- Вот ты, ты похож на богача, - говорит она. - А как выглядит твоя невеста?
- Обычно. Похожа на богатую. Как и я.
Девочка берет его руку, ту, на которой брильянтовое кольцо. Смотрит на кольцо, на брильянт. Опускает глаза. Он, он смотрит на нее.
- Повтори то, что ты мне только что сказала, - просит он.
Она повторяет:
- Меня потянуло к тебе сразу же и очень сильно. Это правда.
- Также сильно, как тебя тянет к младшему брату…
Она думает:
- Как тебе это объяснить… мой младший брат, он как бы мой ребенок…
- Твой младший брат ни разу не овладел тобой…
- Нет. Я сама все делала руками.
Они так и сидят, обнявшись. Он говорит совсем тихо, что любит ее младшего, брата, любит по-настоящему.
Они зажигают ароматические палочки. Поют. Разговаривают. Девочка ласкает тело своего любовника.
- У тебя тоже кожа совсем шелковистая, - говорит она.
- Как у твоего младшего брата.
- Да, и у него, у нас у всех троих такая кожа.
Ночи становятся изнурительными. Жара нестерпима. Люди ложатся спать на берегах водоемов. Вдалеке виднеются набережные транспортной конторы. Китаец с девочкой тоже там бывают. Иногда китаец сам садится за руль. Тогда шофер и девочка очень пугаются.
Китаец удерживает девочку возле себя, везде, всегда.
- Я тебя люблю так, как если бы ты была моей дочерью, - говорит он.
Комната китайца. Девочка объявляет китайцу, что мать получила разрешение на репатриацию старшего сына.
- И когда это произойдет?
- Очень скоро. Точнее я сказать не могу.
- Мне говорил отец, что твой брат на листе отъезжающих.
- Твой отец знает все…
- Да. И то, что вас касается, он тоже знает.
- Действительно все?
- Да.
- А как у него это получается?
- Он платит. Покупает. Даже когда это совершенно не нужно, он вытаскивает кошелек… это доходит до смешного…
- А по-моему это просто противно…
- Конечно. Но мне наплевать… По-другому он не может. У него в голове одни пиастры.
Девочка плачет. Он берет ее лицо в свои руки. Она дрожит. Говорит:
Все-таки, наверно, я переспала с тобой, чтобы ты дал мне денег, даже если я про это совсем не думала.
Он еще теснее прижимает ее к себе. Ему опять становится страшно. Он говорит:
- Я должен кое-что тебе сказать… это немного трудно сказать… я дам тебе денег для твоей матери…От моего отца. Она предупреждена.
Девочка, словно, не услышала, что он ей сказал. Потом она вдруг резко освобождается от его объятий: до нее наконец дошло, что китаец был у ее матери.
- Это невозможно, моя мать даже не знает, что вы существуете, - кричит она.
Этот переход на "вы" звучит очень грубо. Он не отвечает.
Внезапно ее охватывает сомнение, глаза наполняются слезами. Она смотрит на него, как на преступника:
- Вы наводили справки о моей семье!
- Китаец не сдается:
- Да, я ездил в Садек, чтобы повидаться с твоей матерью по просьбе моего отца. Чтобы поговорить с ней. Чтобы понять, насколько бедна ваша семья.
Он смотрит на нее грустным взглядом, полным любви к ней:
- У вас и правда больше ничего нет. Единственно, что они могли бы еще продать, это тебя. Но нет покупателя. Твой старший брат написал моему отцу. Твоя мать хотела встретиться со мной. Отец попросил меня повидаться с ней. Я видел ее.
Девочка вскидывается. Еще больше удаляется от него: он становится для нее человеком, который видел мать в ее нищенском состоянии, в позоре и несчастье.
- Да как вы посмели… - кричит она.
