Ну, Лузин в театре остался. И появилась на спектакль рецензия Вероники Бобыш - "Разворошенная совесть". Лузин упоминался в общем ряду, но положительно.
Чардым,
1987
ПРАЗДНИЧНЫЙ ВЕЧЕР
(Рассказ о брошенной резине,
Валентине Ивановиче Прухо
и о пользе для женщин занятий спортом -
история, которую можно выразить
только в стихах)
ВАЛЕНТИН ИВАНЫЧ ПРУХО
ПОЛУЧИЛ ОДНАЖДЫ В УХО.ДЕЛО БЫЛО ВОЗЛЕ ДОМА,
И КРУГОМ ПОЛНО ЗНАКОМЫХ,
И ПРИ ЭТОМ ВАЛЕ ПРУХО
ОЧЕНЬ СИЛЬНО ДАЛИ В УХО.МЫ НЕ ВЫПИЛИ НИ КАПЛИ,
МЫ ЕЩЕ И НЕ РАЗЛИЛИ,
МЫ В ТОТ ДЕНЬ НА ПЬЯНКУ НАПЛЕ-
ВАЛИ И С УТРА НЕ ПИЛИ.ЭТО ДЕНЬ ОТКРЫТЬЯ СЪЕЗДА
ПРОФСОЮЗА ТЯЖМАШСТРОЯ.
МЫ СТОЯЛИ У ПОДЪЕЗДА:
ПРУХО, БУРЦЕВ, Я - НАС ТРОЕ.ПОДХОДИЛ БОБЦОВ С СОБАКОЙ,
ПОДХОДИЛ ПЕТРОВИЧ С ВНУКОМ,
ВНУК ПОТОМ ПОЧАПАЛ С БАБКОЙ,
А ПЕТРОВИЧ В ДОМ - ЗА ЛУКОМ.БУРЦЕВ ОТКРЫВАЛ, А ПРУХО
РЕЗАЛ ПЛАВЛЕНЫЙ НА ДОЛЬКИ.
ВДРУГ ГЛЯДИМ - БЕЖИТ СТАРУХА,
ВРОДЕ МАТЬ ОРЛОВА КОЛЬКИ.В НАПРАВЛЕНЬЕ ДОМА БЫТА
ЖМЕТ СТАРУХА С МАГАЗИНА.
А ДОРОГА ВСЯ РАЗРЫТА,
И ВАЛЯЕТСЯ РЕЗИНА.БУРЦЕВ КРИКНУЛ: "СПОХВАТИЛАСЬ!
НЕ СПОТКНИСЬ, УЖЕ НАЛИТО!"
ТА ЗА ШИНУ ЗАЦЕПИЛАСЬ
И ОТКИНУЛА КОПЫТА.НУ, МЫ, ЯСНО, ВСЕ ЗАРЖАЛИ
(НО ПО-ДОБРОМУ, БЕЗ ЗЛОБЫ).
ТУТ С ВЕДРОМ СТАРИК ГУЖАЛИН
ВЫШЕЛ, ВЫНЕСТЬ МУСОР ЧТОБЫ.ПРЕТ ПО КОЧКАМ, РОТ РАЗИНЯ.
Я КРИЧУ: "ОЧКИ ПРОТРИ-ТО!"
ТОТ СПОТКНУЛСЯ ОБ РЕЗИНУ,
ШМЯК! - И В СТОРОНУ КОПЫТАПРИПОДНЯЛСЯ КВЕРХУ ЗАДОМ,
ЗАД В ГРЯЗИ. И МАТЕРИТСЯ.
МЫ СМЕЯЛИСЬ ДО УПАДУ
(ВОДКА АЖ МОГЛА ПРОЛИТЬСЯ).ТУТ ПЕТРОВИЧ ТАЩИТ ЛУК,
А В ДРУГОЙ РУКЕ КАСТРЮЛЯ.
СЗАДИ КАНДИДАТ НАУК -
ИХНЯЯ НЕВЕСТКА ЮЛЯ.ЛУКОМ МАШЕТ, КАК КАДИЛОМ.
КАНДИДАТ ОРЕТ: "ПОДЛЕЦ!
НЕ ДЛЯ ВАС Я ХОЛОДИЛА
ДВОЕ СУТОК ХОЛОДЕЦ!"ПРУХО КРИКНУЛ: "СТУДНЮ ХОЦЦА!
