Верзила отнес пакет с провизией на кухню, вскипятил чайник, вытащил из шкафа банку с растворимым кофе – единственный припас, который помимо гречневой крупы был обнаружен в хозяйстве убитого.
Миша бросил в чашку две ложки кофе, заварил кипятком и принялся есть колбасу с хлебом, запивая свой завтрак, объединенный с обедом, растворимым "Нескафе".
Когда половина найденной колбасы и батона были уничтожены, лопоухий принялся за пряники и шоколад. Съел два пряника и плоскую пачечку "Вдохновения".
После трапезы стало значительно легче: слабость прошла, течение мыслей приняло спокойный характер. Но что теперь делать?!..
Псих не открыл, пережив все пытки, никаких секретов. От мертвеца, – так сейчас показалось Мише, – уже начал исходить особый ужасный запах. Он услышал его даже при том, что обоняние притуплено "амбре", которое окружало Скворцова.
При той жаркой погоде, которая стояла на улице, в квартире через какое-то время станет невозможно находиться, а ужасный запах просочится в тамбур, на лестничную клетку, в другие квартиры. Надо бежать отсюда. Но деньги!..
Лопоухий терзался: он все-таки совершил непоправимую ошибку!.. Все его нетерпеливость! Неспособность ждать, когда нужно. Если бы не стал звонить в квартиру, если бы дождался, когда Псих выйдет из нее, – а это рано или поздно произошло бы, – смог бы незаметно проследить за ним. Узнать, куда он ходит, с кем общается. Не сразу, но возможно удалось бы найти конец ниточки, которая вела к большей, основной части сокровища, похищенного вместе с сумкой. Теперь этот шанс упущен.
"Ну почему же? – думал Миша. – Ведь я могу отпустить его и точно так же отправиться за ним по пятам…" Допив кофе он медленно перешел из кухни в комнату. Псих лежал на полу с открытыми глазами. Обычно его взгляд был уставлен в одну точку, а глазные яблоки не двигались, даже когда в комнате появлялся верзила. С какой-нибудь очередной раскаленной вилкой или ножом…
Теперь же Скворцов внимательно посмотрел на бывшего машиниста. Тому показалось: наконец-то жертва готова "к контакту". Миша тут же развернулся, быстро перешел на кухню, вынул из раковины лежавший там половник, чиркнул спичкой, зажег самую большую конфорку плиты и положил половник на нее, – так чтобы ковшик оказался прямо в языках голубого пламени.
Верзила не стал дожидаться, пока половник раскалиться докрасна. Он не хотел всерьез истязать Психа. Надеялся: в этот раз это не нужно. Достаточно лишь дать понять, что он не расположен церемониться и в любой момент, в случае, если его жертва будет недостаточно красноречива, опять начнет самые зверские пытки. Обернув рукоятку половника кухонным полотенцем, лопоухий поспешил обратно в комнату.
Подскочив к Психу, Миша уселся рядом с ним на корточки. Скворцов не отрываясь следил за мучителем.
– Ну, давай, рассказывай! – доверительным, почти дружеским тоном проговорил лопоухий. – А то, сам понимаешь, я тебе такое сейчас устрою: все, что было прежде, покажется курортом!
Миша сдвинул носок Психа с лодыжки. Левая нога немного оголилась. Сильно прижал к уже обожженной коже нагретый половник. Скворцов дернулся. Половник соскочил с ноги. Прежде Миша прижал бы его вновь, но теперь рассчитывал на "сотрудничество" жертвы…
Все же ему было страшно выдергивать кляп. Секунд десять он колебался… "Но с кляпом он не сможет ничего рассказать!" Миша с силой дернул за краешек вафельного полотенца.
Как только кляп выскочил, Скворцов издал вопль такой чудовищной муки, что верзила отпрянул.
Он предполагал и боялся, что подобное может произойти. Но когда это случилось, Миша оторопел.
Вопль передал всем, кто его услышал, послание о диком страдании и бессилии. А донесся он, наверняка, не только до соседей сверху и снизу, но и до других этажей.
"Сейчас сюда сбежится толпа!"
Псих продолжал вопить. Миша понял: ситуация вышла из под контроля. Надо немедленно бежать из квартиры. Но верзила не двигался и тем самым давал жертве дополнительное время.
Наконец лопоухий пришел в себя. Судорожными движениями скомкал полотенце в плотный кляп, затолкал его Скворцову в рот. Псих смолк…
Стоило поторапливаться. Верзила забегал по квартире, одевая куртку, заталкивая в карманы пачки с деньгами, обнаруженные в скворцовском пиджаке, ключи.
