Антуан подтвердил его самые худшие предположения:
– Поход – слишком затратное предприятие. И теперь царственные дома не торопятся пускаться в подобные авантюры.
– Тем не менее, в Риме уже поняли, что нам нужны земли Кутной Горы.
– Ему нужен новый Крестовый поход. Папа хочет удержать завоевания христиан. Одесса…
Бернар вскипел:
– Не смешите меня, мой дорогой! Папе нужна власть! Он опьянел от эффекта, произведенного этим всеобщим объединением христиан. И теперь жаждет упрочить свое влияние не только на Востоке!
Антуан постарался успокоить Бернара:
– Папа умен – ведь он ваш ученик и прекрасно знает, что нужна такая личность, как вы, чтобы этот поход состоялся. Он уже обращался к монаршим домам Европы, но безрезультатно. И теперь он намерен воспользоваться вашим влиянием, чтобы уговорить германского императора примкнуть к французским войскам.
– Значит, мне предстоит уговорить сразу двух упрямцев, из-за которых моя миссия в Германии может сильно затянуться.
– Один из них – император Конрад, а второй?
– Монах, который своими проповедями может свести на нет все наши усилия. Неистовый Рудольф, он сейчас самая большая угроза всем командорствам тамплиеров.
Антуан удивился:
– Как простой монах может угрожать могущественному ордену?
– Евреи, мой дорогой.
– Евреи?
– В святом экстазе и ради популярности он призывает избивать их, где только видит. Евреи могут выйти из командорств и покинуть нас, как нарушивших Договор.
Антуан зажег свечу и налил Бернару воды.
– Теперь понятно, почему Равви при каждом удобном случае напоминает мне про договор.
Бернар отпил пару глотков и вернул бокал свому помощнику.
– Мы обещали им покой и защиту всюду, где есть цистерцианские ордена. Если евреи откажутся вести дела с храмовниками, то ничего не останется от наших банков. А что папа обещает взамен, если крестовый поход состоится?
Антуан улыбнулся.
– Он сказал, что в знак особого отличия он удостоит тамплиеров права ношения белого плаща, как символа непорочности.
Бернар рассмеялся.
– Это сильно раззадорит другие ордена, которые уже обращались к нему с подобной просьбой и не получили высочайшего одобрения. Непорочность и воин – понятия несовместимые для церкви… Он утвердил эмблему?
– Да, Монсеньор. Восьмиконечный красный крест на белом поле.
– Как же насчет земель в Чехии? Надеюсь, его не смутила столь малая плата за услугу, которую мы ему, конечно, окажем?
– Как бывший цистерцианец, он одобряет наше рвение распространять учение святой церкви, но не понимает, почему мы заложили монастырь в такой глуши.
– Значит, за нами будут пристально наблюдать еще лет десять. Потом интерес к Седлецкому монастырю пройдет, и тогда мы сможем заняться разработкой серебряных руд. Не опасаясь, что Папа наложит на них свою руку.
Антуан вздохнул.
– Боюсь, что так, Монсеньор.
– Не надо бояться, мой мальчик. Доходов, которые приносит нам орден Тамплиеров, хватит лет на триста.
Бернар с тоской посмотрел на кровать и прошелся по комнате в раздумье.
– Теперь о Германии. Как скоро я должен отбыть?
– У вас есть два дня, чтобы привести в порядок свои дела во Франции.
– Мои дела всегда в порядке. Значит, у нас есть время, чтобы обсудить мои похороны.
Антуан замер. Наверное, он никогда не привыкнет к причудам святого Бернара.
– Похороны?
– Я хочу умереть, через год-другой после окончания крестового похода, который мы организуем для Его Святейшества.
Бернар дружески похлопал Антуана по плечу, чтобы хоть немного снять напряжение, сковавшее его помощника.
– И второй, и все последующие Крестовые походы успеха не принесут. И папа, конечно, обвинит во всех грехах тех, кто возглавит небесное воинство.
Антуан тяжело вздохнул:
– На какой день назначить ваши похороны?
– Лучше, если это будет конец лета. Подготовь все как полагается.
Антуан медлил. Бернар, уже собиравшийся лечь, спросил:
– Что-то не так?
Помощник набрался смелости и произнес:
– Несмотря на ваш высокий сан, нам придется отступить от традиционных цистерцианских похорон. Мы не можем положить вас на доски, обернув простым саваном. Нужен гроб, чтобы вы смогли продержаться до ночи, пока мы не освободим вас из могилы.
Бернар отмахнулся от него и прилег.
– Придумай что-нибудь или внеси изменения в Устав цистерцианского ордена. Капитул утвердит.
Бернар чувствовал крайнюю усталость, его глаза закрывались сами собой, но Антуан все не уходил.
– Задай мне последний вопрос и уходи!
