- Представляешь, Пайпер, - вмешалась ты, - я тоже каталась на коньках!
Я недоверчиво глянула на Шарлотту, но та кивнула, подтверждая твое странное заявление. Она ведь до смерти боялась вашего пруда, говорила, что он лишний раз тебя искушает. Мне не терпелось узнать подробности.
- Раз уж ты забыла о тренировке, то и о кондитерской ярмарке, поди, тоже?
Шарлотта вздрогнула.
- А что ты испекла?
- Шоколадные бисквиты в форме коньков. Шнурки и лезвия сделала из глазури. Такой, знаешь, белесой, под изморозь.
- Ты испекла шоколадные бисквиты? - переспросила Шарлотта по пути в кухню, куда я за ней последовала.
- От начала до конца. Эти мамаши уже внесли меня в черный список, когда я пропустила весеннюю ярмарку ради медицинской конференции. Теперь я пытаюсь искупить свои грехи.
- И когда ты, интересно, замешивала тесто? Пока накладывала швы на рассеченную промежность? После тридцатишестичасовой смены? - Шарлотта открыла шкаф и, порывшись на полках, наконец извлекла из его недр пачку шоколадного печенья, которую и высыпала в глубокую тарелку. - Если серьезно, Пайпер: тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?
Она атаковала беззащитные печеньица вилкой.
- Эй, подруга! Кто нассал тебе в компот?
- А чего ты ожидала? Заявляешься ко мне домой, чуть ли не пританцовывая на ходу, говоришь с порога, что я хреново выгляжу, а потом унижаешь меня этим…
- Ты профессиональный кондитер, Шарлотта. Ты можешь испечь кольца вокруг планеты… Боже, что ты творишь?
- Хочу, чтобы это было похоже на домашнюю выпечку. Потому что я уже не профессиональный кондитер. Я давно перестала ею быть.
Когда мы только познакомились с Шарлоттой, ее как раз признали лучшим кондитером штата Нью-Гэмпшир. Я даже читала журнальную статью, в которой ее хвалили за особый талант - соединять несовместимые, казалось бы, ингредиенты в произведениях кулинарного искусства. Раньше, приходя ко мне в гости, она непременно приносила какие-нибудь сладости: то кексы с сахарной присыпкой, то пироги с ягодами, взрывавшимися, словно фейерверк, то пудинги, которые можно было прописывать как болеутоляющее. Ее суфле по легкости было сравнимо с летними облаками, а шоколадная помадка заставляла забыть обо всех неурядицах. Она признавалась, что когда готовит, то чувствует себя на своем месте, чувствует, что занимается положенным ей делом. Я тогда ей завидовала. Я любила свою профессию, я делала успехи на этом поприще, но у Шарлотты было призвание. Она мечтала открыть собственную кондитерскую и написать кулинарный бестселлер. Пока не родилась ты, я даже не представляла, чем ее можно отвлечь от хлебобулочных изделий.
Я отодвинула тарелку.
- Шарлотта, ты в порядке?
- Ну, давай подумаем вместе. На прошлых выходных меня арестовали. Дочка закована в гипс. Времени не хватает даже на то, чтобы принять душ… Да, всё здорово! - Она вышла из кухни и, остановившись у лестницы, крикнула: - Амелия, идем же!
- Эмма тоже страдает выборочной глухотой, - сказала я. - Клянусь, она специально меня игнорирует! Назло. Я вчера восемь раз просила ее убрать со стола…
- Знаешь, - устало перебила меня Шарлотта, - мне, если честно, абсолютно плевать на твои проблемы с Эммой.
Не успела у меня отвиснуть челюсть (я всегда была ее наперсницей, а не девочкой для битья!), как Шарлотта уже поспешила извиниться.
- Прости, не знаю, какая муха меня укусила… Нельзя срываться на тебе.
- Ничего страшного, - успокоила я ее.
В этот момент старшие девочки, галдя и хихикая, кубарем скатились по лестнице и пронеслись мимо нас. Я коснулась плеча Шарлотты.
