся. Еще не придя в себя окончательно, Адхам вышел из комнаты во внешнюю пристройку, где спали Кадри и Хумам, и позвал детей. Их лачуга теперь была подлатана и имела вид домика с обнесенным стеной задним двором, где держали скот. По стене полз плющ, оживляющий картину. Все свидетельствовало о том, что Умайма, не отчаиваясь, шла к осуществлению своей заветной мечты и ухаживала за лачугой, как за Большим Домом. Мужчины собрались во дворе вокруг бидона с водой, умылись и переоделись в рабочую одежду. Из дома ветер доносил до них запах горелого дерева и детский плач. Наконец они уселись за столиком перед входом в хижину, на котором стояла кастрюля с фулем. Осенний воздух был влажный, даже холодный в этот ранний час, но закаленным организмам он был не страшен. Вдалеке виднелась хижина Идриса. Она тоже выросла и вытянулась. Что касается Большого Дома, то он стоял в тишине, по-прежнему обращенный сам в себя, словно ничем не связанный с внешним миром. Умайма принесла парного молока, поставила на стол и села. Кадри ехидно спросил:
- Почему бы тебе не поставлять молоко в дом нашего почтенного деда?
- Ешь молча! - обернулся на него Адхам. - Тебя не спрашивают.
- Пора мариновать лимоны, оливки и зеленый перец, - сказала Умайма, пережевывая пищу. - Тебе, Кадри, всегда нравилось принимать в этом участие, особенно начинять лимоны.
- Мы были маленькими, тогда для радостей не нужно было искать повода, - с горечью ответил Кадри.
- Что же тебе сегодня мешает, Абу Зейд аль-Хиляли? - спросил его Адхам, возвращая кувшин на место.
Кадри усмехнулся, ничего не ответив.
- Скоро ярмарка. Надо отобрать скот, - сказал Хумам.
Мать утвердительно закивала головой. Отец снова обратился к Кадри:
- Кадри, не будь таким грубым! Все соседи и так на тебя жалуются. Боюсь, ты пойдешь по стопам своего дяди.
- Или деда!
Глаза Адхама вспыхнули неодобрительным блеском:
- Не поминай деда плохим словом! Ты когда-нибудь слышал, чтобы я говорил что-нибудь подобное? И не думай так о нем отзываться! Разве он враг тебе?
- Он относится к нам так же, как к тебе! - презрительно отозвался Кадри.
- Замолчи, сделай одолжение!
- Это из-за него такая жизнь досталась нам и твоей племяннице.
Адхам нахмурился:
- Не сравнивай! Ее отец - настоящее чудовище.
- Я только хочу сказать: пока он жив, женщины нашего рода будут жить в пустыне и ходить в обносках. Какой мужчина женится на такой девушке? - выкрикнул Кадри.
- Да пусть хоть шайтан на ней женится! Какая нам разница? Она такая же непутевая, должно быть, как Идрис.
Адхам в поисках поддержки обернулся к жене. Умайма подтвердила:
- Да, точно как отец.
- Да будь она проклята вместе со своим отцом! - сплюнул Адхам.
- Вы аппетит себе не испортите? - вмешался Хумам.
- Не испортим, - ласково ответила ему Умайма. - Нет ничего лучше, чем наши посиделки за столом.
Послышался громовой голос Идриса, выкрикивающего проклятья и ругательства.
- Утренняя молитва началась! - с отвращением заметил Адхам.
Дожевав последний кусок хлеба, глава семьи встал, взял свою тележку и попрощался: "Счастливо оставаться!" "Доброго дня!" - ответили ему, и он зашагал в сторону аль-Гамалии. Через боковой вход Хумам вошел в загон. Тут же раздалось блеяние и топот копыт, овцы заполнили коридор. Кадри тоже поднялся, взял свой посох, помахал матери рукой и побежал догонять брата. Когда молодые люди поравнялись с хижиной Идриса, тот не дал им спокойно пройти и ядовито спросил:
- Почем за голову, ребята?
Кадри уставился на него с любопытством, в то время как Хумам отвел глаза в сторону. Идрис продолжил высокомерно:
- Что, никто не соизволит ответить, сыновья огуречного торговца?
- Хочешь покупать, иди на базар! - резко ответил Кадри.
- А если я решу забрать овцу? - захохотал Идрис.
- Отец! - раздался из хижины голос Хинд. - Не доводи до скандала!