– Где вы хотите жить после смерти, Монсеньор?
Бернар беззвучно рассмеялся:
– В раю!
– Тогда, может, этот новый монастырь в Чехии подойдет?
Бернар открыл глаза и с любопытством посмотрел на Антуана.
– Да, там скоро будет оживленный перекресток царственных интересов. Пусть будет Чехия. Подбери мне чешское имя и хорошую родословную. Я не могу явиться миру простолюдином.
Антуан поклонился и тихо вышел, унося с собой свечу. Высокая тяжелая дверь почти бесшумно закрылась за ним, и Бернар остался в темноте, не зная – закрыты его глаза, или он все еще продолжает смотреть вслед Антуану.
– Пусть будет Чехия…
18
16 октября 2008 г. Прага.
День клонился к закату, когда мы сытые и довольные сидели под красным зонтиком паркового кафе. Андрей курил. Я тоже попробовала, но руки еще дрожали, и пепел все время сыпался куда не нужно. Чтобы не вызывать лишних вопросов, я затушила сигарету. Брат деловито разложил на столе путеводитель по Чехии.
– Выбирай. Пара свободных дней у меня есть, так что можно поехать куда-нибудь.
– Как русская туристка, я обязана выбрать Карловы Вары.
– Можно и Вары.
Я поморщилась.
– Не хочу. Мы там были в прошлом году с Данилом. У меня в минералке левую ногу сводит.
– Тогда листай сама, но помни, что лучше уложиться в день пути.
– Как я понимаю, туда и обратно?
– Правильно понимаешь. Мне через два дня на работу. Можно, конечно, сослаться на какую-нибудь инфекцию, этого здесь боятся больше, чем маньяков, и махнуть к тетке в Брно.
– Так тетка же не в Брно живет, а в Вене.
– Она в Брно частенько приезжает отдохнуть.
– Отдохнуть? От кого?
– От чего. От своей бурной жизни.
Тетушка Анна, "порнозвезда на пенсии", как называли ее в семье, вышла замуж "за австрияка" – редактора Pistolezzy, известного в определенных кругах журнала для мужчин. И вот уже пятнадцать лет она реализовывала свой талант фотомодели вдали от родного города, гордившегося своей тяжелой промышленностью. Нрав у тетки был весьма горячий, и поэтому она частенько оказывалась втянутой в скандальные истории, которые ее муж поощрял, а иногда и оплачивал, потому что в таком случае он имел возможность получать информацию для своего журнала из первых рук. Грязные статейки о ее похождениях пользовались популярностью у мужских читателей и хорошо поднимали тиражи. Первые года два Анечка бесилась с тоски по родным заведениям и требовала, чтобы кто-нибудь из родственников непременно навестил ее, намереваясь оплачивать каждое такое посещение. Но строгие нравы, сохранившиеся с советских времен, не позволяли родне поддерживать тесные контакты с Диким западом. Детей у Анечки не было, а племянников, тем более племянниц, ей не доверяли бдительные родители.
Андрею повезло. Он пару раз ездил на какой-то семинар в Вене, после чего тетушка стала регулярно посещать Чехию, а вернее Брно. И обещала даже навестить "Андрюшеньку" в Праге, как только Альфонсик соберется на воды в Карловы Вары, куда он собирается вот уже лет десять. Судя по тому, что брат не любил рассказывать про их совместные попойки, эти двое здорово проводили время, чему я сильно завидовала.
Я взяла со стола справочник. Все по-чешски, но картинки красивые. Медленно перелистывая страницы, я обратила внимание на один из витражей собора, которых в каталоге было великое множество. Я показала витраж Андрею:
– Это где?
– Кутна Гора. Часа два езды.
– Вот и славно.
Домой мы вернулись часов в шесть, переоделись для ночных прогулок и поехали, как нам показалось, развлекаться. Доехав до центра, мы решили бросить машину на ближайшей парковке, намереваясь завтра забрать.
– Как ты потом найдешь ее?
– Ты думаешь, мы напьемся до беспамятства?
Я отказалась напиваться, пока не куплю пражских сувениров в достаточных количествах.
– Мне срочно нужен "сувениринг".
– Прямо сейчас?
– Все равно времени больше не будет.
Мягкая ночь спустилась на город, и очертания пороховых башен, подсвеченные желтыми огнями, не казались такими брутальными, как в сумерках. Я люблю Прагу и могу часами бродить по ее улочкам. Когда мы приезжали в прошлом году с Данилом и еще раньше, года три назад, я открывала для себя маленькие пражские миры: дворики, магазинчики, галереи и прочие дамские радости. Как-то я забрела в "обувной бутик", где продавались всего шесть пар обуви – четыре женских и две мужских, зато самых модных в сезоне. Сам магазинчик был скорее похож на длинный коридор, все убранство которого состояло из дивана, накрытого леопардовым пледом. На него следовало присаживаться для примерки одной из четырех пар обуви. На стене напротив диванчика и дальше, вдоль коридора, стояло несколько зеркал – вот и весь магазин. Для меня такие салоны имеют особую притягательность. В них мастера предлагают вам разделить свой восторг от созданного ими шедевра. Даже если вы этого восторга не разделили, все равно почувствовали себя желанным гостем в их маленьком мире.
