Сбежав вниз по лестнице, он направился было к машине, но передумал и пошел по полутемной улице пешком. Засунув руки в карманы и низко опустив голову, он шел и с каждой минутой ускорял шаг. Наконец не выдержал и побежал. Бежал туда, где виднелся свет и слышались чьи-то голоса. Бежал к людям. Бежал от самого себя.
Он не заметил высокую, горилообразную фигуру, вышедшую из парадной напротив. Миронов сделал в сторону убегающего Врублевского неуверенный шаг, поднял руку, словно собираясь окликнуть, но, словно сомневаясь, остановился и промолчал, задумчиво глядя ему вслед. Когда Врублевский скрылся за поворотом, поднял воротник куртки, кутаясь от холодного ветра, и медленно побрел в противоположную сторону…
ГЛАВА ВТОРАЯ
…Ох и ушлый вы народ, аж на оторопь берет.
Каждый мнит других уродом, несмотря, что сам урод…Л.Филатов
Филимошин соскочил с постели и, сгоняя остатки сна, несколько раз отжался от пола. Часы показывали шесть утра - начало рабочего дня журналиста. Натянув спортивный костюм и обувшись в кроссовки, он вышел из номера, спустился на улицу и неторопливой трусцой направился к лесопарку. Недалеко от площадки для выгула собак был оборудован небольшой спортивный комплекс: брусья, несколько видов перекладин для подтягивания, небольшой деревянный настил, расчерченный краской под выполнение катов, и имелась даже сваренная из проржавевшей арматуры штанга. Последнее Филимошина не интересовало: по вечерам, трижды в неделю, он посещал атлетический зал. А вот деревянный настил был очень кстати. Каждое утро, независимо от погоды, ровно в 6.15 Филимошин бежал в лесопарк и ровно тридцать минут отрабатывал технику катов. Филимошин занимался карате уже свыше пяти лет и имел вполне заслуженный черный пояс с красной полосой. Филимошин очень тщательно следил за своим здоровьем: спал не менее восьми часов, питался три раза в день в строго определенное время, утром - зарядка и пробежка, вечером - спортзал или бассейн.
Конечно, имея профессию журналиста, требующую большой оперативности и полную неожиданностей, соблюдать подобный режим было нелегко, но все же Филимошин старался. Его самочувствие, быстрота реакции, выносливость, даже настроение - все это было неотъемлемым условием качественных, острых и злободневных репортажей, ибо самым ценным инструментом в его профессии был он сам. Человек в плохом настроении не может написать хороший репортаж, а головная боль может помешать в нужный момент сплести хитроумную сеть вопросов на жертву-интервьюируемого. Этого себе позволить Филимошин не мог. Работа для него была всем, и вне работы его не существовало. Он не ел, а кормил свой организм, который обязан был пробегать в день десятки километров и работать четко, в полную силу, почти на грани возможностей. Он не приводил себя в порядок - он создавал имидж человеку, который обязан был выглядеть так, что бы его беспрепятственно пропускали даже в апартаменты Президента. Он не читал, не смотрел телевизор и не учился - он собирал базу данных для сложнейшего компьютера, работающего в его голове, компьютера, способного моментально просчитать все варианты построения беседы с интересующим его лицом и тут же перетасовать эти вопросы-ответы в таком порядке, что бы в его изложении, оставаясь теми же, они получили новую окраску, новый смысл.