Китаец говорит осторожно, очень ласково:
- Твоя мать знает все, знает даже, как все у нас началось. Сначала она была в ужасе, что ее дочь может выйти за китайца. Потом она уже хотела, чтобы это случилось. Мы долго разговаривали. Главное, я хотел, чтобы она не надеялась. Не надеялась, что я женюсь на тебе. Чтобы она отказалась от этой надежды раз и навсегда. Я напомнил ей о китайских законах. Рассказал об отце, который предпочел бы, чтобы я умер, только бы не нарушать закон.
Девочка плачет. Она снова перешла на "ты":
- Я бы могла сказать ей, что это я не хочу выходить за тебя замуж… ни за что… ни за какие деньги…, что мне плевать на этот брак… и вообще на все… тогда бы она не была так унижена.
- Она не была унижена, клянусь тебе. Мы даже смеялись вместе…
- Над чем?
- Над китайскими законами. И над моим отцом.
- Моя мать любит смеяться… это у нее осталось от прежней жизни.
- Да. Я сказал ей, что знаю от отца об отъезде ее сына. Я спросил ее, сколько денег ей нужно для этого. Она сказала мне: "двести пятьдесят пиастров".
Китаец и девочка смеются. Потом девочка плачет, улыбаясь. А потом китаец перестает смеяться, смотрит на девочку и говорит:
- Когда общаешься с твоей матерью, хочется любить тебя, любить ее дочь.
Внезапно девочка начинает говорить совсем по-взрослому:
- Надо дать ей побольше… Ведь на пароходе придется за все платить, если хочешь путешествовать по-человечески. За билеты-то заплачено, но это еще не все… а потом пойдут бесконечные траты: зимняя одежда, пансион, школа электриков, курсы Виоле.
Он идет за пиджаком, который висит возле душа, достает из кармана кошелек:
- Сколько нужно теперь?… Я принес только пятьсот пиастров.
- Пятьсот пиастров, наверно, хватит.
Он кладет конверт на стол.
Она раздевается. Снимает платье рывком через голову. Он до сих пор не может без волнения смотреть на то, как она раздевается.
- Что ты делаешь? - спрашивает он. Она говорит, что хочет еще раз принять душ.
Потом добавляет, что она в общем-то довольна за мать. Говорит, что отдаст конверт Чанху, чтобы он его спрятал и никому не говорил, куда именно. Она считает, что нельзя отдавать деньги прямо матери, потому что тогда все они в самое ближайшее время окажутся у старшего брата. И мать будет несчастна.
- Он украдет эти деньги или мать отдаст их ему сама? спрашивает китаец.
- Какая разница…
- Но Чанх сохранит деньги, ты уверена…
- Уверена…
Девочка приняла душ. Она снова одевается. Говорит, что хочет вернуться в пансион.
- Почему?
- Хочу побыть одной.
- Нет. Ты останешься со мной. Мы поедем в бары к каналам, выпьем рисовой водки, съедим нем. Там они превосходные, женщины сами их готовят, а водку привозят прямо из деревень.
- А потом я смогу вернуться в пансион?
- Нет.
Она смеется:
- Я все же вернусь. Потом.
Он смеется вместе с ней. Маленькие бары вдоль каналов, водка и деревенский нем, перед этом никто не может устоять. И перед ночным портом тоже.
Сначала они едут к транспортной конторе. В автомобиле он привлекает ее к себе. Хочет поцеловать. Она сопротивляется, потом сдается.
Он полон любви к этой худенькой девочке, у которой почти нет груди, непредсказуемой, жестокой.
Они останавливаются возле парохода, готового к отплытию.
На его передней палубе - открытая танцплощадка.
Белые женщины танцуют с офицерами. Они не накрашены. Это работницы порта, выглядят вполне прилично.
Все танцуют молча, словно разговоры здесь запрещены. Танцоры серьезны, особенно женщины, которые танцуют почти профессионально и улыбаются, как монахини. Все довольны, из принципа. На женщинах светлые платья с едва заметным цветным узором. Такие сцены девочку всегда завораживают. Увидав пароход, она просит китайца остановиться, и, отодвинувшись от него, смотрит на бескровный палубный бал.