БЕЗ ЗАКУСКИ ПИТЬ НЕ БУДУ!"
А ПЕТРОВИЧ ВСЕ НЕСЕТСЯ,
РУКУ ВЫТЯНУВ С ПОСУДОЙ.ПРУХО КРИКНУЛ: "ЖМИ ГАЛОПОМ!
ГЛЯ, ОНА ТЕБЯ ДОБУДЕТ!"
НУ А ТА, КАК АНТИЛОПА,
СКАЧЕТ, ТЯНЕТСЯ К ПОСУДЕ."Я, ПАПАША, СПАЛ С ЛИЦА!
БРЮХО СВОДИТ ГОЛОДУХА!
КИНЬ, ПЕТРОВИЧ, ХОЛОДЦА!
ПОМИРАЮ!" - ШУТИТ ПРУХО.ПРУХО ШУТИТ: "ПРАВДА НАША!
ГЛЯНЬ, УЧЕНАЯ, ЗДЕСЬ ЛЮДИ!
ОН ЖЕ МУЖНИН ТВОЙ ПАПАША!"
ЮЛЬКА В РЕВ: "ОТДАЙТЕ СТУДЕНЬ!"ПРУХО КРИКНУЛ: "ТЫ Б РАЗУЛСЯ!
КАНДИДАТ, ЛИШУ ВЕСНУШЕК!"
ТУТ ПЕТРОВИЧ ДОЛБАНУЛСЯ
ОБ РЕЗИНУ - И С КАТУШЕК.КАНДИДАТ НАУК С НАЛЕТА
СПОТЫКАЕТСЯ ОБ БАТЮ,
ВВЕРХ ВЗЛЕТАЕТ САМОЛЕТОМ -
И… В КАНАВЕ, КАК В КРОВАТИ.БУРЦЕВ ТАК ЗАРЖАЛ, ЧТО РУХНУЛ -
ЛБОМ ОБ СТОЛБ ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ.
ВАЛЕНТИН ИВАНЫЧ ПРУХО
УРОНИЛ БУТЫЛКУ С ВОДКОЙ.НУ, ДОРЖАЛИСЬ! - ВОТ ОТМЕСТКА!
В ЭТО ВРЕМЯ ПОДХОДИЛА
КАНДИДАТ НАУК, НЕВЕСТКА,
ЗУБЫ, КАК У КРОКОДИЛА.НЫНЧЕ ПРАЗДНИК, А НЕ БУДНИ -
В ЛОСК БЫЛА ОДЕТА ЮЛЬКА -
КОФТА НАСТЕЖЬ, МОРДА В СТУДНЕ,
А В РУКЕ БЛЕСТИТ КАСТРЮЛЬКА.НО НЕ С ПРАВОЙ, ГДЕ ПОСУДА,
ВАЛЕ ПРУХО (С СИЛОЙ ПУШКИ!)
СО СЛОВАМИ: "НА, ПАСКУДА!" -
С ЛЕВОЙ - ЖАХ! - ПО ЧЕРЕПУШКЕ.ЭТО БЫЛ ЭФФЕКТ ГРОМАДНЫЙ!
СМИРНО, ГВАРДИИ СТАРШИНЫ!
ПРУХО СТАРТОВАЛ С ПАРАДНОЙ,
ПРИЗЕМЛИЛСЯ ВОЗЛЕ ШИНЫ.ЮЛЬКА - В ДОМ ПРЯМОЙ ПОХОДКОЙ,
КИНУВ ПРУХЕ: "НУ, ПОКЕДА!"
ВОТ СТОЮ Я В ЛУЖЕ ВОДКИ,
НАМОКАЮТ ПОЛУКЕДЫ."ШАЙБУ!" - КРИКНУЛИ С ОКОШКА.
ВЕЧЕРЕЛО ПОМАЛЕНЬКУ.
ИЗДАЛЯ НЕСЛАСЬ ГАРМОШКА,
ТАМ ИГРАЛИ ЛЕТКУ-ЕНЬКУ.МЫ ПЕТРОВИЧА СОБРАЛИ.
НАСКРЕБЛИ - И ВЗЯЛИ ПИВА.
