Юноша, не шевелясь, смотрел на купающихся в бассейне. Затем он неожиданно вспомнил, что не прикурил сигарету. Он взял ее в рот, заслонил зажигалку ладонью и щелкнул. Фитилек загорелся маленьким ровным желтым пламенем; руки он держал так, что ветер не задувал его.
- Можно и мне огонька? - спросил я.
- О, простите меня, я не заметил, что вы тоже не прикурили.
Я протянул руку за зажигалкой, однако он поднялся и подошел ко мне сам.
- Спасибо, - сказал я, и он возвратился на свое место.
- Вам здесь нравится? - спросил я у него.
- Очень, - ответил он. - Здесь просто замечательно. Снова наступило молчание; я видел, что человечку удалось растормошить юношу своим нелепым предложением. Тот был очень спокоен, но было заметно, что что-то в нем всколыхнулось. Спустя какое-то время он беспокойно заерзал, принялся почесывать грудь и скрести затылок и, наконец, положил обе руки на колени и стал постукивать пальцами по коленным чашечкам. Скоро он начал постукивать и ногой.
- Давайте-ка еще раз вернемся к этому вашему предложению, - в конце концов проговорил он. - Вы говорите, что мы идем к вам в номер, и если я зажгу зажигалку десять раз подряд, то выиграю "кадиллак". Если она подведет меня хотя бы один раз, то я лишаюсь мизинца на левой руке. Так?
- Разумеется. Таково условие. Но мне кажется, вы боитесь.
- А что, если я проиграю? Я протягиваю вам палец, и вы его отрубаете?
- О нет! Так не пойдет. К тому же вы, может быть, пожелаете убрать руку. Прежде чем мы начнем, я привяжу вашу руку к столу и буду стоять с ножом, готовый отрубить вам палец в ту секунду, когда зажигалка не сработает.
- Какого года ваш "кадиллак"? - спросил юноша.
- Простите. Я не понимаю.
- Какого он года - сколько ему лет?
- А! Сколько лет? Да прошлого года. Совсем новая машина. Но вы, я вижу, не спорщик, как, впрочем, и все американцы.
Юноша помолчал с минуту, посмотрел на девушку, потом на меня.
- Хорошо, - резко произнес он. - Я согласен.
- Отлично! - Человечек тихо хлопнул в ладоши. - Прекрасно! - сказал он. - Сейчас и приступим. А вы, сэр, - обернулся он ко мне, - не могли бы вы стать этим… как его… судьей?
У него были бледные, почти бесцветные глаза с яркими черными зрачками.
- Видите ли, - сказал я. - Мне кажется, это безумное пари. Мне все это не очень-то нравится.
- Мне тоже, - сказала девушка. Она заговорила впервые. - По-моему, это глупо и нелепо.
- Вы и вправду отрубите палец у этого юноши, если он проиграет? - спросил я.
- Конечно. А выиграет, отдам ему "кадиллак". Однако пора начинать. Пойдемте ко мне в номер. - Он поднялся. - Может, вы оденетесь? - спросил он.
- Нет, - ответил юноша. - Я так пойду.
Потом он обратился ко мне:
- Я был бы вам обязан, если бы вы согласились стать судьей.
- Хорошо, - ответил я. - Я пойду с вами, но пари мне не нравится.
- И ты иди с нами, - сказал он девушке. - Пойдем, посмотришь.
Человечек повел нас через сад к гостинице. Теперь он был оживлен и даже возбужден и оттого при ходьбе подпрыгивал еще выше.
- Я остановился во флигеле, - сказал он. - Может, сначала хотите посмотреть машину? Она тут рядом.
Он подвел нас к подъездной аллее, и мы увидели сверкающий бледно-зеленый "кадиллак", стоявший неподалеку.
- Вон она. Зеленая. Нравится?
- Машина что надо, - сказал юноша.
- Вот и хорошо. А теперь посмотрим, сможете ли вы выиграть ее.
Мы последовали за ним во флигель и поднялись на второй этаж. Он открыл дверь номера, и мы вошли в большую комнату, оказавшуюся уютной спальней с двумя кроватями. На одной из них лежал пеньюар.
