Я не мог успокоить этот плач, никак не мог, как бы этого ни хотел, ибо я думал о тысячах приземистых и темных жилищ по всему нашему маленькому миру, в которых наши люди жались, подобно животным, мечтая о солнечных деньках и теплых ветрах - мечтая о Роанде и своем обновлении.
Джохор не отодвинулся, не пожалел ни меня, ни себя. Он продолжал сидеть, совсем близко, не пряча своего лица от моего взгляда.
Когда же я наконец успокоился, он сказал:
- И Канопус все-таки держит свое слово.
- Ты же сам признал - когда может.
- Если не можем так, то делаем по-другому.
Я очень хорошо понимал, что последствия этого слишком сложны для меня, чтобы разобраться в них сразу. В словах Джохора звучали те нотки, что обычно звучат, когда вам в первый раз преподносятся истины, с которыми вам придется свыкнуться, - хотите вы этого или нет! О да, я слушал о каких-то предлагаемых мне новых возможностях развития. К которым мне придется устремиться… Дорасти до них… В которые мне придется поверить.
Но горестное возмущение все еще бурлило во мне и не отпускало меня, и я сказал канопианцу:
- На другой стороне нашей планеты, в Манделе, в большом городе, где мы могли бы оказаться, если бы прорыли отсюда туннель через центр шара, идет гражданская война. Люди убивают друг друга. По всему городу лежат целые горы мертвецов, потому что их невозможно похоронить в промерзшей земле, и мы не можем сжечь их, потому что нет топлива. Живые - если их можно назвать живыми - занимаются тем, что должны делать, окруженные грудами мертвецов. И это люди, у которых до недавнего времени не было даже слова для обозначения убийства. Или войны.
Канопианец вздохнул - он мучился. Но он не отвернул лица.
- Как ты собираешься сказать им это, Джохор?
Он ничего не ответил.
- Ты собираешься сказать им - ты, от имени Канопуса?.. Нет, это не ваш метод. Ты немного пробудешь с нами, и вскоре мы, Представители, поймем, что каждый уже знает об этом, но мы не будем знать, как это произошло.
И теперь уже я молчал долгое время, ибо мой разум, казалось, хотел чему-то открыться - я ощущал воздействие некоей истины, пробивавшейся из его глубин.
- Джохор, что я должен понять?
- Ты когда-нибудь задумывался, что означает быть Представителем?
- Ты воображаешь, что я не проводил ночей без сна, обдумывая это, размышляя над этим?! Конечно же, задумывался. Всю свою жизнь! Поступаю ли я так, как должен поступать, чтобы добиться лучшего, принимаю ли я достойные и правильные решения, работаю ли верно и справедливо с другими Представителями, выражаю ли я их, как они…
И снова мой разум замер, соскользнув туда, где меня ожидала истина.
- …как они выражают меня? - закончил я наконец.
- Как ты стал Представителем? Когда это произошло? Можешь вспомнить?
- Как это ни смешно, но совсем недавно я задавал себе этот же вопрос. Сказать точно, когда это произошло, не очень-то просто. Полагаю, можно сказать, что это случилось, когда некоторые из нас, молодых, были назначены на работы на новом участке стены. Нам надо было рыть фундамент. Нас было около двадцати. Ну я и стал представителем от нашей группы.
- Да, но как именно?
- Это-то и сложно сказать. На мой взгляд, это была, наверное, цепь случайностей. Представителем мог стать любой из них, и в разное время все они и были таковыми.
- Любой из них мог представлять остальных?
- Да, я так думаю.
- И в то время ты был Массоном?
- Нет, еще нет - Массон нас обучал. Тогда Массонов было очень много, потому что надо было строить стену. Мы, молодые, были учениками Массона. Клин и Марл тоже были там, но тогда они еще не стали Клином и Марлом. Мы пока еще носили семейные имена. Мы не вошли во взрослый мир, и нас не заставляли выбирать себе взрослые имена. В следующий раз я представлял других во время жатвы, но мы делали это по очереди, так же как и распределяли задания. Так это и продолжалось. Я выполнял самую разную работу, как и все остальные. И все из нас в разное время были Представителями.
