"Птица! - ахнул он, поражаясь совпадению. - Не-ет, неспроста это все!.."
Зайцев повернулся и, уже не таясь больше, побежал в незнакомый двор. Прыгая через ограды и скамейки, он преодолел его в одну минуту, смертельно испугав добрую старушку, кормившую голубей. Выскочил на улицу и, радуясь везению, влетел в закрывающуюся дверь троллейбуса. Дверь, впрочем, успела схватить его за отставший локоть. Пришлось целую остановку ехать не шевелясь.
Остаток дня Зайцев провел без передышки. Ему все уже было ясно, хотя что именно было ясно - додумать и сказать точно он не мог. Тем не менее он продолжал внимательно фиксировать, сопоставлять и систематизировать факты. Фактов было предостаточно, но не хотелось упускать ни единой мелочи. И вот какая открывалась поразительная картина: мир всей своей громадой медленно, неуловимо для беспечного глаза сползал куда-то вбок, незаметно кренился, опасно потрескивал. А в центре этого мира, в самой густоте и сердцевине его, оказался именно он, Зайцев.
Зайцев несколько раз пробовал вмешаться, чтобы выправить положение. Он мысленно упирался изо всех сил, нахмуривал брови, краснел лицом, переставая даже дышать от страшного напряжения, но сил его было слишком недостаточно.
"Вот если бы тот старик помог! - думал он. - Да как к нему подступишься, как объяснишь…"
Старичок, сидевший на скамейке, и сам давно следил за подозрительным надувшимся типом, пододвинув поближе к себе тяжелую резную палку из бука. Зайцев все-таки, понимая, что выхода никакого нет, направился к нему и, вежливо приложив руку к сердцу, заговорил:
- Виноват… Но…
Старик злобно осклабился, показал ему палку и молча пошел прочь, то и дело оглядываясь.
- Эх старик, старик, - сокрушенно пробормотал вслед ему Зайцев. - И ты против меня… Ну и пропадай со всеми, старый хрыч.
"Нет, нет, - через минуту раскаивался он в грубых словах. - Нельзя так. Это я сам во всем виноват, мне и спасать…"
Между тем, несмотря на всевозможные ухищрения Зайцева, мир все более кособочился. Ветер стекал плавным потоком к востоку, солнце все стремительней съезжало куда-то вбок, удлинялись тени.
Дворами и закоулками Зайцев двигался в безопасное место - так во время кораблекрушения люди устремляются к тому борту, что высоко поднялся над водой.
К вечеру он наконец очутился напротив своего дома. Долго стоял в аптеке, прячась за фикусом, настороженно следя из окна за беспечными прохожими. Когда же, после некоторого удивленного перешептывания продавщиц, к нему направилась строгая дама в белом халате, он, стараясь выглядеть спокойным, выступил из-за своего фикуса и, независимо посвистывая, пошел к дверям.
Во дворе переругивались хмельные грузчики, споря о чем-то с заведующей. Зайцева не заметили и не тронули.
К его счастью, лифт стоял на первом этаже. Зайцев шмыгнул в него, грохнул железной дверью и, не целясь, ткнул пальцем в кнопку. Лифт, дико ухая, пополз наверх.
"И здесь перекос", - отметил Зайцев.
До позднего вечера протомился он на кухне, листая газету. Ел и все прислушивался к шумам на лестнице, вздрагивая всякий раз, когда лифт останавливался на его этаже и грохотали железные двери. Ожидание с каждым часом становилось все невыносимее…
В половине двенадцатого в прихожей резанул звонок.
Зайцев вскочил из-за стола, запахнул халат и побежал на цыпочках открывать, дожевывая на ходу холодную треску. Постоял в темной прихожей, дожевал, сглотнул и спросил сдавленным, злым голосом:
- Кто там?
- Это я, - проблеял какой-то мужик. - Отвори, хозяин, есть разговор.
- Кто это? - переспросил Зайцев, встревоженно потирая ледяные руки.
- Это я, хозяин. На минутку… Я и заходить-то не буду, отвори, и всего делов-то… Я один здесь.
- Да свои, Жора, свои, - сипло перебил другой, неприятно знакомый голос. - Он один здесь. Отомкни.
- Кто такой? - пугаясь, огрызнулся Зайцев и отступил от двери.