- Сначала, - сказал он, - мы выпьем немного мартини.
Бутылки стояли на маленьком столике в дальнем углу, так же как и все то, что могло понадобиться - шейкер, лед и стаканы. Он начал готовить мартини, однако прежде позвонил в звонок, в дверь тотчас же постучали, и вошла цветная горничная.
- Ага! - произнес он и поставил на стол бутылку джина. Потом извлек из кармана бумажник и достал из него фунт стерлингов. - Пажалста, сделайте для меня кое-что.
Он протянул горничной банкноту.
- Возьмите это, - сказал он. - Мы тут собираемся поиграть в одну игру, и я хочу, чтобы вы принесли мне две… нет, три вещи. Мне нужны гвозди, молоток и нож мясника, который вы одолжите на кухне. Вы можете все это принести, да?
- Нож мясника! - Горничная широко раскрыла глаза и всплеснула руками. Вам нужен настоящий нож мясника?
- Да-да, конечно. А теперь идите, пажалста. Я уверен, что вы все это сможете достать.
- Да, сэр, я попробую, сэр. Я попробую. - И она удалилась.
Человечек разлил мартини по стаканам. Мы стояли и потягивали напиток юноша с вытянутым веснушчатым лицом и острым носом, в выгоревших коричневых плавках, англичанка, крупная светловолосая девушка в бледно-голубом купальнике, то и дело посматривавшая поверх стакана на юношу, человечек с бесцветными глазами, в безукоризненном белом костюме, смотревший на девушку в бледно-голубом купальнике. Я не знал, что и думать. Кажется, человечек был настроен серьезно по поводу пари. Но черт побери, а что если юноша и вправду проиграет? Тогда нам придется везти его в больницу в "кадиллаке", который ему не удалось выиграть. Ну и дела. Ничего себе дела, а? Все это представлялось мне совершенно необязательной глупостью.
- Вам не кажется, что все это довольно глупо? - спросил я.
- Мне кажется, что все это замечательно, - ответил юноша. Он уже осушил один стакан мартини.
- А вот мне кажется, что все это глупо и нелепо, - сказала девушка. - А что, если ты проиграешь?
- Мне все равно. Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь в жизни мне приходилось пользоваться левым мизинцем. Вот он. - Юноша взялся за палец. Вот он, и до сих пор от него не было никакого толку. Так почему же я не могу на него поспорить? Мне кажется, что пари замечательное.
Человечек улыбнулся, взял шейкер и еще раз наполнил наши стаканы.
- Прежде чем мы начнем, - сказал он, - я вручу судье ключ от машины. Он извлек из кармана ключ и протянул его мне. - Документы, - добавил он, документы на машину и страховка находятся в автомобиле.
В эту минуту вошла цветная горничная. В одной руке она держала нож, каким пользуются мясники для рубки костей, а в другой - молоток и мешочек с гвоздями.
- Отлично! Вижу, вам удалось достать все. Спасибо, спасибо. А теперь можете идти. - Он подождал, пока горничная закроет за собой дверь, после чего положил инструменты на одну из кроватей и сказал: - Подготовимся, да? И, обращаясь к юноше, прибавил: - Помогите мне, пажалста. Давайте немного передвинем стол.
Это был обыкновенный письменный прямоугольный стол, заурядный предмет гостиничного интерьера, размерами фута четыре на три, с промокательной и писчей бумагой, чернилами и ручками. Они вынесли его на середину комнаты и убрали с него письменные принадлежности.
- А теперь, - сказал он, - нам нужен стул.
Он взял стул и поставил его возле стола. Действовал он очень живо, как человек, устраивающий ребятишкам представление.
- А теперь гвозди. Я должен забить гвозди.
Он взял гвозди и начал вбивать их в крышку стола.
Мы стояли - юноша, девушка и я - со стаканами мартини в руках и наблюдали за его действиями. Сначала он забил в стол два гвоздя на расстоянии примерно шести дюймов один от другого. Забивал он их не до конца. Затем подергал гвозди, проверяя, прочно ли они забиты.
