Аладдин носил ботинки, большую шляпу и почти не ездил на лошади. Он скучал по своему самолету, который казался ему похожим на лошадь. Кто-то украл его два года назад: отвинтил крылья и отбуксировал самолет, пока Аладдин спал. Он подозревал мормонов. Теперь он сидел за рулем грузовичка, разъезжая по пыльной земле, и иногда проводил в машине ночи напролет, устроившись на переднем сиденье. Ветровое стекло помутнело от времени. Из-за непогоды у него болела голова. За спинкой сиденья он держал бутылку виски. Ванета сунула ему в машину старое одеяло и сказала, чтобы он закрывал окна, когда идет дождь.
- Знаю я тебя, - сказала она. - Ты позволяешь погоде доставать себя.
Каждые десять дней или что-то около того Отталина заговаривала о том, что хочет отправиться в город искать работу. Аладдин не брал ее с собой. Из-за ее веса, говорил он, и так уже повреждено пассажирское кресло. Да и в любом случае работы в городе не было, и она об этом знала. Так что ей лучше оставаться на ранчо.
- Не знаю, почему ты хочешь уехать с ранчо.
Она ответила, что он должен позволить ей водить машину.
- Я сообщу тебе, когда мне понадобится совет, - сказал он. - Я езжу в своем собственном грузовике. Хочешь водить - купи свой.
- У меня нет миллиона долларов, - безнадежно махнула она рукой.
- И что ты хочешь, чтобы я сделал? Ограбил банк? В любом случае, скоро будем продавать быков. И я дам тебе кое-что, чего ты никогда не забудешь.
Что помогало Отталине в минуты слабости? Она смотрела на склоны гор цвета индиго в сорока милях к востоку, наблюдала за кувыркающимися облаками, гадала на "любит-не любит" в неверных вспышках рассекающей небо молнии.
В то лето лошади были постоянно мокрыми. Дождь шел практически не переставая. Блестящие лошади стояли в прерии, с грив капала вода. Отталина и Аладдин носили непромокаемые плащи весь день, от утреннего кофе и до последнего зевка. Ванета смотрела телевизор и слушала прогноз погоды, пока гладила белье. Старый Рэд называл это "капаньем и соченьем". Он сидел в своей комнате, жевал табак и читал Зейна Грея, водя узловатым пальцем по каждой строчке. Четвертого июля они все вместе сидели на крыльце, наблюдая за ливнем и представляя, что тонкие изогнутые нити молний и раскаты грома - это салют.
Отталина знала и видела практически все, что находилось поблизости, а нового в этих местах ничего не появлялось. Невероятные вещи происходили не в реальности, а в ее фантазиях. Комната, которую она раньше делила с Шан, был фактически комнатой внутри комнаты. В свете луны ее глаза казались масляно-белыми. Небольшой коврик на полу всегда ерзал под ногами, черная рама зеркала врезалась в стену прямоугольной нишей. С кровати она видела поблескивающий в свете луны подъемник для зерна, а прямо за ним - огромные загоны со скотом, откуда коровы казались мелкими черными зернышками.
В этом будоражащем свете Отталина хотела всего, чего вообще можно хотеть. Томящее одиночество, тягучие дни и тоска заставляли ее сжимать губы. Она металась и била себя по жирному телу, каталась по кровати, десятки раз подходила к окну, стуча пятками по полу, пока старый Рэд однажды не крикнул из своей кладовки: "Что там происходит? Ты что, привела мужика?"
Ей казалось, что ее единственный шанс - полуграмотные наемные работники. Например, Хал Блум, с длинными, как палки, ногами, в футболке с надписью: "Агрессивен по натуре, ковбой - по собственному желанию". Он работал у Аладдина во время недолгих перерывов между родео, как правило, не слезал с лошади (лелеял внешний вид ковбоя 1870-х из Орегона). Отталина много раз ездила с ним к ивам, в их гнездышко на влажной земле в зарослях крапивы, где он надевал бледный презерватив на маленький твердый член и медленно входил в нее. Его теплая шея пахла мылом и лошадьми.
Но потом, когда Отталина начала много работать, зарабатывая деньги для ранчо, Аладдин уволил Хала Блума.