ПОБАЛДЕЛИ… ТРАЛИ-ВАЛИ…
В ОБЩЕМ, КОНЧИЛОСЬ КРАСИВО.НУ, НА ПРУХЕ ЭТА МАЛОСТЬ
ЗАЖИЛА, КАК НА СКОТЕ,
А НЕВЕСТКА, ОКАЗАЛОСЬ…
ЗАНИМАЛАСЬ КАРАТЕ.
30 декабря 1982 г.
ПЕТРОВ ДЕНЬ
(Сказка)
Потерял старик юмор.
И за печкой искал, и в подклетье искал, и в подпитьи искал - нет нигде. Загорюнился старик, занюнился.
Что ни оглянется - весь мир точно сажей выпачкан. В окно зыркнет - дождь идет. В будущее глянет - зима надвигается. Свет зажжет - мухи оживают, жужжат, роятся, в волосах путаются. Погасит свет - мыши бегают, ногами стучат.
Лег старик на кровать лицом кверху. Заскрипела кровать. Паук с потолка козявку спустил на паутине к самому стариковому носу. Закрыл старик глаза и возроптал своим стариковым голосом:
- За что мне такая обида? И обеда у меня нет. И обрыдло мне все на свете. И ободья на колесах полопались, телега не на ходу, уехать нельзя. Вот сейчас плюну на все и отдам концы, узнаете тогда, как без меня!
Вдруг из темноты пискнул непонятный голос:
- А что с тобой, что без тебя, все равно материя едина!
Вскинулся старик, вздернулся, лицом в паутине попутался, вскочил с кровати. Тихо все, ничего не слышно, даже мыши замолкли. Только сердце в ребра стучит, как почтальон в дверь: туктук-тук, туктук-тук. Потоптался старик в темноте неслышно и шепнул:
- Померещилось!
А голос как ухнет нахально:
- Будто ба!
Гикнулся старик к дверям, да так тетехнулся лбом о притолку, что вспух на лбу небывалый синяк. Осветилась от него изба неземным утро-фиолетовым светом. Насквозь все видно стало - что было, что будет, что за чем прячется.
Видит старик сундук в углу, да так ясно видит - каждую соскоблинку на дереве, каждую ржавчину на железе замечает. А сквозь сундук, сквозь стенки его, видит пустоту и пыль его нутра. А в пустоте и в пыли лежит мяч, который старик в детстве в воздух подбрасывал. Видит кота на печке, а внутри кота видит мурок - комочек кожаный скрипучий, которым кот мурлычит.
Видит старик желтую фотографию на стене - народу много на фотографии, лица махонькие - а старик, будто телескопы на глаза надел, всех узнает, родинку знакомую возле ушка замечает. А сквозь фотографию видит: идут к нему, кто по траве, кто по снегу, папочка и мамочка, и жена его, и детки - знакомые, милые, и незнакомые, те, что родиться собирались, да не родились.
На себя старик оборотился и разглядел душу свою - маленькую звездочку затухающую. Ежится, сама в себя прячется последними лучиками посверкивает.
А посреди избы - то ли стоит, то ли в воздухе плавает - ОНО - вроде плотное, а прозрачное, в пиджаке, с плечами и при галстуке, а на длинной голой шее птичья голова. Рукава на рубашке кружевные, из-под них перья. Порты в сапоги заправлены. Один сапог рваный, и из дыры коготь торчит. Когтем ОНО себя за щель в полу придерживает, чтоб к потолку не улететь - легкое! Покачивается. А голова птичья вся под абажур ушла, словно шапку надел. Глаз не видно, только клюв высовывается.
Страх Старика силит, а любопытство сильнее.
- Кто ты? - спросил старик стариковским голосом.
- То-то? - эхом ответило ОНО и клювом щелкнуло.
- Не пугай меня! - попросил старик.
- А чего еще с тобой делать? - скрипит чудище.- Я есть Птица-Джентльмен Феликс Мария Удаль-Ман. Материя первична, а сознание вторично.
- К чему ты это? - тоскует старик без юмора.
