- Я много где был. Хотя должен признаться - уж не знаю, с прискорбием или с гордостью, - что ничем противоправительственным я никогда не занимался. Просто имел неосторожность цитировать кое-что из произведений моих талантливых друзей и знакомых. Многих из них сейчас называют гордостью России. А тогда за это давали срок… Стало быть, вы еще не успели устроиться в нашем городке?
- Не успел. Хотел было заглянуть в гостиницу, но…
- Понимаю… И знакомых здесь нет? Или близких?
- Никого.
- Как же вы приехали?
- Сел в электричку и приехал, - пожал плечами Врублевский. - Ехал и слушал названия станций. Чем- то понравилась именно ваша, вот я и вышел.
- А вы рисковый молодой человек, - констатировал старик. - Ну, что ж… Если хотите, могу предложить вам хоть и не самый благоустроенный, но зато гостеприимный угол. Конечно, если вас не смущает последний этаж, не раздражает запах краски и у вас нет каких-то своих планов в отношении квартирного вопроса.
- Какие уж тут планы… Только…
- Финансовые проблемы? - догадался старик. - Это не самое страшное. В некотором роде у меня только что состоялась удачная финансовая сделка, - он чуть заметно улыбнулся каким-то своим мыслям. - С "зарубежными партнерами". М-да… Так что на сегодняшний день я вполне обеспеченный человек и могу позволить себе некоторое, так сказать, меценатство, в лучших традициях удачливых художников прошлого века.
- Не стесню?
- Какое там… Я живу один. Ну, право слово, раз уж такое дело, то не оставлять же вас на улице без средств к существованию и без Перспектив, когда у меня пустуют две просторные и светлые комнаты. Правда, они завалены всевозможным хламом, но эта-то беда поправима. Решайтесь.
- Что ж тут решать? Я молчу не оттого, что раздумываю или сомневаюсь, а оттого, что не знаю, как вас благодарить за такое предложение. Незнакомый человек, случайная встреча… Сейчас такое время…
- Мне уже поздно бояться, - покачал головой старик. - Да и одному подчас бывает, ох, как тоскливо в пустой квартире. Последние десять лет единственный голос, раздававшийся в моей квартире - голос телевизионного диктора, а это далеко не лучший собеседник. К тому же у вас очень располагающее лицо. Я не великий физиономист, но на своем веку повидал людей разных и знаю, что глаза не могут лгать. У вас открытое лицо и печальные глаза… Есть хотите?
- Хочу, - вздохнул Врублевский. - Признаться, очень даже хочу.
- Тогда поспешим, - предложил старик. - Моя знакомая оставила мне в подарок какие-то диковинные баночки и коробочки с многообещающими картинками, и если они не врут, то мы имеем с вами возможность оценить вкус "сладкой жизни". Где вы оставили вещи?
- А вот они. Все здесь, - указал на скрипичный футляр Врублевский. - Это и есть весь мой багаж.
- Что ж… Тогда - вперед, к тем самым "благам капитализма", ради которых мы в очередной раз поменяли курс корабля, отказываясь как от прошлых идеалов, так и от самого прошлого… Мне почему-то кажется, что и нам с вами на какое-то время не помешает забыть о своем прошлом, променяв его на пару-другую банок весьма качественных консервов.
- Как бывает порой убедителен человек, имеющий в запасе пару банок с консервами, - улыбнулся Врублевский. - Такому аргументу сложно что-либо противопоставить. Но, признаться, я уже созрел для этого "предательства"…
Квартира, на последнем этаже пятиэтажного, дореволюционной постройки дома была действительно просторной и светлой. Правда, это скорее угадывалось за невероятным количеством холстов и рам, превративших квартиру в запасники какого-то музея.
- Милости прошу, - Ключинский распахнул одну из дверей. - Балкон, вид на парк и даже камин имеются. Лепные потолки приносят, правда, больше хлопот, чем радости. Первые пятьдесят лет они радуют глаз, а потом самым предательским образом норовят заехать в глаз куском штукатурки… Но в целом, жить можно. Нравится?
