- Слышал, что мама сказала? - вмешался Йезад. - Брось!
- Я хочу сделать, как раньше было, чтобы тетя не сердилась.
Йезад приподнялся на диване, будто собираясь встать на ноги.
- Я кому сказал сесть!
Заметив вспышку гнева в отцовских глазах, Джехангир напрягся, надеясь, что брат не ослушается приказа. Вспыльчивость отца братьям была хорошо известна. Мурад надул губы и плюхнулся на стул. Отец мгновенно сменил гнев на милость.
- Будем надеяться, тетя не убьет нас.
Роксана не сомневалась, что Куми сразу прибежит на шум. Но та не показалась - вместо нее в дверях появился Нариман, в новенькой рубашке, неровно заправленной в брюки.
- С днем рождения, дедушка! - хором закричали мальчики.
Опережая брата, Джехангир соскользнул с дивана и ринулся к Нариману, который медленно шаркал к своему креслу.
- Стой! - перехватила его Роксана. - Ты так дедушку с ног собьешь, дай ему сесть.
Роксане показалось, что отец сильнее волочит ноги, чем при их прошлой встрече, и конечно, он совсем ссутулился. Доктор предупреждал, что симптомы паркинсонизма будут усиливаться по мере прогрессирования болезни. Что за слова они употребляют, подумала тогда Роксана, прогрессировать! Прогресс…
Опускаясь в кресло, Нариман не удержал равновесие и тяжело рухнул на сиденье. И улыбнулся, видя тревогу на их лицах.
Джехангир обнимал и целовал деда, легонько тиская его подбородок, будто резиновый на ощупь, как ююба, весь в редких щетинках, твердых, как сахарные крупинки. Дед смеялся и наклонял голову для следующей части ритуала - поглаживания по лысине.
Ритуал возник несколько лет назад, когда дед брал мальчиков за подбородки, а они отвечали ему тем же. Завороженные дедовой щетиной, они ощупывали все его лицо, приходя в полный восторг от гладкости и твердости блестящей лысины, которая так замечательно контрастировала с рыхлым подбородком.
Мурад, чувствуя, что ему уже не по возрасту детские игры со щетинистым дедовым подбородком, протянул деду руку. Нариман пожал ему руку и притянул к себе, чтобы обнять.
- Дедушка, покажи зубы! - попросил Джехангир.
Нариман вытолкнул языком вставную челюсть на губу и сразу вернул ее на место.
- Еще!
- Не тормоши дедушку, - сказал Йезад. - С этим безобразником никакого сладу нет! Поздравляю, чиф, и желаю многих лет.
Он сердечно пожал Нариману руку и потрепал его по плечу.
Наконец пришел черед Роксаны. Она обняла отца, сказала, что он прекрасно выглядит, ее это так радует!
- Господи благослови тебя, папа, и дай нам Бог много, много лет праздновать твой день рождения!
- Как минимум до сотого, - сказал Йезад.
- Да, дедушка, - поддержал Мурад. - Ты должен выбить сотню. Как Сачин Тендулькар в матче против Австралии.
- Подумаешь, - фыркнул Джехангир, - остается всего двадцать один день рождения!
- С арифметикой у тебя все в порядке, - усмехнулся Нариман, - но у меня и так было слишком много дней рождения.
- Не говори так, папа, - попросила Роксана, и тень пробежала по ее лицу.
Она сидела на диване рядом с креслом отца.
Заглянувший в гостиную Джал подстроил свой слуховой аппарат, который особенно донимал его, когда разговаривали несколько человек.
- Что? Что такое? Кто говорил про сотейник?
- Про сотню, - поправила Роксана и пересказала брату то, что он не расслышал.
Джал улыбался и кивал. Но тут его позвала Куми, и он заспешил к ней на кухню.
- А у тебя сколько дней рождения до сотни, - спросил Нариман Джехангира. - Девяносто два?
- Нет, дедушка, так было в прошлом году. Теперь всего девяносто один.
- А у Мурада?
- Всего восемьдесят семь.
- Замечательно. Скоро вы будете молодыми людьми, у вас появятся девушки. Надеюсь, вы меня пригласите на свои свадьбы?