- К чему-у-у-у? - заверещала Птица Феликс. - А к тому, что все кончается и только энергия вечна - один вид энергии в другой переходит. Вот тебе и весь сказ, старый козел. А куда, по-твоему, уходит энергия, которая впустую тратится? Куда ушла та, от которой никакого толку не было? Думаешь, идеалист недорезанный, исчезла она? Думаешь, кишка тонкая, все шито-крыто? Н-е-е-е-е-т! Она вся в меня ушла! Я весь из нее состою, из бестолковой энергии. И потому с каждой минутой моей вечной жизни сил во мне все прибывает и прибывает, ибо я весь с головы до ног научно обоснован. Я есть центральный парадокс, и ко мне идут линии питания от трех главнейших сил. От Бога - сила Творения неизвестно зачем, от природы - сила Воспроизведения неизвестно зачем, от разума человеческого - сила Постижения неизвестно зачем. И ты, калоша старая, видишь перед собой сосуд, в котором клокочет силою непостижимая пустопорожность жизни. Челюсть-то подбери да, чем рот разевать, призадумайся! Это я тебе говорю, Птица-Джентльмен Феликс Мария Удаль-Ман!
- Лоб болит, - говорит Старик. - Соображение угасает.
- Да, - подтвердила Птица-Джентльмен, - перпендикулярно ты в косяк втеснялся, долгая будет шишка. И пока она освещает мир утро-фиолетовым светом, успей понять, как ты в меня переливаешься, как всякое твое движение бестолково и как бестолкова неподвижность твоя. И воспоминания, и слезы твои гроша ломаного не стоят. А ко лбу, шляпа ты мятая, пятак приложи, легче будет тяготу чувствовать. Будь здоров, мракобес!
И исчезла Мария Удаль-Ман, будто ее и не было.
Старик пошарил по карманам пятак, не нашел. Снял с гвоздика большой ключ от амбарного замка. Приложил ко лбу холодный ключ и… отключился.
А когда очнулся, светало за окнами. Старик зажег огонь, поставил воду кипеть. Радио в сеть втокнул. Запело радио странную песню:
Утро красит фиолетом
Место, где была земля.
Наши люди этим летом
Просыпаются, дремя.
Постучал Почтальон, как сердце давеча туктук-тук, туктук-тук!
- Пляши, радуйся! - говорит Почтальон. - Тридцать три письма я тебе принес! - все, которые ты за три года отправил. Все назад вернулись, все адресаты выбыли. Теперь можешь их в книгу издать. Переписка, том первый, в один конец. И делать ничего не надо. Пей чай да кофеем запивай!
- А ты, я смотрю, с юмором, - говорит Старик.
- Оставить не на кого, - смеется Почтальон, - везде его с собой таскаю. Мамка-то наша сбежала.
А юмор кудрявый прыгает вокруг Почтальона, щекочет. И Старика в покое не оставляет - то травинку в нос засунет, то лепешку коровью за шиворот ему пустит.
- А твой где? - спрашивает Почтальон.
- Потерял, - говорит Старик. - Может, в сене, а может, в прошлом году на ярмарке. По-твоему, небо на что похоже?
- На море, - сразу говорит Почтальон.
- А по-моему, на трубу печную, если изнутри смотреть.
- Ну! - засмеялся Почтальон с юмором. - Это ж надо! Да ты больной, к врачу сходи. Вон у тебя и голова тряпкой обвязана. Болит, что ли?
- Птица приходила, - говорит старик, - я испугался, что примета плохая, в дверь сунулся, да на косяк и попал.
Почтальон с юмором упали на землю со смеха и ну кататься.
Снял Старик тряпицу с головы, открыл шишку. Осветился день утро-фиолетовым светом. И видно стало сквозь Почтальона и сквозь юмор его, что вовсе они не смеются, а плачут и всё думают о сбежавшей своей мамке. И по земле всё катаются.
Снова повязал голову Старик. Поднялись Почтальон с юмором.
- Ну, - говорят, - умора! Прямо до слез!
- Ладно! - говорит Почтальон. - Пойдем дальше Вот тебе газеты свежие, пахучие, вот тебе заграничный журнал "Тамс", а вот тебе наш местный журнал "Тутс" И везде все новое-переновое. Читан да радуйся. То война, то авария, то разбойники свирепствуют, но все это где-то, не здесь, а словно в сказке. У нас солнце светит. Где-то, пишут, воздух совсем протух, жизнь вымерла. А у нас травой да грибами пахнет. Хорошо! Сегодня Петров день - стемнеет, соловьи запоют. В последний уж раз. Соловьи только до Петрова дня. Но день-то ведь впереди. А за ним длинный вечер. Эхма, не горюй!
