– …мне кое-что…
Конечно, я не знал, но вполне мог догадаться, что не так просто сварить кашу той самой нужной рецептуры на пару с маленьким невзрачным кавказцем. У него всегда в уме своя тематика. И к тому же с чертовым адвокатом всегда намного сложнее, ведь эти треклятые пройдохи всегда стараются припрятать туз в рукаве.
"Кто бы говорил?"
Моему внутреннему альтерэго не понравилась моя неоправданная забывчивость на тему ошибок прошлого, и поэтому оно незамедлительно попыталось стряхнуть с меня пыль лицемерия в своем привычном бескомпромиссном стиле:
"И как же годы корпоративной юридической практики?"
– Чего ты хочешь, Муна?
А это уже был вопрос со стороны Павла, моего недавно признанного ассистента. Очевидно, ему был изрядно не по нутру тот самый персоналий, которого некто гораздо более высокопоставленный поставил шпионить за двумя вчерашними заключенными.
"Постойте, постойте…", – неотвратимо воскликнет кто-нибудь в обязательном порядке, когда в полусонном чтении данных строк внезапно выявит некое несоответствие…
"Почему это их двое?"
"А это с какой стороны посмотреть", – таков мой ответ в любой момент времяисчисления.
И этот ответ совсем ни нечто надуманное или завуалированное. Он – откровенное восприятие реальности, он – то, что никак нельзя поменять, как бы ни хотелось. И именно за этот неискоренимый ответ мне ранее пришлось извиняться перед Павлом.
Но вам все же интересно и вам по-прежнему непонятно. Так что мне придется глобально пояснить, придется разложить многие вещи по полочкам. И с чего же тут начать?.. А главное как? Как перебороть себя и заставить себя взглянуть на темную страницу бессовестного прошлого?
Конечно, есть сомнения. Но я, наверное, все же осмелюсь на рассказ. И в нем мне очень хочется начать с того самого дня, когда я все-таки достиг критического порога в собственном неудержимом стремлении к саморазрушению. Была ничем ни примечательная дата – пятое апреля. Это сейчас мне никак о ней не забыть, но тогда она еще не впилась мертвой хваткой в мою память и поэтому не имела для меня какого-либо значения.
Но день шел, чашка утреннего кофе была уже практически допита. А потом дошло до того, что в мой офис бесцеремонно ворвались сотрудники федеральных ведомств, имевшие на руках кучу судебных постановлений и ордеров. Помню, я еще подумал:
"Как трагично и как лаконично…".
Тогда мне отчаянно хотелось стать героем или хотя бы простым и незатейливым крестоносцем, но получилось определенно иначе. Десять лет забвения – вот, что я получил. А еще я разрушил жизнь ни в чем неповинного человека… Понятное дело, мы не были знакомы, не пересекались, но жизнь – это такая вещь, в которой невозможно быстро и вовремя разобраться. И поэтому когда меня бесцеремонно вывели из моего офиса с руками за спиной и в наручниках, я в меньшей степени думал о ком-то постороннем… Слишком уж был велик восторг от мнимого величия…
Так что в тот момент, когда у меня спросили: "Кто?", я просто взял и ткнул пальцем в первую попавшуюся физиономию. Или может это была странная издевательская месть? Сейчас по прошествие более чем десяти лет крайне сложно понять, что к чему и разобраться в первостепенных мотивах.
В те стародавние времена я просто что-то делал, как мне хотелось, и не задумывался ни о причинах, ни о последствиях. А то, что я указал в своих желаниях на человека, одевшего на меня наручники, больше походило на глупую шутку.
"Кто же знал, что они воспримут это всерьез?"
"Ты должен был знать!"
"Возможно…".
