Спасибо. Пожалуйста. Спасибо. Пожалуйста. И до свидания. А как же фильм? Завтра. Или в субботу. Или нет. В субботу – нет. В субботу – последний звонок. Потом. Когда-нибудь. Вернее никогда. Надеюсь. Все.
* * *
Улица. Уже темнеет. Парочки. Притворяются, что влюбленные. Хуй. Меня не наебешь. Я все про вас знаю. Теперь я все про вас знаю. Какой-то пацан – настоящий урод. А баба с ним – ничего. Здравствуйте, ребята. Сигареткой не угостите? А спички? Да, можно зажигалку. Еще лучше. Классно. Спасибо. А вы девушка, как насчет отсосать у меня? Прямо сейчас. Вон в том подъезде. Нет, не показалось. Все правильно. Так как? Ладно, шучу. Спасибо за зажигалку. Пока. Приятных поллюций.
Мужик. Одинокий. Такой же, как я. Привет, мужик. Ты куда? Так, гуляю. Молодец. Отлично. Пошли выпьем водки. Пошли. За твои деньги. Пошли. А баб? Пошли. Все путем. А отсосут? Пошли. Говорю, пошли – значит, пошли. У меня в субботу последний звонок. Знаю. К субботе вернешься. Все будет хоккей.
#
Перед экзаменами
Я решил, что обязательно ее выебу. Нападу неожиданно сзади, повалю на траву и выебу, и никто нас не увидит: здесь всегда пусто. Рядом только железная дорога, тропинка от остановки автобуса, по которой в это время дня почти никто не ходит, потом – лесополоса, а еще дальше – нефтебаза.
Скоро у меня экзамены за восьмой класс. Два дня назад занятия закончились – на несколько дней раньше, чем всегда, чтобы мы могли начинать готовиться к экзаменам. После последнего урока я пошел в киоск "Союзпечать" и купил первую в жизни пачку сигарет – "Столичные" за сорок копеек. Раньше у меня никогда не было своих сигарет, я курил, только если кто-нибудь угощал. Тетка в киоске посмотрела на меня, но ничего не сказала, взяла копейки и дала пачку. Потом я купил в гастрономе спички, сел на скамейку во дворе 171-го дома – в котором книжный магазин – и закурил. Эта пачка "Столичных" у меня и сейчас с собой, но в ней осталось только три сигареты.
Каждый день утром я беру на балконе велосипед, спускаю его с третьего этажа на плече, сажусь, проезжаю несколько улиц – и город кончается. Начинаются поля, железная дорога, лесополоса и тропинки, по которым я часами гоняю – просто от нечего делать. Иногда останавливаюсь, достаю сигареты, бросаю велосипед в траву, сажусь и курю.
Вчера она шла по тропинке впереди меня в сторону "Абиссинии" – это несколько деревенских домиков, которые торчат непонятно зачем между окраиной города и ближайшей деревней Закуровка, до которой километра два. Транспорта туда никакого нет, и туда ходят пешком от остановки автобуса.
Я сказал ей: "Девушка, у вас закурить не найдется?" просто, чтобы что-то сказать. Чтобы познакомиться. Мне было плевать, что она на год или на два старше, а на мне – грязноватая голубая майка, кеды и "спортивные" шерстяных штаны – немного выцветшие, с вытянутыми коленями, а под ними выделяются длинные "семейные" трусы.
– Нет, я не курю.
– Плохо, что ты не куришь.
– А мы что, разве уже на "ты"?
– Ну, да, наверное.
– Так вот, мальчик, что я тебе скажу: садился бы ты лучше на свой велик и валил отсюда, а то меня встречает мой парень, и он с тобой разберется.
– Никакой парень тебя не встречает.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда.
– Ну, вот, уже грубим.
– Никто тебе не грубит.
– А как это тогда называется?
– Никак не называется.
– Ну, ладно, мальчик, лучше тебе действительно уехать.
И я уехал.
Но сегодня, когда она снова будет здесь проходить, я покажу ей и "мальчика" и "парня" и все остальное. Я спрятался и жду ее под мостом: там в железнодорожной насыпи дырка, и тропинка на "Абиссинию" проходит прямо под рельсами. Наброшусь неожиданно, чтобы она не успела ничего понять, сразу выволоку из-под моста – не на камнях же ее ебать, повалю на насыпь – там трава, задеру платье, сорву трусы – и она будет знать, как надо мной смеяться, поймет, что я тоже кое-что умею.