Он с детства боялся цыган.
Долго никто не отзывался.
- Я не Жора! - крикнул Зайцев, не выдержав тишины.
За дверью зашептались, уронили тяжелую железяку…
- Кто там? - закричал Зайцев.
- Не бойся, хозяин, я один тут, - стал домогаться голос с недоброй лаской. - А хто такой - мясо, значить, собираю… Сборщик… Ты открой дверку-то по-хорошему…
У Зайцева захолонуло сердце и ослабли ноги.
"Зачем я голос подавал, кретин, - ругал он себя, холодея. - Сколько раз зарекался…"
Тут он расслышал скрип и тихое потрескивание. Очевидно, кто-то сильно, но осторожно, чтоб не растревожить соседей, напирал на дверь снаружи. Зайцев кинулся к двери, прижался спиной. Отскочил…
"Тревогу бить, тревогу бить…" - мысленно причитал он, не зная, что предпринять.
Треск внезапно прекратился.
Зайцев замер с открытым ртом, прислушался.
Кто-то тихо возился в замке.
Зайцев зажал ладонью рот, пригнулся и на цыпочках побежал в ванную. Не зажигая света, нащупал под раковиной топорик, которым рубил накануне мерзлую треску из морозильника. Но рука его, сделавшись от испуга дряблой и бессильной, не держала оружия. Зайцев в отчаянии приткнулся к шкапчику и тихо заголосил…
Очнулся он от приглушенной возни. Судя по затекшим его членам, прошло довольно много времени. Двигали стол на кухне.
- И куда подевался, сволочь? - негромко допытывался напряженный тенорок.
- Найдем, зарежем! - отрывисто пообещал сиплый, знакомый.
- Пилой запилим! - злобно уточнил тот же тенорок.
- Где б ему быть? - соображал между тем сиплый. - В ванную, что ли, забрался? От них всегда не знаешь, чего ожидать, такой народишко с гнильцой…
Зашаркали близкие шаги. Чья-то отвратительная лапа нашарила в темноте лицо Зайцева.
Зайцев заверещал и, взбрыкивая, кинулся из ванной. Загремело, загрохотало что-то сзади, обрушиваясь. Зайцев, ударившись коленом о бетонный угол, вырвался наружу из оскверненной квартиры, благо дверь была нараспашку, и, ёкая селезенкой, поскакал по склизким ступенькам…
Вернулся он через полчаса в сопровождении наряда милиции. Дверь была заперта. Пока ее взламывали, Зайцев стоял на лестнице, хоронясь за выступом стены. Трое милиционеров осмотрели квартиру, нашли в ванной окровавленный топорик. Капитан, держа его двумя пальцами, вышел и вопросительно посмотрел на Зайцева.
- Мясо рубим, - сказал Зайцев хмуро.
- Пройдите на кухню, - велел капитан, толкая его в спину. - Ждите там.
Зайцев прошел, сел у плиты, горестно огляделся. На плите стояла пустая сковородка с застывшим жиром. "Кто-то из них съел всю мою треску, - подумал Зайцев с отвращением. - Позор".
И тут в кухню, растопырив руки, вошли три здоровенных санитара. Зайцев мгновенно догадался обо всем и кинулся к окну. Его повалили, связали полотенцем. Спеленатое тело отнесли в машину.
Всю дорогу Зайцев молчал и с презрительным видом глядел в потолок. Машину трясло. Санитары вели себя совершенно доброжелательно, ели на расстеленной газете хлеб и холодные котлеты.
Машина стала петлять, потом остановилась. Санитар открыл ключом дверь и приказал кратко:
- Слазь.
Зайцев спрыгнул на землю, едва не упав при этом, поскольку сильно мешали связанные руки. Огляделся. Асфальтовая узкая дорожка, огороженная высокими кустами, вела к оцинкованной, нехорошей на вид двери.
"Прозекторская?"
Над дверью горела голая лампочка.
Санитары, подхватив его под бока, повлекли по дорожке. Зайцев скакал, путаясь в своих пеленах. Тяжелая дверь бесшумно отворилась при их приближении, и сразу же за ней без всяких прихожих и переходов обнаружился тесный подозрительный кабинетик размером с табачный киоск.
"Эт-то мы уже видали!" - бодрясь, произнес про себя Зайцев, хотя, конечно, ничего подобного в жизни своей не видел.