Но более чем десять лет безвозвратно затерялись позади наших спин. И теперь мне и моему вынужденному надзирателю приходилось привыкать к новым правилам игры. По большей части мы оба не понимали что и как, действовали методом тыка, совершали грубые и непоправимые ошибки… Однако здесь и сейчас мы жили, а не существовали как прежде, уныло пребывая в пределах удобных и хорошо обустроенных клеток. И быть может саморазрушение не такая уж и плохая вещь, если благодаря ей всецело ощущаешь страстное трепетание собственного сердца…
"Что-что?.. Ты бредишь?"
Опять чертово альтерэго. Не хочу с ним разговаривать.
Хватит с меня вычурного вклеивания в самого себя чуждых мне ограничительных шаблонов. От них нет никакой пользы. Только лишь становится сложнее, больнее, да и растет всепоглощающая безысходность. А мне так хочется чего-то нового и незапятнанного моими старыми ошибками.
– Чего ты хочешь, Муна?
Нет, Павел не повторял своего вопроса. Это было всего лишь необходимое эхо в моей голове, призванное вернуть меня от противоречивых размышлений к делам насущным.
– Правды…
"О, боже ж ты мой!"
На миг мне показалось, что вся Вселенная сегодня жаждет искрометных откровений. Однако продолжение диалога расположило все акценты в доступном пониманию порядке.
– А что есть правда?
Молчание. Простое тупое и беззвучное молчание. Совсем ни какая-то там обыденная пауза, ни выплюнутый в срочной необходимости пробел, ни промежуточная станция между репликами оппонентов… Это совершенно точно было молчание.
Тяжелое, напряженное, давящее на окружающих своей гнетущей атмосферой, и не дающее понимания как же суметь его нарушить, как же выбраться из внезапно образовавшегося тупика.
"Сейчас они, скорее всего, поубивают друг друга", – подумал я.
Шея не двигалась, но бокового зрения было достаточно, чтобы следить за обоими. Мой ассистент сжимал пальцы и напрягал кулаки в яростном наплыве гнева. Мой адвокат морщил лоб и сутулился от негодования. Не будь меня в этом мире, у них никогда бы не было мирного будущего.
Однако я был, мое бренное тело существовало совсем рядом, и мне было определенно не начхать на риски приумножения трупов на территории отвратительно обустроенной квартирки, которую некогда какие-то странные люди с отсутствием ума и эстетического восприятия соорудили на самой чертовой окраине Твери.
– Это все Гиви…
– Гиви?
Я не ждал незамедлительного результата.
Это было бы слишком просто.
– Причем тут Гиви?
Мой сомнительный адвокат кавказской наружности сопротивлялся моим словам затребованной правды, морщился пуще прежнего, яростно моргал и выпучивал глаза как первый в строю несправедливо обвиненных…
– Он мой пятиюродный брат, я знаю его с детства, доверяю как самому себе… нет, больше чем себе, больше, чем родной матери…
– Так может зря?!
Мне пришлось прервать хорошо заученную идеалистическую тираду Муна, мне пришлось еще сильнее и еще злее разулыбаться и мне пришлось медленно и угрожающе подняться из удобного кожаного кресла с мягкой коричневой обивкой, не забыв при этом назидательно ткнуть пальцем в грудь маленькому невзрачному кавказцу и высказать несколько совершенно неласковых слов:
– Ведь это твой хваленный Гиви все запорол!
– Я… я… я…
"Ну, боже ж ты мой! Какие идиоты меня окружают?!"
"Большие и ужасные", – своевременно посмеялся мой внутренний голос разума.
А тем временем на меня все сильнее пытались смотреть широко раскрытыми глазами.
– Я… я… я…
– Что "я"? Ты хотел правды? Ты ее получил!
После последних слов я развернулся и сделал три шага в сторону Павла, сидящего в своем удобном кожаном кресле.
– Дай мне воды, – не попросил, а потребовал.
От возникшего переизбытка эмоций в горле пересохло.
А единственным источником питья, неспособного одарить жаждущих персонажей токсикоинфекцией, была полупустая полуторалитровая бутылка с очаровательной надписью "Тверская водичка".