- Не забывай об одном, - твердо сказала я. - Ты - самая преданная мать, которую я встречала. Ты пожертвовала всей своей жизнью ради Уиллоу.
Она опустила голову, кивнула и наконец посмотрела мне в глаза.
- Помнишь мое первое УЗИ?
На секунду задумавшись, я расплылась в улыбке.
- Мы увидели, как она сосет большой палец. Мне даже не пришлось ничего вам объяснять. Картинка была ясная как белый день.
- Ага. Как белый день, - эхом отозвалась твоя мама.
Шарлотта
Март 2007 г.
А если кто-то всё же виноват?
Когда мы вышли из адвокатской конторы, эта мысль упала не то что зернышком - пылинкой сомнения куда-то в полость под грудиной. Но она дала свои робкие всходы. Даже лежа под боком у Шона, я слышала, как они колосятся: "а если, а если, а если…" Пять лет я любила тебя всем сердцем, опекала тебя, обнимала, когда ты ломала очередную кость. Я получила именно то, о чем мечтала: красивую дочку. И как я могла признаться - хоть кому-то, а тем паче себе самой, - что ты принесла в мою жизнь не только счастье, но и чудовищную усталость и огорчение?
Я слушала, как другие жалуются на своих детей: какие они, мол, невоспитанные, обидчивые, угрюмые, как они иной раз даже попадают в неприятности с законом, - и я им завидовала. Когда этим невоспитанным и обидчивым детям исполнится восемнадцать, они будут предоставлены сами себе и начнут отвечать за свои ошибки. Но ты была не из тех детей, которым позволяют выпорхнуть из гнезда. Ведь ты могла упасть…
И что с тобой было бы, если бы я не подхватила тебя на лету?
Неделя сменялась неделей, и я постепенно начала понимать, что юристам вроде Роберта Рамиреза мои тайные желания, должно быть, так же омерзительны, как и мне самой. Тогда я с новыми силами принялась дарить тебе радость. Я играла в "скрэббл", пока не выучила назубок все двухбуквенные слова; я смотрела передачи по "Энимал плэнет", пока не запомнила сценарии от корки до корки. Отец твой к тому времени окунулся в работу, у Амелии начались занятия.
В то утро мы с тобой неуклюже протиснулись в ванную, и, подхватив тебя под руки, я с грехом пополам усадила тебя на унитаз.
- Мешки! - сказала ты. - Мешки мешают.
Одной рукой, пыхтя под тяжестью твоего тела, я поправила полиэтиленовые мешки, обмотанные вокруг ног. Нам самим пришлось методом проб и ошибок выяснять, как человек в кокситной повязке должен справлять нужду; врачи об этом скромно умолчали. От родителей, пишущих на интернет-форумах, я узнала, что можно заправлять мусорные пакеты за края гипса, делая своего рода защитную прокладку, чтобы повязка не мокла и не пачкалась. Стоит ли говорить, что поход в туалет занимал около получаса, а после нескольких неприятных сюрпризов ты научилась заранее предсказывать зов природы и не ждать до последнего момента.
- Каждый год сорок тысяч человек получают увечья на унитазах, - сказала ты.
Я бессильно заскрежетала зубами.
- Я тебя умоляю, Уиллоу: просто сосредоточься, пока их не стало сорок тысяч и один.
- Хорошо. Готово.
Продолжая демонстрировать чудеса эквилибристики, я подала тебе рулон туалетной бумаги и убрала руку, чтобы ты смогла дотянуться к промежности.
- Умница, - сказала я. Смыв, я осторожно потащила тебя сквозь узкий проем двери - вот только зацепилась кроссовкой за край коврика и тут же почувствовала, что теряю равновесие. Извернувшись, я приземлилась первой, чтобы смягчить тебе удар.
Не помню даже, кто засмеялся первым, а когда одновременно зазвонили в дверь и по телефону, смех стал еще громче. Может, пора уже сменить приветствие на автоответчике: "Извините, я сейчас не могу подойти к телефону, потому что держу над унитазом свою дочку, запаянную в пятидесятифунтовый гипс".