Пошел Почтальон с юмором по тропинке и запел на два голоса:
Без тебя мне не жить,
Без тебя мне не жить,
Я умел лишь однажды любить.
- Почтальон! - далеко крикнул Старик. - А Почтальон! Ты Феликса Удаль-Мана не знаешь?
- Зна-а-ю! - донеслось из-за холмика. - Он журнал "Вокруг круга" выписывает.
Много ли, мало ли прошло времени, а только десять утра по радио пропикало. Сообщило радио, что урожай сгнил, и перешло к симфонической музыке.
А Старик перешел дорогу и постучался к врачу.
Из верхнего окошка высунулась жена врача и сказала добрым голосом:
- Толкайте дверь, она и откроется. Толкайте, толкайте! Там еще одна дверь будет, ее тоже толкайте. Все двери толкайте. Потом одна не поддастся, сколько ни толкайте. А вы ее потяните. За ней будет темная комната. Там мой и сидит, опыты делает.
Пошел Старик двери толкать. Шесть толкнул, а седьмая не поддается. Вспомнил Старик, что добрая жена врача ему говорила, и потянул осторожно.
- Ну чего ты тянешь! - рыкнул доктор из-за двери. - Входи скорей, темноту мне не рассеивай!
Вошел Старик. Ни зги не видно.
Врач в темноте крякнул, плюнул, посуду какую-то разбил и рявкнул:
- Деньги вперед!
Старик выхватил из кармана деньги и протянул вперед себя.
Врач в темноте нащупал его руку, забрал деньги.
- Какие-то они у тебя, - говорит, - жухлые. Ну да ладно уж. Присаживайтесь! - и толкнул старика в грудь.
Старик попятился и свалился к кому-то на колени. Тот, другой, охнул, а потом говорит:
- Доктор! На меня сели. Это так надо?
- Надо! - крикнул доктор, как ножом отрезал.
И стало темно и тихо. Сидит Старик на коленках у другого и думает: когда же лечение начнется? Пощупал рукой слева - еще чьи-то коленки, пощупал справа - опять коленки.
- Э-э, - смекнул Старик, - да мы тут не одни!
Тут доктор опять посуду разбил и крикнул:
- Чтобы раскрепоститься, надо закрепоститься! Ешьте горох!
Кто-то невидимый сунул Старику миску и ложку в руки. Понюхал Старик, и вправду горох. Стал жевать. И кругом, слышит, жуют, чавкают. А тот, другой, говорит тонким голосом:
- Доктор, мне гороху не досталось, а который на мне сидит, ест! Это так надо?
- Надо! - отрезал доктор и опять крикнул: - Чтобы объединиться, надо размежеваться! Ешьте горох! А которым не досталось, так сидите.
Доел Старик горох, ложку облизал и думает: куда бы миску девать? Поставил тихонько на левые коленки. А в это время невидимая рука на его коленки другую грязную миску поставила. Пристроил ее Старик на правые коленки, невидимая рука новую опускает. Схватил Старик невидимую руку. Задергалась рука и говорит человечьим голосом:
- Отпусти меня, сестра милосердная, пожалей меня, хилого.
Старик говорит:
- Не сестра я милосердная, а мешок с хворями. А у тебя, видать, совсем сознания нет, что ты пустоту гороха своего незнакомому человеку тычешь.
- Сознание вторично, - говорит рука. - А первичен Дух. Он соединяет, он и разделяет. Свой дух - благодать, чужой - мерзость. И потому - каждый отойди к своим! Чужого я по запаху знаю. Кто ты, а?
И уж не Старик руку держать стал, а рука в него впилась.
Тут доктор новую посуду разбил и крикнул:
- Чтобы освободиться, надо подчиниться. Бейте друг друга, врага найдете!
Загремели миски, посыпался горох, заиграла гармошка. И началось в темноте великое побоище. Только и слышно: "Эх, эх!" Левые коленки Старику в живот молотят. Правые коленки кулаком пудовым в ухо тычут. Другой, который под Стариком был, верещит металлическим голосом:
- Доктор! Мне гороху не досталось, а теперь мне грязную миску на морду надели. Это так надо?