Похоже, сукин сын проделывал такие штуки и раньше, сказал я про себя. Без всяких там раздумий. Стол, гвозди, молоток, кухонный нож. Он точно знает, чего хочет и как все это обставить.
- А теперь, - сказал он, - нам нужна какая-нибудь веревка.
Какую-нибудь веревку он нашел.
- Отлично, наконец-то мы готовы. Пажалста, садитесь за стол, вот здесь, - сказал он юноше.
Юноша поставил свой стакан и сел на стул.
- Теперь положите левую руку между этими двумя гвоздями. Гвозди нужны для того, чтобы я смог привязать вашу руку. Хорошо, отлично. Теперь я попрочнее привяжу вашу руку к столу… так…
Он несколько раз обмотал веревкой сначала запястье юноши, потом кисть и крепко привязал веревку к гвоздям. Он отлично справился с этой работой, и, когда закончил ее, ни у кого не могло возникнуть сомнений насчет того, сможет ли юноша вытащить свою руку. Однако пальцами шевелить он мог.
- А теперь, пажалста, сожмите в кулак все пальцы, кроме мизинца. Пусть мизинец лежит на столе. Ат-лич-но! Вот мы и готовы. Правой рукой работаете с зажигалкой. Однако еще минутку, пажалста.
Он подскочил к кровати и взял нож. Затем снова подошел к столу и встал около юноши с ножом в руках.
- Все готовы? - спросил он. - Господин судья, вы должны объявить о начале.
Девушка в бледно-голубом купальнике стояла за спиной юноши. Она просто стояла и ничего при этом не говорила. Юноша сидел очень спокойно, держа в правой руке зажигалку и посматривая на нож. Человечек смотрел на меня.
- Вы готовы? - спросил я юношу.
- Готов.
- А вы? - этот вопрос был обращен к человечку.
- Вполне готов, - сказал он и занес нож над пальцем юноши, чтобы в любую минуту опустить его.
Юноша следил за ним, но ни разу не вздрогнул, и ни один мускул не шевельнулся на его лице. Он лишь нахмурился.
- Отлично, - сказал я. - Начинайте.
- Не могли бы вы считать, сколько раз я зажгу зажигалку? - попросил меня юноша.
- Хорошо, - ответил я. - Это я беру на себя.
Большим пальцем он поднял колпачок зажигалки и им же резко повернул колесико. Кремень дал искру, и фитилек загорелся маленьким желтым пламенем.
- Раз! - громко произнес я.
Он не стал задувать пламя, а опустил колпачок и выждал секунд, наверное, пять, прежде чем поднять его снова.
Он очень сильно повернул колесико, и фитилек снова загорелся маленьким пламенем.
- Два!
Все молча наблюдали за происходящим. Юноша не спускал глаз с зажигалки. Человечек стоял с занесенным ножом и тоже смотрел на зажигалку.
- Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!..
Это наверняка была одна из тех зажигалок, которые исправно работают. Кремень давал большую искру, да и фитилек был нужной длины. Я следил за тем, как большой палец опускает колпачок. Затем пауза. Потом большой палец снова поднимает колпачок. Всю работу делал только большой палец. Я затаил дыхание, готовясь произнести цифру "восемь". Большой палец повернул колесико. Кремень дал искру. Появилось маленькое пламя.
- Восемь! - воскликнул я, и в ту же секунду раскрылась дверь.
Мы все обернулись и увидели в дверях женщину, маленькую черноволосую женщину, довольно пожилую; постояв пару секунд, она бросилась к маленькому человечку, крича:
- Карлос! Карлос!
Она схватила его за руку, вырвала у него нож, бросила на кровать, потом ухватилась за лацканы белого пиджака и принялась изо всех сил трясти, громко при этом выкрикивая какие-то слова на языке, похожем на испанский. Она трясла его так сильно, что он сделался похожим на мелькающую спицу быстро вращающегося колеса.
Потом она немного угомонилась, и человечек опять стал самим собой. Она потащила его через всю комнату и швырнула на кровать. Он сел на край кровати и принялся мигать и вертеть головой, точно проверяя, на месте ли она.