Опершись на локти, я поднялась сама и подняла тебя. В дверь продолжали трезвонить.
- Иду-иду! - крикнула я.
- Мамочка! - взвизгнула ты. - Мои штаны!
Ты все еще стояла полуголой после нашего маленького туалетного приключения, а облачение в пижаму заняло бы добрых десять минут. Вместо этого я схватилась за мешок, все еще свисающий с гипсового ободка, и обмотала им нижнюю половину твоего тела, словно черной юбкой.
На крыльце стояла миссис Дамброски - наша соседка, жившая через дорогу. У нее были внуки-близнецы примерно твоего возраста, которые в том году приезжали в гости. Пока бабушка спала, негодники украли ее очки и подожгли кучу листьев. Огонь наверняка перекинулся бы на гараж, если бы к дому не подоспел почтальон.
- Здравствуй, милочка, - сказала миссис Дамброски. - Надеюсь, я тебя ни от чего не отвлекаю.
- Нет-нет, - заверила я ее. - Мы просто…
Я посмотрела на тебя, обмотанную мусорным пакетом, и мы обе снова расхохотались.
- Я только хотела забрать свою миску, - сказала миссис Дамброски.
- Вашу миску?
- Ту, в которой я испекла лазанью. Надеюсь, вам она пришлась по вкусу.
Она, должно быть, имела в виду одно из тех угощений, что ждали нас по возвращении из адского Диснейленда. Съели мы, честно скажу, далеко не всё, а остатки упрятали в морозилку. Этих запеканок, лазаний и макарон хватило бы не на один заворот кишок.
Мне показалось бы наглостью просить вернуть посуду, в которой ты приносишь гостинец для больного человека.
- Давайте я поищу вашу миску, миссис Дамброски, а Шон ее потом занесет.
Она недовольно поджала губы.
- Ну что же. Думаю, с тунцовой запеканкой можно подождать.
На долю секунды я не без удовольствия представила, как повешу тебя на тощие ручонки миссис Дамброски, которая наверняка покачнется под твоим весом, а сама пойду в кухню, отыщу эту чертову лазанью и швырну ее старухе под ноги. Но вместо того я лишь улыбнулась.
- Спасибо за понимание. А сейчас мне пора укладывать Уиллоу, - сказала я и закрыла дверь.
- Я же не сплю днем, - сказала ты.
- Я знаю. Я просто хотела, чтобы она ушла, пока я ее не прикончила.
Корчась и извиваясь, я оттащила тебя в гостиную и усадила на диван, возведя у тебя за спиной башню из подушек. Подбирая с пола пижамные штаны, я заодно нажала на мерцающую кнопку автоответчика.
- Начнем с левой, - сказала я, натягивая широкий пояс на гипс.
"У вас одно новое сообщение".
Управившись с правой штаниной, я поправила резинку, чтобы не морщилась, и прислушалась к голосу на кассете.
"Мистер и миссис О’Киф, вас беспокоит Марин Гейтс из юридической фирмы Роберта Рамиреза. Мы бы хотели обсудить с вами некоторые вопросы".
- Мама! - захныкала ты, когда мои пальцы замерли у тебя на талии.
Я сжала лишнюю ткань пучком.
- Ага, почти готово, - рассеянно пробормотала я. Сердце у меня готово было выскочить из груди.
На этот раз Амелия была в школе, но Уиллоу все равно пришлось взять с собой. И на этот раз они подготовились к нашему приходу: рядом с кофейным автоматом стояли пакеты сока, а возле глянцевых журналов об архитектуре высилась стопка книжек с картинками. Секретарша повела нас уже не в конференц-зал, а в офис, переливавшийся сотнями оттенков белого: снежный паркет мореного дуба, нежно-кремовая обшивка стен, кипенные кожаные диваны. Ты обвела все это белоснежное великолепие изумленным взглядом. Это что, рай? А кто тогда этот Роберт Рамирез?
