"Бедняжка, ее так и переполняет ужас. Представляю, каково ей сейчас, если даже меня насквозь страх прожигает… Но ничего, малыш, ничего. Мы еще всех их перехитрим и выйдем победителями. Мы еще повоюем… Глазенки-то у нее какие испуганные, загнанные… Господи! Услышь меня! Накажи их! Спаси ее и накажи этих мерзавцев за мою боль и за ее страх!"
- Светланка, - весело сказала она, - а где та сумочка, с которой ты все время ходила? Куда ты ее дела? Там у тебя фломастеры были, мелки разные…
- Вот, - протянула ей фломастер девочка. - Ты хочешь рисовать?
- Да, я сейчас немного порисую, - Наташа огляделась в поисках бумаги.
Не найдя ничего подходящего, оторвала клочок обоев и жирными цифрами написала номер телефона Врублевского. И тут ей в голову пришла еще одна идея. Идея, от которой даже на ее измученном лице на мгновение промелькнула торжествующая и злорадная улыбка. Такими же отчетливыми, жирными цифрами она вывела на бумаге еще один телефон и код Петербурга.
- Возьми это, - протянула она девочке бумагу, - спрячь хорошенько. Это самое главное, что ты должна сделать: позвонить по этим телефонам. По одному номеру тебе ответит дяденька, его зовут дядя Володя. Запомнила? Расскажешь ему все. Он будет о тебе заботиться и охранять. Потом позвонишь по второму номеру… Нет, пусть лучше дядя Володя позвонит туда и оставит информацию. Приедет один очень симпатичный старик. Его зовут дядя Коля. Вряд ли ты его помнишь… Он очень похож на Шона Коннери… Впрочем, откуда тебе знать Шона Коннери? Это такой крепкий, веселый и обаятельный старик, с седыми усами и небольшой седой бородкой. У него под этой бородкой на скуле есть шрам, ты увидишь. Вот здесь, с правой стороны, у него выглядывает красно-белая полоска шрама. Он старше меня, старше твоего папы… Ты его обязательно узнаешь. Его нельзя не узнать… Уж он-то точно тебя найдет. Расскажешь ему все и скажешь, что я очень просила его обидеть этих злых дяденек как можно сильнее. Он старенький, но он так умеет обижать, как больше никто не умеет. Если бы он был сейчас в городе, мы бы с тобой…. Ах, опять я про это… Ты все запомнила? Как только я опушу тебя вниз, быстро-быстро бежишь в лес, прячешься там, а потом пробираешься в город и звонишь по этим телефонам. Поняла?
- Нет, я без тебя никуда не пойду. Я боюсь.
- Я постараюсь убежать вслед за тобой, - успокоила ее Наташа. - Только я побегу в другую сторону. Это как в догонялки играть. Помнишь, когда все в разные стороны разбегаются? И если все будет хорошо, то мы встретимся… Ты помнишь магазин, где на витрине стоит большая и красивая кукла в голубом платье? Она тебе очень понравилась, папа обещал ее купить для тебя, но… не успел… Помнишь, где этот магазин? Эта кукла все еще стоит там на витрине. Ты придешь к этому магазину, встанешь в какой-нибудь парадной или в подворотне неподалеку и будешь ждать меня. Я постараюсь прийти… Но если я все же… задержусь, звони по этим телефонам. Ни с кем не разговаривай и никому не верь. Если тебя спросят, кто ты и что там делаешь, ответь, что просто гуляешь и сейчас подойдет твоя мама. Если спросят, как тебя зовут, ответишь, что… Наташа. Как и меня - запомни. В милицию не ходи. Жди дядю Володю. Все запомнила?.. Тогда за дело. Сейчас мы с тобой будем плести толстый и прочный канат…
Это оказалось сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Единственным оказавшимся под рукой материалом была обивка дивана и кресел. Правда, в углу комнаты Наташа нашла три холщовых мешка, неизвестно как попавших сюда, но все же работа двигалась мучительно медленно. К тому же нестерпимо болело истерзанное тело, наступать на больную ногу было практически невозможно, и ко всем прочим бедам Наташа почувствовала сильное головокружение и тошноту - сказывались безжалостные удары по голове. Превозмогая навалившуюся слабость, она внимательно осмотрела каждый узел изготовленного каната, попробовала на разрыв - подойдет. Лучше уже не сделать: нет времени, да и не из чего. Как можно веселее подмигнула с тревогой наблюдающей за ней девочке:
- Видишь, какие мы молодцы? Все успели… Теперь будем ждать. И ничего не бойся, малышка. Мы умнее их и хитрее… А теперь повтори все, чему я тебя научила. Что ты будешь делать, когда я спущу тебя вниз?..