- Очень, - признался Врублевский, - Не знаю, как вас и благодарить.
- По возможности проводя со мной вечера за бутылкой хорошего вина у камина в гостиной, - старик отставил трость в угол и сгреб в охапку лежащие прямо на паласе холсты. - Конечно, это в том случае, если вас не раздражает и не утомляет старческая болтовня. Но часто докучать я вам не буду. По терминологии психологов, я - "сова". Люблю работать до глубокой ночи. Почему-то в это время мне лучше думается. Берите вот этот мольберт и несите его в соседнюю комнату. Я покажу, куда его поставить.
Врублевский направился было к мольберту, но на полдороге задержался, заметив стоящие вдоль стены готовые полотна.
- Это ваши? - с искренним восхищением спросил он, пробираясь поближе к картинам. - Послушайте, это же действительно очень красиво. Красиво и талантливо… И это все нарисовали вы?
- Я, - подтвердил старик и ненадолго скрылся в соседней комнате, относя новую охапку холстов.
Вернувшись, подошел к Врублевскому и встал рядом, задумчиво глядя на полотна.
- Это я писал еще в молодости, - сказал он. - Видите, краски еще слишком яркие, чересчур контрастные, все слишком оптимистично, порой излишне категорично и наивно. Не могу сказать, что они нравятся мне сейчас. В них нет индивидуальности, слишком много поверхностности. И как раз потому, что я слишком старался быть индивидуальным, непохожим на других. Это не такая уж редкая ошибка молодых художников: так хочется быть непохожим, что сливаемся в этом желании со всеми. Тогда у меня еще не было опыта, но была неутомимая жажда самовыражения…
- И все же это очень интересно… И необычно, - Врублевский взял одну из картин в руки, - Демон, коленопреклоненный перед женщиной…
- Это Князь Тьмы и Изида. Душа Мира. В греческой мифологии ее образ нашел отражение как Афродита, богиня любви. Старая легенда. В одной из самых древнейших религий мира, распространенной задолго до христианства, буддизма и ислама, говорится, что в мире есть три основные силы: Бог, дьявол и Душа Мира. И все они, столь разные, трудятся над одним делом - совершенствованием мира. Почему- то мне показалось, что если кого-то и способен полюбить Князь Тьмы, то только богиню любви, а Душа Мира, в свою очередь, не могла бы остаться безучастной к коленопреклонению самого сильного и свободолюбивого воина. Если вы заметили, Володя, то женщины, даже самые лучшие из них, предпочитают все же сладостные, одуряющие и эффектные пороки, чем самоотверженное, трудолюбивое созидание. И знаете, может быть, они правы. Как нельзя одновременно служить Богу и богатству, так нельзя одновременно отдаваться делу и женщине, - неожиданно он хитро улыбнулся, - Я думаю, если бы дьявол влюбился, ему пришлось оставить свое занятие по совращению рода человеческого. Ох, уж эти женщины! "Либо я, либо все остальное"…
Врублевский слушал, рассматривая картины. Их сюжеты действительно были очень необычны. То жуткий уродец, взирающий из зеркала на прекрасного юношу, напоминал о существенной разнице между внешностью и сущностью, то Коперник и Галлилей, увлеченно беседующие, склонясь над разложенными на столе чертежами, словно и не разводила их в стороны не знавшая милосердия молва, то лукавый Одиссей что-то задорно рассказывал внимательному Гомеру, смотревшему на него мудро и чуть иронично своими ярко-синими глазами.
Неужели действительно заинтересовало? - спросил старик. - Приятно. Право слово - приятно… К сожалению, я мало общаюсь с молодежью, так уж сложилось, что учеников у меня нет - раньше запрещали преподавать, а потом… Как-то не сложилось… Но ваше внимание опровергают утверждения газетных и телевизионных пессимистов о том, что современная молодежь не интересуется ни картинами, ни книгами…
- Книги я и впрямь не люблю, - сказал Врублевский, - Наверное, потому, что раньше любил очень сильно. Воспитывался на идеалах добра и справедливости. А потом оказалось, что благодаря этому воспитанию вдвойне больно, когда жизнь прикладывает тебя мордой об стол. За это я на них и обиделся. Нет в жизни алых парусов, Григорий Владимирович, вот ведь в чем беда. Нет.
- Есть, - возразил старик. - По Неве плавает бригантина, и белые ночи играют бликами на ее парусах. Для тех юношей и девушек, что любуются ими, этот корабль является символом их романтических устремлений. Есть книга Грина, рождающая в воображении наполненный соленым ветром алый шелк… Не обижайтесь на них, Володя, они не хотели разочаровывать,
они хотели окрылять. К этим сказкам возвращаются. Возвращаются, уже многое познав, изведав и во многом разочаровавшись. Разочарование кратко. Жизнь слишком длинна для одного разочарования.
- Если б одного, - вздохнул Врублевский. - Если б одного… но не будем об этом…
- Не будем, - согласился старик. - Если картины действительно понравились вам, то я могу оставить вам пару, для украшения стен комнаты. Как видите, с мебелью у меня не густо… Я даже знаю, что могу вам предложить. Сейчас… сейчас…
Он потер ладонью лоб, о чем-то вспоминая, потом уверенно прошел в дальний угол комнаты и, выбрав один из свертков, протянул Врублевскому. Развязав обтягивающую холст бечеву, юноша развернул картину. На полотне была изображена лесная дорога в сумерках и сломанная карета на ней, окруженная хищно оскалившимися волками. Подстегиваемые голодом звери почти вплотную подступили к освещенной полной луной фигуре стоящего в центре картины человека. Юноша в форме корнета держал вскинутую к плечу скрипку, и судя по выражению его лица, последняя мелодия скрипача не была наполнена ни плачем, ни отчаянием. Так можно было играть только гимн жизни. Умирать так же, как и жил - бесстрашно до отчаяния, осмысленно, задорно…
- Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, что такое темный ужас начинателя игры! Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, у того исчез навеки безмятежный свет очей, духи Ада любят слушать эти царственные звуки, бродят бешеные волки по дороге скрипачей. Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, и уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи в горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь. Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу - ты смеешься, эти взоры - два луча. Но, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ и погибни славной смертью, страшной смертью скрипача! - прочитал старик. - Это отрывок из "Волшебной скрипки" Гумилева… Подойдет?
- Подойдет, - сказал Врублевский. - И то, и другое. И картина, и стихи… Но, с вашего позволения, я возьму еще вон ту, где девушка обнимает белого волка. "Хозяйка ночи", - прочитал он название. - Красивая девушка…
- Красивая, - повторил старик, задумчиво глядя на картину, и тут же спохватился: - Давайте, все же, разберем этот склад, Володя. Иначе мы не управимся до ночи. Переносите все это в соседнюю комнату и сваливайте, не заботясь о порядке. Позже я разберу их… А я тем временем приготовлю обед. Договорились?
- Договорились, - кивнул Врублевский. - Спасибо вам, Григорий Владимирович.
Старик только рукой махнул и скрылся на кухне. "Духи Ада любят слушать эти царственные звуки, бродят бешеные волки по дороге скрипачей, - повторил про себя Врублевский. - Нет, милейший Григорий Владимирович, скрипача больше нет, он погиб этой ночью, превратившись в одного из сожравших его волков. Не обижайтесь, милый старик, но к скрипачам, как и к художникам, я отношусь теперь так же, как к алым парусам: понять могу, любоваться их творениями могу, но учиться у них и желать себе их участи не желаю. Этот мир - мир волков, и я предпочту обрасти шерстью и выпустить клыки, чем быть сожранным. Это неприятно. Может быть, ваща бессребренность и преданность идеалам и способны вызвать восхищение, но практически они не применимы. Я не хочу окончить свой век так же, как вы: одиноким, в пустой квартире, заполненной лишь несостоявшимися мечтами, да еще и преданным любимой женщиной. У меня многое из этого уже было. Больше не хочу. Что могло меня ждать в будущем, я теперь увидел… Нет, спасибо, но я выбираю другую дорогу. Ночную, студеную, опасную, но ту, где что-то зависит и от меня лично. От моих клыков и когтей. А они у меня поострей, чем у многих…"
- Благодарю, - сказал Врублевский, откладывая нож и вилку. - Оказывается, вы художник не только в живописи, но и в кулинарии. Обед замечательный.
- А как же вино? - удивился старик. - Уверяю вас, это весьма хорошая марка.
- Нет, благодарю, - отказался Врублевский. - Я хочу успеть еще узнать свои перспективы в работе. Спиртное я держу хорошо, и пара бокалов мне не помеха, но я не хочу, чтобы мои возможные работодатели учуяли запах. Солидные бизнесмены сейчас очень строго относятся к этому, а я хочу устроиться в солидную фирму.
- Уже решили, куда?
- Пойдем наикратчайшим путем. Злоупотреблять вашим гостеприимством и быть у вас нахлебником я не хочу, поэтому мне нужна такая работа, где помимо оплаты есть еще и стол. В ресторанном деле есть только одно место для крепкого, но ничего не смыслящего в кулинарном деле парня… Придется для начала побыть вышибалой. Все же я мастер спорта по рукопашному бою, а это не какой-нибудь "балет" бесконтактного стиля. Пять боевых командировок без единой царапины - тому порука… Ничего, с чего-то надо начинать. Поиски более достойной работы требуют времени, а законы выживания не предусматривают такого понятия, как "надежда". Какой у вас в городе самый богатый и престижный ресторан?
- Володя, вы уверены, что хотите быть этим… драчуном? - озадаченно спросил Ключинский. - Поверьте - это не самая перспективная работа. В рестораны сейчас ходит довольно… э-э… неординарная публика. С некоторым уклоном в бандитизм…
Врублевский невольно улыбнулся наивности старика и заверил:
- Это временная работа. До лучших времен. Зато там платят, и платят хорошо. А за себя я постоять сумею.
- Да, я в это верю, но… Может быть, лучше позвонить одному моему знакомому? Он краснодеревщик. Очень хороший человек и, думаю, не откажет мне в любезности. Вы пойдете к нему в ученики, получите полезную, интересную и хорошо оплачиваемую работу. Он действительно превосходный мастер. Его работы с удовольствием покупают как иностранцы, так и местные предприниматели. А мне он делает рамы для картин. Я ему за это расписываю шкатулки и матрешки. Этакий "бартер"…
- И все же, я начну с ресторана, - мягко возразил Врублевский. - "Живые" деньги мне сейчас очень нужны. А дальше… Дальше видно будет. Какой здесь самый лучший ресторан? Или клуб?
- Сам я в подобных заведениях не бываю, - сказал старик. - Но если судить по местной прессе… Открылся недавно один клуб с претензией на элитарность. Бар, бильярд, этот, как его… стриптиз… Но, Володя, про это место рассказывают весьма нелицеприятные вещи. За весьма короткий срок своего существования это заведение успело зарекомендовать себя с самой неприглядной стороны - пьяные драки, сомнительная клиентура…
- Все будет хорошо, - заверил Врублевский. - Где находится это заведение?
- Это бар "Фаворит", - ответил старик и назвал адрес. При этом он хотел что-то добавить, но Врублевский поспешил подняться из-за стола:
- С вашего позволения, я откланяюсь. Пойду оценю свои шансы на работу в этом клубе. Не хочу терять времени. В моем положении это непозволительная роскошь.
- Что ж… Тогда вот ваш комплект ключей от квартиры, - старик протянул ему связку ключей. - Не знаю, на пользу вам это пойдет, или во вред, но все же желаю вам удачи. Если вернетесь поздно, постельное белье я отнесу вам в комнату, а ужин будет ожидать на кухне. И не стесняйтесь. Теперь вы здесь живете, и это ваш дом.
Врублевский кивнул и направился к выходу.
- Володя, - позвал старик, когда он уже взялся за ручку двери, - Наверное, это совершенно не мое дело, но я рекомендовал бы вам застегнуться…
Удивленный Врублевский непонимающе уставился на него.
- Рукояти ваших пистолетов слишком любопытны и все время норовят выглянуть на свет, - с улыбкой пояснил старик. - Мне до этого нет дела, но милиции такое "любопытство" может не понравиться…
Освещаемая разноцветными лампочками вывеска сообщала: "Бар "Фаворит". У нас вы найдете все, о чем мечтали".
"Многообещающее начало, - подумал Врублевский, - Мне бы для начала работу найти. А уж все то, о чем я мечтаю… Это все сюда просто не уместится".
- Милости просим, - подскочил к нему подобострастно улыбающийся гардеробщик. - Рады вас видеть, позвольте вашу курточку…
- Нет, - отказался Врублевский. - Курточка останется на мне. Как я могу увидеть директора?
- Вы договаривались о встрече?
- Нет.
- Но тогда…
- Мне нужно поговорить с директором, - повторил Врублевский. - Ваше дело - передать ему мою просьбу. Он на месте?
- Как мне доложить?
- Никак. Просто скажите, что я хочу ему кое-что предложить. То, что его может заинтересовать.
- Простите, но мы ничего не покупаем у уличных торговцев.
Врублевский мрачно посмотрел на него, и сообразительный гардеробщик молниеносно растворился в суете зала. Минут через десять он вернулся с директором. Крупный, представительный мужчина лет сорока, одетый в строгий черный костюм-тройку, вопросительно взглянул на Врублевского:
- Это вы хотели меня видеть?
- Да. Моя фамилия Врублевский. Владимир Викторович.
- Очень приятно, - сказал директор, однако, судя по выражению его лица, ему было не "очень приятно". Видимо, Врублевский оторвал его от дел, - Моя фамилия Алешников, - сказал он. - Степан Дмитриевич. Чем могу быть вам полезен?
- Надеюсь, что это я смогу быть полезен вам. Я хотел бы предложить вам свои услуги.
- В какой области?
- Я бывший офицер дивизии особого назначения. Не так давно вышел в отставку и теперь ищу работу.
Директор внимательно посмотрел на него, в раздумье потирая подбородок.
- Не местный? - спросил он после минутной паузы.
- Из Петербурга. Но жилищный вопрос уже решил.
- Понятно… Вообще-то, штат сотрудников у нас уже укомплектован… Чем вы занимались в армии? Я имею в виду вашу специальность. Надеюсь, не интендант?
- Не интендант, - заверил Врублевский. - Я был командиром взвода. Все, что касается "прыгать, бегать и стрелять". Одним словом - "аты-баты".
- Идите за мной, - сказал директор и, повернувшись, направился в глубь клуба.
В кабинете уселся за стол и жестом предложил Врублевскому место напротив.
- Ранения, контузии были?
- Бог миловал. Я вышел в отставку по собственному желанию. Все характеристики, вся документация - с собой.
- Давайте, - директор бегло просмотрел протянутые бумаги и забарабанил пальцами по столу, размышляя. - Пьете? - спросил он наконец.
- В том смысле, который вы имеете в виду - нет. Из вредных привычек только одна - курю. Семьи нет, обязательств перед родственниками и друзьями тоже нет. Нет и разногласий с законом. К работе могу приступить в любое время.
- К работе… - вздохнул директор, - Я могу предложить вам только одну работу. И надо признаться, не самую увлекательную. Портье, а по совместительству - вышибала.
- На другое я и не рассчитывал, - признался Врублевский.