Уже у самой двери вдруг вспомнил про колбасу, шоколад и пряники. Вернулся обратно на кухню, взял пакет и покидал в него все несъеденные продукты. Голод, который испытывал в последнее время, сделал свое дело: продукты приобрели для него особую ценность. Иметь в руках мешок с едой казалось Мише важным, пусть денег теперь было достаточно, чтобы не голодать.
Подскочив к двери, он осмотрел в глазок в тамбур – там никого не было. "Пока никого!.."
Лопоухий отомкнул замок, отворил дверь. Стараясь ступать как можно тише, вышел из квартиры. Притворив дверь, ключом запер ее на замок.
Покинув тамбур, Миша ринулся к лифту, – спуститься на нем казалось ему безопаснее, чем по лестнице. "Меньше шансов встретить людей, которые станут подниматься вверх… После крика". Кабина подъехала через полминуты…
Выйдя из подъезда, Миша обогнул маленький стадиончик и остановился с противоположной его стороны. Отсюда были хорошо видны окна квартиры, вход в подъезд.
Тут Мишу осенило: "Чего я жду?!.. В любом случае, проследить за Психом мне не удастся. Если квартиру откроют после того, как жильцы пробили тревогу, Скворцов не уедет отсюда иначе как на полицейской машине или на "скорой помощи". Если же дверь не взломают, просто умрет там от голода и жажды… Деньги потеряны!".
Торчать напротив дома, ко всему прочему, опасно. Глядя себе под ноги, бывший машинист медленно побрел к метро. Чувство собственного бессилия и тоска все сильнее охватывали его. Хотелось лечь на кровать и лежать так день, неделю, месяц… Год! Пока не умрет.
* * *
Поздно вечером Миша очутился на дороге, что вела от железнодорожной станции к даче, принадлежавшей дяде Психа. До этого он целый день болтался по городу, – не избегая людных мест и не шарахаясь от попадавшихся на пути полицейских. Он был голоден. От того, что все время бродил по улицам, болели ноги.
Он с вожделением смотрел через украшенные витрины кафе на напитки и кушанья. Они стояли на столиках, за которыми в удобных креслах сидели отдыхавшие от суеты и городской сутолоки люди.
У него были деньги. Но почему-то, несколько раз подойдя к самым дверям кафе, он вдруг останавливался, точно вспомнив о каком-то важном обстоятельстве, которое было помехой тому, чтобы зайти внутрь, разворачивался и шел дальше. В конце концов после того, как в очередной раз не решился зайти в одно из таких заведений, – это была известная сетевая кофейня, – Миша побрел с потерянным видом по улице, увидел на своем пути какой-то каменный уступ у стены высокого современного здания, сел на него.
Достал из пакета колбасу, стал есть, вгрызаясь в твердую палку зубами. Из подъезда здания через некоторое время вышел охранник, покосился на него, – бывший машинист сидел метрах в пятнадцати. Охранник ближе не подошел, а отвернулся и стал прогуливаться перед подъездом.
Верзила съел всю колбасу вместе со шкуркой, встал, побрел дальше.
До позднего вечера он болтался по городу. Ноги гудели, в суставах ощущал боль. Сил ходить дальше не было. Он стал подумывать о том, где бы разместиться на ночлег. Первой мыслью была гостиница. Но потом решил, что там может быть небезопасно, – кто знает, не числится ли он в каких-нибудь списках разыскиваемых органами лиц. Бумажки с ними могут лежать на столике у администратора.
Можно было арендовать койку в какой-нибудь ночлежке. Найти одну из них ничего не стоит, воспользовавшись услугами маклеров, что дежурят возле вокзала. Но мысль, что придется с кем-то разговаривать, о чем-то просить, потом общаться с хозяином или хозяйкой, с другими случайными жильцами на одну ночь, отпугнула его. Хотелось одиночества и было противно вступать с кем-нибудь в разговоры.
"Дача!" – вспомнил он. Псих вряд ли доберется этой ночью до дядиного дома. Заброшенная хибара со старой софой показалась ему уютным местом. Он вспомнил о ней с тоской и решил ночь провести там…
Теперь он брел к старому дому. Свежий загородный воздух приятно бодрил. Миша достал из сумки пряник, съел его, потом половину шоколадки… Вот и калитка. Сумасшедший не знал, что жить ему остается меньше двух минут…
* * *
Подходя к дому Миша глубоко вздохнул: наконец-то он здесь! Он чувствовал облегчение. "А может, мне поселиться на этой даче? Денег, если тратить их с умом, хватит надолго. Не надо никуда ездить, болтаться по городу…"
Он вспомнил свою комнату в коммунальной квартире. "А почему бы не вернуться туда?" – мелькнула в голове неожиданная мысль. В самом деле? Ну что его ждет?!.. Судебные приставы? Они даже не могут выселить его из комнаты… "Нельзя выселять из единственного жилища!.. Тем более, из такого, как у меня", – с надеждой подумал бывший машинист. Полиция?.. Но в чем он виноват? Поезд поджег Евграф Тюрморезов. Он, Миша, наоборот внес свой вклад в установление истины. А его бегство – лишь результат испытанного нервного потрясения.