- Угу, все равно это забитое место, - сказал Хал и ушел.
На этом все и закончилось.
Отталина была безутешна. Они жили слишком далеко от всего. Но ведь кто-то же должен придти за ней. У них даже не было возможности всласть посмотреть телевизор: им владел старый Рэд, который всегда выбирал вестерны, крича киношным лошадям надтреснутым голосом: "Сбрось его к чертовой матери, вышиби ему мозги!"
Отталина уходила в свою комнату и слушала чужие телефонные разговоры.
"Баланс вашего счета под номером семь-три-пять-пять-девять составляет минус двести долларов и четыре…"
"Да, могу, наверное. Ты уже пьешь пиво?" - "Ха-ха, да".
"Думаю, он не заметил". - "В квартире все в порядке. Я вытащила это из сумки и это было - ты это вырежешь?" - "Только не эту гадость".
"Эй, у вас все еще идет дождь?"
- Эй, у вас все еще идет дождь? - повторила Отталина.
Везде шел дождь. И везде жили люди. Кроме края Рэд-Уолл.
- Я похудею, даже если мне придется сдохнуть, - сказала Отталина матери, глядя на фотографию Шан.
- Разве ты уже не говорила то же самое? - отозвалась та. - Я тебя знаю.
Отталина несколько дней маршировала вокруг дома, потом расширила маршрут до загонов, кладовой с инструментами, до ямы, где Аладдин держал вышедшие из строя вещи. Там валялся старый трактор, сквозь кабину которого проросла черемуха, чуть дальше - старый трактор Рэда и наполовину засыпанные гравием останки ободранного "форда". Девушка проходила мимо, когда услышала тихий, почти неразличимый шепот:
- Девушка, милая…
Садившееся солнце освещало темную массу облаков - настолько темную, что они казались обуглившимися, прерию, тракторы, ее руку на плаще-дождевике. Во влажном воздухе цвета становились ярче.
- Милая, - выдохнул голос.
Отталина была одна, в небе не было видно ни одной летающей тарелки. Она застыла на месте. Она страдала с детства - от излишнего веса, от бесчувственных родителей, от того места, где жила. Возможно, она сходит с ума. Брат ее матери, Мэпстон Гипсаг, пострадав в аварии, повредился мозгами, и болезнь его проходила поэтапно - из обычного депрессирующего фермера он постепенно превратился в хихикающего маньяка.
Свет опустился ниже, бросая на машины тени кофейного цвета. Она не слышала ничего, кроме писка москитов и легкого дуновения ветерка, всегда возникающего в сумерках.
Ночью, слушая чужие телефонные разговоры, она подумала, что могла слышать голоса от голода, поэтому пошла на кухню и доела остатки свинины.
"Я беспокоюсь за тебя. Надеюсь, никто не попытается убить тебя".
"Не скучай без меня".
"Здесь льет, как из ведра". - "Тут тоже". - "Какой смысл оставаться здесь?"
Шли недели, но ничего не происходило, что было весьма характерно для тех мест. Но однажды Отталина снова пошла к яме с гравием.
- Здравствуй, милая. Иди же сюда, - снова заговорил старый зеленый трактор Аладдина.
Несколько лет назад эта машина убила фермера, перевернувшись в ирригационную канаву. Его звали, кажется, Морис Рамблвуд. Рамблтри, Брамблфуд, Рамблсит, Тамблфлуд? Она была тогда ребенком, но он всегда улыбался ей, спрашивал, что она готовит, а в тот роковой день угостил ее конфеткой, растаявшей у него в кармане, и разрешил надеть свои солнцезащитные очки, окрашивавшие мир в оранжевый цвет. А чуть позже он был уже мертв. Наверное, это его дух.
- Морис? Это ты?
- Нет, я - не он. Тот парень обратился в прах.
- А кто говорит?
- Подойди ближе.
Она протянула руку к решетке. В ней свили гнездо осы, и теперь, потревоженные, они пролетели сквозь прутья и напали на обидчика. Отталина смотрела на укусы.
- Это хорошо, - донесся голос из трактора. - Возьми палку и разгони их.
Но она отступила.
- Я очень боюсь, - сказала она, глядя на небо, венчающее прерию на окраине мира.