Настроение Наримана улучшалось с каждой минутой. Веселье, смех и молодость действовали как противоядие обволакивающей эту квартиру унылости, тем тягучим часам, когда ему казалось, что даже стены с потолками покрыты налетом тоски несчастливых десятилетий. Даже мебель из тика и розового дерева, громоздкие шкафы и кровати с балдахинами на четырех столбиках, тяжеловесные остовы, ждущие пугающей кончины, опять выглядели уютно и приветливо. А длинный ряд фамильных портретов в коридоре - как комичны сейчас их кислые лица!!
- У Джала и Куми все хорошо? - шепнула Роксана.
- Обычный театр и фырк-фырк, ничего особенного. По большей части…
Он замолчал - в гостиную входила Куми с большим блюдом хрустящих картофельных ломтиков и громким "хэлло", обращенным ко всем собравшимся. Взгляд ее сразу упал на свалившиеся гардины, но негодование не успело излиться в слова-Роксана опередила ее:
- Видишь, что этот негодный мальчишка натворил! Ну, ничего, он еще свое получит!
Куми осталось только проявить великодушие:
- Ничего страшного. Джал все приведет в порядок. Только бы бесстыжие зеваки в окна не начали заглядывать.
- Мы же на третьем этаже, тетя, - встрял Джехангир.
- Ты думаешь, зеваки-лишь только по улицам бродят? Могут из окна напротив пялить глаза. Или даже в телескоп смотреть из во-он той высотки, что в миле отсюда.
- Кто там смотрит из высотки? - недоуменно вопросил Джал.
- Выключил бы ты свою машину, - посоветовала Куми, - все равно разговор не о серьезном.
- Пускай слушает! - возмутилась Роксана. - Ему тоже хочется участвовать в разговоре.
- А кто будет платить за новые батарейки? Ты знаешь, почем они и как их жрет эта его коробочка?
- Аппарат - вещь необходимая, это как лекарство.
- Оттого, что вещь необходима, деньги на ее покупку чудом не появятся, - огрызнулась Куми.
Все дорого: лук, картошка, хлеб, масло, кухонный газ, перечисляла Куми.
- Нужно составить бюджет на все расходы, - посоветовала Роксана. - Заведи отдельный конверт для каждой траты.
- Благодарю вас, я тоже проходила экономику домоводства в школе. Какой смысл в конвертах, когда в них нечего класть?
- Ты права. - Йезаду хотелось положить конец спору. - У всех одни и те же проблемы.
- Глупости! Вам же не приходится ухаживать за папой, а на это столько денег уходит!
Роксана открыла было рот, чтобы напомнить ей, что папа получает пенсию, но Йезад подал жене знак - дурацкий спор из-за батареек грозил перейти в полновесную ссору - и сменил тему:
- Скажи, Куми, что это за бесконечная стукотня?
- Это идиот Эдуль Мунши стучит, кто ж еще?
- Вот кто с радостью повесит гардины, - пошутил Йезад.
Джал изобразил ужас:
- Кто угодно, только не Эдуль. Если не хочешь, чтоб на нас потолок обрушился!
Все расхохотались. Эдуль Мунши, живший этажом ниже, считал себя талантливым мастером на все руки. Доказательством могла служить дверь в его квартиру - пластинка с именем хозяина прибита криво, крючок изнутри не попадет в скобку. Весь дом знал, что он владеет замечательным набором инструментов, и весь дом боялся его готовности прийти на помощь в случае поломки. Эдуль радостно предлагал соседям инструменты и себя в придачу. Он горел желанием поработать у соседей, потому что в собственной квартире ему больше не разрешалось ничего чинить. Миссис Мунши решила, что не может позволить мужу разрушить всю квартиру - должен быть предел.
- Интересно, кто тот несчастный, которого на этот раз подловил Эдуль на свои инструменты?
Снова раздался смех, и Нариман с удовлетворением обвел взглядом гостиную, радуясь, что ссоры удалось избежать.
- Не пора ли выпить? - спросил он.
- Пять минут можешь подождать? У меня готовы угли для лобана, и солнце уже село.