Год назад мы катались на велосипедах вдвоем с Быком, только не за городом, а возле улицы Строителей, где много одноэтажных деревянных домов и спуск к реке. Там живут одноклассницы, Зеленова и Бойко, и мы их там встретили однажды, и Бык приебывался к Зеленовой, и она обозвала его "жирюга" и побежала, а он догнал ее и поймал и стукнул несколько раз кулаком – несильно, но так, чтобы поставить на плече синяк "на память". А Бойко на меня не обзывалась и вообще ничего не говорила, только улыбалась, как будто у меня рожа смешная или сопля из носа торчит. И я ей говорю:
– Чего смеешься?
– Ничего, так просто.
А один раз мы с Быком поехали вниз, к Вонючке – так называют речку, потому что в нее сливают всякую гадость с химзавода – и там к нам подошла какая-то тетка и сказала:
– Мальчики, подвезите до реки.
Села ко мне на багажник, и я ее повез, а Бык ехал рядом и ухмылялся. Она тяжелая была, толстожопая – я ее еле довез. Спрыгнула с багажника – "Спасибо". И все. А Бык говорит:
– Это же Нинка, блядина. Ты что, ее не знаешь? Надо было сказать: довезти-то довезу, только плати, давай натурой.
– А сам почему не сказал?
– Ладно, шучу. Ее там, наверное, ебарь ждет в кустах.
А в конце лета, – меня тогда в городе не было, мы с родителями ездили отдыхать на Азовское море, – Бык на велосипеде попал под машину, и ему сломало позвоночник или что-то там еще – не знаю точно. Но он теперь не может ходить, только лежит на кровати. Учителя ходят к нему домой, и я тоже иногда прихожу. Он учится играть на гитаре и поет мне всякие блатные песни. Некоторые мне нравятся, а некоторые нет. Бык говорит, что ему сделают в Москве операцию, и он снова сможет ходить и даже ездить на велике.
Я выглядываю из-за насыпи, жду, когда она появится, но ее все нет. Вдалеке по полю бежит дурной мужик в черном спортивном костюме и кедах. Я его знаю, он живет в нашем районе. Он шизофреник и получает пенсию, и у него "белый билет": он может кого-нибудь убить, и ему ничего не будет. Он может и меня сейчас убить, но я не дамся: врежу ему по яйцам, сяду на велосипед и уеду – хуй он меня догонит, хоть и бегает каждый день.
У меня потеют ладони и в животе что-то дергается, и хочется срать. Я волнуюсь, как пацан, который пришел на стрелку и не знает, придет она или нет. У меня ни разу не было нормальной стрелки, то есть вообще не было никакой. Некоторые пацаны в классе уже давно ходят на стрелки и все такое, например Ющенко. Он даже в классе времени не теряет. Его посадили с Хмельницкой, на последнюю парту, и когда не посмотришь, он все щипает ее под партой, а она не пищит, а только улыбается, типа ей нравится.
А прошлым летом мы с Быком часто ездили туда, где Зеленова с Бойко живут, и однажды опять их встретили, и Бык сказал им – пошли на Вонючку загорать, типа, мы вас подвезем – на багажнике или на раме, как хотите. И они переглядывались и шептались и сказали потом: "Нет, неохота". Бойко была в светлом платье, таком облегающем, и была видна ее грудь – настоящая, круглая, как у взрослой бабы. А у Зеленовой еще почти ничего не было, но Бык все равно за ней бегал почему-то.
Блядь, ее все нет. Где она может быть? Сегодня был дождь, и сейчас как бы не очень жарко. Я в одной майке, и уже начинаю мерзнуть. Может, она вообще сегодня не пойдет здесь? Или уже прошла? И почему я вообще решил, что она каждый день в это время здесь ходит?
Я сажусь на велосипед и еду к лесополосе. Под колесами хрустят улитки – они после дождя зачем-то выползли на дорогу. Обычно на краю лесополосы, на траве, сидят мужики с нефтебазы и бухают после работы, но сегодня их нет, наверное, из-за дождя.