- Я так рассудил, что на диване Уиллоу будет удобней, - мягко сказал он. - И еще подумал, что мультик смотреть ей будет куда интересней, чем слушать, как взрослые болтают о скучных вещах.
Он указал на ДВД с мультфильмом "Рататуй" - твоим любимым, хотя он не мог об этом знать. Посмотрев его впервые, мы в тот же вечер закатили настоящий пир горой.
Марин Гейтс принесла портативный ДВД-плейер и пару щегольских наушников. Усадив тебя перед экраном, она лично воткнула трубочку в твою пачку сока.
- Мистер и миссис О’Киф, - продолжил Рамирез, - мы решили, что лучше будет не обсуждать это при Уиллоу, но тут же осознали, что присутствие вашей дочери необходимо ввиду ее физического состояния. Идею с ДВД выдвинула Марин. Она же последние две недели посвятила кропотливому исследованию вашей ситуации. Мы просмотрели вашу медицинскую документацию и дали ее на оценку экспертам. Вам знакомо имя Маркус Кавендиш?
Мы с Шоном переглянулись и синхронно помотали головами.
- Доктор Кавендиш - шотландец, один из ведущих мировых специалистов по остеопсатирозу. У него сложилось мнение, что ваш акушер-гинеколог допустила немало врачебных ошибок. Миссис О’Киф, вы, полагаю, помните, каким подозрительно светлым было ваше УЗИ на восемнадцатой неделе… А ваш гинеколог упустила этот момент. Она должна была определить, в каком состоянии находится плод, еще тогда, задолго до того, как ультразвук показал многочисленные переломы. И она обязана была предоставить вам эту информацию вовремя беременности… чтобы вы могли самостоятельно решить дальнейшую судьбу своего ребенка.
Голова у меня пошла кругом. Шона речь Рамиреза, похоже, тоже ошарашила.
- Погодите-ка… - пробормотал он. - О каком иске идет речь?
Рамирез боязливо покосился в твою сторону.
- В юридической практике это называется "ошибочное рождение".
- И что это, черт побери, значит?
Адвокат перевел взгляд на Марин Гейтс. Та смущенно прокашлялась.
- Иск об "ошибочном рождении" позволяет родителям ребенка получить денежную компенсацию за ущерб, нанесенный рождением и содержанием ребенка-инвалида. Подразумевается следующее: если бы врач заблаговременно предупредил вас, что ребенок родится физически неполноценным, вы могли бы сами сделать выбор - продолжать либо прерывать беременность.
Я вспомнила, как огрызнулась на Пайпер пару недель назад: "Тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?"
А что, если однажды она все-таки допустила оплошность, и оплошность эта была связана с тобой?
Я была недвижна, как и ты, я даже дышать не могла. Шон заговорил за меня:
- Вы хотите сказать, что моей дочери лучше было вообще не рождаться? - накинулся он. - Что это была ошибка? Я не собираюсь слушать подобный бред!
Я посмотрела на тебя: сняв наушники, ты ловила каждое слово.
Твой отец и Роберт Рамирез встали одновременно.
- Сержант О’Киф, я понимаю, как дико это звучит. Но выражение "ошибочное рождение" - всего лишь юридический термин. Мы не хотим сказать, что вашей дочери лучше было не рождаться, у вас абсолютно очаровательная дочь. Мы просто считаем, что если врач не придерживается положенных стандартов при лечении пациента, кто-то должен за это ответить. - Он сделал шаг вперед. - Это врачебная халатность. Вспомните, сколько времени и денег уже потрачено на заботу об Уиллоу, и подумайте, сколько понадобится еще. Почему вы должны платить за чужую ошибку?
Шон грозно навис над адвокатом, и на миг я заподозрила, что сейчас он смахнет его, как назойливую муху. Но он лишь ткнул пальцем ему в грудь и прохрипел:
- Я люблю свою дочь. Я люблю ее!
Он резким движением подхватил тебя на руки, невольно потянув за провод наушников. ДВД-плейер опрокинулся и сшиб пачку сока, жидкость заструилась по кожаному дивану.