Машина пришла через двадцать минут. Миронов, уже оповещенный по радиотелефону о том, что операция прошла удачно, услышав шум мотора, направился было к лестнице, когда в комнате, где были заперты пленницы, раздались громкий звон стекла и сухой треск ломающегося дерева. Не теряя времени на открывание замка ключами, он с короткого разбега ударил в дверь плечом, вышибая ее вместе с петлями и замком. Наташа стояла у разбитого окна, с трудом удерживая в руках самодельный канат из связанных воедино обрывков ткани, и осторожно стравливала его, опуская ребенка за окно. Когда Миронов ворвался в комнату, она испуганно обернулась, с отчаянием глядя на него. На секунду их глаза встретились, потом она отвернулась и продолжила свою работу. Наконец канат ослаб, она выпрямилась и облегченно вздохнула. В тот же миг кто-то сильно толкнул Миронова, отбрасывая от входа, и разъяренный Смокотин в два прыжка пересек комнату, ударом в лицо швырнул на пол пытающуюся преградить ему путь женщину и, по пояс высунувшись на улицу, закрутил головой, пытаясь хоть что-то различить в ночной тьме.
- Не вижу! - крикнул он столпившимся внизу бандитам. - Но она где-то здесь. Она не могла далеко уйти. Ищите ее! Далеко она не побежит - испугается темноты. Найдите ее во что бы то ни стало! Юра, сбегай на дорогу, может быть, она побежала в город. А я сейчас узнаю, куда эта стерва ее отправила… А ты куда смотрел?! - набросился он на Миронова. - Я же предупреждал тебя… Ладно, потом разберемся, сейчас не это главное…
Схватив Сидоровскую за волосы, он волоком дотащил ее до кровати в соседней комнате и, невзирая на отчаянное сопротивление, привязал запястья к изголовью кровати шнуром от стоящего тут же светильника.
- Сейчас, стерва, ты мне все расскажешь, - пообещал он, вытаскивая из прикроватной тумбочки ножницы. - У меня времени на раскачку нет, поэтому буду эффективен и краток. Я сейчас с тебя начну живьем шкуру сдирать, и ты мне все расскажешь. Очень быстро расскажешь. Этого еще никто не выдерживал. А потом выпущу тебе кишки и…
Он замолчал и недоуменно уставился на женщину. На ее лице появилось удивление, почти тотчас сменившееся пониманием и еще каким-то странным выражением, которое в других условиях можно было бы принять за благодарность. Прослеживая ее взгляд, он начал медленно поворачиваться, но не успел. Послышался сухой щелчок, словно сломали огромный карандаш, и под левой грудью у девушки появилась маленькая черная дырочка, из которой через мгновение плеснула на простыни кровь. Ее тело содрогнулось, выгибаясь дугой, и опало, безжизненно распластавшись на кровати…
- Ты… Ты что сделал?! - ошарашенно спросил Смокотин на не торопящегося убирать пистолет Миронова. - Ты что сделал, идиот?! Ты хоть понимаешь, что ты сделал?!
- Она меня перед шефом опозорила, - спокойно ответил Миронов. - Получается, что это я виноват в потере девчонки. Не хочу, чтобы шеф обо мне плохо думал… А ведь может подумать…
Пистолет в его руке раскачивался, словно в так словам, то и дело поглядывая черным зрачком на живот Смокотина. И этот "выразительный взгляд" намекал Смокотину, что "плохо выглядеть" в глазах шефа Миронов действительно очень не хочет.
- А кто тебя в чем обвиняет? - пожал плечами Смокотин, не отводя взгляда от никелированного пистолета, - Шеф и сам говорил, что без накладок в любом деле не обойтись. Не ошибается только тот, кто ничего не делает… Ну, недоглядели мы немного, - он сделал ударение на слове "мы", - но ведь основная часть работы прошла удачно… Задание мы выполнили. А девчонка… Никуда она не денется. Мозгов у нее не хватит, чтобы долго скрываться. Начнем поиски, Шерстнев через Бородина организует милицейский розыск… Найдем. Да и не так уж страшна она для нас. Это даже не оплошность, а так… недоразумение. Вот если бы баба сбежала, тогда да, тогда это была бы непростительная ошибка. Но ты ведь пристрелил ее… при побеге… Так в чем же тебя можно обвинить? Ты же ее лично пристрелил, - он опять выделил слово, только на этот раз уже - "лично", Я сейчас позвоню шефу, и мы примем меры к розыску…
Миронов согласно кивнул и убрал оружие. Смокотин с трудом сдержал вздох облегчения.
- Ну ты и отмороженный, - с каким-то невольным восхищением сказал он. - Уж насколько я псих, но у тебя подчас совсем "крыша" съезжает… Ты бы подумал над этим на досуге… Нет, это я не в обиду, но порой с тобой очень сложно иметь дело… Ладно, все образуется… Никуда она не денется.