– Пожалуйста, – сказал Павел, протягивая мне выше обозначенную бутылку, предварительно достав ее из-за кресла.
– Спасибо, – ответил я.
Не то чтобы мое негодование пошло на убыль. Видимо слово благодарности вырвалось из меня рефлекторно и по сути ничего не значило. Кровь внутри меня по-прежнему кипела. И даже несколько глотков прохладной газированной воды из горлышка пластиковой бутылки не помогли ее охладить.
"Чертов сумасшедший дом!"
Пытаясь хоть как-то вернуть себе душевное равновесие, я небрежно шаркающей походкой подошел к не зашторенному окну. Ландшафт за обычным отнюдь не пластиковым стеклом был удручающим и серым. И пускай на ветках деревьев были изумрудно-зеленые листья, а на клумбах пестрили белые, желтые и фиолетовые цветы, мне все равно было непреодолимо тоскливо смотреть на мир за окном. Словно он был чужим, потерянным, потусторонним… или же это я стал для него чужим?
"Все возможно".
Пытаясь уберечь себя от плохих мыслей, я повернулся лицом к тем, кто все еще дышал и здравствовал в маленькой непритягательной квартирке на какой-то убожеской окраине города под названием Тверь.
Одна моя рука, как и секунду до этого момента, крепко удерживала "Тверскую водичку", другая моя рука не менее крепко сжимала ладонью голубую пластиковую крышку от ее горлышка.
Наверное, нужно было горизонтально развести руки в стороны и бодренько заявить:
"Здравствуйте! Я – ваш новый спаситель, Иисус Христос, мать вашу!!!"
Но нет, я не смог выдавить из себя такое открытое богохульство. Так что заместо этого я выдавил из себя не первую и далеко не последнюю порцию желчи:
– Так о чем мы там говорили? О правде?..
Я ждал, пусть и всего лишь короткое едва заметное мгновение. Однако никто не посмел вставить свою ответную реплику в данный разговор.
Два совершенно разных по внешности и жизненным позициям человека просто смотрели на меня, и каждый думал о своем. Один думал о том, как хорошо все-таки сидеть в удобном кожаном кресле с мягкой коричневой обивкой, а другой, несомненно, размышлял о том, как необоснованно и нелогично ему не повезло с выбором клиентов.
– О той правде, какой она мне представляется, – продолжил я, отчетливо осознавая, что затягивать ожидание ответной словесной реакции от Муна и Павла бессмысленно, – Так вот, вспомним снова про Гиви…
На этот раз мое словоблудие оборвалось не ради поиска участников диалога. Слишком много в голове и сердце было негативных эмоций и впечатлений на тему вышеупомянутой личности. А мне не хотелось срываться на злобу. И потому возникла потребность немноженько отдышаться.
– Этот козел, пес мордатый…
– Эй-эй!.. Постойте…
Видимо не получилось у меня отдышаться. Но зато я внезапно прородил дар речи в маленьком невзрачном адвокате.
– Зачем? Я же говорю, что думаю…
– Он… он…
– Знаю. Он твой родственник. И именно по этой причине ты обязан как минимум раскроить ему череп первой попавшейся монтировкой…
– Но… но…
"Что за глупое заикание?! Оно начинает меня раздражать".
В этом вопросе с моим внутренним голосом нельзя было не согласиться. Только вот была тут небольшая загвоздка – Муна все еще ничего не знал обо всем том, что случилось в моей жизни благодаря отвратительным усилиям его пятиюродного брата.
– Ты ведь почти ничего не знаешь, чертов "хачапури"! Так на каком основании ты пытаешься защищать своего родственничка-дармоеда?!
Неожиданно, но вполне своевременно.
– Спасибо, – сорвалось с моего языка в адрес сверкающего речью и взглядом Павла.