- Вот, Яков Борисыч, пациент, - доложил один из санитаров сидящему в углу врачу. - Насилу довезли, все зубами скрипел. Не хотел, вишь, ехать-то…
- Разговаривать брезговал с нами, - пожаловался другой. - Молчит, хоть гром греми…
- Опасный, - уверенно прибавил третий.
- Любопытно! Очень любопытно! - обрадовался лупоглазый врач, вскочил и побежал к Зайцеву, сунулся пальцами в лицо…
- Коч! - крикнул Зайцев, отшатываясь.
Врач метнулся к столу, быстро что-то начертил на бумажке, топнул ногой и приказал:
- Увести в экспериментальную палату. Будем опыт делать!
Спеленатого Зайцева потащили по белому коридору, остановились у белой же двери, сверились со схемой.
- Здесь! - определил санитар. - Особо буйная палата.
С Зайцева сняли путы и втолкнули в палату.
При его появлении в помещении произошло оживление - с серой узкой коечки проворно спрыгнул какой-то развеселый толстячок в огромных, почти циркового размера, шлепанцах и подскочил к Зайцеву. Затем, страшно улыбаясь, он обтер руки об пижаму, указательными пальцами оттянул себе нижние веки, мизинцами широко распялил рот и высунул обезьяний язык. Зайцев поднял локоть, защищаясь.
- Что, не узнаешь, сволочь? - взвизгнул тенорком толстячок. - А ты обернись-ка…
Зайцев обернулся. За спиной у него стоял тот, худой, знакомый. В руках его, изуродованных грубой татуировкой, была ножовка.
- Виноват, - сказал Зайцев вежливым, слабым голосом. - Вероятно, тут недоразумение вышло… Я действительно спешил…
- А что виноват, так то всем ясно, - сипло подтвердил худой. - Вишь, харя-то какая румяная, точно у клопа запечного… Насосался кровушки народной. Теперь слушай приговор…
- Это похоже на сон. На дурной сон, - опускаясь на пол, проговорил Зайцев.
- Нет, это никакой тебе не сон, - покачивая головой, опроверг толстячок. - Будем ликвидировать тебя, раз уж ты сам признал себя виновным. Отрежем тебя от жизни, как ноготь. Вынай, Хром, пилу!..
Худой сгорбатился, завозился с зацепившейся за пижаму пилой. Толстый бросился к нему на подмогу, и они вдвоем, чертыхаясь, занялись ножовкой.
"Да, я виноват", - равнодушно подумал Зайцев, повалился на пол и закрыл затылок руками. Нос его сплющился, и он перестал дышать. Снились ему длинные скучные тени, которые брели вереницей вниз по песчаному косогору, скрипя равномерно и однообразно.
Зайцев проснулся, судорожно зевнул и открыл глаза. Все неприятности разом припомнились ему. Мысль заработала на удивление четко. "Так, - подумал он, - или это реальность, или нереальность, или же грань между ними. В реальности такого происходить не может. Значит, что? Значит, все это нереальность. Но существует ли сама нереальность, не есть ли она вообще - ничто? Но что такое тогда ничто? Ничто - это, логически рассуждая, то, о чем нельзя даже подумать, ибо если о чем-то можно подумать, то это уже не ничто, а нечто. Иными словами - здесь мы вступаем в область феноменологии, то есть некой области духа, где существуют образы не существующих в мире вещей…"
На коечке сидели два мужика в коричневых пижамах. Худой, скрипя равномерно и однообразно, водил напильником по пиле, точил.
- Хозяйственный ты мужик, Хромушка, - хвалил худого толстый. - Справный мужик. Все у тебя есть. Взять пилу - есть! Взять напильник - есть! - загибал он пальцы. - A-а, выспался! - злобно крикнул он, заметив пробуждение Зайцева. - Скоро уснешь, умник!
- Уснет, как ему не уснуть, - засипел худой, пробуя ногтем остроту пилы. - Как тыкву-то оттяпаем, никаких снотворных не понадобится…
Зайцев дрыгнул ногой и, онемев от удивления, воспарил над кроватью и, покачиваясь, как воздушный шар, медленно поплыл по палате. "Так это сон! - ликовал Зайцев, меняя направление полета. - И какой приятный сон!"