Пражское "скло" – стекло и хрусталь – уже не являлось предметом вожделений туристов. Этого добра навезли в Россию лет десять назад. Открытки меня интересовали только авторские, художественные, а их нужно искать днем, в районе Дивадло, т. е. Национального театра. Андрей, словно прочитав мои мысли, махнул в сторону театра:
– Знаешь, какая сейчас самая популярная пьеса?
– Ну?
– "Ческе секретушки". Билеты проданы на два месяца вперед. А премьеры еще не было.
– Ты идешь?
– Зачем? У меня же нет секретушки.
– Это зря. Сейчас бы не мучились проблемой сувениров. Поручили бы ей, и сидели бы где-нибудь в винном погребе.
– А мы и не будем мучиться. Купим хороших дисков с чешскими балладами…
– Это для гурманов?
– Нет, для гурманов мы купим абсента и боровички.
Я сразу почувствовала себя гурманом и захотела боровички. Теперь, когда мы без машины, можно пить сколько хочешь и не трезветь из чувства солидарности с водителем.
19
1 июня 1148 г. Франция.
Тусклый свет свечи уже не позволял разобрать мелкие цифры на древнем пергаменте. Исаак устал. Он поднялся из-за стола и потер глаза. Монсеньор торопил, но ошибка могла стоить дорого, и поэтому приходилось проверять расчеты по нескольку раз. Исаак начал собирать документы, разложенные на большом деревянном столе. Он открыл сундук, чтобы убрать драгоценные свитки, как вдруг дверь мастерской тихо отворилась, и в комнату скользнула чья-то тень. Не успел Исаак опомниться, как кто-то крепко обхватил его сзади рукой в железной перчатке. Юноша почувствовал, как в горло его уперлось холодное стальное лезвие. Свеча еще горела, и Исаак осторожно, стараясь не шевелиться, опустил взгляд на руку, сжимавшую его. На кожаном отвороте перчатки красовался герб де Монбаров.
Исаак осторожно выдохнул и спросил:
– Чего от меня хочет господин граф?
Де Монбар повернул юношу лицом к себе, не выпуская из рук и не убирая кинжала:
– Если крикнешь – я перережу тебе горло.
Исаак прохрипел:
– Я не буду кричать. Отпустите меня.
Монбар ослабил хватку и убрал нож.
– Почему ты здесь один так поздно?
Юноша понял, к чему клонит граф, но не решался сказать правду:
– Я переписываю бумаги…
Исаак остановился, и граф снова приставил нож к его горлу:
– Какие бумаги?
– Те, что привез господин Гуго де Пейне…
Нож чуть глубже вошел в шею юноши, из небольшой ранки просочилась струйка крови. Почувствовав запах крови, Исаак стал задыхаться от страха и судорожно ухватился за руку графа, пытаясь освободиться.
Де Монбар отпустил юношу и приказал ему сесть за стол, на котором лежало несколько свитков.
– Показывай, что ты писал.
Исаак дрожащими руками развязал бумаги и положил их перед графом. Брови де Монбара приподнялись от удивления:
– Это что за цифры?
– Отметки залегания серебра. Этим серебром Монсеньор платит папе за привилегии для своих орденов. И этим серебром будет оплачен товар.
– Какой товар?
– Антуан уже договорился с купцами из Генуи. Я точно не знаю…
Граф нависал над ним, как огромная скала:
– Теперь твоя задача знать все! Я вложил в этот орден немало и теперь намерен получить свою долю. И ты мне поможешь!
– Я?!
Де Монбар усмехнулся.
– Ты имеешь доступ к хранилищу. И много знаешь. Завтра ты расскажешь мне, что затевает наш святой Бернар. Давненько он не навещал своего дядю!
– Как же я смогу рассказать вам, господин? Ведь я не могу покидать монастырь.
– Если я как-то вошел, то и ты сможешь выйти. Я буду ждать тебя завтра, как стемнеет, у Восточной Башни.
Исаак вздохнул и потрогал кровавый след от кинжала.
– Я приду, господин.
Граф де Монбар удовлетворенно кивнул:
– Конечно, придешь. Ты же не хочешь рассердить меня. И принеси мне эти свитки…
20
8 июня 1148 г. Франция.