Лопоухий тяжело поднялся на маленькое крылечко, взялся за дверную ручку. "Надо как-то выпутываться из этой истории… Поживу несколько дней на даче, потом вернусь обратно в коммуналку", – решил он и открыл дверь…
…Размышляя, верзила ни разу не вспомнил про ограбление, которое совершил в Коломенском, про охранника в ресторане, переписавшего его паспортные данные, про сумку врача, украденную из машины скорой помощи. Как это часто бывает у сумасшедших, лопоухий был не в состоянии охватить мысленным взором картину собственной жизни целиком, во всех важных подробностях. Видел лишь отдельные детали – свою комнату в коммуналке (потому что устал болтаться по городу неприкаянным бездомным человеком), теракт на перегоне метро, – теперь ему казалось, что если он и причастен к нему, то как-то косвенно, "боком". Мысленный анализ этой неполной картины подталкивал его к тому, чтобы принять соответствовавшее ей "сумасшедшее" решение…
Едва он сделал шаг за порог, как тут же человек, который притаился у самой двери и теперь находился за мишиным левым плечом, ударил его ножом в шею. Лезвие проникло в тело верзилы на десять сантиметров. Нападавший ударил еще. Миша захрипел и, обливаясь кровью, рухнул на пол.
Тут же из комнаты выскочил второй человек и несколько раз с силой ударил лежавшее на полу тело ногой.
Это были те самые двое, – приезжие, работавшие на заводе цементных смесей неподалеку, занимавшиеся время от времени воровством и грабежами. Евграф порезал одного из них ножом. Сегодня ночью они пришли, чтобы отомстить. В городке, из которого они приехали в столичный регион, они уже совершили убийство, которое пока было нераскрыто.
В темноте белела рука убийцы, – Король Психов сильно рассек ее и теперь рана была замотана бинтом.
– Что ты его пинаешь, – проговорил этот человек. Он склонился над Мишей. – Надо вот так!
Несколько раз он воткнул нож в тело верзилы. Тот не пошевелился.
– Мертв! – проговорил другой. – Получил свое…
– Слушай, что-то он какой-то слишком большой… Вроде тот, что порезал меня, был худее… – закралось сомнение в душу убийцы.
Глава тридцать вторая
Запах трупа, крики, буйство, выколотый глаз, бегство в горы
Псих был освобожден лишь на следующий день после того, как лопоухий покинул квартиру. Как только Миша закрыл за собой дверь, лже-Скворцов, извиваясь точно змея и перекатываясь то через правый бок, то через левый, добрался до прихожей, потом подвинулся к двери и, дергаясь всем корпусом, стал равномерно биться об нее головой. При этом Псих отчаянно мычал.
В подъезде многие слышали отчаянный вопль, который он издал до этого. Но никто не позвонил в полицию, при том, что каждый понял, что в доме происходит что-то ужасное. Никакая обыденная причина не может заставить человека так кричать.
Лже-Скворцов часто терял сознание и от голода у него почти не было сил, но звериное чутье толкало его к тому, чтобы биться головой и мычать почти без перерыва именно в те часы, когда большинство соседей по тамбуру возвращалось с работы.
На следующее утро одна из соседок-пенсионерок остановилась у его двери и долго вслушивалась в стук и мычание, даже пыталась говорить с Психом. В ответ он лишь громче мычал и сильнее бился головой о дверь. Она вызвала полицию.
В тамбуре был отчетливо слышен тяжелый запах, исходивший из квартиры.
Пришел участковый и тоже попытался через дверь поговорить с Психом. Потом телефон в квартире принялся звонить не переставая. Псих стал мычать и биться головой о дверь сильнее прежнего. Он делал это на пределе своих возможностей: агония, всплеск, он тратил последние силы. Но кляп неожиданно выскочил, и тогда он вновь издал свой чудовищный вопль.
Совсем скоро в тамбуре и на лестничной площадке собралась куча народу: соседи, несколько полицейских, люди из фирмы, которая обслуживала домовое хозяйство.
Дверь была вскрыта. Полицейские увидели связанного Психа, прошли дальше в квартиру…
Совсем скоро количество людей в форме в комнатах "двушки" увеличилось. Возле дома теперь стояло несколько полицейских автомобилей, скорая помощь.
