Папа шёл изящной походкой короля-солнце, бросая снисходительные взгляды на сидящих вдоль стен мрачных посетителей. На папе сидел индивидуально скроенный по фигуре итальянский костюм с налетом ретро: приталенный пиджак, узкие брюки со стрелками, на ногах черные лакированные броги, в руках – зонт-трость и кожаная сумка ручной работы.
– Это мой папа, – сказала Лета.
– Твой отец? – с весёлым удивлением переспросила Собака. – Ничего себе! Она взглянула на рабочие штаны Леты.
– Против мира капитала все средства хороши, – сказала Лета. – Я же просила его не приходить!
Папа свернул в ошибочном направлении, но вскоре вновь показался в коридоре.
– Ага, значит, круглый поварской колпак – это форма протеста, позлить богатых родителей.
Папа увидел Лету и бодро кивнул.
Лета нахмурилась и поглядела на Собаку:
– Карамель – мой осознанный выбор.
– Прости! Конечно, я сказала глупость, – Собака погладила линию жизни на ладони Леты.
Лета встала навстречу папе.
– Привет, котёнок, – сказал папа и поглядел на дверь. – Здесь?
– Ага. – Она обернулась к Собаке. – Папа, познакомьтесь. Это мой папа. А это – моя лучшая подруга, я тебе рассказывала, чемпионка кубка мира по кондитерскому мастерству. Её имя переводится как Собака, которая бежит впереди и ориентируется по звездам.
Папа с интересом посмотрел на Собаку, оценив дорогой серый костюм, кулон и браслет со знаком зодиака из белого золота, узкие, как смычки, глаза, и волосы, выточенные из куска черного льда. "Подкаменная Тунгуска", – почему-то всплыло в голове у папы, знавшего названия множества городков Италии, но плохо помнившего географию Крайнего Севера.
– Очень приятно! – сказал папа, стараясь придать голосу бархата. – Лета много рассказывала о вас, но никогда не говорила, что вы прекрасны, как богиня полярной ночи, как северное сияние.
Трахаться, трахаться прямо сейчас, в закутке ОВД, среди дел о подготовке массовых беспорядков, на звонок коллеги: "Ты где?", честно отвечая: "Да в милиции трахаюсь".
– Вы преувеличиваете, – произнесла Собака.
Папино либидо заставляло его улыбаться, демонстрируя отбелённые до синевы зубы. Он смело поймал тёмный росчерк взгляда. Ого, резьба по клыку моржа! В её спальне наверняка есть хлыст и наручники!
Из кабинета вышел распаренный посетитель в расстегнутой куртке на синтепоне, с пропуском в руке.
– Велели следующему заходить.
Папа вздёрнул подбородок и перехватил зонт, как трость.
– Пап, я сама, – приказала Лета. – Посиди здесь. А лучше езжай на работу, я позвоню.
– Ну уж, нет, – сказал папа, отмечая – когда Собака смотрит вбок, её непроглядные зрачки почти целиком заходят за глазницы. Это папу очень возбудило. Дед Мороз в гостях у Снежной королевы, с вьюжным стоном закатывающей глаза. Нет, тунгусский метеорит, взрывающий льды. – Никуда я не уйду. – Папа строго взглянул на Лету и Собаку. – Буду ждать до победного конца!
Собака пригладила прядку Летиных волос и кивнула:
– Иди, всё хорошо! Все наши с тобой.
Лета спокойно вошла в кабинет с двумя тесно стоящими столами, один из которых, с выключенным компьютером, был пустым. Мент оказался молодой женщиной с гладко, как кожура на яблоке, зачёсанными за ухо светлыми волосами, жемчужными гвоздиками в узких мочках и кольцом на большом пальце.
– Привет, малышка! – улыбнулась следователь, закрыв файл. – Проходи, садись.
Лета села, завернув кроссовки за ножки стула, и зажала кулаки между колен.
– Ну что, есть у нас статья для твоего горячего повара за насильственные действия сексуального характера, с лицом, не достигшего совершеннолетнего возраста.
– Откуда вы знаете… про действия? – растерянно сказала Лета. – Вы разве не насчёт взрыва меня вызвали?