Неделя прошла довольно размерено, и Бернар уже свыкся с мыслью, что придется переехать в Чехию. Большие проекты требовали личного участия, а серебро требовало немало сил, чтобы превратиться в деньги. Бернар не был уверен, есть ли у него достаточно времени, чтобы осуществить задуманное. Только через двадцать лет он будет знать, правильно ли Равви вычислил последовательность слов. Если все получилось, то у них в запасе девятьсот лет жизни и огромные запасы серебра по всему миру.
Монсеньор достал карту Чехии и аккуратно разложил на своем столе. Внезапно в коридоре послышался шум и крик монаха, дежурившего в коридоре. Дверь с треском распахнулась, и на пороге возник граф де Монбар. Его угрюмый вид не предвещал светской беседы.
– Добрый день, Монсеньор.
Мрачная вежливость графа насторожила Бернара. Он попытался утихомирить родственника:
– Мне было бы приятно принимать вас в зале для особых гостей, а не в этой тесной комнате.
Граф усмехнулся.
– Мой дорогой племянник, я пришел без приглашения. Сойдет и эта комната.
Бернар опустился на стул и предложил де Монбару расположиться напротив. Аббат де Клерво спокойно, будто граф пришел к нему на исповедь, спросил:
– Так о чем вы хотели поговорить со мной?
Монбар не стал осторожничать:
– Говорят, что вы скоро умрете…
Бернар вздрогнул. Значит, кто-то донес де Монбару о том, что готовится в строжайшей тайне.
– Как поживает наш дорогой Гуго? Магистр ордена Тамплиеров что-то давненько не заглядывал к нам в монастырь.
Монбар оторопел:
– Разве вы не встречаетесь с ним регулярно на собраниях ордена?
– Нет, дорогой граф. Я уже давно не хожу на шумные сборища. Однако, я получаю донесения его казначейства. Расходы ордена растут!
Граф де Монбар не понимал, куда клонит Бернар, и решил вернуться к тому, ради чего он пришел сюда.
– Оставим тщеславного Гуго. Меня интересуют совсем другие вещи, Монсеньор.
Бернар вежливо склонил голову в сторону графа:
– Какие же?
– Ваш переезд в Чехию.
– Это не совсем переезд, мой друг. Мы просто осваиваем земли, богатые серебром, для растущих нужд цистерцианского ордена. Мы основали новый монастырь на диких землях славян. Это одобрено Советом ордена, и вы, насколько я помню, на нем присутствовали. Что же вас так взволновало, господин граф?
– Дней десять назад ваш помощник вел переговоры в небольшой деревенской церкви со священником о похоронах весьма важной особы. Как я уже сказал, церковь эта небольшая, и то, что говорится в ризнице, порою слышно добрым прихожанам, зашедшим в неурочный час пообщаться с господом.
Бернар усмехнулся:
– Что-то я не помню, чтобы из ризницы было что-то слышно добрым прихожанам.
– Добрым прихожанам, Монсеньор, достаточно видеть, как ваш слуга договаривается о чем-то со священником. А потом уже священник, как существо нежное, которое не привыкло к страданиям плоти, расскажет доброму прихожанину о весьма важном событии. Например, о похоронах особы, имеющей священный сан.
Бернар усмехнулся. Да, методы графа де Монбара грубые, но действенные.
– Ну зачем же было пытать священника? Тем более в церкви…
Де Монбар вскочил в священном гневе:
– Упаси меня бог! Как вы могли такое подумать?! Я подождал, пока он выйдет из церкви. А потом уж он рассказал мне все, что ему было известно.
– И после этого вы решили побеспокоить моих людей в монастыре?
– Только одного, но весьма смышленого.
Бернар сжал рукой деревянные четки.
– Надо думать, вы теперь в курсе событий.
– Увы. То, что я узнал, сильно подорвало мою веру в бога, священников и в вас, мой дорогой Бернар.
– Чем же не угодил вам Господь?
– Своими откровениями…
Де Монбар вскочил и отшвырнул ногой стул, на котором только что сидел, и вышел, с грохотом распахнув дубовую дверь. После ухода графа Бернар какое-то время сидел неподвижно. Значит, де Монбар узнал об истинной ценности, найденной госпитальерами еще за несколько лет до прихода храмовников на гору Сион. Тамплиерам достались лишь свитки, которые давали доступ к богатствам земли. Но долголетие без богатства – лишь долгая мука. Де Пейне рвался в Труа, стараясь успеть к священному собранию, но как только мечта его сбылась и он стал магистром ордена Тамплиеров, то вряд ли вспомнил про пару свитков, на поиски которых потратил почти девять лет.
Придя в себя, Бернар вызвал Антуана:
– Вы допустили ошибку, мой друг!
Тон аббата не предвещал ничего хорошего.