Я вскрикнула и принялась рыться в сумочке в поисках салфеток. Нельзя же уродовать эту божественную мебель!
- Не волнуйтесь, миссис О’Киф, - пробормотала Марин, опускаясь на колени рядом со мной.
- Папочка, но мультик еще не закончился! - возмутилась ты.
- Закончился. - Шон сорвал с тебя наушники и швырнул их на пол. - Шарлотта, идем отсюда, черт побери!
Кипя праведным негодованием, он уже шагал по коридору, пока я вытирала пролитый сок. Осознав, что оба юриста таращатся на меня, я встала.
- Шарлотта! - прогрохотал голос Шона из приемной.
- Ммм… спасибо вам… Простите за беспокойство. - Я обхватила себя руками, как будто мне было холодно или я должна была утихомирить бурю эмоций внутри. - Я просто… У меня один вопрос… - Я посмотрела на адвокатов и набрала полные легкие воздуха. - А что будет, если суд примет решение в нашу пользу?
II
Забрось меня на дно морское.
Облепи меня солью и водой.
Крестьяне не должны вспахать моих костей.
И Гамлет не возьмет меня за челюсть,
Не скажет: шутки кончились
И пусто у меня во рту.
Зеленоглазые доходяги подхватят мои глаза,
Фиолетовые рыбы сыграют в прятки,
И стану я песней грома, рокотом моря
На дне из соли и воды.
Забрось меня… на дно морское.Карл Сэндберг. Кости
Сбивать - аккуратно подмешивать одну субстанцию к другой с помощью большой металлической ложки или кухонной лопатки.
Когда мы говорим "сбивать" нам обычно представляются сбитые самолеты и сбившиеся механизмы. Применительно к тесту это слово имеет совсем другое значение: вы смешиваете два разнородных вещества, но пространство между ними не исчезает. Правильно сбитая смесь легка и воздушна, ее составные части как будто только знакомятся друг с другом.
Это уже почти готовая комбинация, когда одна смесь поддается другой. Представьте плохую раздачу в покере, представьте ссору, представьте себе любую ситуацию, в которой одна сторона просто сдается.
ШОКОЛАДНО-МАЛИНОВОЕ СУФЛЕ
1 пинта малины, перетертой в кашицу.
8 яиц, желтки отделить от белков.
4 унции сахара 3 унции универсальной муки.
8 унций первосортного горького шоколада, нарезанного кусочками.
2 унции ликера "Шамбор".
2 столовые ложки топленого масла.
Сахар для присыпки формочек.
Разогрейте малиновое пюре в кастрюле до средней температуры. Взболтайте яичные желтки с 3 унциями сахара в большой миске, подмешайте муку и малину и вылейте смесь обратно в кастрюлю.
Готовьте на небольшом огне, постоянно помешивая, пока жидкий крем не загустеет. Ни в коем случае не доводите до кипения!
Снимите кастрюлю с огня и постепенно примешивайте шоколад, пока он окончательно не растает. Залейте ликер. Прикройте образовавшуюся смесь целлофаном, чтобы не образовалась корка.
Смажьте шесть формочек маслом и присыпьте их изнутри сахарной пудрой. Разогрейте плиту до 425 градусов по Фаренгейту.
Взбивайте белки, пока не загустеют, вместе с оставшейся унцией сахара. Тут-то вы и заметите, как две непохожие субстанции объединяются, как белки сольются с шоколадом. И белки, и шоколад пойдут на это слияние неохотно, темнота шоколада станет частью яичной пены и наоборот.
Разложите полученную смесь по формочкам, чтобы до края оставалось не менее одной четвертой дюйма. Немедленно ставьте в духовку. Суфле считается готовым, когда оно поднялось, позолотело сверху, а по краям подсохло; обычно на это уходит порядка 20 минут. Однако не удивляйтесь, когда, достав суфле из духовки, вы увидите, что оно осело под грузом собственных невыполнимых обещаний.