- Занимайся своими делами, - ответил он ей ласково. - Я сам разберусь с отпрысками рабыни.
- Мы вам не мешаем, и вы нас не донимайте! - вступил в разговор Хумам.
- А, слышу голос Адхама! Чего прячешься за овцами? Не в стаде ли твое место?
Хумам вспылил:
- Отец наказал нам, чтобы мы не отвечали тебе, если ты будешь цепляться.
Идрис загоготал еще пуще:
- Слава Богу! А то мне несдобровать, - и грубо добавил: - Вы живете спокойно только благодаря моему имени. Будьте вы все прокляты! Убирайтесь!
Братья пошли своей дорогой, время от времени помахивая посохами. Хумам, бледный от волнения, обратился к Кадри:
- Вот мерзавец! Грязный тип! С утра от него уже несет выпивкой.
Они уходили за стадом вглубь пустыни.
- Он много болтает, но не сделает нам ничего плохого, - ответил Кадри.
- Он же крал у нас овец! - возразил Хумам.
- Он пьяница и, к сожалению, доводится нам дядей. От этого никуда не деться.
Ненадолго установилась тишина. Они шли по направлению к Большой Скале. В небе висели одинокие облачка, солнце посылало лучи на бескрайние пески. Хумам не выдержал:
- Ты сделаешь большую ошибку, если свяжешься с ним.
Глаза Кадри засверкали гневом:
- Не надо давать мне советов! Хватит с меня отца!
Еще не оправясь после унижений Идриса, Хумам ответил:
- У нас в жизни столько трудностей! Зачем нам еще и эти неприятности?!
- Да захлебнитесь вы в своих трудностях, которые сами себе устраиваете! - закричал Кадри. - Я волен поступать, как хочу.
Они добрались того места, где обычно пасли овец, Хумам повернулся к брату и спросил:
- Ты думаешь, избежишь последствий?
Кадри схватил его за плечо.
- Ты просто завидуешь!
Хумам удивился столь неожиданному ответу брата. Однако он уже привык ко всякого рода выходкам с его стороны. Он убрал с плеча руку Кадри и сказал:
- Да хранит нас Бог!
Кадри скрестил руки на груди и в насмешку покачал головой.
- Лучше я оставлю тебя. Ты скоро раскаешься, - сказал Хумам. - Но будет уже поздно.
Хумам повернулся к брату спиной и направился в тень скалы. Хмурый Кадри остался стоять под палящими лучами.
16
При слабом свете звезд семья Адхама ужинала во дворе, как вдруг произошло событие, невиданное в этой пустыне со времен изгнания. Ворота Большого Дома отворились, и оттуда вышел человек с фонарем в руках. Глаза с удивлением следили за несущим фонарь, языки онемели. Фонарь перемещался в темноте, словно звезда. Когда человек прошел уже половину расстояния от дома до хижины, Адхам напряг зрение и в свете фонаря различил: "Это же дядюшка Карим, привратник!" Когда стало понятно, что он идет к ним, изумление возросло до такой степени, что все привстали с мест, кто с куском в руке, а кто-то не дожевав. Дойдя до них, мужчина поднял руку и сказал:
- Доброго вечера, господин Адхам!
При этих словах Адхам задрожал: вот уже двадцать лет он не слышал голоса Карима. Тотчас из глубин память извлекла интонации отца, ароматы жасмина и лавсонии, тоску и боль. Земля поплыла у него под ногами. Еле сдерживая слезы, он проговорил:
- Добрый вечер, дядюшка Карим!
С нескрываемым волнением мужчина обратился к нему:
- Надеюсь, у тебя и твоей семьи все в порядке.
- Слава Богу, дядя Карим!
- Хотелось бы поговорить с тобой по душам, но мне поручено только сообщить, что господин немедленно зовет к себе твоего сына Хумама.
Зависла тишина. Домочадцы обменялись недоуменными взглядами. Вдруг раздался голос:
- Его одного?
Все с раздражением обернулись в сторону Идриса, который, как оказалось, подслушивал неподалеку. Однако Карим не ответил, он махнул рукой на прощание и пошел обратно в сторону Дома, оставив их в темноте. Идрис взбесился:
- Оставишь меня без ответа, подлец?
- А почему одного Хумама? - разозлился пришедший в себя Кадри.
- Да! Почему только его? - повторил Идрис.
Адхам, искавший выход своим смешавшимся чувствам, набросился на брата:
- Возвращайся к себе! Оставь нас в покое!