Нет, Филимошин никогда не брал заказы на дискредитацию чьих-то врагов, и уж тем более никогда не брал от кого-либо деньги за интервью или репортажи. Брезговал он и предложениями создать какому-либо предприятию своеобразную рекламу, сделав о нем очерк или статью. Открывать людям глаза на то, что не замечалось ими, или же утаивалось от них - вот что было для Филимошина важно. Заинтересовать, шокировать читателя, поднять тираж газеты, хотя - это было уже "вторично". Филимошин знал точно: в нашем смутном времени тайны и загадки повсюду, нужно только не лениться и искать их, а уж если удастся откопать сенсацию… Нужно искать, искать неустанно, неутомимо, не боясь за себя и не переживая за своих близких, искать и вытаскивать на всеобщее обозрение. Люди должны знать то, что увидел Филимошин, и должны знать, в каком свете он это увидел. Информация должна быть субъективной. Кому интересна объективность. Это неинтересно и даже скучно. Журналист - не магнитофон, он должен раскрасить информацию в свои цвета.
Ради сенсации Филимошин готов был пожертвовать и собой, и другими. Разумеется, сознательно, расчетливо и взвешенно. Ради тех же "озверевших ежиков" он не стал бы даже мозоли на ногах натирать, бегая и проверяя информацию, но если бы ему сегодня предложили доказательства порочности Девы Марии, а завтра, после выхода газеты, отдать жизнь в обмен на эту информацию, Филимошин согласился бы, не раздумывая.
А вот с "журналистской этикой" у него были некоторые проблемы. Прежде всего - информация, считал Филимошин. А уж каким образом он ее получил и что будет после ее опубликования - дело десятое. Люди покупают газету, чтобы получить ведро сплетен, и Филимошин считал себя обязанным наполнить это ведро. Иногда приходилось даже выдумывать. Но делал он это старательно, и от души. Кто сказал, что у Ленина не могло быть внебрачных детей? Где справка, покажите! Нет справки. А раз нет справки, то существует возможность того, что дети все-таки были. Раз так, нужно эту версию отработать. Кто любил Ленина, кроме Крупской, Дзержинского и пролетариата? Инесса Арманд. Так почему же он не мог отвечать ей взаимностью? Где это сказано? Покажите справку, что он ее не любил. Нет справки? Значит, такая возможность существует. Все! Первая дюжина внебрачных детей Ленина готова. Народ узнал возможность такого… м-м… факта. Народ развлечен, народ доволен.
Филимошин делал все это не для себя. Филимошин делал это для народа. Кто сказал, что если сто раз повторить слово "сахар", во рту слаще не станет? Чушь! Если опубликовать сто статей о "коррумпированной и бездействующей милиции", у народа возникнет "смутное осознание того, что милиция делает что-то не то", а точнее, ни у кого не останется сомнений, что милиция прогнила насквозь, и в ней не осталось ни одного честного человека. В конце концов такие факты имеют место быть? Имеют. А значит, замалчивать их было бы преступлением. Слава Богу, у нас не тридцатые года… Нет, по сути дела, и пару хороших слов надо было бы сказать, но… это ведь не разоблачение, не сенсация, а стало быть, пусть этим занимаются те, кто не способен добывать информацию.
С бандитами было еще проще. Информацию о совершенных и готовящихся преступлениях он черпал из милицейских сводок, от своей агентуры как в радах милиции, так и в среде бандитов. Раньше, в самом начале своей карьеры, когда Филимошин был еще совсем молодых и неопытным, он выслеживал свои жертвы, ходя за ними по пятам с диктофоном в одной руке и фотоаппаратом в другой. Тогда он и получил свое первое "боевое" прозвище - "Филёршин". Но потом он заматерел, набрался опыта и теперь имел огромную агентурную сеть, доставляющую ему информацию из разных уголков города. Охота на бандитов была, безусловно, опасна. Но трусом Филимошин не был. Бывали случаи, когда он, рискуя жизнью, фотографировал с крыши дома или из окна подвала совершаемое преступление, снимал перестрелку бандитов с милицией или сутками сидел в засаде, ожидая, когда бандиты засунут нож под лопатку приговоренной жертве. Предотвращением преступления должна заниматься милиция, а Филимошин проводил расследования и даже в чем-то помогал милиции раскрывать преступления. Кому же не интересно посмотреть на фотографию расчлененного трупа, или цветную, "художественную" фотографию отрезанной головы? Но даже холод, голод и опасность не стоили того, удивительного по остроте ощущения, которое возникает во время охоты на человека. Очень захватывающее занятие!
Когда Филимошин осознал это, у него было уже второе "боевое" прозвище - "Мерзавчик". Филимошин на дураков не обижался, он им мстил. Не то, что бы Филимошин использовал возможности работы в личных целях, просто он менял направление поиска в сторону своего обидчика. А как говорят англичане: "В каждом шкафу есть скелет". Разумеется, Филимошин знал о том, что многие из его "агентов" поставляют ему "заказанную" информацию. Но это его не смущало. "Расскажи мне про своих врагов, а про тебя и твоих друзей мне расскажут твои враги". Этим законом добычи информации Филимошин и пользовался.
Филимошин никогда не брал денег. Он считал себя честным человеком. Поэтому он очень обиделся, когда на предложение сделать интервью капитан Сидоровский как-то сказал ему:
- У тебя, Филимошин, понятие о чести укладывается в пару столбиков на первой странице воскресной газеты, а объяснять что-то таким людям, как ты, все равно, что метать бисер перед свиньями. Ты ничего не поймешь. Не дам я тебе интервью. А вот в морду дам, если через пять минут ты все еще будешь сидеть в моем кабинете.
- Вы так ненавидите журналистов за то, что они разоблачают нечистоплотность милиции? - обиделся Филимошин. Сидоровский некоторое время молчал, размышляя - отвечать ему или нет, но все же сказал:
- Ты можешь мне не поверить - и ты-то наверняка мне не поверишь, - но я очень люблю журналистов. Я сам мечтал быть журналистом, но так уж получилось, что стал оперативником… И именно потому, что я очень уважаю эту профессию, все, что происходит сейчас в газетах и на телевидении, для меня как серпом по коленке. Очень близко воспринимаю. Но до сих пор я испытываю уважение и даже восхищение перед настоящими журналистами. Поэтому появление в их среде таких, как ты, для меня очень болезненно. Дай Бог, чтобы люди видя таких, как ты, помнили о том, что ты сначала - Мерзавчик, а уж потом - журналист. Журналист сродни учителю или священнику - он учит людей, влияет на них, несет им что-то… А ты несешь только дерьмо. Я не идеализирую журналистику. Журналисты - живые люди со своими слабостями и ошибками, но такие, как ты - это уже перебор. А таких, как ты, сейчас много. И из-за таких, как ты, люди перестают веритьвсем журналистам… Только ты вряд ли все это поймешь. И ты обидишься на меня, а не на себя. Себя ты оправдаешь и простишь. А потому - вон из моего кабинета!
Филимошин и не подумал обижаться. Он просто написал еще с дюжину статей о "продажной и коррумпированной милиции"… Злость иногда помогала Филимошину писать. Он впитывал в себя информацию, пропускал ее через свою злость, свое мировоззрение и свой опыт и выдавал читателям уже не просто факты, а "факты Филимошина". Объективность он отвергал как безликость, а вот субъективность имела остроту, характер, лицо… В детстве Филимошина покусала собака, и с тех пор он писал о них с глубокой искренностью и вдохновением. Несколько раз его штрафовала ГАИ, и Филимошин соотносил это происшествие с укусом собаки, даже наслаждаясь этой обидой, вынашивая ее для очередного репортажа. А что бы никто не смог упрекнуть Филимошина в предвзятом отношении к милиции, он время от времени воспевал "честного человека полковника Бородина", боровшегося за чистоту в милиции, давая тем самым понять читателям, что в органах еще остались люди, способные понять их нужды, заступиться и оградить. В результате Филимошина даже пару раз упрекнули в симпатии к правоохранительным органам. Филимошин терпел. Он был выше этого.