– Обвиняемый сам признался. Слышала, наверное, по телевизору, как мы умеем – ручкой от швабры, бутылкой из-под шампанского.
Лета с ужасом уставилась на следователя, мимо правого виска побежали рыжие котята, добежав до края экрана, они с жалобным мяуканьем срывались вниз.
– Шучу! – сказала следователь, взглянув на Лету. – Вот как СМИ вас всех зазомбировали. Менты – волки поганые, да?
Лета разжала пальцы и расслабленно раздвинула колени.
– Ху-у! Вы меня напугали! Нет, почему волки? Я вообще так не думаю.
Рыжие котята, живые и невредимые, появились из-за края монитора и вновь бойко побежали по экрану.
– А-а, но про швабру-то поверила. Нет, он без швабры, сам. – Следователь протянула руку и достала из сейфа, украшенного магнитиками, папку: – Оформили твоему извращенцу явку с повинной.
– Подождите, как явку с повинной? За что? – дрожащим голосом спросила Лета.
– Ничего не было, честное слово! Он просто розы мне подарил, а я их терпеть не могу.
– Значит, еще компенсацию за моральные страдания по гражданскому иску получишь.
– И попытался обнять. Не сильно, а так, средне.
– Сексуальные домогательства.
– Нет-нет, честное слово! Он хотел, как он считал, по-хорошему – в Сочи на выходные звал. Просто у него такие представления, что секс лучше без любви. Сейчас многие так думают, – объяснила Лета.
– Что же ты тогда плакала, по улице чуть не босиком бежала?
– Откуда вы знаете? – опять спросила Лета. – Я только одному человеку…
– Камеры наружного наблюдения. Зря ты его защищаешь. Самец, он и есть самец, животное, сеющее зло и разрушения. Женщина для него – кусок мяса, в который он должен воткнуть свою сраную пипиську.
– Что? – Лета решила, что не расслышала, не так поняла. – Наверное, есть и самцы, – наконец, напряженно ответила она, допрос под протокол представлялся ей в более официальной лексике. – Но далеко, далеко не все мужчины так относятся к женщинам.
– Малышка, что ты о людях знаешь? – участливо взглянула следователь на Лету.
– Вот такие глупышки и становятся жертвами преступлений. Кастрировать твоего шефа надо! Нанес наивной девчонке психологическую травму, да еще решил зажечь напоследок.
– Вы что, думаете, это он поджог ресторан? Из-за того, что я его отвергла? Нет! Это точно газ взорвался. У нас там был газовый баллон. Вообще-то там электрическая плита, но была ещё горелка для приготовления блюд на открытом огне. Наверное, баллон был установлен без разрешения. Скорее всего, поэтому и взорвался, что с нарушениями. А эту дурацкую эсэмэску шеф прислал позже, просто в отместку, вроде, вот какой он крутой, из-за меня устроил взрыв!
– Что за эсэмэска?
– Глупость. Типа, как тебе файер-шоу в твою честь? Я её удалила.
– Единожды солгавши…, – ласково сказала следователь. – Сочинялка, врать как следует ещё не научилась. Про курбан-байрам он тебе эсэмэску прислал. Но узнает кто-нибудь об этом кроме нас с тобой, или нет, зависит только от тебя. Ты зачем говоришь о том, о чём тебя не спрашивают? Отвечать нужно по существу и только на поставленный вопрос. "Да, нет, не могу припомнить".
– Папа мне так же советовал.
– Молодец папа!
– А бабушка, наоборот – говорить правду, только правду, ничего кроме правды.
– Если в американском фильме будешь, так и говори. И руку на библии держи. А в нашем отечественном сериале отвечай, как папа советует.
– А где мне ещё нужно будет отвечать?
– Возможно, в суде, в качестве свидетеля. Но, скорее всего, мы тебя от этого процесса оградим. Там новые обстоятельства вскрылись. Ладно, давай-ка ты сейчас подпишись под протоколом и спокойно иди домой, на работу, на соревнования свои.
– Откуда вы знаете про соревнования? – спросила Лета.
– А у нас есть собака-ищейка, комиссар Рекс, прошла по твоему следу.