Радуясь, он повис над задранными вверх головами своих врагов. Враги выронили ножовку и, отпихивая друг друга, полезли прятаться под кровать. Зайцев, пошевеливая пальцами, вольно покружил над ними, оттолкнулся ногой от потолка и пошел на снижение.
- Эй, вы, прощаю вас! - великодушно крикнул он, заглядывая под кровать. - Вы прощены мною, друзья!.. Где же вы?
"Пора, однако, просыпаться, - решил он. - Замучили эти кошмары".
Он проснулся и разлепил глаза.
Было темно, жестко и холодно. Судя по тому, как затекли все его члены, просидел он в ванной довольно долго. Кто-то тихо ходил по его квартире, скрипел паркетом, осторожно покашливал.
- Куда делся, сволота? - вполголоса размышлял мужик, обстукивая стену на кухне. - Умеют же зашиться эти гады!
- А пойду-ка я в ванную гляну! - сообразил сиплый голос, знакомый.
Зайцев вскочил с сырого кафеля и на цыпочках засновал по ванной. Кто-то крался коридорчиком.
"Все, - стукнуло в голове у Зайцева. - Хана!"
Дверь в ванную тронулась. Зайцев дико заверещал и, нагнув голову, ринулся в проем из темноты. Искры брызнули из глаз, запахло сырым мясом. Заревело в темноте, покатилось по полу, с безобразным скандальным грохотом рушились за спиной тяжелые тазы и ведра.
- Убил! - ахнул Зайцев, облапив в потемках какой-то омерзительно дрыгающийся куль.
Что-то сигануло через него, и куль внезапно вырвался, тяпнув его за руку и отбросив к стенке. Никаких сил не было. В ушах у Зайцева звенело.
Так сидел он в оцепенении, глядя перед собой опустевшими глазами, зажав клок чьих-то курчавых волос в кулаке, а вокруг него уже суетились понабившиеся невесть откуда ловкие, умелые люди - мерили расстояние рулеткой, перекрикивались, чиркали карандашиками в своих блокнотах.
Зайцев сидел мертво, не шевелясь. Его толкали, пересаживали, наконец подхватили под мышки, поволокли вон из квартиры на лестницу, где толпились уже растревоженные соседи.
"И этот подлец Аблеев тоже здесь", - успел подумать Зайцев.
Расслабленные его ноги задевали на поворотах углы, деревянно бились о ступеньки. На руках побрякивали наручники.
"Скорее всего, это тоже сон. Из той же серии", - устало думал Зайцев, но мысль эта не приносила облегчения и покоя.
Его везли в той же санитарной машине, наспех перекрашенной в милицейские цвета, да и санитары были знакомые - те же ражие хлопцы, только теперь одеты они были в синие милицейские кители. Обнова явно нравилась им. Они, не обращая никакого внимания на оцепеневшего Зайцева, радовались как дети, галдели, менялись фуражками. На этот раз машину трясло основательнее, она опасно раскачивалась и кренилась, жалобно скрипя железом.
"Так-то, - отметил Зайцев краем сознания. - Выбили последнюю стойку мироздания, теперь всему крышка… А этим козлам хоть бы хны!"
Он не заметил, как очутился в бетонированном, глухом кабинете, где не было никакой мебели, кроме низкого табурета, на котором сидел следователь и грустно глядел на Зайцева.
- Здравствуйте, Зайцев! - вскакивая и радушно протягивая обе руки, оживился следователь. - Давно вас ждем. Прошу, прошу к столу переговоров…
Никакого стола между тем в помещении не было.
- Шучу! - улыбнулся следователь. - Столы-то нам ни к чему. Не библиотека все-таки. Так что шучу. А теперь к делу…
"Молчать во что бы то ни стало, - думал Зайцев угрюмо. - Никого не выдавать, стоять крепко на своем…"
Он молчал и разглядывал свои новенькие блестящие наручники.
- Вы, я вижу, не намерены отвечать на вопросы?
- Нет, - ответил Зайцев.
- Ну, на нет и суда нет, - кротко согласился следователь. - Ступайте в камеру, а я домой пойду… - Он похрустел пальцами, зевнул по-собачьи. - Меня ведь жена ждет, - пояснил он другим уже, неофициальным голосом и подмигнул кому-то за спиной у Зайцева.