Китаец не доволен этой паузой в их прогулке. Но в конце концов он всегда делает то, что хочет девочка.
Девочка долго не могла понять, что же было для нее такого притягательного в этой сцене, не мог понять этого и китаец. Спустя много лет она вдруг вспомнила о ней: перед ней вновь возникла отчетливая картина бесцветных и бессловесных пар, танцующих на палубе, возникла, как сцена из ее же собственной книги, к которой она еще не приступала, но которую вынашивала в себе долгие годы, готовясь сесть за нее каждый день, каждое утро до того самого момента, когда память вдруг прояснилась, словно вырвалась наконец из дебрей ненаписанных книг.
Они проезжают через весь город, пораженный бессоницей, раздавленный ночной жарой. Ни дуновения ветерка.
Девочка спит. Китаец слушает, как шофер поет маньчжурскую песню, грубоватую и нежную, то срывающуюся на крик, то переходящую в едва слышный шопот.
Он относит ее на кровать. Гасит свет.
Курит опиум в полумраке комнаты.
Как обычно, по ночам до них доносится музыка, где-то вдалеке слышатся китайские песни. Потом, уже глубокой ночью - тихо-тихо звучит регтайм Дюка Эллингтона: перелетает через улицу, проникает в комнаты через закрытые двери. А потом еще позднее и совсем одинокий "Вальс-Отчаяние" из начала нашего романа.
Кинотеатр "Эдем" в Сайгоне.
Шофер остановил автомобиль возле лицея.
Ждет, пока не закрывают входную дверь.
Девочка не приходит.
Он уезжает. Едет по улице Катина.
Видит девочку, она с белым юношей, видимо, братом, и с очень красивым молодым туземцем, одетым так же, как и брат. Все трое выходят из кино.
Шофер уезжают в Шолон предупредить хозяина.
Китаец ждет в своей комнате.
Шофер рассказывает ему о кинотеатре "Эдем".
Китаец объясняет ему, что девочка часто ходит в кино, что она ему об этом говорила, а юноши, которых он видел вместе с ней, это Чанх, шофер его матери, и ее младший брат Пауло.
Они едут к кино.
Девочка стоит возле кинотеатра вместе с Чанхом и младшим братом. Направляется прямо к черному автомобилю, ничуть не смущена. Улыбается китайцу:
- Все мое семейство приехало из Виньлонга… мы сходили в кино с Чанхом и Пауло. Я сказала им, что ты приглашаешь их в ресторан, в Шолон.
Она смеется. Он тоже начинает смеяться. Страх проходит. Младший брат и Чанх здороваются с китайцем. Хотя младший брат вряд ли узнал китайца. Он смотрит на него удивленными глазами, как ребенок, и не понимает, почему китаец тоже так пристально смотрит на него. Он не помнит, что уже видел его в Садеке. А вот Чанх конечно же узнал его.
Девочка говорит, что они смотрели фильм "Голубой ангел", и она пока не решила, понравился он ей или нет, скорее все-таки нет.
Тем временем к кинотеатру подъезжает "ситроен-В 12": в нем мать и старший брат.
Старший брат не здоровается с китайцем. Мать напротив, улыбается ему: "Здравствуйте, мсье. Как поживаете?"
Китаец взволнован тем, что вновь видит мать, теперь уже рядом с дочерью.
Оба брата и мать садятся в "ситроен".
Китаец говорит, улыбаясь:
- Когда они здесь, ты меня не любишь.
Она берет его руку, целует:
- Не знаю, что и сказать. Мне хотелось, чтобы ты увидел их всех вместе хотя бы раз в жизни. Возможно, это правда, что их присутствие мешает мне видеть тебя.
Китайский ресторан.