- Нет-нет, не надо бояться. Этот мир полон чудес, разве ты не знаешь? Иди сюда, садись в кабину. Сиденья до сих пор в порядке. Представь, что ты едешь по Лос-Анджелесу, - голос был хриплый, протяжный, надтреснутый, похожий на голос гангстера из кинофильма.
- Нет, - сказала она. - Мне все это не нравится. У меня и так достаточно проблем, не хочется усугублять их и садиться в кабину трактора, который вот-вот развалится.
- Ах, ты думаешь, у тебя проблемы? Посмотри на меня, милая, - я здесь в жару и в холод, по мне ползают ящерицы, во мне нет бензина, почти ничто не работает, на меня гадят птицы и садится пыль. И даже ты не хочешь побыть со мной немного.
- Уже двенадцать минут седьмого, - сказала она и пошла прочь, потирая пальцами брови. У нее были галлюцинации.
- Милая! Девушка, не уходи! - звал ее голос.
Ей хотелось знать побольше о мире, но единственной возможностью услышать хоть что-то был телефон.
".. рога молодых бычков. Я хотел посмотреть". - "Да? А мне сказали, что ты ушел раньше трех". - "Я был там, переодевался". - "Знаешь, ты идиот".
"Льет гребаный дождь". - "Не знаю, что еще сказать. Вау! Вот это молния! Вау! Слушай, мне надо освободить телефон".
"Я хочу быть с тобой, но я реалист и говорю себе: "Эй, эта женщина трахается со всеми, и какого хрена мне с этим делать?"". - "Хм, значит, только я виновата, да?"
Отталине становилось плохо, она умирала от зависти к этим склочным голосам.
Она снова пошла к яме.
- Морис Стамблбам? Забудь о нем. Выворачивал и никогда не проверял колеса, никогда не менял масло и тормозную жидкость, он никогда не думал обо мне. Он пачкал меня, не вытирал ботинки, а просто запрыгивал на сиденья, и это сводило меня с ума. Ах, не сжимай так кулаки, пойми меня правильно.
Она посмотрела вдаль и подумала, что от Рэд-Уолла люди должны держаться как можно дальше. Это не то место, куда стоило отправляться. На дальнем шоссе что-то блеснуло - какая-то туристическая машина.
- Но я убил его не поэтому.
- А почему?
- Из-за тебя, - сказал трактор. - Из-за тебя. Я спас тебя от него. Он хотел тебя.
- Если бы я хотела, - сказала она, - я бы сама себя спасла.
Во время ужина Ванета распечатала письмо Шан в розовом конверте.
- Так я и думала, - сказала она. - Я так и знала, что Тайлер обязательно проявится.
Шан писала, что Тайлер живет с ней и ее соседкой по квартире уже месяц, что он пытался найти работу по объездке диких лошадей, а пока искал, устроился работать в телефонную компанию. Он купил себе компьютер и в дневное время, похоже, занимается изучением электроники - когда она возвращается из тренажерного зала, стол обычно завален какими-то детальками, проводами и прочим. Она и ее подруга стали вегетарианками, а Тайлер ест креветок и клешни крабов - то, чего он не пробовал до тех пор, пока не попал в Лас-Вегас. Он никак не мог наесться. Шан писала, что он потратил шестьдесят пять долларов на четырехфунтовую банку креветок джамбо, приготовил их и съел в один присест.
- Ха-ха, - сказала мать, складывая письмо, - он не слишком изменился.
После ужина Отталина принялась было мыть посуду и вдруг заплакала. Ванета прижалась к ней и обняла за плечи.
- Почему ты плачешь? Никак не худеется? Пойми ты, что ты так сложена, ты должна быть большой. Моя мать была точно такой же.
- Дело не в этом, - ответила Отталина. - У меня есть подозрение, что кто-то смеется надо мной.
- Кто? Кто смеется над тобой?
- Не знаю. Кто-то. - Она показала на потолок.
- Ну, дорогая моя, позволю себе заметить, что этот Кто-то смеется над всеми. Ему нравится шутить и смеяться. Мне так кажется.
- Здесь одиноко.
- Не одиноко. Ты много и тяжело работаешь.