Лже-Скворцова развязали. Врачи сделали ему какой-то укол. В квартире работали два эксперта-криминалиста.
Когда Психа в сопровождении двух сотрудников полиции в штатском понесли на носилках на первый этаж, – ходить сам он был не в состоянии, – тело парня все еще лежало в маленьком коридорчике. Запах, исходивший от разлагавшегося трупа, был чудовищен.
* * *
Ни в момент, когда его освободили, ни позже, по дороге в больницу, Псих не ответил ни на один заданный ему вопрос. Словно бы истратил, долбя головой в дверь квартиры, последние силы. Взгляд его был отрешенным. К тому, что происходило вокруг, никакого интереса не проявлял. То и дело впадал в беспамятство.
Тело Психа было покрыто следами ужасных пыток. Ими, а еще слабостью от долгого голодания и было объяснено его психическое состояние.
Лже-Скворцова привезли в одну из городских больниц. Медики занялись его ожогами, ссадинами и гематомами, – Миша пытал своего знакомого не только раскаленным железом, но и плоскогубцами, которые нашел в квартире в ящике для инструментов.
Сразу после того, как обработали его раны и дали ему немного поесть, Псих, лежавший к этому моменту на больничной койке, уснул.
Врач, занимавшийся его запущенными ожогами, опасался, как бы у пациента не стало развиваться заражение крови. На следующее утро зашел к Психу в палату. Рядом с ее дверью дежурил полицейский.
Псих уже не спал. Едва врач перешагнул порог, пациент принялся сверлить его взглядом. Выражение лица Психа становилось все более злобным. Чувствуя странное настроение подопечного, медик занервничал. Тем не менее, приступил к осмотру.
Псих был одет в рваные кальсоны и выцветшую пижамную куртку огромного размера. Ее принесла откуда-то сердобольная медсестра.
Врач взял Психа за плечо и потянул вверх. Ему нужно было, чтобы пациент сел на кровати. Лже-Скворцов тут же подчинился.
Накануне от слабости он не мог стоять, а теперь поднялся и сел на кровати с какой-то злой, здоровой энергией. Голова его была замотана бинтами, на глазу, мешая веку как следует открываться – огромный тампон, приклеенный пластырем. Смотревшие на врача зрачки лже-Скворцова излучали непонятную злую энергию.
– Расстегните курточку, – попросил врач.
Псих расстегнул пуговицы и распахнул полы куртки.
Под пижамой открылись следы истязаний. Накануне медсестры больницы обработали их антисептиками и перебинтовали.
Врач бегло осмотрел торс пациента. Следом обратился к его ногам, – они тоже были во многих местах обожжены и истерзаны. Медик взялся за правую штанину кальсон, чтобы потянуть ее наверх и оголить ногу. В этот момент Псих молча обеими руками схватил его за шею.
От неожиданного нападения врач растерялся. Воля его оказалась парализована: не закричал, не позвал на помощь. Несколько мгновений не оказывал никакого сопротивления. Псих, сильно сдавивший его горло, и не думал ослаблять хватку.
Лишь десяток секунд спустя, начав задыхаться, доктор попытался оттолкнуть пациента. Но не смог. Псих продолжал душить жертву.
Стороживший его полицейский сидел снаружи у двери палаты в кресле и не видел, что происходит внутри.
Врач издал какой-то сдавленный звук и откинулся назад. Псих не смог удержать падавшего доктора за горло и разжал пальцы. Не сделай этого, – сам бы упал с койки.
Врач рухнул на пол, опять сдавленно вскрикнул. Теперь его голос и звук упавшего тела расслышал полицейский в коридоре.
Псих спрыгнул с койки и кинулся на врача. Тот уже успел приподняться над полом. От ужаса волосы его стояли дыбом, – замотанный бинтами пациент с глазами, горевшими ненавистью и неизвестно откуда взявшейся дьявольской силой, походил на материализовавшийся ночной кошмар. Врач никогда не умел драться, но тут изо всех сил лягнул бросившегося на него Психа ногой в лицо. Подошва тяжелого ботинка угодила лже-Скворцову прямо в нос.
Тот взвыл от боли, опрокинулся обратно на койку, ударился о ее край спиной, сполз на пол и следом неожиданно зарыдал.
– Помогите! – только тут закричал медик.
В этом не было нужды. Полицейский влетел в комнату. Но Псих был уже неопасен.
Схватившись за лицо, он сначала издавал пронзительный на высокой ноте вой, а потом стал кричать с такой чудовищной силой и отчаянием, что страх невольно охватывал всех, находившихся на этаже больницы:
– Спасите! На помощь! Вытащите меня отсюда!..