- Надо! - крикнули хором.
Старик прыгает в темноте, отмахивается. То пустоту рубанет, то челюсть нащупает.
Доктор кричит:
- Играй, музыка! Оживай, игры заветные! Раззудись, плечо спондилезное! Кругом заговор! Бей их, врагов ненавистных! Вся беда от них. Расступись, толпа инородная, дай зациклиться добру молодцу!
Тут вцепилась невидимая рука Старику в волосы. Рванула вправо, рванула влево, и слетела с головы Старика щадящая тряпица. Осветилась тьма утро-фиолетовым светом. Замерли все. Видно стало насквозь. И разглядел Старик, что стоит он в большой зале, и полна зала дураков. Которые бьющие, которые битые, которые хилые, которые плечистые, но все сплошь дураки. А самый большой дурак - сам доктор, с бородою большою и усами до ушей.
- Свет, свет! Что это, что это? - закричали дураки.
А доктор говорит громким голосом:
- Это есть инородное, научно доказанное явление, по-древнееврейскому называемое Рентген, а по-нашему светопреставление. А исходит оно изо лба чужого человека. Во лбу том шишка, в шишке Рентген. Сейчас мы эту шишку вскроем.
- Доктор, доктор! - загоревал Старик, видя все как есть. - Да причина-то не тут.
- А мы и причину вскроем! - загремел доктор. Схватил он нож скальпельный, навостренный и кинулся к Старику.
Старик от него, а он за ним.
Потянул Старик дверь - не тянется. Толкнул тогда ее и выскочил. Помнит Старик слова жены докторовой и делает все, как прежде, только наоборот - другие двери не толкает, а тянет, тянет. Открываются двери. Бегут по комнатам. Медленно бежит доктор, потому толстый, а Старик еще медленнее, потому старый. Медленно бегут, ноги скользят и цепляются. А доктор все ближе, ближе. Уж седьмую, последнюю, дверь потянул Старик. Настиг его доктор, замахнулся.
Тут петушиный голос крикнул:
- Суп готов!
Застыл доктор. Жена его сверху из окошка высунулась и говорит ласково:
- Князюшко, щи простынут.
Доктор и говорит Старику:
- Ну, твое счастье! Приходи еще. У нас каждый четверг сеансы. - И побежал ко щам.
Старик поклонился во все стороны и спросил добрую женщину:
- А не бывал ли во многолюдстве вашем Птица-Джентльмен Феликс Удаль-Ман?
- Будь ты к дому поближе, а я этажом пониже, плюнула б я тебе в лицо за такие фамилии, - оскалилась добрая женщина. - Иди отсюда, подозрительный человек, а то и впрямь прибьют тебя здесь, да и правильно сделают.
Надел Старик тряпицу на голову. Погас утро-фиолетовый свет. Не видно стало злобы доброй женщины. Машет она ему из окна пухлой рукой: "До свидания! До свидания!" - говорит.
И пошел Старик прочь, а солнце уже за полдень.
Сам не заметил Старик, как пришел он в Центр. В Центре суета стоит, круговерть свистит, люди бегают. Все ворота на замки заперты; у каждых сторож стоит. Никому хода через ворота нет. А никто и не идет. Во всех стенах и заборах дыры огромадные, и через них люди толпами целыми - взад-назад, взад-назад.
Вошел Старик в одну дыру. Видит - бочар стоит, бочки бочарит. Сделал три штуки и кричит:
- Кому бочки, кому новые?
А мимо него тощий человек бежит и шепчет:
- Где бы бочки достать? В доме бочки нужны. А важный толстый на трибуне стоит, пот утирает и слезы утирает:
- Нет в Центре бочек, опять послов за бочками слать за семь рек!
И снова все вместе:
Бочар. Кому бочки, кому новые?
Тощий. Где бы бочки достать? В доме бочки нужны.
А толстый с трибуны:
- Нет в Центре бочек, опять послов слать.
Пока они кричали, цыган бочки украл, на дощечки разобрал. Хватился бочар - нет бочек, и щепочки не осталось.
Цыган кричит:
- Кому доски, кому кривые?
Бочар кричит:
- Где бы кривых досок купить, доски кривые нужны!
А толстый с трибуны с рыданием:
- Нет в Центре кривых досок! Опять посольство за семь рек посылать.