- И все-таки некоторые из этих молодых выросли и стали Представителями, а другие нет?
- Да. Я думал об этом. Это странно, потому что, на мой взгляд, те, кто стали Представителями, не такие уж и особенные. А что до меня, то тогда я не видел себя в будущем Представителем. Думаю, по-настоящему я стал Представителем, когда мое имя стало Доэг. Канопус взял Клина, Марла и меня на Планету Десять. Формально нас не обучали, но водили повсюду, чтобы показать, как живет их народ и насколько там все по-другому. Роандийцев обучали жители Планеты Десять, как ты говоришь - до того, как там все нарушилось. Но когда мы были на Планете Десять, мы не знали, что между нами и тем народом была какая-то особая связь или могла бы быть. Конечно, мы видели, что они развиты гораздо больше, нежели мы. А когда мы втроем вернулись с Планеты Десять, мы все были Доэгом, потому что потом путешествовали по всей нашей планете и рассказывали, что видели. И все восхищались - ведь прежде людей не возили с нашей планеты в другие места. Я все думаю, почему вы выбрали нас, Джохор? Я помню, что удивлялся еще тогда! Мы ведь ничем не отличались от остальных. Быть может, мы трое выполняли больше разнообразных работ, нежели остальные, но не настолько уж и больше. Нет, когда мы обсуждали это - конечно же, мы не могли не обсуждать этого между собой, - мы решили, что нас выбрали из-за нашей заурядности. И мы придерживались этой мысли, когда вернулись назад и на девять дней стали настоящей сенсацией со своими поразительными историями… Тогда я в первый раз и обратил внимание, что всегда, когда кто-то рассказывает о чем-то сделанном, увиденном или пережитом, это становится историей, сказкой… Во всяком случае, люди слушали наши рассказы как какую-то сказку или легенду. Надо лишь начать: "Нас привезли в тот или иной город, было такое-то время суток, и нас встречали те-то и те-то", и сразу же в этом появляется нечто чудесное, и все хотят знать, что произойдет дальше! И это верно, даже если рассказываешь о чем-то совершенно обычном - что уж говорить о новой планете! С тех пор я оставался Доэгом почти все время, а вот Клин и Марл - нет. Хотя, когда возникала необходимость, я был Клином, Марлом, Педугом и Массоном. Но, полагаю, моя сущность - Доэг.
- А когда ты был одним из пяти Представляющих Представителей?
- Ах, это была благоприятная возможность, случай - людей выбирают почти наугад.
- Любой из Представителей может представлять остальных?
- Да! И ты знаешь это! Ты знаешь все, что я тебе рассказываю - да, я понимаю, что должен сам рассказать, что знаю, - но мы сидим здесь, разговариваем, ты и я, мы вдвоем, и ты подгоняешь, вынуждаешь меня говорить то, что я считаю важным…
- Надеюсь, ты не предполагаешь, что я не воспринимаю тебя серьезно, когда ты задаешь вопросы? Я должен игнорировать их, потому что ты уже знаешь ответы? Представитель Доэг, кого ты представляешь? И кто ты такой?
При этих словах Джохор наклонился вперед, глядя мне прямо в глаза, но то, что затем вскипело во мне, положило конец возможности, что избавила бы меня от столь многих вопросов и боли. Однако мы не можем ускорить определенные процессы внутри себя: они сами должны проложить себе путь, и довольно часто это происходит без нашей активной и сознательной помощи.
Я думал о наших несчастных людях; меня охватила боль за их судьбу - бессмысленная боль, бессмысленная…
Джохор сказал сухо:
- Это богатая и щедрая вселенная.
- Ты имеешь в виду, она в состоянии позволить себе смерть нескольких миллионов людей?
- Смерть - это что-то новое для тебя? Ты что, только сейчас начал размышлять о смерти - что она означает?
- Уж не говоришь ли ты, что смерть стариков, уже проживших свою жизнь, познавших ее, не отличается от той, которой мы сейчас вынуждены противостоять?
- А разве дети, молодежь, даже младенцы никогда не умирали у вас? Вам приходилось мириться только со смертью старых?
- Не можешь же ты сказать, что не имеет значения, что население целой планеты должно умереть - весь вид?
- Я не утверждал, что это не имеет значения. Как и того, что мы, Канопус, не испытываем боли за происходящее. Как и того, Доэг, что мы ничего не делали, чтобы предотвратить это. Как и того, что мы…
Однако я в негодовании оборвал его:
- Вы не можете увезти с нашей планеты миллионы ее обреченных жителей? У вас нет где-нибудь лишней планетки, которую вы могли бы передать нам для использования, развития, возделывания? Вы считаете нас бесполезными?
- Это действительно вопросы, Доэг? Что ж, я так к ним и отнесусь - но спроси себя: разве Канопус, по твоему опыту, занимается краснобайством? Нет, мы не можем увезти с Планеты Восемь все население. У нас и вправду нет средств…
Но снова негодование так захлестнуло меня, что я не мог позволить Джохору продолжать и воскликнул:
- У вас нет средств! Или ты говоришь, что вы увезете некоторых из нас, предоставив оставшихся своей судьбе? Если ты именно это имеешь в виду, тогда я, например, откажусь! Я не собираюсь спасаться за счет других! И я знаю, что каждый из Представителей скажет то же самое! Мы провели свою жизнь, работая на наших людей, выражая наших людей, являясь нашими людьми, не для того, чтобы оставить их в самом конце… - Здесь мой разум затмился, и надолго. Я знал, что прошло много времени, прежде чем я пришел в себя и обнаружил, что все еще сижу там, в холодном сарае, напротив терпеливо ожидающего Джохора.
Его глаза напряженно изучали мои глаза, мое лицо.
Из-за произошедшего внутри меня в течение этого долгого неясного промежутка я уже совершенно не был способен призывать его к ответу так же дико и яростно, как до этого. Однако через какое-то время я услышал себя, слабо произносящего:
- Странно, что ты тогда сказал, что у Канопуса нет средств для чего бы то ни было… Мы всегда считали вас всемогущими, способными делать все, что только пожелаете. Мы и представить себе не могли, что вы ограничены. Чем ограничены, Джохор? - и сам же ответил: - Вы сами - создания, и создания чего-то, какого-то Высшего Существа, с которым вы находитесь в тех же отношениях, что и мы с вами? Да, должно быть, так. Но я никогда не думал так прежде… И вы не можете перейти свои границы, как мы не можем свои…
И тут в душе моей снова вспыхнул гнев:
- Но на Канопус не обрушилась внезапная космическая катастрофа! Вскармливает ли ваша звезда более одного иждивенца? Ваша планета не оказалась внезапно, буквально на следующий день, погубленной и проклятой неким перемещением звезд, таких далеких, что вы, быть может, даже и не подозревали об их существовании - даже не назвали их?
Он ответил мягко, даже шутливо:
- Нет, пока еще нет. Но ты знаешь, что это могло произойти и с нами, как это случилось с вами.
- И с Роандой.
- И с Роандой. - И тут, при упоминании этого названия, канопианец вдруг испустил вздох такой глубокий и такой мучительный, что я не мог не вскричать:
- Ах, Джохор, хотел бы я знать, оплакиваешь ли ты, испытываешь ли ты муки за нас, Планету Восемь, так же, как ты переживаешь - насколько я вижу - за Роанду! Ты ведь о ней так тревожишься? Она намного прекраснее, чем наша - чем была наша планета? Разговаривая с другими, может, со своей ровней, на Канопусе, вздыхаешь ли так же, как вздохнул при слове "Роанда", когда кто-нибудь произносит "Планета Восемь"?
Он ответил:
- Да, в данный момент я угнетен судьбой Роанды. Я только что оттуда. Тяжело видеть, как нечто процветающее, здоровое и многообещающее, каковой была Роанда, утрачивает свою движущую силу, свое направление.