Отталина пошла наверх и снова прикипела к телефону.
"Пожалуйста, введите номер вашего счета. Сожалею, вы неправильно набрали номер счета, мы не можем это принять. Пожалуйста, позвоните позже".
"Почему я должна это делать?" - "Выключи его, выключи".
"Если это все, что ты, мать твою, хотел сказать, - прощай".
Каждый день трактор жаловался дрожащим и торопливым голосом:
- Милая, твой отец как репей - сядет и не встает с сиденья по шестнадцать часов. О, иди сюда, я хочу тебе что-то показать. Посмотри налево, да, туда. Что ты видишь?
- Груды ржавого железа.
- Правильно. Я не скажу, как они там оказались. Я не люблю рассказывать девушкам плохое об их отцах. Но за все годы, что я работал для твоего отца, только однажды у меня бы хороший день. Когда тебе исполнилось десять, в день своего рождения ты погладила меня и сказала: "Здравствуйте, мистер Трактор". Твой отец посадил тебя на сиденье, сказал, что ты первая, кого он туда посадил. Твои маленькие ручки сжимали сиденье, и я надеялся, что такие дни будут повторяться, но ты больше ни разу не пришла и не погладила меня, только костлявый Морис приходил и использовал меня. Но я скажу тебе правду: если бы твой отец стоял там в тот день, я зацепил бы и его - за то, что он сделал с моими тормозами. Это разбивает мне сердце даже сейчас. Я расскажу тебе кое-что о пиве и о том, что твой отец сделал со мной.
- Что?
- Я расскажу, но, боюсь, тебе это не понравится. Я не хочу настраивать тебя против семьи. Я знаю, что тогда ты бросишь меня. Нет, я не буду тебе сейчас ничего рассказывать.
- Рассказывай сейчас, - сказала Отталина. - Не юли и не выкручивайся. Ненавижу это.
- Хорошо. Ты сама попросила. Стамблбам никогда не проверял меня. Наконец, тормозная жидкость вытекла. А я был с твоим отцом, мы перевозили лошадиный фургон. У него с собой была выпивка, как обычно. Он нажал на тормоз, но я продолжал ехать. Он не мог меня остановить, а я и не хотел останавливаться. Мне было все равно. Я замедлял ход только тогда, когда мы поднимались вверх. Он выпрыгнул до того, как я перевернулся, зацепившись за камень колесом. И что он сделал? Он налил пива в цилиндр! Да, давления хватало, я мог тормозить. Но это сломало меня. Вот почему я здесь. Ты ненавидишь меня теперь?
- Нет, я слышала о преступлениях и похуже. Как, например, убийство.
- Ты сердишься?
На следующий день она примчалась к яме.
- Заткнись, - сразу же сказала она. - Ты знаешь, что я толстая?
- Мне нравится.
- Почему ты не заинтересуешься другим трактором? Почему я? Оставь меня в покое!
- Подумай сама, милая. Тракторы не интересуются тракторами. Тракторы и люди - так должно быть. Каждому трактору нужен человек, правда, как правило, это старый толстый фермер.
- Ты заколдован? В смысле, как в этих дурацких сказках, где девушка позволяет уродливой бородавчатой лягушке спать у себя в ногах, а наутро прекрасный принц уже жарит ей омлет?
- Нет. Я мог бы рассказать тебе о том, что в Дире работал парень, которого уволили за излишнее пристрастие к пикникам и водке, но они ничего не смогли доказать. Все было в компьютерах. Знаешь про машину которая напоминает о том, что надо закрывать дверь? Вот и ответ. Компьютеры. Этот парень заложил в меня пятнадцать языков. Хочешь, скажу тебе что-нибудь на урду? Скиваели, скавели…
- Ты можешь рассказывать мне все что угодно, но я тебе не верю. Дурацкая история. - Отталине показалось, что трактор пытается преодолеть возникшую недоброжелательность.
- Да, я солгал.
- Ты довольно забавный, - сказала Отталина. - Разве ты не знаешь, что люди не испытывают к тракторам нежных чувств?