Я слезаю с велосипеда, бросаю его на мокрую траву и отхожу на несколько шагов от тропинки. Ссу, потом начинаю дрочить. С веток дерева мне на шею и голову падают капли воды. Я кончаю и малофья брызгает на черную мокрую кору дерева и повисает на ней, как сопля. Я иду обратно к велосипеду, достаю из "кобуры" сигареты и спички, закуриваю. В пачке остается две сигареты.
#
Крым
В плацкартном вагоне воняет потом, мазутом и жареной курицей. За окнами мелькает зелень вперемежку со ржавчиной и бетоном. Напротив меня сидит Николай – стриженный налысо, загорелый, в черных солнцезащитных очках, расстегнутой выцветшей сорочке и облезлых джинсах, обрезанных чуть ниже колена. Через проход, на боковой полке, спит Инга – его подруга, с которой он едет в Крым. И я тоже еду в Крым. Под столом – три бутылки из-под шампанского, которые мы только что выпили.
– Нет, Крым – это вещь. Я там бываю с восемьдесят пятого года. Каждый год. Весь его объездил. Вдоль и поперек. Сейчас вот этой покажу, – он кивает на спящую Ингу. Во сне у нее недовольное лицо. – Представляешь? Восемнадцать лет человеку, а море ни разу не видела.
– Я тоже не видел.
– Ты что, серьезно? Ну, тогда на ближайшей станции идем за водкой. За это надо выпить.
* * *
Солнце только что зашло. Толпы плохо одетого некрасивого народа топчутся на пляже. Некоторые сидят на песке, подстелив одеяла. Пузатые, бесформенные мужики. Их еще более пузатые жены с варикозными венами и завивками по моде начала восьмидесятых. Чумазые возбужденные дети носятся вокруг, бросая друг в друга камни и горсти песка. У некоторых на плечах и спинах жуткие ярко-розовые ожоги.
Море непонятного цвета. У берега плавает пена, зеленые водоросли, "бычки", пластиковые бутылки и обертки от конфет. Лезть в воду противно, но я заставляю себя: все-таки, в первый раз на море. Вода холодная. Проплываю метров двадцать и поворачиваю назад.
* * *
Бар. Пью уже четвертую водку с соком. Делать больше нечего – нормальных девушек в поле зрения нет, кроме двух очень нетрезвых, которые пришли со здоровыми коротко стрижеными парнями. Сейчас они вчетвером танцуют, толкая друг друга, на узком пятаке между стойкой и столиками.
Напротив меня за столиком мужик лет сорока, с усами и лысиной, прикрытой зачесанными наверх волосами с висков. Загорелый, с облупившейся кожей на носу. Пьет коньяк.
– Вот ты мне скажи, для чего люди ездят в Крым? – спрашивает он у меня. – Что они здесь забыли? Что здесь такого хорошего?
– Ну, не только же в Крым ездят. У кого деньги есть, те в какую-нибудь Испанию или Италию. Или хотя бы в Турцию.
– Нет, ты ничего не понял. Насрать мне на твою Турцию. Ты мне только скажи – почему Крым?
Я не отвечаю.
– Сидели бы дома, а на хера сюда ехать? Чтоб жопу погреть?
– Я тебе отвечу, – говорит какой-то мужик за соседним столиком. – Принципиальной разницы нет, куда ехать. Крым или не Крым. Главное, чтобы баб побольше. И водки.
Я допиваю и выхожу. На улице темно, и на непривычно низком и черном небе тускло светят звезды. Слышна музыка: наверное, дискотека. Я иду на звук.
Дискотека почти на самом берегу. Это – навес, огороженный по бокам сеткой. Звук говенный – как в каком-нибудь колхозном клубе. Пахнет дешевым парфюмом и потом. Захожу в пристроенный сбоку бар. Покупаю водку с соком. Бар почти пустой.
– А где народ? – спрашиваю бармена.
– Танцует. Блядь, покупают дешевое самодельное вино литрами, напиваются – и сюда. Никто ни хера здесь не пьет.
– А-а-а.