И на этот раз это слово было настоящим, искренним… Хотелось бы задуматься на эту тему, понять свои чувства, осознать свое отношение к человеку, которому я самым безалаберным способом сломал жизнь, да только так уж получилось, что в конечном счете моего новоявленного ассистента было очень сложно остановить в его вычурном рвении.
– Или же вы гораздо глубже повязаны, чем нам казалось?!
Ни я, ни мелкий низкорослый адвокат и глазом не успели моргнуть, как здоровяк молниеносно покинул свое лежбище в лоне удобного кожаного кресла. И сделал он это совсем не ради того, чтобы стоять по стойке смирно и аутентично наслаждаться мерными прогибами и покачиваниями некачественно припасованных дощечек паркета. На эти самые быстрые телодвижения его сподвигло огромное желание схватить изворотливого кавказца за узел пестрого желто-коричневого галстука и поднять на тридцать сантиметров над уровнем пола.
– Э-э-х… х-х… э-э-х…
В новых внезапно возникших обстоятельствах Муна было сложно держать ответ, но зато было несложно начать задыхаться.
– Помоги…
– Паша, хватит! Не надо!
От беспрецедентно экспрессивного зрелища медленно синеющей кожи на лице маленького невзрачного кавказца все мои экзистенциальные мыслишки, прежде бурно делегировавшие в моей чрезмерно утомившейся голове, моментально и необратимо разлетелись прочь во все присутствовавшие стороны.
И как только это произошло, я тотчас же вспомнил, что вроде как собирался во что бы то ни стало предотвратить очередное смертоубийство в пределах маленькой убогой квартирки, расположенной где-то на тверской окраине, а вовсе не ускорить его своими словами или действиями.
"О, черт! Это как-то совсем не было запланировано!"
И снова внутренний голос был прав. Однако не ему, а мне нужно было спасать положение. Так что я без какого-либо промедления бросился разнимать двух крайне смертельно расстроенных врагов.
– Хватит, хватит! Брейк!
Да только вот ни стоя вдалеке у окна, вооружившись исключительно словами, ни будучи совсем рядом и отчаянно хватаясь за крепкое мускулистое плечо, я не мог заставить Павла Макинтаева отказаться от бурлящего в его крови желания причинить кому-нибудь очень сильную физическую боль. Вся злоба, что медленно копилась в тихом омуте его души в течение долгих десяти лет, теперь страстно желала вырваться наружу. И этой злобе нужна была разбрызганная по стенам кровь, ей нужен был хруст трескающихся и ломающихся костей, ей нужен был угасающий свет в глазах…
– По… х-х-х…
Думаю, вы, мои дорогие читатели, всецело и красочно представляете, чем бы могло закончиться такое вот страстное удушение. Могло бы, потому что на самом деле все сложилось иначе. Пронзительно-скрипучий низкий звонок в дверь прозвучал коротко, но самодостаточно. И тогда…
– А вот и они, – спокойным тоном произнес Павел.
И сразу после этих слов его пальцы, прежде очень крепко сжимавшие узел пестрого желто-коричневого галстука, стали медленно выпрямляться. И разумеется в некий определенный момент изрядно посеревший адвокатишка скользнул на тридцать сантиметров вниз и брякнулся об пол своими черными лакированными ботинками. Брякнулся, но не упал.
"И, слава богу!!!"
– Кх-кх-кхе…
Секундой попозже Муна крайне старательно перемежал в себе попытки вернуть естественный цвет лица с попытками удержать стойкое равновесие и все-таки не рухнуть на пол в расслабленном и бессознательном состоянии. За эти попытки можно было поставить маленькому невзрачному кавказцу пятерку с плюсом, но не более.
Как огромной необъятной Вселенной, так и всем прочим более мелким персоналиям было с высокой степенью очевидности ясно и понятно, что надолго его не хватит.