Это тот же самый ресторан, где китаец с девочкой были в первый их вечер. Китаец выбирает столик подальше от главного зала. В главном зале, как и в тот раз, оглушительный шум.
Появляется официант, спрашивает, будут ли они пить аперитив.
Принимает заказ. Три мартель перрье и бутылка рисовой водки.
Им нечего сказать друг другу. Никто и не говорит. Молчание. Никто этому не удивляется, никто не смущается.
Официант приносит напитки. Полное молчание. Никто не обращает на это внимание, ни они, ни девочка. Как есть, так и есть.
Напротив они вдруг начинают чувствовать удовольствие от жизни, удовольствие от игры в эту жизнь.
Старший брат заказывает вторую рюмку мартель перрье. Мать к своей не прикасается, отдает ее старшему сыну. Никто не удивляется.
Официант записывает заказ на еду: жареная утка, китайский суп из плавников акул, блины из креветочного теста. Единственный критерий - коронный блюда этого ресторана. Естественно выбор падает на самые дорогие.
Мать читает меню, и кричит совсем тихо:"О-ля-ля, до чего же дорого!". Никто не отвечает.
Мать из вежливости и ради приличия делает попытку поговорить с китайцем:
- Кажется, вы учились в Париже, мсье.
Мать и китаец насмешливо улыбаются друг другу. Можно подумать, что они хорошо знакомы. Китаец отвечает в тон матери:
- Ну… если только это называется учиться, то да, мадам.
- Видно, вы учились не больше нашего, - говорит старший брат.
Молчание.
Старший брат смеется. Пауло и Чанх тоже. Китаец старшему брату:
- Вы тоже ничего не делаете?
- Почему же: я несчастье своей семьи, это уже немало.
Китаец искренне смеется. Все смеются, в том числе и мать, которая счастлива, что у нее такой остроумный сын. Пауло и Чанх смеются тоже.
- А это очень трудно?…
- Это не каждому дано, скажем так…
Китаец не отступает:
- Что главным образом нужно для этого?
- Злоба. Злоба без всяких примесей…, как брильянт…
Никто не смеется, кроме китайца и матери.
Девочка, она смотрит на них, на мать на любовника, главных действующих лиц ее собственной жизни.
Старший брат громко говорит матери:
- Он не так уж плох, этот тип, по крайней мере умеет за себя постоять.
Официант приносит еду, каждый накладывает сам себе. Китаец предлагает матери поухаживать за ней.
Все едят в тишине. У всех у них, кроме китайца, вдруг проснулся прямо-таки "волчий" аппетит.
Китаец наблюдает за девочкой, которая смотрит на своих родственников взглядом, полным любви и счастья: наконец-то они вырвались из Садека, из этого захолустья, вырвались на свободу, выставили себя на всеобщее обозрение и сейчас лакомятся личжи в сиропе.
Мать улыбается жизни. Ей хочется поговорить:
- Как приятно смотреть на них, когда они едят, - говорит она.
Мать говорит просто для того "чтобы говорить". Сказать ей особенно нечего. Она счастлива. Болтает, что в голову придет. Они с дочерью обе одинаковые, просто неисправимые болтушки. В полном восторге китаец смотрит на мать, потом на девочку, - как же они похожи!
- До чего же хороший ресторан! - говорит мать. - Просто прекрасный! Надо бы записать адрес.
Никто не смеется. Ни китаец. Ни Чанх. Ни старший брат.
Китаец достает ручку, записывает адрес на меню, отдает его матери.
- Благодарю вас, мсье, - говорит мать. - Я считаю, что это действительно очень хороший ресторан, ничуть не хуже тех, что в провинциях, а они считаются лучшими в Индокитае, в них не так "обдирают", как во французских.