Она вышла из гостиной и вернулась в белом муслиновом покрывале, неся в руках серебряную кадильницу, источающую светлый дымок.
Роксана с наслаждением вдохнула запах ладана; для нее обряды и религия значили куда больше, чем для Йезада. После внезапной смерти матери воспитанием Роксаны занималась материнская родня-угрызения совести не позволили Нариману ни в чем противиться родственникам покойной жены. Они учили Роксану молиться, совершили ее навджоте - обряд посвящения в парсы, по праздникам водили в храм огня.
Позднее, в замужестве, ей очень недоставало соблюдения обрядов, но Йезад не верил в них, говорил, что ему достаточно посещения храма по большим праздникам, а ладан хорош только от москитов.
Серебряная кадильница в руках Куми, доставшаяся ей от мамы, вызывала у Роксаны благоговейное чувство и воскрешала детские воспоминания. Она ждала своей очереди поклониться огню. Но Куми сначала поднесла кадильницу Йезаду, который сидел ближе. Тот ритуально сложил ладони перед грудью.
- Покрой голову, - шепнула мужу Роксана.
- Извини, - пробормотал он.
Он прикрыл одной рукой макушку, другой повел в сторону кадильницы, направляя дым на себя. Мурад и Джехангир ухмылялись, наблюдая за неумелыми движениями отца.
Обойдя всех, Куми двинулась вокруг гостиной. За ней лениво тянулась струйка дыма. Торжественность, с которой она совершала обряд, забавляла мальчиков.
- Ваша тетка очень благочестивая женщина, - пряча усмешку, заметил Йезад вслед удаляющейся Куми.
- Воистину, - сказал Нариман. - Она на прямой связи с Богом.
- Не надо, - попросила раздосадованная Роксана, которой так хотелось сохранить ощущение торжественности обряда, когда кажется, будто с запахом ладана по дому плывут ангелы - фаришты.
Куми сбросила муслиновое покрывало с головы на плечи и объявила, что теперь можно и выпить.
- Что будете пить, Мурад и Джехангир, фанту или севен-ап? А может быть, - она широко раскрыла глаза, показывая, что речь пойдет об особом лакомстве, - может, вам налить моего домашнего малинового шербета? Я лично собираюсь пить шербет.
Детям был отлично известен теткин шербет - розоватый, переслащенный, безвкусный напиток.
- Шербет потом, - ответил Мурад, - а сейчас мне фанту.
- Мне тоже, тетя! - подхватил Джехангир.
Джал вызвался заняться взрослой выпивкой и принялся смешивать скотч и содовую для Йезада, Наримана и себя. Роксана попросила налить ей отвергнутого малинового шербета, и Куми сразу просияла.
- Мученица, - шепнул Йезад жене, легко коснувшись губами мочки ее уха.
Нариман заметил и тихонько улыбнулся. Он радовался счастью дочери, ее отношениям с Йезадом. Он часто видел, как они обмениваются едва приметными, невидимыми миру сигналами нежности.
Но ее выбор напитка Нариман опротестовал.
- Шербет? В день моего рождения? Нет уж, выпей чего-нибудь покрепче.
- Не нужно, папа, спиртное сразу ударяет мне в голову, а потом меня ноги не держат.
- Чиф прав, Рокси, - поддержал тестя Йезад. - Сегодня особый день.
Мурад и Джехангир тоже подали голоса:
- Да, мама, сегодня такой день!
Детям случалось видеть маму чуть-чуть навеселе не чаще одного, ну двух раз в год, но им это очень нравилось, потому что тогда с маминого лица исчезало выражение вечной озабоченности.
Роксана со вздохом, будто берясь за трудное дело, согласилась выпить рому с фантой.
- Только, Джал, капельку рома и побольше фанты.
Она откинулась в кресле, предвкушая праздничное удовольствие.
Мурад, дожидаясь своей фанты, от нечего делать подошел к горке, которая занимала почетное место в гостиной. Джехангир немедленно потянулся за братом. Горка всегда притягивала детей как магнит, а от строжайшего наказа тети и дяди ничего там не трогать ее притягательная сила только возрастала.