Немного успокоившись, он набрал номер Шерстнева на радиотелефоне и сообщил:
- Шеф, это опять я. Основная часть работы прошла на удивление удачно. С бабами покончено, документы подписаны. Но есть одна ма-аленькая неувязочка, исправимая, но досадная. Мои ребята сейчас работают над ее исправлением, но я решил на всякий случай поставить вас в известность. Требуется небольшая перестраховочка. Дело вот в чем…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
За чужую печаль и за чье-то незванное детство
нам воздается огнем и мечом и позором вранья,
возвращается боль, потому что ей некуда деться,
возвращается вечером ветер на круги своя.А.Галич
…Но доброта не зря на свете, и сострадание не зря…
Р. Казакова
Толстяк открыл один глаз и недовольно уставился на тяжелый кирзовый сапог, утвердившийся на драном одеяле прямо перед его носом. Сапог был пыльный, с прилипшим к подошве голубиным пухом и пометом. Тяжелый сапог, добротный. Таким сапогом в живот получишь - от макушки до пяток как огнем обожжет, неважно, что на тебе толстый свитер и плотная войлочная куртка, выкроенная из старой армейской шинели. Толстяк открыл второй глаз и вздохнул - прилипший к сапогу пух гневно заколыхался.
- Сейчас опять врежу! - монотонно пообещал голос сверху. - Подъем, бомжара!
- Да, да, - сказал Толстяк. - Я уже… Уже ухожу…
Он сел, с шумом поскреб в голове, вычесывая из волос накопившийся там за ночь мусор, и посмотрел на вставленного в сапоги милиционера. Принадлежавший сапогам сержант был под стать кирзачам - массивный, грубо скроенный, казенный. На чердаке было жарко, по щекам сержанта катился пот, и он недовольно сопел, явно ненавидя и духоту чердака, и пославшее его сюда начальство, и Толстяка. Впрочем, нет. К Толстяку он ненависти не испытывал. На ненависть надо тратить силы, а расходовать их на такое ничтожество, как Толстяк, сержанту было лень. Он его презирал. Что и не замедлил выразить, вытерев птичий помет с подошвы о подстилку Толстяка.
- Одна зараза от вас, - брезгливо морщась, констатировал он. - Все кругом загадили, вонючки. Собрать бы вас всех вместе, да куда-нибудь на необитаемый остров отправить…
Толстяк поскреб густую щетину на подбородке и снова вздохнул. Сержант сквозь зубы сплюнул на песок и концом резиновой дубинки ткнул в небольшую картонную коробку, стоящую рядом с одеялом.
- Что здесь? Ворованные электросчетчики? Вываливай все, показывай.
Толстяк послушно перевернул коробку, разбрасывая по одеялу свои нехитрые пожитки: пару мятых рубашек, брюки, вязанную шапочку, ботинки с заменяющей шнурки бечевкой, рюкзак без одной лямки, пару алюминиевых ложек, нож с обломанным лезвием, спички, обмылок, завернутый в кусок полиэтилена, и небольшую пластиковую коробочку из-под импортного мыла, в которой хранил нитки, пуговицы и маленький пузырек с марганцовкой.
Сержант брезгливо поворошил этот мусор носком сапога и повторил:
- Все кругом загадили, сволочи…
- Петриков! - позвали от входа. - Где ты там застрял?
- Здесь я, справа от входа, - отозвался сержант. - Бомжа нашел.
- Дохлого?
- Нет, жив пока…
- Гони его в шею, - посоветовал тот же голос. - Пусть на соседнюю территорию выметается. А еще лучше, в другой город.
- Понял? - спросил сержант, размазывая пот по щекам. - Чтобы через минуту тебя здесь не было!
Толстяк кивнул и принялся запихивать свои пожитки обратно в коробку.
- Петриков, - снова позвали от входа.
- Ау?
- Спроси его про девчонку. Может, видел?
- Ты здесь девчонку лет шести не видел? - спросил сержант, расстегивая верхние пуговицы на шинели. - Ф-фу, жара какая… Опрятная такая девчонка, ухоженная, светловолосая, с карими глазами? В чем одета… черт ее знает. Она из горящего дома успела выскочить, так что одета наспех. Весной холодно, а она, скорее всего, без верхней одежды, на улице должна быть заметна… Видел?
Толстяк отрицательно покачал головой.
- Еще бы ты что-нибудь нам сказал, - проворчал сержант, - дождешься от вас помощи… Пшел отсюда! Если через пять минут вернусь и найду тебя здесь - пеняй на себя…
Сержант повернулся и, пригибаясь, чтобы не задеть макушкой низкий потолок, направился к выходу. Толстяк посмотрел ему вслед и снова вздохнул. В том, что сержант не вернется, он был уверен, но в небольшое чердачное оконце уже вовсю светило не по-весеннему щедрое солнце, и пора было вставать и приниматься за дела. Толстяк отряхнул пыль с куртки, огладил ладонями длинный коричневый свитер, поплевал на руки, приглаживая всклокоченную шевелюру, и выбрался из своего пристанища на лестничную площадку. На первом этаже забрался под лестницу, открыл пожарный кран и, громко фыркая, подставил лицо под струю холодной, грязно-желтой воды… И получил сильный удар сзади по почкам, бросивший его наземь, прямо в растекавшуюся по кафелю лужицу.