И потому мой личный ассистент Павел Макинтаев, прежде стремившийся задушить моего личного адвоката, решил совершить поступок на опережение.
– Присядь и отдохни, – сказал он с некоторой долей издевательской усмешки в голосе, а потом толкнул свою недобитую жертву в сторону своего удобного кожаного кресла с мягкой коричневой обивкой.
От полученного толчка Муна сначала покачнулся, потом сделал семь петляющих из стороны в сторону шагов и только тогда медленно опустился в кресло.
– Отлично, – определил результат собственных усилий Павел и обратил вопросительный взгляд за спину, то есть на меня.
"А ты что там делаешь???" – вроде как читалось в этом самом взгляде.
Однако слова он произнес совершенно иные:
– Мне открыть дверь?
– Да-да…, – ответил я.
А ведь на самом деле очень хотелось сказать своему личному ассистенту:
"Ну, зачем это нужно было делать? ЗАЧЕМ???"
Но такие желанные речи как обычно застряли где-то глубоко в горле или же глубоко в мозгах, а может и очень глубоко в заднице.
"Ты сам задница", – заявил мне в этот незаурядно унылый момент мой внутренний голос.
И я как обычно не сумел стратегически оспорить его метко стреляющее мнение. Да я, в общем-то, не старался и не собирался.
Мне было предпочтительнее одиозно наблюдать за спиной шагающего по коридору Павла и за слюной, стекающей из угла рта моего до полусмерти измученного адвоката.
"Жизнь прекрасна даже в этих деталях".
Так думал я. И мне нравились мои странноватые мысли. А вот скрежет отпирающихся и запирающихся засовов, странные гогочущие вопросы в прихожей и сопутствующая им возня были совсем не из этой оперы.
– Че-че?.. Где?.. Как?..
– Он в комнате.
– Ты меня уважаешь?
– Ну конечно уважаю. Тем более мне вас посоветовали… рекомендовали…
– Кто?
– Джабраил Рерихович.
– О, высокий человек! О, хороший человек!..
– Так вы пройдете в комнату?
– При таком раскладе никак нельзя отказать. Неуважение будет с моей стороны. Что скажут про Фарида, если он откажет друзьям Джабраила Рериховича…
Мне очень хотелось отказаться от всего грядущего и полноценно посвятить себя медитативным мыслям, что так сильно полюбились моему хронически воспаленному мозгу в те самые часы, принадлежащие последним суткам.
Однако…
"Мечты мечтами, а кушать хочется всегда", – подумал я и полномасштабно переключил внимание на дела насущные, – "Так что сейчас все и должно произойти".
Понятное дело, я волновался. Слишком много времени утекло с тех самых стародавних времен, когда мне удавалось успешно рулить делами и стрелками. Но с тех незапамятных пор мир существенно изменился. С тех пор и я в определенной мере переменился. И потому мне было изрядно сложно и неправдоподобно прогнозировать какой-либо грядущий результат. Впрочем, все же я надеялся на лучшее…
– Да-да, идемте…
– Всецело ваш…
– Только после вас…
– Как прикажите…
Суета в прихожей была долгой, но не бесконечной. И всего лишь через какие-то восемь с половиной минут она эволюционировала в разношерстный топот в коридоре. А потом в комнату ввалилось пятеро персонажей (где-то позади них осторожной и неторопливой поступью клацал мой личный ассистент Павел Макинтаев). И из этой пятерни первым и единственным ко мне обратился раскосый толстяк с громадной лысиной на макушке:
– Приветствуем вас, милостивый государь, в нашем достопочтенном городе!
Судя по громадным золотым перстням на сарделькоподобных пальцах рук и по боязливой осторожности в поведении тех, кто стоял с ним рядом, он был главным.
"Вот и дождался!" – подумал я.
Но мыслей было недостаточно для успешных переговоров.
– Спасибо, – сказал я вслух, – Спасибо за гостеприимство.
– Рад стараться!