- Ты ошибаешься. Знаменитый фермер из Айовы, Боб Ладерранг велел похоронить его трактор вместе с ним. И происходило подобное не только в Айове. Есть люди, которые сторонятся нас, а есть девушки, которые влюблялись в трактора. Есть даже девушки, которые вышли замуж за трактор..
- Я ухожу, - сказала она, поворачиваясь к дому. - Я ухожу.
Она посмотрела на дом. Золотилась свадебная пшеница ее матери, лицо Рэда в окне казалось голым черепом. "Пожалуйста, - всхлипнула она про себя, - только не трактор или что-то в этом роде".
После ужина, когда она ушла в свою комнату, ей вдруг очень захотелось иметь ружье с прицелом, чтобы убрать с шоссе золотые блики и унылое жужжание машин, доносившееся оттуда. Ей хотелось, чтобы коровы легли и сдохли. Она надеялась, что случится торнадо, второе пришествие или появится некий злодей, который направит свою машину на загон со скотом.
"Он кажется нормальным, пока не начинаешь с ним разговаривать".
"Думаю, мне стоило позвонить в полицию насчет этого, но я не буду. И вот что я думаю. Я пойду за ним, несмотря на то что мы не так уж долго были женаты. Он заплатит. Он зарабатывает две тысячи в месяц. В любом случае, из-за всего этого у меня каждый день болит голова. Но я в порядке. Просто немного приболела. Не волнуйся, все в порядке".
Аладдин вытащил из кастрюли кусок репы и положил на тарелку Отталины.
- Что ты делала там с этими тракторами? Я тебя искал полчаса, - сказал он.
- Размышляла, - ответила Отталина. - И пыталась его починить.
В тот день она забралась в кабину и уселась на сиденье. Ощущение возникло странное.
- Я бы на эту чертову штуку и цента не потратил, - отозвался Аладдин. - Он всегда работал не очень-то хорошо.
- Я потрачу на запчасти свои собственные деньги. Может, это и глупая затея, но я хочу попытаться.
- У нас с этой машиной с первого дня возникли проблемы. После того, что случилось с чертовым Морисом Гарглгатсом, трактор не много работал. Я возил его к Дигу Янту, тот заменил бензобак и еще кучу деталей, поменял карбюратор. Но потом еще что-то сломалось. Каждый раз, когда чинили одно, ломалось другое. А потом они признались, что это бесполезное дело. Впрочем, - он пожевал кусок мяса. - я могу тебе помочь. Завтра займемся этой штуковиной.
- Им, - сказала Отталина. - Займемся им.
- Вы его не почините, - сказал старый Рэд. - Нельзя починить то, что не подлежит починке.
- Ну, - сказала Отталина, приближаясь к трактору, - сегодня мы отбуксуем тебя под навес и прооперируем. Мой отец собирается мне помочь, так что во время операции веди себя тихо.
- Хочешь знать, что со мной? Сломано все. Ремни порвались, крыша треснула, мотор заржавел, все грязное, пыльное, поломанное. Заменить надо многое. Я не хочу, чтобы твой отец прикасался ко мне. Он уже когда-то занимался мной, и посмотри, где я оказался.
- Сейчас все по-другому. В любом случае, тобой в основном буду заниматься я.
- Ты? Но ты ничего не смыслишь в ремонте тракторов. Я не хочу, чтобы ты этим занималась. Я хочу, чтобы вы отвезли меня к Дигу Янту - он разбирается в тракторах. Мужчины должны чинить тракторы, мужчины, а не женщины.
- У тебя нет выбора, - сказала Отталина. - Скажу одно: в школе я учила механику и получила четверку. Так что разберусь.
Она принесла с собой бутылку масла и начала смазывать им болты, задвижки и винты.
- Если ты сделаешь неверный шаг, я могу навредить тебе.
- Знаешь что? Если бы я была на твоем месте, я бы лежала на боку и наслаждалась.
Приблизительно так говорил Хал Блум.
Дожди прекратились в сентябре, и прерия зазолотилась. Случилось несколько жарких дней, потом стало прохладно, и еще до того, как они успели отремонтировать трактор и заменить ему мотор и трансмиссию, с северо-запада пришел штормовой дождь со снегом.
- Надо занести двигатель в дом, - кашляя, сказал Аладдин.