– Опять шутите? – с облегчением произнесла Лета.
Следователь закрыла-открыла глаза – шучу!
Достала из папки уже распечатанный на принтере протокол, сдвинула журнал "Полиция России", положила на стол шариковую ручку и указала накладным плексигласовым ногтем с белоснежной кромкой:
– Распишись здесь и здесь.
– Из данного ресторана я ушла около 15 часов… не переодела обувь, т.к. домой ехала на машине… о произошедших событиях узнала около 16 часов из выпуска новостей, – быстро пробежалась по протоколу Лета. – Все правильно. С моих слов записано верно. Ага.
Она взяла ручку в левую руку и вывела столбик воздушных петель.
– Вы только шефа не засаживайте, он не виноват!
– Не волнуйся за него, выплывет. Он у нас в статусе свидетеля проходит. Я на нём разговор закольцевала только для тебя, чтоб ты знала свои права и помнила, что мы своих не сдаём, несмотря на оставленные на месте взрыва ботинки. Женщины должны друг другу помогать, понимаешь?
– Понимаю, – сказала Лета, гордая, что её наконец-то назвали женщиной, а не девочкой или деткой.
– В этом "Пилаве" другие обстоятельства. Газ взорвался в подвале. Больше сказать не могу. Это даже не моё ведомство.
– Тайна следствия? – шёпотом спросила Лета.
– Точно. Какой же ты ещё ребенок! Вот твой пропуск, иди и спокойно дыши воздухом свободы.
– Почему так долго? – накинулся в коридоре папа. – Что сказали?
– Иди на все четыре стороны и наслаждайся воздухом свободы, – исполняя техно-танец, тараторила Лета. – Никто ни в чём не виноват – взорвался газ в подвале.
Собака смотрела на Лету с улыбкой феи, наблюдающей, как малышка обнаруживает под новогодней елкой хрустальные туфельки, смартфон и велосипед.
– Делом занимается другое ведомство. Наверное, пожарные, – прискакивая, то и дело наступая на папины броги, докладывала Лета.
– Хватит скакать, – любовно сказал папа, глядя на Собаку.
По улице в обрывках строительной пленки катился цементный ветер – антициклон, пришедший из Арктики, вернул зимние холода.
– Прекрасные дамы, прошу в салон моей скромной машины, для меня будет большой радостью и честью… – искристо начал папа, представляя горный распадок. В тундре есть горы, или только тундра?
– Не верь ему, папамобиль не скромный, а дорогой и всего двухместный. И вообще не верь ему! – Лета сердито дёрнула папу за рукав.
– Спасибо, я на колесах, – кивнула в сторону салона сотовой связи Собака. – Приятно было познакомиться.
– Там, на визитке, все мои телефоны. В крайнем случае меня всегда можно найти в социальных сетях. – Папа хотел выглядеть инновационно.
Лета уставилась на папу – визитка?
– Если кому-то понадобится проект дома или ресторана, – пояснил папа.
– Спасибо, – снова сказала Собака. – Всего хорошего. – И с намеком, "как вам не стыдно, папаша, я подруга вашей девочки", или папе это только показалось? – У вас замечательная дочь.
Лета нахмурилась и с подозрением поглядела на папу. Он ответил самой лучистой из своих улыбок – как тебе могло прийти такое в голову, Летёнок?! – и попытался незаметно для ребёнка осуществить тактильный контакт с коротким темно-вишневым маникюром и меховой оторочкой замшевого рукава.
Если б только удалось на одно мгновенье приблизиться к высокой щеке в знамении каменной серьги, влить во влажные ноздри папин, несомненно, возбуждающий элегантный мужской запах – прямо сегодня вечером его ждало бы яркое сексуальное приключение. Папа уже представлял, как кондитерша, чемпионка горячего шоколада с не выговариваемым именем – кажется, в нём три, или даже восемь букв "ы", берет в руки упругий комок теста и раскатывает, раскатывает в тугую колбаску. Чего в этом блуде, в смысле, блюде, не хватает? Жжения соли? Скольжения масла? Глотка водки? Она понимает его с полуслова, а он со всей своей мощью врезается в ледяной огонь, в вечную мерзлоту, в бездонную кимберлитовую трубку, полную алмазов. Папа встряхнул головой. Мех оленя, ездовая собака, долгая полярная ночь, бивень мамонта, горловое пение – папа всегда чутко прислушивался к своим желаньям. Но Летка нарочно мешалась под ногами! Противная, вредная, избалованная, эгоистичная девчонка!