Допиваю свой коктейль и покупаю еще один. Выпиваю и иду танцевать. Пристраиваюсь в какой-то круг. Напротив танцует какая-то симпатичная девчонка. Беру ее за руки. Не вырывается. Танцуем посреди круга. Песня кончается, и пока диджей возится со своей аппаратурой, спрашиваю:
– Выпить чего-нибудь хочешь?
– Конечно.
Идем с ней в бар.
– Что ты будешь?
– Мартини.
Покупаю ей сто граммов мартини – он здесь дорогущий, как будто это не сраный бар у вонючего моря, а шикарный кабак. Себе – коньяк. Выпиваем.
– Как тебя зовут?
– Марина.
Идем танцевать дальше. Мне уже хорошо. Даже, наверное, слишком хорошо.
– Давай еще выпьем.
– Давай. И уйдем отсюда.
– Хорошо.
В баре покупаю бутылку вина и два пластиковых стакана.
– Может, пойти к морю?
Она морщится:
– Что мы будем, как бичи?
– Ну, ладно. Давай здесь.
Садимся. Пьем вино. В баре уже не так пусто. Народ бухает за столиками и у стойки. Мне жутко хочется ссать.
– Сейчас приду.
Она кивает. Подхожу к бармену:
– Слушай, где здесь туалет?
– Направо, налево и направо.
Продираюсь через танцующую толпу. В углах некоторые целуются. Ступаю в чью-то блевотину. Туалета не видно. Наверное, не туда свернул. Оказываюсь у выхода. Отхожу от дискотеки на двадцать метров, поворачиваюсь к забору и долго ссу, кайфуя от облегчения.
Назад на дискотеку не пускают. Высоченный охранник с тупым рылом смотрит на меня сверху вниз.
– Пиздуй отсюда лучше. Не видел я тебя. А будешь выебываться, только самому хуже будет: мы пьяных на дискотеку не пускаем.
– Меня там девушка ждет.
– Какая тебе уже сегодня девушка? Лучше вали по-хорошему.
Иду в свою каморку спать. Черт с ним, с вином и черт с ней, с бабой. Завтра еще кого-нибудь найду.
* * *
Просыпаюсь к обеду и выхожу пляж. Бодуна почти нет. Захожу в море – холодно. Ложусь на песок, подстелив рваное нечистое махровое полотенце хозяйки. Засыпаю. Просыпаюсь оттого, что спина горит. Народ разбредается с пляжа, оставляя после себя пустые бутылки, огрызки яблок, персиковые косточки и "бычки". Наверное, скоро вечер. Натягиваю майку и шорты и возвращаюсь в свою каморку.
Спина горит. Нет настроения никуда идти. Но и сидеть просто так в каморке два на три метра, как в тюремной камере – крыша поедет. Иду на базар, покупаю трехлитровую банку самодельного вина. Выпиваю половину и вырубаюсь.
Просыпаюсь ночью. Спина жжет, как хуй знает что. Вливаю в себя оставшееся вино, заедаю огрызком черного хлеба – остался с поезда. Спать не хочу. Одеваюсь и пру на пляж.
На берегу почти пусто: только несколько парочек разлеглись на подстеленных одеялах, тесно прижавшись друг к другу, и какой-то мужик в белой рубашке и белых штанах топчется возле скамейки. Наверное, какой-нибудь маньяк или извращенец. Ладно, насрать. До следующей скамейки идти лень, и я сажусь. Он смотрит на меня.
– Кальвадоса хотите?
– Чего?
– Кальвадоса. Это такая яблочная самогонка.
– Можно.
– Я сейчас принесу.
– Я денег с собой не взял.
– Не волнуйтесь. Я вас угощу. Составите мне компанию.
Пока его нет, рассматриваю парочки. Одни просто болтают друг с другом, другие пьют вино, третьи целуются. А я – один, как идиот. Со сгоревшей спиной, с изжогой от говняного самодельного вина. Жду какого-то урода, чтобы пить с ним кальвадос.
Мужик возвращается с бутылкой из-под водки, заткнутой бумажной пробкой, и двумя пластмассовыми стаканами. Разливает. Я проглатываю пойло, почти не чувствуя вкуса.
– Ну, как?
– Нормально.
