Это продолжалось недолго. Я уставал все больше и больше, больше и больше закапывался в историях, кишечных бегах и анализах. Отбойные молотки крыла Зока заставляли вибрировать косточки моего внутреннего уха последние двенадцать часов. Я не завтракал, не обедал и не ужинал, а работы все прибывало. Я даже не успевал сходить в туалет, так как каждый раз, когда я туда заходил, жестокий пейджер гнал меня обратно. Я был изможден, утратил иллюзии. Перед тем, как отпустить нас, Толстяк спросил, не хотим ли мы что-нибудь еще обсудить.
- Я не понимаю, - сказал я. - Это не медицина, это не то, на что я подписался. Точно не на клизмы для кишечных бегов.
- Кишечные бега очень важны, - сказал Толстяк.
- Да, но где же нормальные пациенты?
- Это нормальные пациенты.
- Не может быть. Они почти все старичье.
- Софи довольно молода, ей всего шестьдесят восемь.
- Это бред, старичье и кишечные пробеги. Это не то, чего я ожидал, входя сюда утром.
- Я знаю. Я тоже не ожидал ничего такого. Мы все ждем Американскую Медицинскую Мечту, белые халаты, излечения, работа. Современная медицина - это Потс, избитый Иной. Это - Инна, которой должны были дать умереть восемь лет назад, когда она попросила об этом в письменном виде, судя по записям новой масады. Медицина - это постельный режим до появления осложнений, страховые выплаты за поглаживание ручек и все остальное, что ты сегодня увидел, включая беднягу Лео, обреченного умереть.
Думая о сестричках Рокитанского, я сказал:
- Ты чересчур циничен.
- Получил ли Потс от Ины или нет?!
- Получил, но это не вся медицина.
- Правильно. Наш опыт показывает, что люди нашего возраста умирают.
Циник.
- Ах, да, - сказал Толстяк, подмигнув, - Никто не хочет, чтобы ты это знал. Пока нет. Потому они и хотели, чтобы вы начали с Джо, а не со мной. Я бы хотел научиться врать. Не важно, не хочу тебя расстраивать. Это как секс, ты все познаешь сам. Почему бы тебе не пойти домой.
- Я еще не все закончил.
- Ладно, ты этому тоже не поверишь, но большинство того, что ты делаешь, ни хрена не значит. Ни хрена не значит для здоровья этих гомеров. Но ты не знаешь даже, с кем ты сейчас разговариваешь.
Я не знал.
- С потенциальным создателем Великого Американского Изобретения. Доктора Юнга. Больше денег, чем даже в кишках кинозвезд.
- В конце концов, что это за изобретение?
- Увидишь, - сказал Толстяк. - Увидишь.
Он ушел. Мне стало страшно без него и неуютно от того, что он наговорил. Должен понять самостоятельно? В пятом классе, когда я спросил у итальянского паренька, чем ему нравится секс, он ответил: "Это приятно". Тогда я не мог понять, почему кто-то что-то делает только потому, что это приятно. Какой в этом смысл?
Перед уходом мне захотелось попрощаться с Молли. Я поймал ее, когда она несла судно к нужнику. Я прошелся с ней, дерьмо плескалось в судне, и сказал:
- Не очень-то романтично для первой встречи.
- Романтичные знакомства закончились для меня кучей неприятностей, - сказала она. - Уж лучше реализм.
Я пожелал ей спокойной ночи и поехал домой. Солнце, инфекционной болезнью освещало воспаленный город. Я настолько устал, что мне было тяжело вести машину, разделительные полосы выглядели, как аура перед эпилептическим припадком. Люди, которых я видел, казались странными, как будто у каждого была болезнь, которую я должен был диагностировать. Ни у кого не было права на здоровье, так как в моем мире были лишь болезни. Даже женщины, не носившие лифчиков, капельки пота на их груди, соски выпирают в ожидании похотливой и влажной ночи, их эротизм усилен запахами июльских цветов и возбужденных тел, все это относилось больше к анатомии, чем к сексу. Из всех возможных мелодий я напевал Босанову: "Во всем обвиняй карциному, хэй, хэй, хэй…
В почтовом ящике была записка: "Я помню о тебе, в халате белоснежном, интерном трудно быть, но ты вернешься нежным… С любовью, Бэрри". Раздеваясь, я думал о Бэрри. Я думал о Молли, о Потсе и его члене, полном голубой крови, но мой член был неподвижен этой ночью, так как они укатали меня, и я покончил с чувствами на этот день, не исключая возбуждение, не исключая любовь. Я лежал на прохладных простынях, которые казались мягче детской пятки, мягкими, как кожа младенца, и я думал об этом странном Толстяке и о том, что, несмотря на лето, смерть ведет свой вечный отсчет всегда, всегда.
4
Войдя утром в южное крыло отделения шесть (ожидание слегка притупляет страх), я увидел нечто странное: Потса, сидящего на сестринском посту и выглядевшего так, будто им выстрелили из пушки. Его халат выглядел омерзительно, его прямые светлые волосы растрепаны, кровь под ногтями и рвота на ботинках, а глаза розовые, как у больного кролика. Рядом с ним - привязанная к креслу и все еще со шлемом Баранов на голове, сидела Ина. Потс что-то писал в ее истории. Ина высвободилась и прокричала: УХАДИ УХАДИ УХАДИ, и попробовала достать его хуком слева. Взбешенный Потс, интеллигент, цитирующий Мольера, из Потсов с улицы Легаре, закричал: "Черт побери, Ина, заткнись наконец и успокойся!" - и толкнул ее обратно в кресло. Я не мог в это поверить. Одно дежурство и джентльмен с юга превратился в садиста.
- Здорово, Потс, как оно прошло ночью?
Подняв голову, со слезами на глазах, он сказал:
- Как прошло? Ужасно! Толстяк сказал мне не волноваться, Частники знают о том, что сегодня начинают новые терны и не отправят никого, кроме экстренных. И что? Я получил пять с половиной экстренных.
- Как это "с половиной"?"
- Перевод от другой команды в наше отделение. Я спросил Толстяка, что делать, и он сказал: "Так как это перевод, ты можешь осмотреть только половину пациента".
- Какую половину?
- Ты можешь выбирать. С этими пациентами, Рой, я бы выбрал верхнюю.
Ина снова попыталась подняться, и, как раз тогда, когда Потс привязывал ее обратно, вошли Чак и Толстяк. Толстяк спокойно заметил:
- Я так понимаю, что ты меня не послушался и дал Ине физраствор?
- Так точно, сэр, - виновато пробормотал Потс. - Я дал ей жидкости и, как ты сказал, она вышла из-под контроля. У нее начался психоз, и я дал ей нейролептик, торазин.
- Что ты ей дал? - переспросил Толстсяк.
- Торазин.
Толстяк заржал. Звучный утробный смех прокатился от его глаз по щекам и всем подбородкам вниз к животу, и он сказал:
- Торазин! Так вот, почему она ведет себя, как шимпанзе. У нее давление не выше шестидесяти! Принеси тонометр. Потс, ты - чудо. Первый день интернатуры и ты уже попытался убить гомера торазином. Я слышал о воинственности южан, но всему есть предел.
- Я не пытался ее убить!
- Систолическое давление пятьдесят пять, - сказал Леви, студент.
- Положите ее головой вниз, - приказал Толстяк. - Пусть туда прильет немного крови!
Пока Леви с медсестрами переносили Ину обратно в палату, Толстяк поучал нас, что у гомеров торазин снижает давление до такой степени, что оставшиеся высшие отделы мозга не получают кровоснабжения.
- Инна пыталась вырваться, чтобы лечь. Ты чуть ее не угробил.
- Сумерки, - сказал Толстяк. - Постоянно происходит с гомерами. У них и так нарушено восприятие, а когда заходит солнце и становится темно, они совсем съезжают с катушек. Ну, собрались, вернемся к карточкам. Торазин? С ума сойти!
Толстяк прошел по карточкам, начав с пяти с половиной новых поступлений, превративших Потса в садиста. Опять же, как и вчера, все, что я выучил в институте, было либо неправильным, либо ненужным. Например, обезвоживание Ины, которое ухудшилось от вливания. Депрессию лечили клизмой с барием, а лечением третьего поступления Потса, мужика с болью в животе, который знал, что "все вы, доктора, нацисты, но я еще не решил, который из вас Гиммлер", было не обследование ЖКТ, а то, что толстяк назвал "СПИХИВАЕМ В ПСИХИАТРИЮ".
- Что значит СПИХИВАЕМ? - не понял Потс.
- СПИХНУТЬ - значит перевести пациента из твоего отделения или вообще из Дома. Ключевая концепция. Основа современной терапии. Позвони психиатрам, расскажи им про нацистов, опусти боль в животе, и, бах, СПИХНУЛИ В ПСИХИАТРИЮ.
Разорвав карточку с именем охотника за нацистами, Толстяк бросил обрывки через плечо и объявил: "Спихнули, отлично. Продолжим? Кто следующий?"
Потс доложил своего последнего пациента, мужчину нашего возраста, который, играя в бейсбол со своим сынишкой и отбив сложную подачу, свалился без сознания у первой базы.
- Как ты думаешь, что с ним произошло?
- Внутричерепное кровотечение, - ответил Потс. - Его состояние крайне тяжелое.
- Он умрет, - сказал Толстяк. - Ты хочешь дать ему шанс посредством хирургического вмешательства?
- Я уже все организовал.
- Отлично, - сказал Толстяк, разрывая карточку молодого пациента. - Отличная работа, Потс. СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. Два СПИХА на три пациента.
Мы переглянулись. Было ужасно осознавать, что кто-то, только недавно игравший прекрасным летним вечером с шестилетним сынишкой, сейчас превратился в овощ с головой, наполненной кровью, которую вот-вот трепанируют хирурги.
- Конечно, это ужасно, - сказал Толстяк, - Но тут мы не можем ничего сделать. Люди нашего возраста умирают. Точка. Болезни, которые мы подцепляем, не подвластны лечению никакой медико-хирургической болтологией. Следующий?
- Следующий еще хуже, - севшим голосом сказал Потс.
- Кто же это?"
- Чех, Желтый Человек, Лазлоу. В районе десяти вечера у него начались судороги, и я не мог их остановить, несмотря на все усилия. Я сделал все, что мог. Уровень печеночных ферментов прошлой ночью зашкалил. Он… - Потс посмотрел на нас с Чаком, а потом, смущенный, посмотрел на свои ноги и сказал: - У него развился быстротекущий некротизирующий гепатит. Я перевел его в интенсивную терапию. Он теперь не наш пациент.
Толстяк мягким голосом спросил, назначил ли Потс стероиды. Потс ответил, что думал об этом, но решил подождать.
- Почему ты не доложил мне о лабораторных данных? Почему не попросил помочь?
- Хм, я… я думал, что справлюсь и приму правильное решение.
Печаль тихо накрыла нас, тишина боли и горя. Толстяк обнял Потса за плечи и сказал: "Я знаю, как тебе сейчас хреново. На свете нет ничего хуже. Если ты хотя бы раз не ощутишь это, ты не станешь хорошим врачом. Ничего страшного. Стероиды все равно не помогают. То есть он в отделении шесть в северном крыле, а? Вот, что я вам скажу: так как мы спихнули столько пациентов, после завтрака я вам покажу электрическую койку для гомера.
По дороге к этой койке, чем бы она ни была, потерянный Потс сказал Чаку:
- Ты был прав, я должен был дать ему роидов. Теперь он точно умрет.
- Ни черта бы это не помогло, - ответил Чак. - Он уже был безнадежен.
- Мне так плохо! Я хочу Отиса.
- Кто такой Отис?
- Мой пес. Я хочу к своему псу.
Толстяк собрал нас вокруг электрокойки для гомера, в которой лежал мой пациент, Мистер Рокитанский. Толстяк объяснил, что основной задачей интерна является снижение числа своих пациентов до минимума. Это было прямо противоположно тому, что хотели Частники, Слерперы и Администрация Дома. Поскольку первый закон гласит, что ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ, они не покинут интерна естественным путем и единственный для терна способ избавится от гомера - СПИХ. Здесь работала концепция вращающихся дверей. Проблемой СПИХа был риск возвращения. Например, гомер, СПИХНУТЫЙ В УРОЛОГИЮ по причине увеличенной простаты и задержки мочи, может вернуться в терапию после того, как терн из урологии с помощью различных щупов и проб, умудрится устроить септический шок, требующий лечения в терапии. Секретом идеального СПИХа без риска возвращения, по словам Толстяка, было ЛАТАНИЕ.
Мы спросили, что это значит.
- Это как ЛАТАТЬ машину, - пояснил Толстяк. - Гомеров надо ПОДЛАТАТЬ, чтобы, когда вы их СПИХНУЛИ, они не возвращались. Запомните, вы не единственные, кто пытается СПИХНУТЬ. Каждый терн и резидент Божьего Дома не спит ночами, думая, как ПОДЛАТАТЬ И СПИХНУТЬ этих гомеров кому-нибудь еще. Гат, хирургический резидент, в данный момент наверняка учит своих тернов тому же самому, учит, как устроить сердечный приступ у гомера и СПИХНУТЬ В ТЕРАПИЮ. Но я представлю вам ключевое изобретение в искусстве СПИХа, электрокойку для гомера. Я это продемонстрирую на мистере Рокитанском. Мистер Р, как вы себя сегодня чувствуете?
КХРША.
- Хорошо. Мы сейчас отправимся в небольшое путешествие.
КХРША.
- Отлично. Теперь, первым делом вы заметите, что у этой койки есть поручни. Не имеет значения. ЗАКОН НОМЕР ДВА, повторяйте за мной, "ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ".
Мы покорно повторили: "ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ".
- Поднятые или опущенные поручни, - сказал Толстяк, - не имеют значения. Не имеет значения, насколько они хорошо привязаны, насколько слабоумны, насколько сильно кажутся истощенными, ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Следующая особенность этой койки - вот эта педаль. У гомеров пониженное давление и, когда, как недавно у Ины, кровь не поступает к коре мозга, они слетают с катушек, кричат и СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Среди ночи, когда вам звонят, чтобы сообщить, что у вашего гомера давление амебы, жмите на эту педаль. Это как дважды два. Ну ладно, Максин, проверь его давление для начала.
- Семьдесят на сорок.
- Отлично, - сказал Толстяк, нажимая на педаль. Электрокойка для гомеров заурчала, начав работать. Не прошло и тридцати секунд, как мистер Рокитанский оказался фактически вверх ногами, ступни торчали вверх под углом сорок пять градусов, а голова прижата к другому концу койки.
- Давление? Мистер Рокитанский, как поживаете.
Хотя, казалось, что мистер Рокитанский чувствует себя не особо, когда Максин пыталась измерить давление на почти вертикально торчащей руке, он все же сказал:
КХРША.
Настоящий боец.
- Давление сто девяносто на сто, - доложила Максин.
- Это называется положение Тренделенбурга, - заявил Толстяк. - Так как большинство гомеров с трудом поддерживают давление, вам не часто придется менять их положение на обратное.
Затем Толстяк показал нам, как поднимать головной конец койки для пациентов с отеком легких, поднимать ножной конец, для предотвращения венозного застоя. Наконец, после того, как мы, казалось, сделали с койкой все, не считая свертывания ее в баранку с Рокитанским в качестве середины, Тостяк радостно сказал:
- Самое важное я оставил напоследок. Эта кнопочка контролирует высоту. Вы готовы, мистер Рокитанский?
КХРША.
- Отлично, потому что мы начинаем, - объявил Толстяк и, нажав кнопку только что отправившую койку вниз, Толстяк сказал: - Это кнопка регулирования высоты. Учитывая ЗАКОН НОМЕР ДВА, который гласит…
- …"ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ", - автоматически повторили мы.
- …Единственный способ не допустить того, чтобы они себя покалечили - класть матрасы на пол. Но медсестры ненавидят это, так как им приходится ползать, чтобы подать и унести судно. Мы попробовали это сделать в прошлом году, но движение суден прекратилось и отделение стало вонять, как скотный двор в Топеке. Но неважно, сейчас мы двинемся вверх. - Толстяк закричал: - Поехали! - нажал кнопку, и Рокитанский начал подниматься. Во время плавного подъема Толстяк провозгласил: - Пылесосы, женское белье, игрушки, приборы, - и, наконец, когда Рокитанский был на высоте пяти футов, на уровне нашей груди, Толстяк сказал: - Это - одна из самых важных позиций. С этой высоты упавший гомер неминуемо получает межвертельный перелом бедра и автоматический СПИХ ОРТОПЕДАМ. Эта высота, - закончил сияющий Толстяк, - называется "Ортопедическая". Полумера. А теперь - окончательное решение. - Вновь Толстяк нажал на кнопку, и мистер Рокитанский вознесся кверху, на уровень наших голов. - Эта высота называется "Нейрохирургическая". Падение отсюда означает СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. А оттуда они возвращаются крайне редко. Спасибо, господа. Встретимся после обеда.
- Подожди! - заявил Леви, студент ЛМИ. - Ты жестоко обращался с мистером Рокитански!
- Что ты имеешь ввиду? Мистер Рокитанский, как вы поживаете?
КХРША.
- Но он всегда так отвечает!
- Уверен? Эй, мистер Рокитанский, эй, вы там наверху, хотите сказать что-нибудь еще?
Мы ждали, затаив дыхание. С Нейрохирургической Высоты до нас донеслось:
- ДА.
- Что?
- ДЕРЖИ ВНИЗУВНИЗУ.
- Господа, спасибо еще раз. Вы скоро выясните, что, если нажать кнопку вниз, мистер Рокитанский спустится вниз.
- Конечно же он не всерьез, - промямлил Потс. - Никто не может быть таким садистом. Это он просто так извращенно старался меня подбодрить.
- Боюсь, что он всерьез, - сказал я. - Мне он показался очень серьезным.
- Это ужас! - простонал Потс. - Ты думаешь, он хочет использовать койку, чтобы старики ломали ноги? Это же бред!
- Чак, а ты что думаешь?
- Кто знает, старик, кто знает.