– Пап, всё, мы поехали. Обнимаю, целую, – бросила Лета и легко пошла по наледи, не замечая, как скользок путь.
"Равнодушные, стриженные под машинку слова", – жалея себя, скорбно отметил папа.
– Деньги есть? – крикнул вслед, не для неё, для Собаки, показать, какой он состоятельный и заботливый.
Лета махнула рукой, не обернувшись.
– Бабушке позвони, – добавил папа в безнадёжную пустоту. Ботинок поехал по окоченевшей луже, папа изо всех сил напряг опорную ногу – еще не хватало упасть в чужих глазах. И где эти чёртовы реагенты нового поколения, на которые потрачены миллиарды городского бюджета?!
Они уходили через белый шерстистый морозец, его Летка с обожанием смотрела на Собаку, и из головы, опять потерявшей вязаную шапку, пучками светило зимнее солнце. Вот так же, не оглянувшись на отца, Летка однажды уйдёт с мужчиной. А может, уже уходила, и не раз?
– Следи за ребёнком, ты же отец, – упрекала бабушка. – И сам подавай пример целомудрия!
– Ты хочешь, чтобы я сторожил сад, в котором уже нет яблок? – папа не мог поверить, что Лета не интересуется "отношениями" и надеялся, что она обманывает и скрытничает.
– Леточка, кто-то из мальчиков пытался обойтись с тобой как с женщиной? – бабушка стыдливо объяснялась языком утраченных символов.
– Ты задаешь очень личные вопросы, – упрямо отвечала Лета.
– Адова работа жить с вами! – провозглашала бабушка и в знак протеста на несколько дней уходила в свою квартиру, уже ставшую нежилой.
Папа сел в машину, включил обогрев сиденья и долго смотрел в невидимую даль, забыв про мигающий поворотник.
– Я люблю только тебя, папа! – ему нужны всего пять слов, теплых, живых, навсегда закрепленных на одной крепкой струне.
– Ну что? Как? – прохрипела в телефоне бабушка. – Ни до кого не дозвонишься, все недоступны!
– Всё в порядке, – сказал папа. – Мы только что вышли от следователя. – Он помолчал, зачем-то нажал кнопку омывателя, открыл бардачок. В бардачке оказалась вязаная Летина шапка, пахнущая молоком и сигаретным дымом. – Летке очень не хватает матери. Она ищет мать в каждой женщине, которая ей улыбнется.
– Следователь ей улыбалась? Это же хорошо.
– При чем здесь следователь! Ты не хочешь меня услышать! Никто не хочет меня услышать!
Бабушка ждала продолжения, но папа молчал.
– Сыночек?
– Да, – обреченно ответил папа. Он попробовал завести зрачки вбок, к виску и переносице, но от этого лишь заболели глазные яблоки.
– Милый, тебе пора перевернуть эту страницу своей жизни, закрыть к чёртовой матери эту книгу бытия раз и навсегда, – бабушка умела выражаться художественно.
– Перевернуть страницу?! Как я могу её перевернуть, если она вырвана, измята, разорвана в клочья и сожжена! – Папа обожал поиграть в игру "никто меня не любит". – Всё, ладно. Я на работу. Летка тоже.
– Милый, может быть тебе нужен духовник? – вдруг пришло в голову бабушке, случайно увидевшей окончание передачи "Церковь и мир".
– Может быть. Или духовник или хорошая давалка. Я ещё не решил, что. До вечера! – Папа тронулся с места, представляя выбритые подмышки, отдающие сумеречной синевой, и глаза, раскосые, как языки вспыхивающего пламени.
– До вечера, милый.
Бабушка перекурила и решила звонить однополчанке по старой журналистской гвардии, советоваться про духовника, но отвлеклась на сюжет про здоровье суставов, и папа опять остался без таинства покаяния и вразумления.