Он наливает еще. Выпиваем. Мимо проходит одна из парочек – совсем еще молодой пацан, прыщавый и с дурацкими усиками, и красивая блондинка в купальнике, с распущенными волосами. Мне хочется насовать ему по морде и забрать блондинку. Мужик смотрит на них, но ничего не говорит. Сидим еще некоторое время.
– Спасибо, что составили мне компанию. Всего хорошего.
Сует мне руку, я жму ее, и он уходит. Что ему было надо, интересно?
* * *
В каморке ложусь спать, не раздеваясь. Сплю весь день, встаю, иду на базар, покупаю хлеб, помидоры и вино. Жру и снова вырубаюсь. Когда встаю, спина уже не горит, хотя все еще красная. Одеваюсь и иду в бар.
За угловым столиком в одиночестве сидит какая-то подружка. Покупаю водку с соком и подсаживаюсь к ней.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Можно присесть рядом с вами?
– Так вы уже сидите.
Улыбаюсь.
– Вам купить чего-нибудь выпить?
Она делает "правильное" стеснительное лицо.
– Не надо.
– Я вижу, что вы воспитанная девушка, а воспитанная девушка должна отказаться, когда ей что-то предлагает незнакомый мужчина...
Улыбается.
– ...только не в Крыму, в двух шагах у моря, да еще и таким великолепным вечером.
Мне самому противно слушать, какую херню я горожу. А ей, похоже, нет. Она заказывает вино. Я покупаю еще одну водку с соком. Потом повторяем и идем на дискотеку. Там танцуем, встроившись в какой-то круг, который рассыпается во время медленных танцев, и тогда мы танцуем вдвоем, прижимаясь друг к другу и наталкиваясь на другие пары. В двенадцать дискотека кончается.
– Пошли к морю, – говорю я. – Спать еще вроде как рано.
– Пошли. Только мне сначала надо переодеться. Похолодало.
С моря и вправду дует ветер. Мы идем к ее дому.
– Я сейчас, – говорит она, поднимается на крыльцо и закрывает за собой дверь, щелкнув замком. Я жду, разглядывая проходящих мимо кокетливых понтовых подружек и криво улыбающихся сексуально озабоченных пацанов. Проходят и парочки, обнявшись и поглаживая друг друга по жопам. Те, кому есть, где трахаться, спешат домой. У остальных вариантов немного, разве что пляж.
Проходит уже много времени, а ее все нет. Подхожу к двери и тихонько стучу – ни хера. Дергаю за дверь, потом стучу громче – по-прежнему глухо, как в танке. Вспоминаю, что не спросил, как ее зовут. Нет, спросил, и она сказала, но я сразу забыл. А, может, не говорила. Не помню. Зря, конечно, она так. Ну, ладно. Хуй с ней. Иду в бар, выпиваю еще водки с соком и иду в каморку спать.
Просыпаюсь часов в двенадцать дня, жру остатки хлеба и помидоров и снова ложусь.
* * *
Снова бар, снова какая-то подружка за одним столиком со мной. Нет, такого кидалова со мной больше не будет. Хватит. Ее зовут Инна. Приехала с сестрой. Младшей. Пьем в баре, потом танцуем на дискотеке. Потом снова пьем в баре. А потом сидим на пляже с трехлитровой банкой вина, по очереди отпиваем из нее, а между глотками целуемся.
– Тебе здесь нравится? – спрашивает она.
– Не знаю. Нравится, наверное. Нормально. А, в общем, какая разница?
– Никакой.
– А тебе нравится?
– Никакой.
– Что никакой?
– Он никакой.
– Кто?
– Пацан.
И она показывает пальцем на какого-то пацана. Он стоит на коленях и тошнит, потом подходит к торчащему из земли кранику с водой, откручивает его, пьет, отворачивается и снова тошнит.
Холодает. Надо вставать и идти куда-нибудь, но встать с первой попытки не получается: мы слишком напились. Кое-как доползаем до дома, где она снимает комнату: это ближе, чем идти ко мне. Я включаю свет, ее сестра просыпается и злобно смотрит на нас.
– Инка, ты заколебала. Зачем свет включать?
– Заткнись, а то укушу тебя, – говорю я, и она замолкает.