Роксана с нарастающим беспокойством поглядывала на сыновей. Нариман повел рукой, будто желая успокоить дочь.
- Папа, ты себе не представляешь, на что способен Мурад. Такой чават растет, такой хитрюга! А младший ему подражает, когда они вместе. В одиночестве Джехангир может часами сидеть с книжкой или складывать головоломки.
Она легонько подтолкнула локтем мужа, чтобы тот следил за мальчиками.
- Боже сохрани, чтоб они что-то напортили в святилище.
"Святилище" было их тайным словечком для обозначения уймы безделушек, игрушек и стеклянных поделок, которыми была заполнена горка, благоговейно почитаемая Джалом и Куми. Среди чтимых святынь был клоун, который шевелил ушами, когда ему нажимали на живот, пушистая белая собачка с качающейся головой, крохотные модельки старинных автомобилей и работавший от батарейки Элвис Пресли, который беззвучно перебирал струны своей гитары. В былые времена Элвис пел "Деревянное сердце", но, как любил рассказывать гостям Джал, что-то в механизме сломалось в тот самый августовский день, когда умер Король.
Когда приобреталась новая безделушка, ее с гордостью демонстрировали гостям, потом торжественно помещали за стекло. Как говорил Йезад, единственное, чего недоставало в ритуале, это курения благовоний, возложения цветов и пения молитвенных гимнов. Он отмахивался от объяснений Наримана, что причина тут в болезни отца Джала и Куми и в их тяжелом детстве. На свете много обездоленных детей, возражал Йезад, но не все, выросши, фанатично играют в игрушки.
Помимо игрушек на полках стояли серебряные кубки - школьные призы Джала и Куми. К кубкам прикреплены карточки с указанием, за что получены призы: Джал Палонджи Контрактор, третья премия, бег на трех ногах, 1954; Куми Палонджи Контрактор, вторая премия, бег с лимоном на ложке, 1956, и так далее. Они хранили не все призы: только полученные на тех соревнованиях, на которых присутствовал и подбадривал детей отец.
И две пары наручных часов, теперь уже слишком маленьких для их запястий, и два вечных пера - подарки отца к навджоте сына и дочери. А было это почти сорок лет назад. По совету семейного жреца, дастурджи, с церемонией навджоте заспешили, когда стало ясно, что Палонджи осталось недолго. Дети не успели выучить все необходимые молитвы, но дастурджи заверил семью, что не станет обращать внимание на недочеты: лучше отцу присутствовать на церемонии, даже если посвящаемые помнят не все слова, дабы он спокойно умер, зная, что дети должным образом вошли в зороастрийскую общину.
Мураду надоело смотреть через стекло, и он решил открыть дверцу горки. Роксана тихонько подтолкнула Йезада, и тот предупредил сына, чтобы он ничего не трогал.
- Стекло пыльное, за ним ничего не видно.
Мурад окинул взглядом полки. Его не заинтересовали вазы, серебряные трофеи, пластмассовая гондола с гондольером, фирменный махараджа "Эр-Индии" на носу реактивного самолета, миниатюрная Эйфелева башня. Любопытство у него вызвали две ухмыляющиеся обезьянки в самом центре выставки.
У одной был барабан с палочками, другая держала в лапах бутылку с надписью "выпивка". У обеих сзади торчало по ключику. Мурад повернулся спиной к гостиной, чтобы не видно было, что он делает, и стал заводить барабанщика. Сообщник Джехангир прикрывал брата.
Но предательская пружина выдала братьев. Куми знала ее звук, как мать-дыхание своего дитяти. Забыв про напитки, она бросилась к бесценной своей горке.
- Как не стыдно, Мурад, как не стыдно! - Она притворялась спокойной, но срывающийся голос выдавал ее чувства. - Я тебе тысячу раз говорила, не трогай горку!
- Немедленно поставь вещь на место, - сказала Роксана.
- Я же ничего не ломаю, - возразил Мурад, продолжая крутить ключик.
- Ты слышал, что сказала мама! - прикрикнул на сына Йезад.
- Дай обезьянку дяде Джалу, негодный мальчишка, - вышла из себя Куми. - Пусть он заведет ее.