Собака и Лета купили кофе-латте в картонных стаканчиках с ломкими крышечками, и пили, сидя в машине.
– Почему ты никогда не говорила, что у тебя нет мамы? В смысле, что твоя мать не живет с вами?
Лета покрутила вспененное молоко пластиковым шпателем, прилагавшимся в качестве ложки.
– А что я должна была сказать? Здравствуйте, меня зовут Лета, и у меня нет матери? С таким же успехом ты можешь спросить, почему я не рассказываю, что у меня нет китайской вазы или красной обезьяны. Если всю жизнь обходишься без них, то даже не догадываешься, что без этих вещей, оказывается, жить нельзя.
– Согласна, – кивнула Собака. – Наша личная жизнь вовсе не должна быть такой, какой нам её упорно с детства внушают окружающие. Просто я испугалась, что ты страдаешь, но скрываешь свои чувства, потому что не доверяешь мне?
Теплая карамельная змейка мягко раздвинула куртку.
– Ну что ты! – сказала Лета. – Ты единственный человек на всем свете, с кем я могу откровенно поговорить. У меня вообще никого кроме тебя нет.
Лета была в том непримиримом возрасте, когда никто – это мать, отец, братья и бабушки.
– А почему папа завел с тобой такой разговор? – вдруг с подступающей тревогой спросила Лета.
Собака пошевелила плечом, взяла Лету за липкие от холодного мёда пальцы и погладила коротко стриженые ногти.
– Девочка, ты – счастье, невозможное, как цветок папоротника. Знаешь, что папоротник не цветёт?
Лета хрупко кивнула.
– Твой папа просто чуть-чуть пофлиртовал. Он у тебя утончённо красив и изысканно обаятелен, честное слово. Я даже вначале, когда он шёл по коридору, подумала, что гей!
Лета криво улыбнулась шутке. Поскребла дно стаканчика пластиковой лопаткой и отвернулась к боковому стеклу в узорах из подмоченной сахарной пудры.
– Эта девочка сделана из сгущенного молока, до того она сладкая, – произнесла Собака.
– Стихи? – соскребая ногтем снежную цедру, предположила Лета.
– Да.
– Твои?
– Нет. Одной замечательной поэтессы, в интернете много её стихов, почитай.
– Понятно. – Лета приложила палец к подмёрзшему стеклу. – Почитаю.
Значит, вот так папа очаровывает женщин – своей глубокой незаживающей раной, нанесённой предательством змеи. Давит на жалость – одинок, живу с дочерью. Заманивает – холост, свободная касса! Подаёт надежду – одна женщина оказалась исчадием, но он, папа, верит, что ещё встретит другую, верную, преданную. Как он называет её? Бывшая? Тварь? Как бабушка, когда полагает, что Лета не слышит – мерзавка, блудница, распутница? Или скороговоркой, без первой буквы, словно и трех звуков для нее много – та? Что ж, она, Лета, наконец-то окончательно узнала – папа торговал их секретом, выкладывал на всеобщее ознакомление страницы её тайного дневника и то, что предназначалось для личного пользования в их маленькой семье.
– И что тебе папочка говорил? – стараясь придать голосу невинность, спросила Лета, но засмеялась, боясь, что Собака успеет дать честный ответ. – Что его сердце свободно?
Собака поглядела на ямку, бьющуюся в слабой охране пустой тонкой цепочки и осторожно, словно робким поцелуем, прикрыла шею Леты воротом куртки.
– Нет, его сердце занято, – догадалась Собака и удачно подыскала надёжные слова. – В его сердце только ты. Но даже если бы он солгал, что одинок… – По дрогнувшим губам Леты Собака поняла, что на верном пути. – Я никогда не стала бы с ним встречаться, тем более, тайком от тебя, разрушать вашу семью, связь отца и дочери, и нашу с тобой дружбу.
Лета благодарно взглянула на Собаку.
– Я не против ваших отношений. Наоборот, была бы счастлива, если бы вы с папой полюбили друг друга, но ведь для папы женщины – это только… Как бы поприличнее выразиться?
– Секс? – с бодрым смешком закончила Собака.