А сейчас жителей города интересовала личность популярной певицы, прибывшей на гастроли, и Филимошин обязан был рассказать им о ней. Обязан добыть информацию. И он ее добудет. Любым способом…
Филимошин закончил утренние упражнения и вернулся в отель. Проходя мимо сонного портье, поинтересовался, не встала ли еще Елена Лунева, и получив отрицательный ответ, поднялся к себе в номер. Принял контрастный душ, докрасна растерся жестким полотенцем, переоделся в темно-синий костюм и заказал в номер кофе.
Филимошин чувствовал себя прекрасно. Легкий зуд предстоящей охоты уже охватил его, и в успехе он не сомневался. Неудачи были редки, но даже их он использовал во благо, делая выводы, анализируя, учась и совершенствуясь. Он никогда не рассчитывал на легкую победу. Хороший репортаж не дается легко, а профессия журналиста ассоциировалась у него с профессией золотодобытчика: тут и тщательная подготовка, изучение материала, изнурительный поиск, полный опасностей и невзгод, и трудная работа по добыче информации, и защита ее от конкурентов, и знание законов, позволяющих вести "разработку ископаемых", и многое, многое другое… Но все эти трудности враз стирались из памяти, и усталость покидала счастливца, обнаружившего огромный золотой самородок или кемберлитовую трубу, обещающую добытчику не один и не два драгоценных камня. Много, очень много трудолюбия, терпения, умения и чуточку удачи - это необходимо каждому охотнику. Только с первого взгляда кажется, что взнесенный на гребень славы или богатства - баловень судьбы. Сколько за этой кажущейся "случайностью" стоит трудов, ожиданий, разочарований, терпения, поисков, неудач и побед! Но изнурительные месяцы и годы работы забывают и окружающие, и сам победитель, приписывая результаты трудов игре слепой Фортуны. Счастливчик ставит ей это в заслугу, завистники - в вину. Охотники за удачей, баловни судьбы, любимцы фортуны - так зачастую называют самых неутомимых трудолюбцев. Филимошин знал цену этих удач. И никогда не надеялся только на случай. Его уверенность в победе зиждилась на опыте и навыках, приобретенных за долгие годы работы. Он верил в удачу, потому что верил в себя.
В дверь постучали.
- Вы просили сообщить, когда госпожа Лунева выйдет из номера, - сказал вошедший портье. - Она только что спустилась в ресторан и сейчас заказывает завтрак.
- Спасибо, приятель, - Филимошин сунул портье пятидолларовую купюру и бросил последний взгляд в зеркало. Красивый, самоуверенный молодой человек, со вкусом одетый, приветливо и располагающе улыбнулся ему из зазеркалья. Удовлетворенно кивнув, Филимошин направился в ресторан.
Луневу он узнал сразу. Девушка сидела за столиком у окна и со скучающим видом ковыряла ложечкой какое-то фруктово-ягодное блюдо - то ли салат, то ли суп из персиков, дынь, ананасов, груш и прочих "даров полей и садов".
- Вы как всегда очаровательны, Лена, - приветливо заметил Филимошин, проходя мимо ее столика.
Не дожидаясь ответа, занял предложенное метрдотелем место и сделал заказ. Положа руку на сердце - выглядела певица с утра далеко не самым лучшим образом. Тени под глазами и нездоровая бледность говорили о бессонной ночи. Но для Филимошина было важно привлечь к себе внимание, а не искать подходящие к случаю комплименты. Он прекрасно понимал, что подойди он к девушке, попытайся заговорить, познакомиться - и она попросту оттолкнет его, навсегда занеся в "реестр" нахальных поклонников или назойливых журналистов. Он предпочитал действовать мягко, неназойливо, издалека, но наверняка. Кивнуть как старой, доброй знакомой, сказать что-то доброжелательное, проходя мимо и якобы не интересуясь возможностью познакомиться поближе, держаться чуть небрежно, но с достоинством, и не выказывать откровенного интереса. И вот тогда, все так же слегка отрешенно, естественно, он заведет разговор. Разговор не журналиста и интервьюируемого, не мужчины и женщины, а двух людей одного круга, понимающих друг друга и испытывающих одни и те же чувства - легкую усталость, пресыщенность, раздражение от невысокого сервиса провинциальной гостиницы, скуку… И вот только тогда, завязав разговор, он сможет выстроить дальнейшую линию поведения. В благополучном исходе он не сомневался - ему приходилось раскалывать и не такие "орешки", входя в доверие к людям куда более подозрительным и скрытным.
У девушки явно было плохое настроение, и она даже не пыталась это скрывать. Это тоже было на руку Филимошину. Только неудачливые ловеласы считают, что с женщиной в плохом настроении познакомиться труднее. Филимошин был неплохим психологом и опытным мужчиной, а потому был готов развеять ее скуку, понять ее проблемы, посочувствовать ее беде, снять усталость, развеселить, ну а в благодарность… В благодарность он хотел получить факты. Долгожданный золотой самородок информации.
Филимошин расправился с огромной порцией бастурмы, но проделал это словно нехотя, через силу, демонстрируя отсутствие аппетита, так же "через силу" прикончил десерт и теперь неторопливо прихлебывал из миниатюрной чашечки черный кофе, задумчиво следя за ползущими по оконному стеклу струйками дождя. Погода не спешила баловать горожан. Вчера шел мокрый, противный снег, сегодня моросил дождь, и судя по затянутому тучами небу улучшения погоды ждать не приходилось. И это тоже было на руку Филимошину. Такая погода создает совершенно особенное настроение, оттеняя скуку и одиночество.
Филимошин достал сигареты и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Вообще-то, он не курил, но ради дела согласен был потерпеть.
- Извините, Елена Андреевна, - обратился он к девушке, - у вас не найдется спичек, или зажигалки? Я оставил свою в номере…
Вчера Филимошин видел, как она доставала из сумочки зажигалку. Он знал, что девушка не курит, но, может быть, это был подарок или привычка. В любом случае зажигалка у нее была, и Филимошин знал это.
- Мы разве знакомы? - удивилась девушка, доставая из сумочки зажигалку. - Простите, но я вас не помню… Где мы встречались?
- Нас не представляли, - ответил Филимошин, подходя к ее столику. - Мне просто очень нравится, как вы поете, нравятся ваш имидж, ваш вкус и ваше упорство в достижении цели. Вы не хватаетесь за предложенные вам песни, а выбираете только те, которые соответствуют вашему вкусу и имиджу. Я читал ваши интервью, смотрел передачи с вашим участием… Мне нравится ваш репертуар, и я интересовался личностью исполнительницы.
Он все еще стоял возле ее столика, и девушка скорее из вежливости, чем из благодарности за льстивые комплименты предложила:
- Прошу вас - присаживайтесь… Правда, я уже собиралась уходить…
- С удовольствием воспользовался бы вашим предложением, - сказал Филимошин, оставаясь стоять, - но вынужден вас предупредить о том, что я - журналист. Я знаю, что далеко не все творческие люди любят нашего брата. И если я заранее не предупрежу вас о своей профессии, впоследствии вы можете обидеться на меня, решив, что я льстил вам в корыстных целях. Почему- то считается, что журналист не может искренне и незаинтересованно выражать свою благодарность тем, кто доставил ему несколько приятных часов своим творчеством. Словно у журналиста не может быть собственного вкуса. Я не хочу, чтобы вы искали в моих словах подтекст или заинтересованность. Я здесь на отдыхе и говорю с вами как рядовой поклонник, но мне очень не хочется, чтобы моя признательность вызывала у вас сомнения. Мне действительно нравятся ваши песни. Но если моя профессия каким-то образом мешает вам поверить в мою искренность, то лучше я уйду. Мне просто хотелось поблагодарить вас за доставленное мне удовольствие.