- Тяжелее, чем видеть, как с нами происходит то же самое?
- Ты забываешь, что будущее твоей планеты должно было быть связано с Роандой! Мы послали на Роанду особенно искусных и замечательных колонистов, с Планеты Десять, синтезироваться с видом, который мы доводили до определенного уровня, чтобы вы, жители этой планеты, могли синтезироваться с ними и стать чем-то совершенно выдающимся - мы на это надеялись…
- Вы планировали перевезти наше население на Роанду. У вас есть средства и цели для этого - но нас сейчас не спасти.
- Некуда вас перевозить. Наша экономика очень точно отлажена. Наша империя не беспорядочна, не зиждется на решениях своекорыстных правителей или на стихийном развитии нашей технологии. Нет, мы уже очень давно переросли это варварство. Наш рост, наше существование, то, что мы есть, - это единица, единство, целое, в том смысле, что, насколько нам известно, не существует более нигде в нашей галактике.
- Так мы - жертвы вашего совершенства!
- Мы никогда не использовали слово "совершенство" по отношению к себе - даже в мыслях… Это слово относится лишь к чему-то несравненно более высшему.
- Но все же мы жертвы.
Я произнес это отрывисто, холодно, тоном, не допускающим дальнейшего обсуждения. Я чувствовал, что уже не смогу продолжать диалог. Я устал, устал так, как уже стало слишком привычным, - когда движения, каждое слово, даже мысль, приходящая в голову, становились слишком тяжелы и трудны. Мне необходимо было поспать.
- Если тебе надо уединиться, можешь воспользоваться моей ледяной пещерой, - произнес я. - А я должен поспать… Должен… Должен…
Погружаясь в свои ворсистые меха, я протянул Джохору комок сушеного мяса и увидел, что он отломил кусочек и попробовал его, без всякого удовольствия, но с явным интересом: Канопус интересовался всем происходящим, должен был интересоваться по своей природе - даже если это была смерть планеты…
Я проснулся с осознанием бодрствования: "Вот он я, в этом давящем тепле шкур и мехов". Я понимал, что хотя в более счастливые дни я просыпался, ощущая: "Это мое состояние, а то был сон, теперь я займусь тем или иным делом", в тех мыслях никогда не было такой остроты, такой настоятельности.
Естественность нашей прежней чувственной жизни не требовала от нас какого-либо самоосмысления. Теперь я тоже всплывал через пласты сна, и мое тело поддерживалось теплом, словно теплыми водами нашей прежней жизни, и разум тоже был спокоен и свободен, но все-таки я знал, что почти сразу же должны нахлынуть напряжение и боль нашей новой жизни. Я задумался, так ли пробуждаются на полузамерзших склонах наши огромные косматые животные, с расслабившимися мускулами под покровом меховых шкур. Чувствуют ли они, поднимая головы, открывая глаза и глядя на кружащиеся снежинки, что через миг на их громоздкие члены навалится напряжение, вынуждая их подниматься на ноги и заниматься добычей пропитания?.. Но пока они лежат там, они покоятся во сне, навеянном приятными воспоминаниями… И вот они должны карабкаться вверх, скользя копытами по скалам и гальке, скрести зубами о поверхность мучительно холодных камней, обгладывая лишайник и разгребать чувствительными носами снег, чтобы добраться до почвы, до земляной пищи, что так плотно и неудобно ложится в желудки. И я был зверем, как они, под звериным покровом, думая о звериной пище, и столь сильно было мое отождествление с ними, что я почувствовал, как через клочья шерсти на моем плече проник холодный воздух, и едва не поверил, что это ветер. Я повернул голову и увидел, как бесшумно вошел Джохор, приоткрыв дверь лишь самую малость и тут же закрыв ее от холода.
Он сел на груду сухого вереска и посмотрел на меня. Я быстро закрыл глаза, ибо пока еще не мог вынести усилия заставить свой разум столкнуться с ним.
- Пурга, - сказал он, зная, что я проснулся. - На улице никого нет - я прошел через город от дома к дому, и повсюду люди лежат, как и ты, молча, завернувшись в шкуры.