Все едят с жадностью. У китайца, который до сих пор смотрел на еду равнодушно, тоже проснулся аппетит. Как все, он заказал себе блины из креветок, и теперь уписывает их за обе щеки. Остальные снова заказывают себе блины из креветок и прямо набрасываются на них. Разговаривать никому не хочется. Больше всего их занимает сам процесс обслуживания. Они все время ждут "следующего блюда". Они довольны, рисовая водка играет тут не последнюю роль. Все пьют. Мать тоже, она говорит, что обожает водку. Мать чувствует себя двадцатилетней. Только на время десерта, мать вдруг задремала. Дети и десерт поглощают с тем же волчьим аппетитом. Старший брат заказывает на сей раз виски. Китаец пьет больше, чем младший брат. Девочка пьет из рюмки китайца. Мать уже толком не понимает, что она пьет, она смеется одна, она счастлива в этот вечер, как все другие люди.
В центре всего - китаец, он смотрит на девочку, которая счастлива своим, особым счастьем, и к нему не имеет никакого отношения он, ее любовник.
Неожиданно старший брат поднимается. Говорит властно, словно он тут хозяин:
- Поесть, мы поели. А что дальше?
Мать, вздрогнув, просыпается. Весь стол смеется, даже Чанх. Она спрашивает, что происходит…
Старший брат, смеясь, говорит, что все едут в "Каскад".
Сию же минуту.
Мать говорит, тоже смеясь:
- У нас праздник… а раз так… действительно… давайте устроим красивую жизнь…
Девочка, китаец, Чанх и Пауло - все довольны. Они все готовы ехать в "Каскад".
Китаец тихо на очень чистом китайском просит счет. Ему приносят его на блюдечке. Китаец вынимает купюры по десять пиастров и кладет восемь из них на то же блюдечко. Вокруг этих денег возникает молчание. Мать со старшим братом переглядываются. Все подсчитывают в уме, сколько заплатил китаец и сколько пиастров осталось на блюдечке. Девочка догадывается, чем заняты ее родственники и начинает смеяться. Мать с трудом удерживатся от смеха: сумма кажется ей невероятной. Она кричит едва слышно: "Семьдесят семь пиастров", и ее начинает душить смех, "О-ля-ля" - и вот она уже смеется безудержным детским смехом.
Все вместе они выходят из ресторана. Идут к машинам.
Девочка и китаец смеются.
Китаец говорит девочке:
- Все они дети… даже твой старший брат.
- Эти дети - главное, что есть у меня в жизни. Они самые странные. И самые сумасшедшие. И самые ужасные. Но и самые смешные. И Пьер тоже: когда я не боюсь, что он убьет Пауло, я обо всем забываю, мне даже не верится, что он способен на что-то дурное. Но когда он всю ночь проводит в курильне, он становится мне совершенно безразличен, и даже если он однажды умрет от всего этого, меня это уже не тронет.
Девочка спрашивает, а как бывает в других семьях, где нет отцов.
Китаец отвечает, что и в других семьях то же самое.
- Но даже и в тех семьях, где есть отцы, и отцы вполне сильные и властные, дети часто позволяют себе смеяться и издеваться над родными.
Вдруг на глаза у девочки наворачиваются слезы. Она говорит, что совсем забыла: ведь Пьер, возможно, последний раз в своей жизни оказался в Сайгоне.
Китаец подтверждает, что уже известна дата его отъезда, время, номер причала.
Девочка рассказывает, что последнее время Пьер все чаще и чаще обижает Пауло без всяких причин, Пьер сам признается: "Как только я его вижу, мне хочется его убить". Он просто не может удержаться, чтобы не ударить и не оскорбить его. Чанх рассказал об этом матери и предупредил ее, что, если Пьер не уедет, Пауло просто умрет от отчаяния или Пьер действительно убьет его. А за нее, девочку, он тоже боится, спрашивает китаец. "Нет, за меня нет", говорит девочка.
Китаец все же как-то спросил у Чанха, что он об этом думает, Чанх ответил: "Нет, нет, она в безопасности".
Девочка придвигается ближе к китайцу. Закрыв лицо руками, она говорит: