* * *
Прошло два дня. Тюрморезов оставался в столице. В общежитии больше не появлялся, – снял на полмесяца комнату в квартире какого-то омерзительного мужичка-алкоголика. Передавая деньги за аренду, – мужичок сдавал жилье довольно дешево, – Евграф был уверен: скорее всего, его ждет подвох. Вероятно, хозяин квартиры собирался осуществить примитивную, но безотказно работавшую схему. Через несколько дней мужичок, воспользовавшись тем, что отношения между ним и жильцом не подкреплены договором, попросту устроит скандал и потребует от арендатора убраться…
Однако Тюрморезову, в отличие от хозяина жилья, повезло. На второй день Евграф избавился от соседа.
Хозяин квартиры, выпив даже больше, чем всегда – гулял на полученные от жильца деньги, – возвращался домой и, зашатавшись, оказался на проезжей части. Там попал под машину. Удар был не очень сильным. Но его хватило, чтобы пьянчуга отлетел на несколько метров в сторону и как следует приложился головой об асфальт.
В тяжелом состоянии скорая забрала его в больницу.
Об этом Евграф узнал на следующее утро от старушки, сидевшей перед подъездом пятиэтажного дома на лавочке. Она не только прекрасно знала, в какой из квартир подъезда Тюрморезов живет, но и была наслышана о произошедшем накануне с его квартирным хозяином.
– Говорят, что он настолько плох, что вчера даже пытались разыскать каких-то его родственников. Думали, помрет до утра… – проговорила старушка и некоторое время молча смотрела на Евграфа.
Король Психов вышел из квартиры, чтобы дойти до пятачка возле станции метро и купить там свежую газету и чего-нибудь поесть. В квартире у пьянчужки не было ни телевизора, ни даже старенькой радиоточки.
Теперь он два раза кивнул головой, отвернулся от старушки и пошел дальше. Чутье подсказывало ему: некоторое время его никто не будет беспокоить. Но злоупотреблять везением не стоит. Недельку, не больше, он может жить в этой квартире, а потом должен исчезнуть. Главное, чего никак не мог предугадать в данный момент Тюрморезов – до какой степени ему стоит опасаться того, что его ищут в связи с историей в метро. Евграф был уже достаточно опытен, чтобы не надеяться на то, что органы его не разыскивают. Насколько точен уже, без сомнения, составленный фоторобот? Легко ли по нему опознать его?
Размышляя подобным образом, Тюрморезов подошел к переносной будке из металлических трубок и натянутого на них красного тента, под которым стоял лоток с газетами. Продавец разговаривал с какой-то женщиной в фартуке, – вероятно, она торговала где-то поблизости. Евграф взял из пачки популярную ежедневную газету и… Здесь ему понадобилось самообладание: на первой полосе был напечатана его качественная, правда не совсем соответствовавшая формату "их разыскивает полиция", фотография. Под ней, – его глаза успели выхватить их, прежде чем он сложил газету вдвое, – крупным шрифтом были напечатаны его имя и фамилия.
– Так, – отвлекшийся от разговора со своей знакомой продавец показывал пальцем на газету, – Все?.. – он вопросительно вскинул глаза на Тюрморезова.
– Да, – Евграф спокойно протянул ему деньги, дождался сдачи. Небрежно сунул ее в карман и неторопясь пошел от газетного лотка прочь. Сердце его отчаянно колотилось. Он твердо решил, что не станет разворачивать газету прежде, чем за ним закроется дверь квартиры.
Через полтора десятка шагов его ждало следующее испытание: на стекле продуктового магазина был приклеен скотчем лист белой бумаги формата А4 со все той же фотографией, что и в газете, надписью над ней крупными буквами "Розыск!" и каким-то текстом внизу. Мелкий шрифт Тюрморезов с расстояния разобрать не смог.
Евграф справился со своими эмоциями и после этой "неудачи". Он нисколько не изменил направления своего движения, не вздрогнул. Взгляд его быстро перешел с объявления о розыске на куриное мясо, готовившееся на вертеле в витрине палатки, продававшей шаурму.
Вскоре он оказался за пределами людной площади возле станции метро. Неширокая дорога, по которой время от времени проезжали легковые автомобили, шла между жилых домов. Навстречу к станции подземки шли люди. На Евграфа они не обращали никакого внимания.
Он спокойно добрался до подъезда, перед которым по-прежнему сидела старушенция, с которой он недавно разговаривал. На этот раз она даже не посмотрела на него. Ее внимание в этот момент было привлечено к молодой женщине с коляской, гулявшей у соседнего подъезда…
Оказавшись на лестнице, Тюрморезов быстро поднялся к себе на третий этаж, открыл ключом замок железной двери, вошел в квартиру. Запершись, он несколько мгновений стоял, не разворачивая газеты. Затем, по-прежнему не разворачивая бумажных листков, прошел в комнату. Но не в ту, которую снимал, а в хозяйскую. Там уселся на убогую продавленную софу и осмотрелся, точно оказался здесь впервые. Хотя еще в первый день пребывания в квартире, когда хозяин ушел, внимательно обследовал его "каморку".
Теперь постарался взглянуть на окружавшие его предметы так, будто видит их впервые. Этот "прием" должен был помочь Тюрморезову как бы отстраниться от ситуации, в которой он сейчас находился. Отделавшись от нее таким образом, он сможет, не нервничая, обдумать то, с чем столкнулся сегодня. Принять правильное решение.
Вот старенький электрический будильник. Длинная стрелка отставала минут на двадцать. Рядом на табуретке, – краска с нее облезла и торчала деревянная поверхность, – лежала старая куртка хозяина-пьянчуги. Она была грязная, давно не стиранная. Потом Тюрморезов посмотрел на цветочные горшки, стоявшие на паркетном полу у окна. В них была земля, но не росло никаких цветов. Откуда и зачем они здесь?
Евграф развернул газету. Рассмотрел внимательно свою старую фотографию, – в свое время ее забрал из квартиры Робика следователь, проводивший обыск… Тюрморезов сидел на скамейке за длинной партой в институтской аудитории и улыбался. Снимок был сделан одним институтским парнишкой. Вообще-то он пришел сфотографировать профессора. В "кадре" того нет, – Бердников в тот момент сидел за соседней партой – через проход. Парнишка "захватил" его следующим снимком.
На фото Тюрморезов не выглядел сумасшедшим, – обаятельный молодой человек. В хорошем костюме… Фотограф запечатлел его доброжелательно улыбавшимся. Должно быть, этот странный контраст фотографии и ужасной для Евграфа заметки под ней мог производить на читателя особенно сильное впечатление. Журналист, сочинявший этот материал, обязательно принял это во внимание. Улыбчивый, милый молодой человек пытался сжечь поезд метро вместе со многими сотнями находившихся в нем живых людей… По внешнему виду никак не скажешь, что он опасный псих, маньяк-поджигатель, уже отбывший свой "срок" принудительного лечения. "И зачем только этого монстра выпустили! – непременно должен подумать обыватель. – Таких психов следует изолировать от общества навсегда. А лучше уничтожать, чтобы они никогда не дали потомства. И череда их преступлений, не дай Бог, не продолжилась в следующих поколениях!"
Перечитав несколько колонок под фотографией еще раз, Тюрморезов убедился: газетчики ни словом не упомянули его роль в тушении пожара. Было сказано лишь: "пассажиры пытались сбить вырывавшееся из кабины пламя с помощью огнетушителя, но безуспешно. А после прогремевшего взрыва пожар приобрел особенную силу. Тем не менее, головной вагон, сделанный, как и весь состав, из стойких к воспламенению материалов, почти не обгорел. Если не считать изрядно развороченной взрывом кабины".
Сообщение в газете Евграфа не удивило. Он привык к предвзятости. От него, как от опасного психа, люди ожидали только плохого. Сообщалось, что на "Автозаводской" он, Евграф, вскочил в кабину, тут же выхватил пистолет и велел машинисту трогаться. Затем, когда состав был уже в тоннеле, Тюрморезов якобы извлек откуда-то из-за пазухи две пластиковые бутыли. В одной, как он якобы заявил – горючее вещество, во второй – жидкая взрывчатка…
Держа машиниста "на мушке" пистолета, Евграф принялся разливать по кабине горючую жидкость.
При этом он приговаривал, – каждое слово врезалось машинисту в память:
– Факел получится отменный! Из пятисот человеческих душ. А потом, когда вся эта головешка на колесах вкатит в тоннель, немного еще погорит, выкатится на станцию и все эти ротозеи соберутся смотреть – тут-то и прогремит взрыв! – на этих словах Тюрморезов якобы похлопал по второй емкости. – Здесь взрывчатка!.. Разнесет к чертовой матери всю станцию.
Он бросил спичку. В кабине головного вагона заплясало пламя.
Когда поезд оказался на середине метромоста, Евграф, помахивая пистолетом, сказал:
– Сейчас ты уберешься из этой кабины!.. Я дарю тебе жизнь, чтобы ты передал тем, кто упек меня в сумасшедший дом, что все их усилия оказались напрасны. Я поджигал и буду поджигать! Меня зовут Евграф Тюрморезов. Я сжег совхозные коровники. Но я не остановился на достигнутом. Моя цель – стать самым великим поджигателем в мировой истории. Чикатило прославился тем, что убивал людей в лесу. Я прославлюсь своими чудовищными поджогами. И ты мне в этом поможешь!..