- Я хочу сам!
Йезад поднялся на ноги. Мурад понял, что пора сдаваться. Но не успел - Куми влепила ему оплеуху.
Испугавшись, как бы Йезад не врезал и Мураду, и Куми, Роксана вскочила с дивана, оттолкнула сына в кресло, придержала руку мужа и резко бросила Куми, что если надо наказать ребенка, то можно пожаловаться родителям! Благо они рядом!
- Я еще жаловаться должна? Вы тут расселись и спокойно смотрите, как он хулиганит! Если бы вы выполняли родительский долг, мне не пришлось бы на него руку поднимать!
- Шутишь?! - вспылил Йезад. - Если ребенок взял игрушку в руки, так это называется хулиганить?
- Давай, защищай его! Вот так дети и сбиваются с пути!
- Ты пойми, Мурад, дикра, - Джал морщился, прижимая палец к уху, - тут очень деликатный механизм.
Лишний поворот ключа - и пружина может сломаться. Тогда мой барабанщик будет молчать, как замолчал мой Элвис.
Он завел игрушку и поставил ее на стол. Лапки обезьянки заходили вверх-вниз, палочки легонько постукивали по барабану.
- Замечательно, правда? Я и вторую тебе заведу.
Вторая обезьянка подносила бутылку ко рту, опускала ее, подносила и опускала…
- Потрясающая парочка, я тебе скажу! На нее можно смотреть без конца.
Дети не проявляли ни малейшего интереса. Им-то хотелось самостоятельно завести обезьянок, самим привести их в движение, а так…
- Неблагодарные дети, - проворчала Куми, - даже не смотрят…
- Хватит, Куми, - сказал Нариман. - Забудем.
Но кровь Куми уже кипела от обиды. Ничего она не забудет, заявила Куми, это он умеет так решать проблемы. Поэтому не стоит удивляться, что он и свою жизнь исковеркал, и другим не дал жить. Не стоит удивляться, что он бесстыдно крутил роман с этой Люси Браганца, погубил и мамину жизнь, и…
Нариман обвел взглядом присутствующих и вскинул руки жестом бессильного извинения. Роксана попыталась остановить сестру:
- Ну при чем тут эти дела, Куми? К чему вытаскивать их на свет божий? Да еще при детях. И я не понимаю, какое отношение имеют к этому обезьянки?
- Не вмешивайся в мой разговор с папой! Хочешь понять, так подумай немножко!
Этот так называемый отец, он шесть жизней превратил в кошмар, и она никогда ему этого не простит, особенно его постыдных отношений с любовницей после женитьбы. Кем должна была быть эта женщина - ведьма, a не женщина, - чтобы пойти на такое? А если ей хотелось так закончить свою жизнь, то почему ей было не оказать им всем милость и не…
- Куми, - прервал ее Джал, - мы должны показать Рокси новую куклу, которую ты купила. Посмотри, Рокси. Японская кукла.
Джал добился лишь частичного успеха: Куми понизила голос, но продолжала бурчать. Послушные восторги Роксаны - прелестное кимоно, а какие цвета чудные, и вышивка настоящей золотой нитью - постепенно утихомирили Куми. Она даже привлекла внимание Роксаны к малюсенькому зонтику, который ей нравился даже больше, чем очаровательные крошечные туфельки.
Затем игрушки были возвращены в горку и заперты на ключ. Расплатившись за прегрешения детей, Роксана снова уселась рядом с отцом, тихо радуясь восстановлению мира.
Три скотча с содовой, две фанты, один ром с фантой и домашний шербет Куми были наконец разлиты по бокалам. Выпили за здоровье Наримана, после чего он предложил тост за четырех обезьянок.
- За четырех? - переспросил Джал.
- За двух обезьянок Куми и за двух обезьянок Рокси.
Они засмеялись, даже Куми улыбнулась за компанию. Нариман спросил мальчиков, как дела в школе после каникул.
- Как вам нравятся новые уроки?
- Они уже не новые, дедушка, - ответил Джехангир. - Учебный год давно начался: одиннадцатого июня. Почти два месяца назад.