Тотчас подлетели двое, цепко подхватили под мышки и, оттопырив свои локти, бегом, бегом повлекли по пустынному коридору мимо глухих кованых дверей. Лязгнули замки, в коридор выскочил мохнатый надзиратель, замахал руками:
- Сюда! Сюда…
Зайцева забросили на нары, лицом к стене. Пахло сырой известкой. Зайцев приоткрыл глаза, чуть повернул голову и стал оглядывать помещение. Над чугунной дверью под самым сводчатым потолком горела бессонная лампочка, тускло освещая бетонный угол.
Зайцев повернулся на спину и увидел над собой темные доски верхних нар. Доски скрипнули, чья-то бритая шишковатая голова свесилась, на Зайцева глядела толстая знакомая харя, наливаясь багровой кровью.
- Ха! Заяц! - злобно и радостно воскликнула харя. - Шкет плюгавый…
- Ну что, гнида? - перебил откуда-то сбоку сиплый голос. - Вставай, паскуда….
Сверху спрыгнул толстый лысый уголовник, оба с ненавистью уставились на Зайцева.
- Ну что, падла, - отрывисто сказал худой. - Сон или не сон?
Зайцев подался к стене.
- Пилу! - приказал худой, протягивая руку и нетерпеливо шевеля пальцами.
Толстяк засуетился, кинулся на пол, полез под нары. Выпятив зад, долго шарил рукой в углу. Вытащил большую ржавую пилу, обтер ее рукавом и протянул худому.
- Придержи его за ногу, - велел худой. - Сперва ноги отчекрыжим. Чтобы не брыкался…
- Но он же будет руками драться, - возразил толстяк. - Там же кулаки у него…
Зайцев полез на верхние нары, подпрыгнул и хотел медленно поплыть по камере, как накануне. Но страшная сила земного тяготения рванула его вниз, и он, зажмурившись, ударился лицом о плоский бетонный пол.
Очнулся он от холода.
Голова раскалывалась. Зайцев приподнялся на руках, роняя длинную розоватую слюну, и огляделся. На нижних нарах двое заключенных играли в самодельные карты. Один из них, толстый, мельком взглянул на Зайцева. Зайцев заскрипел зубами…
- Но-но-но! - замахал руками толстый. - Тихо тут. Не у тещи на блинах…
Загремели ключи, литая чугунная дверь отодвинулась, и мохнатый надзиратель заглянул в камеру, буркнул:
- Толстяка на расстрел.
- Я не виноват! Это он! - заверещал толстяк деланым плаксивым голосом. - Это он чего-то там подпирал, пусть он сперва умрет…
- Иди-иди, толстый, время не ждет, - перебил его худой, запихивая в карман выигранные деньги. - Умри, как большевик.
- Прощай, Хром, до скорого свиданьица на том свете! - заторопился толстяк, потряс худому руку и спрыгнул с нар.
- Тебе руки не подам, поганый, - добавил он, пробегая мимо лежащего на полу Зайцева.
- Я его и один распилю! - пообещал вслед ему худой. - Мне все одно когда-нибудь помирать, но и ему не жить!
- Только без шума, Хром, - предостерег надзиратель. - Еще перебудишь всех. Подушечкой прикрой, тихо постарайся, без шухера.
Дверь задвинулась, шаги загудели, удаляясь и стихая. Худой вытащил из-под нар пилу, попробовал ногтем. Где-то невдалеке прогремел выстрел. Хром сглотнул слюну и сказал сдавленно:
- Вот видишь ты, гнусняк, как лучшие из лучших гибнут. Все из-за тебя, из-за таких, как ты. Начитаются книжонок своих, суются везде, тычут ручонками…
- Виноват, - начал было оправдываться Зайцев, но худой брезгливо его перебил:
- Из-за твоей виновности, сволочь, все и рушится все время. Такие, как ты, всегда есть. Им, видишь ли, жена рога ставит, так они мир начинают баламутить, на свой лад переделывать. Это что, твой собственный мир? Ты его сотворил?
- Однако позвольте, - слабо возразил Зайцев, радуясь небольшой отсрочке. - Мир-то как раз устроен несправедливо. Есть бедные и богатые… Я, к примеру, очень беден, - попытался разжалобить он мучителя, но тот сурово отрезал: