Дорте еле дышала, уткнувшись подбородком в грудь. Потом, стараясь выиграть время, подвязала халат. Сперва она даже не поняла, почему чувствует облегчение, почти радость. Потом сообразила, что фактически понимает норвежские слова. Она сунула ноги в тапки с заячьими ушками и открыла дверь. Он стоял сразу за дверью в одних носках, без пальто и улыбался. Рубашка была не белая, как в прошлый раз, а голубая, в клеточку. Он был в джинсах и совершенно не похож на того, каким был в тот далекий вечер, когда жарил яичницу с беконом, а после запер ее здесь и ушел. Быстро обежав глазами коридор, она поняла, что он пришел без своего портфеля.
- Happy birthday for you!{8} Ты такая красивая после душа! - весело сказал он, как будто они были старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки.
Но она не подала виду, что поняла его слова. Ему незачем это знать, хотя она и помнила наставление Лары, что Тома лучше не злить. Дорте глотнула воздуха. Он снял пальто - наверное, решил побыть здесь некоторое время.
- Я принес цыпленка, жареную картошку и колу, - сказал он и вопросительно поглядел на нее.
Не получив никакого ответа, он взял пакет и отнес его на кухню. Там он выложил еду на тарелки, нарезал и красиво разложил помидоры и огурцы. Накрыл кухонный стол, положил ножи, вилки, поставил стаканы. Дорте стояла в дверях, не зная, что ей делать.
- Ты собиралась ложиться? Ради меня можешь не одеваться, я пробуду недолго, - сказал он и повторил сказанное по–английски, потому что Дорте так ему и не ответила. Как будто от нее зависело, сколько он здесь пробудет!
Она села на краешек стула и смотрела на жареного цыпленка, который цветом напоминал кожу Лары. Тот тоже был не совсем естественный. Том поглядел на нее, потом сказал:
- Лара говорит, что ты уже немного понимаешь норвежский.
- Да, немного… - До нее вдруг дошло, что со дня приезда она ни с кем не разговаривала, кроме Лары. Сколько же времени прошло с тех пор?
- Замечательно! Лара говорит, что ты уже совершенно здорова… Это правда?
Дорте почувствовала пустоту. Пустота нарастала, не позволяя ни кивнуть, ни отрицательно помотать головой.
- Давай вместе поужинаем! Составь мне компанию! - сказал он и ловкими пальцами снял с цыпленка кожу.
Дорте хотела сделать так же, но цыпленок улетел от нее, невзирая на свою жареную неподвижность. Нож и вилка не подчинялись пальцам, которые вдруг стали чужими. Она вспомнила, что такое уже было. Во время поездки с Томом. Он отложил нож с вилкой, выпил колы и посмотрел на Дорте сквозь опущенные, почти невидимые ресницы. Неожиданно он показал на себя и спросил:
- Ты меня боишься?
Не отвечая, она опустила глаза и покраснела. Но вспомнив, что Лара учила ее смотреть людям в глаза заставила себя встретить его взгляд. Потом взяла на вилку ломтик картошки и положила в рот. У картошки был вкус зубной пасты.
- Ты учишь норвежский? - серьезно спросил он глядя на развешанные кругом бумажки с норвежскими словами.
- Да, - прошептала она наконец.
- Молодец! "Окно", - прочитал он вслух слово, написанное на бумажке, приклеенной к подоконнику.
- Окно, - повторила она.
Он улыбнулся с открытым ртом. Передний зуб был как будто вдавлен внутрь. Она не знала, понял ли Том, что она улыбнулась ему в ответ.
Том сам убрал посуду на кухне, так же как в прошлый раз. Было видно, что он любит порядок. Тщательно вымыл тарелки, ножи и вилки горячей водой и сложил их на мойке. Кости бросил в пластиковый пакет, завязал его и поставил возле входной двери. Потом вложил в ведерко для мусора новый пакет. Дорте стояла у стола и смотрела на него, не понимая, что требуется от нее. К счастью, он не выглядел сердитым, хотя и убирал все один. Скорее даже добрым. Покончив с уборкой, Том поманил ее за собой в гостиную.
- Сядем и поговорим? - предложил он.
- Поговорить по–норвежски? - выдавила она из себя и села на диван. Ей тут же пришло в голову, что может быть, она села на его место. Ведь это была его квартира. Но было бы странно, если бы она сейчас встала.
- Хорошо! - сказал он и уселся рядом с ней. Непринужденно, как садятся в машину.
Сперва Дорте сидела как на иголках, пытаясь понять каждое слово, которое слетало с его губ. Потом поджала под себя ноги, укрыла их краем махрового халата и откинулась на спинку дивана, слушая его голос. Он оказался более высоким, чем она помнила. Как будто у Тома порвались голосовые связки. Иногда норвежские слова обретали для нее смысл. "Вы с Ларой подружились?", "Тебе здесь нравится?", "Я послал деньги твоей матери".
Последнее заставило ее проговорить "Большое спасибо!". Он улыбнулся. Верхняя губа стала совсем узкой, а уголки губ еще глубже. Неожиданно он заговорил о музыке, тут было много слов, которых она не знала. Но вот он поднялся и вынул из кармана кожаной куртки, что висела на вешалке, какой–то круглый предмет. Открыл крышку и вставил диск. Потом воткнул в уши пробочки с проводами и нажал кнопку. Некоторое время он слушал, покачивая головой. Дорте старалась не смотреть на него. Наконец Том вынул пробки из ушей и вставил их в уши Дорте. Она отпрянула от него. Его пальцы оказались слишком близко.
Но музыка постепенно успокоила ее, словно теплая вода. Руки неподвижно лежали на коленях. Зубы уже не были судорожно сжаты. Плечи опустились на диван, потянув за собой все тело, как будто, кроме нее, в комнате никого не было.
- Красиво? - спросил он через некоторое время.
Когда она, не поняв, вопросительно посмотрела на него, он спросил:
- Хорошая музыка?
- Да!
- Оставь себе. У меня есть еще. Баха и Моцарта тоже оставь. А это был Сибелиус.
Дорте невольно подняла на него глаза. Это получилось само собой. Что–то тут было не так. После всех Лариных наставлений она совершенно забыла, каким был Том, когда они оставались вдвоем. В машине. В гостиницах, где они ночевали. Предупреждения Лары исчезли, как что–то нелепое. И когда он положил голову ей на колени, поднял ноги на подлокотник дивана и закрыл глаза, Дорте оказалась застигнутой врасплох. Не знала, как ей себя вести. Она полулежала, чувствуя тяжесть его головы на своих коленях. Его тепло проникало к ней сквозь толстую махровую ткань. Он не двигался. Только грудь поднималась и опускалась. На клетчатой рубашке три пуговки были расстегнуты. Штанина на одной ноге задралась и обнажила щиколотку. Кожа над черным носком была почти белая. Живот - впалый. На лице кожа плотно обтягивала скулы.
Он, конечно, слышал, что музыка уже кончилась, хотя наушники оставались у Дорте, потянулся и сменил диск. Потом повернулся на бок и поджал колени. Вскоре его рука осторожно скользнула под халат полежала там и забралась под ночную сорочку. Дорте замерла. Все ее поры застыли. Она не двигалась. Том, впрочем, тоже. Казалось, он просто бессознательно передвинул руку, когда повернулся.
Постепенно к Дорте вернулось дыхание. Том не шевелился. Один раз он машинально, словно во сне, погладил ей щиколотку и бедро. Потом его теплая рука легла ей на колено. Она не знала, спит он или бодрствует. Небо за окном казалось затянутым непроницаемой пеленой. Снег ждал момента, чтобы обрушиться на город Фонари на холме над городом сливались в одну цепочку и сонно мигали. Когда музыка умолкла, Дорте продолжала сидеть неподвижно, словно на этом все должно было кончиться.
Она постепенно очнулась - что–то изменилось. Наушники выпали у нее из ушей. Теперь ей на колени давил уже не его затылок, а лицо. Губы. Прижавшиеся к ее коже. Он не спеша положил ее на диван. Она почувствовала что–то влажное. Мягкое. Его щетина царапнула ей ногу.
У нее перехватило дыхание, сердце подпрыгнуло. Это был его язык! Ей следовало отодвинуться, встать. Но она по–прежнему лежала. Как бабочка, уснувшая на подоконнике в начале осени. Он лизал ее, медленно и осторожно. Время от времени его рука скользила вверх и ложилась ей на живот. Или он замирал и переводил дыхание, словно к чему–то прислушиваясь.
Дорте не подавала признаков жизни, она просто лежала неподвижно, но кровь, заполнив каждую жилку, сделала ее тело гибким и мягким. Один раз она даже чуть–чуть приподнялась ему навстречу. Тогда он подсунул под нее обе руки, поднял голову, обнажил ее живот и вздохнул, а потом она снова почувствовала на себе его губы. Она и не подозревала, что бывает такое ощущение. Не успев подумать, она подняла руки и обхватила его за плечи. Упругие мышцы под тонкой рубашкой двигались в такт с его прикосновениями. Дорте стала только точкой, и этой точки он касался языком. Все остальное, то, что было, что случилось или не случилось, куда–то исчезло.
Второй раз она очнулась, когда он, крепко обняв, нес ее в постель. В темноте, не отпуская ее, он снял с нее халат. Потом положил на кровать и укрыл пуховым одеялом. Оба молчали. Когда темнота окружила Дорте стеной, потому что он закрыл дверь в коридор она поняла, что Тома в комнате уже нет.
Что бы случилось, если бы она его окликнула. И что в таком случае она могла бы крикнуть? "Вернись! Не уходи от меня!" А если бы он все–таки ушел? Или засмеялся? Все было бы испорчено, стало бы невыносимым. Вот он запер за собой входную дверь, и простыня показалась Дорте холодной и опасной. Как непредсказуемая пустота.
20
- Где ты это взяла?
Лара стояла посреди гостиной с круглым плеером в руке. Наушники беспомощно болтались на проводках.
- Том! - ответила Дорте.
- Том был у тебя? Почему ты сразу мне этого не сказала?
- Ты же только что пришла…
- Ну и что… О, господи! Ты должна была сразу же рассказать мне, что он был у тебя!
- Ты ведь обычно сама говоришь с ним.
- Не дерзи мне! - крикнула Лара и натянула короткий джемпер на пупок, там в узловатой складке висело маленькое золотое колечко, которое тут же выскочило наружу.
- Я не хотела тебя обидеть.
- Ладно, наплевать! Что он говорил?
- Он говорил по–норвежски, я мало что поняла. Я поблагодарила его за то, что он отправил маме деньги.
- Хорошо. А что ему было нужно?
- Я не поняла… По–моему, он просто хотел отдохнуть.
Лара подошла к ней и впилась в нее прищуренными глазами.
- Отдохнуть? Что ты несешь? Послушай, девочка, не вздумай что–нибудь скрывать от меня! Мы должны быть заодно, или все кончится очень плохо. Во всяком случае, для тебя!
- Он открыл дверь своим ключом… вчера, поздно вечером… - пропищала Дорте. Без Лары она осталась бы совсем одинокой.
Лара швырнула плеер на стол. Наушники свалились со стола и попытались обвиться вокруг одной из его ножек.
- Не вздумай заводить интриги против меня! Слышишь! Расскажи все, что было!
Ни за что в жизни Дорте не рассказала бы то, что было. Она бы скорее умерла от стыда. И, стоя с бегающими глазами перед Ларой, она поняла, что ей уже стыдно. Стыдно потому, что ей понравилось все, что делал Том.
Лара отвернулась и вздохнула.
- Понимаешь, он сам не спит со своими девушками…
- Даже с тобой? - невольно вырвалось у Дорте.
Лара мгновенно повернулась к ней и процедила сквозь зубы:
- Заткнись! - Но тут же сказала: - А черт его знает, с кем он там спит. И спит ли вообще с кем–нибудь! Он монах… Темный тип! Монах! Мне не раз казалось, что с ним что–то не так…
- Что именно не так?
- Забудь, что я сказала! И никогда не говори об этом! - Лара смахнула невидимую пылинку со своего джемпера. На нем были серебряные пряжки, и в них отражался свет. - Что он говорил обо мне? - спросила она.
Дорте задумалась, она боялась сказать что–нибудь, из–за чего Лара могла бы снова обидеться.
- Я почти ничего не поняла… Но он хвалил твою работу, - солгала она. - И еще он спросил… совсем ли я поправилась…
Одно мгновение они стояли и мерили друг друга взглядом, наконец Дорте не выдержала. Она натянула воротник джемпера на голову и зарыдала. Стоя посреди комнаты. Тень Лары виднелась сквозь джемпер, купленный еще дома в "секонд–хенде".
- Он к тебе неравнодушен, - услыхала она. - Подумай сама, поселил тебя в эту большую квартиру совершенно одну! Позволил себе такую роскошь! Мне он никогда ничего подобного не предлагал, хотя я делаю все, что он ни попросит. Ебал он тебя, что ли?
- Перестань! - закричала Дорте так, что у нее зазвенело в ушах Воротник джемпера стал мокрым и липким.
- Не кричи на меня! Возьми себя в руки!
В эту минуту зазвонил телефон Лары. Она порылась в сумке, нашла его и ответила. Сказала несколько слов по–норвежски и снова стала слушать. Потом ушла в ванную и говорила оттуда, как будто боялась, что Дорте поймет, о чем она говорит по–норвежски, вернулась она мрачная, со складкой между бровями.
- Что ты с ним сделала? Он хочет, чтобы у тебя был один свободный день в неделю! Кроме того, мы с тобой должны пойти и купить тебе одежду.
- Мне ничего не надо, - пробормотала Дорте и поплелась на кухню варить кофе. Она подумала, что это облегчит ей разговор с Ларой.
- Не прикидывайся! - шумела Лара, идя за ней следом. - Быстро ты насобачилась в этих делах. Да у тебя прямо талант! Так раскрутить Тома! Мне это никогда не удавалось.
- Что значит - раскрутить?
- Тома не интересуют проститутки. Мы его не возбуждаем. Он хочет, чтобы его дама принадлежала только ему. По мне, так пожалуйста. Меньше забот. Хотя во многих отношениях он мужик приятный… Но уж слишком требовательный. Прямо педант, - вздохнула она и принесла из прихожей покупки. Коричневый пакет с пирожными шлепнулся на стол прежде, чем она села.
- В каком смысле требовательный? - спросила Дорте и вспомнила, как Том вчера убирал после еды.
- Он ненавидит беспорядок и людей, которые не держат своего слова. Один раз он заставил Стига избить клиента, который плюнул на пол.
- А кто такой Стиг?
- Один из парней… Но у Тома и у самого тяжелая рука. По виду не скажешь, что он занимается каратэ или какой–то другой борьбой. Радуйся, пока не попробовала это на своей шкуре! - заключила Лара и ткнула в Дорте кружкой с кофе. Потом она развернула пакет и причмокнула от удовольствия.
- В этом городе пекут замечательный "наполеон"! А вот лепешки–лефсе тут никуда не годятся!
Дорте налила кофе, и Лара занялась "наполеоном".
- Помнишь, я тебе говорила, что из России должна приехать девушка и что она поселится с тобой? А теперь он говорит, что она будет жить вместе с Мартой и Анной, хотя у них квартира гораздо меньше твоей. - Лара обожглась кофе и скривилась.
- Пожалуйста, пусть живет со мной, - сказала Дорте и огляделась. Может, тогда ей будет не так грустно, было бы с кем поговорить. Она вспомнила Надю, которая наверняка обманула ее, но сразу же прогнала эту мысль.
- Дуреха ты! Если Том что–то решил, то это закон, у него на тебя свои планы. - Уголки губ у Лары опустились. - Он велел передать тебе, чтобы ты написала матери, что у тебя все в порядке. Разумеется, мне придется прочитать твое письмо, прежде чем я его отправлю. Может быть, он пошлет ей еще денег.
Дорте отставила стакан с молоком. Лавина облегчения выжала из глаз слезы.
- Опять не слава богу? - пошутила Лара, наклонилась над столом и толкнула Дорте в плечо.
- Что я должна написать? - всхлипнула Дорте.
- Напиши, что ты живешь в большом городе, в красивом доме, расположенном в хорошем месте, с красивым видом из окна. Что тебе нравится гулять вдоль реки с подругой, с которой ты говоришь по–русски. Но никаких имен! Слышишь! Напиши, что ты работаешь в сфере обслуживания, что у нас много служащих. Что У тебя один выходной в неделю и хорошая зарплата. Что тебе здесь нравится и ты пока не знаешь, когда вернешься домой. Что ты учишь норвежский, что была в церкви и поставила свечку! Это твоей маме понравится.
- Но ведь я этого еще не сделала.
- О, боже мой! - Лара закатила глаза. - Послушай! Что касается Тома, тебе удалось невозможное. Если ты будешь продолжать в том же духе, ты сможешь получить мою работу, когда я вернусь в Россию. У меня там будет пансионат.
- Пансионат?
- Да. Я уже присмотрела один. Но сперва должен умереть его хозяин.
Грязный солнечный свет пробился сквозь серое оконное стекло.
- Да пойми ты, он старик. Словом, посмотрим.
Дорте попыталась себе представить, каково ждать чьей–нибудь смерти, но у нее это не получилось. Вероятно, она была не так заинтересована в пансионате, как Лара.
- Не думаю, что мне хотелось бы получить такую работу, как у тебя…
- Еще бы! Ведь ты у нас принцесса! - фыркнула Лара.
- Я хочу домой… Если бы ты знала, как я хочу домой… - прошептала Дорте.
Лара растерялась, потом, как будто приняв решение, схватила Дорте за руки и добродушно их встряхнула. Ладони у нее были сухие и теплые, как у матери.
- Ну–ну… Все это непросто, - проговорила Лара почти ласково. - Просто вообще ничего не бывает. Но, поверь мне, наше ремесло тоже может приносить радость. Если у тебя есть цель, настоящая цель, смириться с ним гораздо легче. Не забывай, что ты должна помогать матери и сестре!
- Но мама… Ей бы это не понравилось… Она не должна знать об этом…
- Конечно нет! Матерям такое знать ни к чему. Они годами столько вкалывали, не щадя себя, что заслужили право не знать. Заслужили спокойный сон и спокойную жизнь до самой смерти. Ты согласна со мной? А сейчас, пожалуйста, вытри нос! Видок у тебя тот еще!
- Но ведь это страшный грех! Тело - это храм. После всего… я не решаюсь даже молиться, потому что знаю, Бог гневается на меня.
Лара встала, оторвала большой кусок от бумажного полотенца и протянула его Дорте. Та послушно высморкалась, рука Лары лежала у нее на плече.
- Послушай меня! То, что Бог на тебя гневается, - это страшная чепуха. Бог как раз любит таких, как мы. Безупречным людям Он не нужен. Они упиваются собственным совершенством и следят за грехами других. А вот мы, помогающие одиноким людям, мы любим своих ближних. Бог уважает нас, иначе и быть не может. Он видит, что ты держишься изо всех сил. Конечно видит. Он же не идиот! Он поможет тебе выучить норвежский за короткое время. Я верю, черт меня подери, что Бог гордится тобой. И, по–моему, тебе надо молиться по вечерам, чтобы Он не забыл тебя, - решительно заключила Лара.
- Я почти не умею молиться. Не то что мама. Она разговаривает с Богом вслух обо всем на свете. Так можно многое узнать про нее.
- Хм! Ты знаешь свою мать не только благодаря ее молитвам! - воскликнула Лара, массируя ей плечи. Это было больно, но в то же время приятно.
- Мама замкнулась в себе после смерти папы. Кроме нас с Верой, у нее никого нет. Родители отказались от нее, потому что она выбрала не того мужа.
- Как это - не того мужа?
- Она выбрала моего папу. Для нас он был самым лучшим на свете, но ее семья его не приняла.
- Вот сволочи! Расскажи подробнее!
- Вера зовет бабушку злобной ведьмой, но мама и слышать об этом не желает. Говорит, что просто некоторым людям не дано понимать чужие трудности. А злой человек - совсем другое дело.
- Она права. Но что же там все–таки случилось? Почему они не приняли твоего отца?
- Они прочили маму за другого - за какого–то важного адвоката.
- И этот начальник к ней сватался? - спросила Лара, затаив дыхание.