Я взглянул на крышу над нами: пучки вереска, заложенные сверху дерном и землей. Вереск и каменные стены были покрыты инеем.
- И пока ты стоял на пороге, - отозвался я, - ты видел, как поднимались головы, одна за другой, как при виде тебя блестели глаза, а затем гасли, когда люди снова проваливались в сон.
- Да. Снова проваливались в сон.
- Снова во тьму, из которой мы все приходим.
- Снова - к свету, из которого мы все приходим.
- Мне не снился свет, Джохор! Я приходил в себя из…
- Откуда?
- Из чего-то приятного и чудесного - я знаю это. Чего-то, к чему я стремлюсь.
- Свет. Мир ослепляющего света, весь как искрящееся чудо - где сверкают цвета, по которым ты так тоскуешь, - откуда ты пришел.
- Это ты так считаешь, Джохор.
- И куда ты вернешься.
- Ах, но когда, когда, когда…
- Когда ты заслужишь, Доэг, - ответил он тихо, но достаточно твердо, чтобы заставить меня выскочить из шкур, выпрямиться и принять тяжесть своих членов, не желавших ощущать мой вес - вес жизни. Вес мысли…
Но я все-таки заставил себя сесть и посмотреть на него.
- А они, те несчастные люди, что жмутся друг к другу, мечтая о рае, что был им лживо обещан, - как они его заслужат? Как они наконец-то достигнут света - где бы он ни был, ведь ты не сказал мне этого, Джохор.
Он пристально посмотрел на меня и сказал:
- Представитель Доэг, когда ты лежишь и мечтаешь, воображаешь ли ты, что твои сны являются только твоими - воображаешь ли ты, что сны, порождаемые тобой, единственно твои? Считаешь ли ты, что когда ты приходишь в себя после мира снов, который, как ты полагаешь, с тобой никто не разделяет, - что твое осознание себя, это ощущение "Вот он я, вот Доэг" принадлежит лишь тебе, что больше никто не испытывает этого ощущения? Когда ты пробуждаешься с мыслью: "Это Доэг, это ощущение меня, Доэга", - сколько других в этот же самый момент просыпаются по всей планете, думая: "Это я, это ощущение меня"?
Мне было горько отдавать тот крохотный клочок, где я мог найти себе отдохновение, убежище - мысль "Это я, я, Доэг", - и я воспротивился. Я сказал:
- Не так давно я был проворным, стройным, смуглым и просыпался по утрам с мыслью: "Совсем скоро я выйду на солнце, и оно будет играть бликами на моей коричневой коже, и с ароматной мягкостью будет втекать в мои легкие и вытекать обратно воздух…" Вот это был я, тогда, вот это был Доэг. А теперь я толстый, грузный и сальный, с тускло-серой коричневатой кожей. Но я все еще Доэг - это ощущение сохранилось, - и вот теперь ты, Джохор, говоришь, что я и это должен выкинуть из головы. Очень хорошо, я не грациозное красивое животное, каким был, и я не этот неуклюжий ком. Но я все еще выныриваю из сна и ощущаю: "Вот он я". Я осознаю себя. "Тот, кто лежит здесь - это я, после стольких путешествий и приключений, случившихся во сне".
- В твоем совместном сне.
- В моем совместном бодрствовании - в таком случае, Джохор, за что же мне тогда держаться в нем - за пургу, которая сдувает все, все, все?..
- Помнишь ли ты, как мы, эмиссары Канопуса, пришли к вам всем и рассказали, что создало вас, создало ваш мир?
- Да, это было незадолго до того, как вы пришли и велели нам строить стену, которая защитит нас ото льда.
- Которая защищала и защищает вас ото льда.
- Которая уж лучше бы давно рухнула, положив конец этой долгой тоске и мучению.
- Нет.
- Потому что осталось что-то еще, что нужно сделать? Что? Ты проделал долгий путь от своего места в галактике досюда, ты отослал свой космолет, и ты сидишь здесь со мной, в этом сарае и…
- Ну же, Представитель!