По словам машиниста, Тюрморезов выглядел совершенно невменяемым. Было очевидно: он ни перед чем не остановится. "Прыгай!" велел он машинисту, который только что остановил состав. Машинист понимал, что если поезд будет гореть в тоннеле, жертв окажется гораздо больше, чем на мосту. Все-таки на мосту есть, куда спастись от огня. Но Евграф, по-прежнему одной рукой направлявший пистолет на машиниста, поменялся с ним местами и, двинув ручку, заставил поезд с силой дернуться вперед. "Прыгай, я тебе приказываю!" – заорал сумасшедший. Машинист понял, что в следующее мгновение прогремит выстрел. Неловко на ходу он вывалился из кабины. Упал на мост…
Состав с пылавшей кабиной выкатился на станцию, не останавливаясь проехал ее, закатился в жерло тоннеля. Промчавшись по еще одному перегону, состав оказался на следующей станции – "Каширской" – и только там сумасшедший посчитал, что он "произвел достаточное впечатление на публику" – так было написано в газете – и остановил поезд. Всего за несколько минут до взрыва.
Воспользовавшись паникой, которая тут же возникла на платформе, Тюрморезов сбежал. Пассажиры успели выскочить через раскрывшиеся двери состава, – кто-то дернул специальный кран.
Поскольку описание психа было сделано машинистом значительно позже, никто не пытался задержать Тюрморезова по горячим следам.
* * *
С того дня, когда фотография Тюрморезова появилась в средствах массовой информации, прошла пара суток. Евграф был подавлен произошедшим. С самого начала ожидал, что его посчитают сообщником машиниста. Но никак не мог предположить, что лопоухий умудрится выставить его единственным террористом и, главное, – Евграф не мог вообразить, что сообщник Психа сообщит спецслужбам его, Тюрморезова, имя, фамилию, подробности биографии.
Король Психов по-прежнему сидел в арендованной комнате. Хозяин из больницы не возвращался. Тюрморезов, насколько это было возможно в его положении, "наслаждался" покоем и одиночеством.
Лежа целый день на софе, которая была не менее убога, чем та, что стояла в комнате хозяина, Евграф, как ему казалось, просто плыл по течению мутной, с темной, почти черной водой реки, которая неким непостижимым образом пролегала через его мозг. Мысли его были такими же мутными, как и эта медленно двигавшаяся вода.
Один или два раза в день он вставал, чтобы пошатываясь и хватаясь за стены, добраться до кухни и там, пошарив по буфету, – в холодильнике у хозяина было совершенно пусто, – выволочь на стол какой-нибудь старый пакет, на дне которого еще оставалось немного гречневой крупы или макаронных изделий.
Диета эта доконала его ничуть не меньше психологического потрясения: уже через пару суток он ослаб настолько, что когда вставал со своей лежанки – кружилась голова. В какой-то момент Тюрморезов понял: если проведет так еще хотя бы день, то вполне возможно, что когда за ним приедет полиция, он попросту не сможет самостоятельно выйти из квартиры. Тем, кто будет его арестовывать, придется ждать врачей с носилками.
Евграф не сомневался, что в самое ближайшее время будет задержан. Деньги у него заканчивались, а без них "лечь на дно" трудно… Конечно, оставалась надежда, что поиск его не будет вестись тщательно и, несмотря на объявления о розыске, он сможет беспрепятственно передвигаться по городу… Тюрморезов поднялся с софы и как зомби, пошатываясь двинулся к двери на лестницу.
Сходить в магазин. Купить какой-нибудь еды.
Оказавшись в убогой грязной прихожей, где на полу валялись пустые, покрытые пылью пивные бутылки, – хозяин, видимо, не смог сдать их в пункт приема стеклотары, – и какие-то трехлитровые банки, Евграф толкнул входную дверь. Она была незаперта, лишь прикрыта. Тотчас широко распахнулась. Выйдя на лестницу, он вялым, точно бы автоматическим и неосознанным движением подтолкнул дверь обратно. Она притворилась… Не став ее запирать, – любой желающий мог попасть в квартиру, – Тюрморезов принялся спускаться по лестнице…
Он шел по улице, не замечая прохожих, шагавших навстречу. Ему было все равно, как на него смотрят… Быть может, вот в эту секунду его узнает случайный горожанин, который через четверть часа донесет на него в полицию. Мол, видел…
В какой-то момент Евграф почувствовал такую слабость, что сошел с тротуара, забрался поглубже в кусты, лег. Он глядел вверх, в небо… Но лежал он так не долго, – минут десять – пятнадцать, – потом торопливо встал, двинулся дальше по направлению к продуктовому магазину, что у станции метро.
Там где он только что "отдыхал", земля была сырая. В ней перепачкались его пиджак и брюки.
Вот и магазин. Тюрморезов спокойно прошел мимо охранников, взял с полки две бутылки пива "Карлсберг", большой пакет чипсов. В объемистом холодильнике с открытым верхом – пачку пельменей известной марки из мяса молодых бычков. В хлебном отделе – пару лепешек… Две женщины, пристроившиеся к длинной очереди в единственную работавшую кассу, делились новостями:
– Они сказали, что эта их акция в метро провалилась. Но они обязательно совершат новую!
– Конечно! Непременно совершат. Неужели такие люди остановятся?! Им нечего терять. По закону не несут никакой уголовной ответственности. Они – сумасшедшие!
– Как же жить?!.. Эти гады-психи не дадут теперь никому ездить в метро. А как же без метро? У нас, старух, машин-то нет… Это молодежь вся на колесах…
Евграф внимательно посмотрел на говорившую. Ему не показалось, что про нее можно сказать "старуха". "Пожилая женщина" – он бы дал ей такое определение. Она почувствовала, что на нее смотрят. Повернулась, уставилась на Тюрморезова.
"Узнает, так и черт с ним!.." – подумал он. В глазах "старухи", казалось, что-то промелькнуло. Словно бы лицо Тюрморезова кого-то ей напомнило…
Вздрогнул. Безвольное равнодушие к собственной судьбе вдруг исчезло. Пожелал любой ценой остаться на свободе. "Если она меня узнает… Видела мою фотографию. Буду сидеть в сумасшедшем доме. Упрячут в него надолго. Пока разберутся, а скорее всего и не разберутся вовсе…Псих и его дружки будут продолжать заниматься черными делами. Разве это справедливо?!"
"Старуха" отвернулась. Евграфа прошиб ледяной пот. Странно, обычно это случалось с ним от ощущения опасности. Но опасность-то уже миновала: "Не узнала!"
Вдруг понял, что ему нечего бояться: никто не опознает в нем человека с фотографии. "Я сейчас выгляжу, как покойник! Меня и мать родная в эти дни не узнает. Тогда, когда делалась фотография, помещенная в газетах, я был моложе. Мог еще оказывать сопротивление болезни. Теперь она уже почти сожрала меня. Раньше у меня был путь к выздоровлению. Теперь – нет. Я – законченный псих!"
Обе пожилые женщины были у самой кассы. Та, что минуту назад внимательно смотрела на Евграфа, стояла в очереди второй. Ее приятельница отсчитывала кассирше деньги за товар.
"И во всем виноваты они – эти личности из "Группы"! – с ненавистью подумал Тюрморезов. – Неужели никак не отомщу им?!"
Нет, ему во что бы то ни стало надо избежать ареста!
"Старуха" – уже напротив кассирши. Все ее покупки перекочевали в лоток для оплаченных продуктов. Кассирша терпеливо ждала, пока покупательница выкладывает в углубление для мелочи на пластиковой стойке гроши из потрепанного кошелька.
На Тюрморезова, стоявшего в очереди следующим, никто не обращал внимания.
Глава двадцать пятая
Кому – сумку с валютой, кому – засохшую карамель вместо обеда на даче из ящиков
Как он умудрился прицепить к петле скобу соскочившего ремешка, – теперь понять не мог. Но после того, как лопоухий Миша вывалился из пылавшей кабины, Евграф повесил его сумку себе под мышку. С ней он позже пытался тушить огонь, с ней же выскочил на платформу… Тюрморезову сейчас казалось, что в тот день он просто не ощущал этой сумки под мышкой, – она была небольшой. В конце концов оказался с ней в квартире. Только здесь сдернул с себя ремень, забросил сумку в угол. С тех пор у него и мысли не возникло, посмотреть, что внутри.
Какая-то догадка заставила его сделать это теперь.
Он медленно расстегнул молнию… Из сумки на грязный пол съемной комнаты выпала пачка денег.
"Я спасен!" – пронеслось в голове Евграфа.
Лопоухий машинист дал ему козырь для борьбы с "Группой личностей".
* * *
Большинство земельных участков в старом дачном поселке, расположенном в пятнадцати километрах от Московской кольцевой автодороги, давно принадлежали не тем людям, которые получили их от государства в далекие годы в середине двадцатого века.
А на тех клочках земли, которые оставались в собственности потомков первых владельцев, уже не увидишь скромных дачных домиков эпохи "развитого социализма". Все обустроено на современный лад. За высокими надежными заборами – красивые кирпичные дома, аккуратно подстриженные лужайки.
Лишь один единственный дом стоял в чащобе разросшихся яблоневых, грушевых и вишневых деревьев, перемежаемых осинами и березками. Облезлый забор вокруг этого дикого царства покосился. Вход в него – калитка, половина штакетин которой отломана, – зарос буйной травой… Но что это?! Она, кажется, примята…