- Простите меня, - сказала женщина. - Мне так жаль, что это все-таки случилось.
По-английски она говорила почти безупречно.
- Это просто ужасно, - продолжала она. - Но я и сама во всем виновата. Стоит мне оставить его на десять минут, чтобы вымыть голову, как он опять за свое.
Она, казалось, была очень огорчена и глубоко сожалела о том, что произошло.
Юноша тем временем отвязывал свою руку от стола. Мы с девушкой молчали.
- Он просто опасен, - сказала женщина. - Там, где мы живем, он уже отнял сорок семь пальцев у разных людей и проиграл одиннадцать машин. Ему в конце концов пригрозили, что отправят его куда-нибудь. Поэтому я и привезла его сюда.
- Мы лишь немного поспорили, - пробормотал человечек с кровати.
- Он, наверное, поставил машину? - спросила женщина.
- Да, - ответил юноша. - "Кадиллак".
- У него нет машины. Это мой автомобиль. А это уже совсем никуда не годится, - сказала она. - Он заключает пари, а поставить ему нечего. Мне стыдно за него и жаль, что это случилось.
Вероятно, она была очень доброй женщиной.
- Что ж, - сказал я, - тогда возьмите ключ от вашей машины.
Я положил его на стол.
- Мы лишь немного поспорили, - бормотал человечек.
- Ему не на что спорить, - сказала женщина. - У него вообще ничего нет. Ничего. По правде, когда-то, давно, я сама у него все выиграла. У меня ушло на это какое-то время, много времени, и мне пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов я выиграла все.
Она взглянула на юношу и улыбнулась, и улыбка вышла печальной. Потом подошла к столу и протянула руку, чтобы взять ключи.
У меня до сих пор стоит перед глазами эта рука - на ней было всего два пальца, один из них большой.
Солдат
Ночь была такая темная, что ему не составило труда представить себе, что значит быть слепым; царил полный мрак, даже очертания деревьев не просматривались на фоне неба.
Со стороны изгороди, из темноты до него донеслось легкое шуршание, где-то в поле захрапела лошадь и негромко ударила копытом, переступив ногами; и еще он услышал, как в небе, высоко над его головой, пролетела птица.
- Джок, - громко сказал он, - пора домой.
И, повернувшись, начал подниматься по дорожке. Собака потянула его за собой, указывая путь в темноте.
Уже, наверное, полночь, подумал он. А это значит, что скоро наступит завтра. Завтра хуже, чем сегодня. Хуже, чем завтрашний день, вообще ничего нет, потому что он превратится в день сегодняшний, а сегодня - это сейчас.
Сегодня был не очень-то хороший день, да тут еще этот осколок.
Ну ладно, хватит, сказал он самому себе. Сколько можно думать об этом? Надо ли возвращаться к этому снова и снова? Подумай для разнообразия о чем-нибудь другом. Выбросишь из головы мрачную мысль, на ее место тотчас приходит другая. Возвратись лучше мысленно в прошлое. Вспомни о далеком беззаботном времени. Летние дни на берегу моря, мокрый песок, красные ведерки, сети для ловли креветок, скользкие камни, покрытые морскими водорослями, маленькие чистые заводи, морская ветреница, улитки, мидии; или вот еще - серая полупрозрачная креветка, застывшая в зеленой воде.
Но как же все-таки он не почувствовал, что осколок врезался ему в ступню?
Впрочем, это не важно. Помнишь, как ты собирал каури во время прилива, а потом нес их домой, притом каждая казалась драгоценным камнем - такими совершенными они были на ощупь, будто кто-то их выточил; а маленькие оранжевые гребешки, жемчужные устричные раковины, крошечные осколки изумрудного стекла, живой рак-отшельник, съедобный моллюск, спинной хребет ската; однажды - никогда этого не забыть - ему попалась отполированная морскими волнами, иссохшая человеческая челюсть с зубами, казавшимися такими прекрасными среди раковин и гальки. Мама, мама, посмотри, что я нашел! Смотри, мама, смотри!
Однако вернемся к осколку. Она была явно недовольна.
- Что это значит - не заметил? - с презрением спросила она тогда.
- Да, не заметил, и все.
- Не хочешь ли ты сказать, что, если я воткну тебе в ногу булавку, ты и этого не почувствуешь?
- Этого я не говорил.
И тут она неожиданно воткнула в его лодыжку булавку, с помощью которой вынимала осколок, а он в это время смотрел в другую сторону и ничего не чувствовал, пока она не закричала в ужасе. Опустив глаза, он увидел, что булавка наполовину вошла в щиколотку.
- Вынь ее, - сказал он. - Как бы не началось заражение крови.
- Неужели ты ничего не чувствуешь?
- Да вынь же ее!
- Неужели не больно?
- Больно ужасно. Вынь ее.
- С тобой что-то происходит!
- Я же сказал - больно ужасно. Ты что, не слышишь?
Зачем они вели себя так со мной?
Когда я был возле моря, мне дали деревянную лопатку, чтобы я копался в прибрежном песке. Я вырывал ямки размером с чашку, и их заливало водой, а потом и море не смогло добраться до них.
Год назад врач сказал мне:
- Закройте глаза. А теперь скажите, я двигаю вашим большим пальцем ноги вверх или вниз?
- Вверх, - отвечал я.
- А теперь?
- Вниз. Нет, вверх. Пожалуй, вверх.
Странно, с чего это нейрохирургу вздумалось вдруг забавляться с пальцами чужих ног.
- Я правильно ответил, доктор?
- Вы очень хорошо справились.
Но это было год назад. Год назад он чувствовал себя довольно хорошо. Того, что происходит с ним сейчас, прежде никогда не было. Да взять хотя бы кран в ванной.
Почему это сегодня утром кран в ванной оказался с другой стороны? Это что-то новенькое.
В общем-то, это не так уж и важно, но любопытно все-таки знать, как же это произошло.
Вы можете подумать, что это она его переставила, взяла гаечный и трубный ключи, пробралась ночью в ванную и переставила.
Вы действительно так думаете? Что ж, если хотите знать, так и было. Она так себя ведет в последнее время, что вполне могла пойти и на такое.
Странная женщина, трудно с ней. Причем обратите внимание, раньше она такой не была, но теперь-то какие могут быть сомнения в том, что она странная, а трудно с ней так, что и не сказать. Особенно ночью.
Да-да, ночью. Хуже ночи вообще ничего нет.
Почему ночью, лежа в постели, он теряет способность осязать? Однажды он опрокинул лампу, она проснулась и от неожиданности села в кровати, тогда он попытался нащупать в темноте лампу, лежавшую на полу.
- Что ты там делаешь?
- Я уронил лампу. Извини.
- О боже! - сказала она. - Вчера он уронил стакан с водой. Да что с тобой происходит?
Как-то врач провел перышком по тыльной стороне его руки, но он и этого не заметил. Однако когда тот царапнул его руку булавкой, он что-то почувствовал.
- Закройте глаза. Нет-нет, вы не должны подглядывать. Крепко закройте. А теперь скажите - горячо или холодно?
- Горячо.
- А так?
- Холодно.
- А так?
- Холодно. То есть горячо. Ведь горячо, правда?
- Верно, - сказал врач. - Вы очень хорошо справились.
Но это было год назад.
А почему это в последнее время, когда он пытается нащупать в темноте выключатели на стенах, они всякий раз перемещаются на несколько дюймов в сторону от хорошо знакомых ему мест?
Да не думай ты об этом, сказал он самому себе. Лучше об этом вообще не думать.
Однако, раз уж мы об этом заговорили, почему это стены гостиной чуть-чуть меняют цвет каждый день?
Зеленые, потом голубовато-зеленые и голубые, а иногда… иногда они медленно плывут и меняют цвет на глазах, словно смотришь на них поверх тлеющих углей жаровни.
Вопросы сыпались равномерно, один за другим, точно листы бумаги из типографского станка.
А чье это лицо промелькнуло в окне за ужином? Чьи это были глаза?