- Тебе что, козел, жизнь опаскудила?! - прорычал не замеченный Толстяком вовремя амбал в малиновом пиджаке. - Ты что в моем подъезде забыл, овца?! Ты что мне тут гадишь, а?!
Вжавшись в угол, Толстяк закрыл руками голову и съежился, насколько это было возможно при его комплекции. Парень еще несколько раз пнул его остроносым ботинком в бок и приказал:
- Закрывай кран!.. Быстрее!.. Теперь ложись на брюхо в лужу и катайся в ней… Ну!..
Получив еще несколько ударов в живот, Толстяк послушно растянулся на грязном кафеле.
- Теперь ползай, - распорядился "малиновый пиджак". - Давай, свинья, живее ползай, живее! Всю лужу собой вытирай! У-у, чмо проклятое!.. Теперь вставай и бегом отсюда! Быстрее!
Держась рукой за саднящий бок, Толстяк затрусил к выходу, но не успел - возле самой двери все тот же остроносый ботинок впечатался ему пониже спины, придавая ускорение, и пулей выбежав на улицу, бедолага растянулся в снежной жиже, щедро приправленной песком и солью.
- Еще раз здесь увижу - убью! - пообещал "малиновый пиджак", проходя мимо.
Толстяк благоразумно не поднимался с асфальта до тех пор, пока его мучитель не сел в машину и сверкающая полировкой "вольво" не скрылась за углом дома, увозя прочь нового "властелина жизни". Только после этого он встал, осторожно ощупал руками ноющие бока, оглядел то, во что превратилась его и без того ветхая одежда, и снова вздохнул.
"Это еще ничего, - подумал он, щурясь на яркое солнце. - Лохмотья быстро высохнут, да и сало меня в очередной раз спасло - вроде, ничего не сломано… А вот Хромого, что в подвале за универсамом жил, такие же "малиновые пиджаки" машинами переехали только за то, что после первого предупреждения из их дома не убрался. Два "джипа" по нему туда и обратно прошлись - смотреть не на что было. Мясо, и мясо… Так что мне еще повезло".
Он доковылял до детского садика и уселся на низенькую скамеечку. Сегодня отсюда его никто не гнал - была суббота, и садик не работал.
По причине все той же субботы на улицах было малолюдно - большинство еще нежилось в кроватях, позволяя себе как можно полнее почувствовать ленивую истому выходных. Толстяк зябко передернул плечами - впитавшаяся в одежду влага добралась до тела, и тоскливо посмотрел на окна дома напротив. Представил себе, что вон те окна, зашторенные темно-зелеными занавесками, это окна его квартиры, и ему остается только подняться, достать ключи и вернуться ксебе домой. Он войдет в прихожую, снимет с себя драные сандалии, пройдет в ванную комнату, откроет воду и, вылив целый флакон ароматной пенки, заберется в ванную. Вода будет теплой, пена заискрится под светом вычурных ламп, а он закурит толстую, коричневую сигарету и…
Кто-то потрогал его ногу. Очнувшись от грез, Толстяк открыл глаза и посмотрел на розовомордого свиноподобного бультерьера, деловито обнюхивавшего его сандалии. Шагах в десяти стоял лощеный мужчина лет тридцати пяти, одетый в модное пальто, и наблюдал за своим питомцем, с неподдельным интересом на лице ожидая дальнейших событий.
Но белобрысый отпрыск свиньи и ящерицы лишь ткнулся холодным пятачком в колено Толстяка и призывно завилял хвостом. Толстяк понял и поскреб его за ухом. Псу это понравилось и, забравшись передними лапами на скамейку, он требовательно зафыркал.
- Сигизмунд, ко мне! - позвал мужчина, на лице которого ожидание сменилось разочарованием. - Отойди от него, еще блох подцепишь.
Толстяк еще раз взглянул на темно-зеленые занавеси окон, вздохнул и поднялся. Пора было приступать к работе. Последнее время выживать в городе стало значительно труднее. Благосостояние основной массы горожан таяло подобно кусочку льда на солнцепеке, и это заметно отражалось на их милосердии. Да и нищих стало слишком много для такого маленького городка. Вновь ломалась годами выстраиваемая иерархия мира нищих и бездомных, деформируясь жутко, причудливо и подчас абсурдно. Мог ли подумать Толстяк еще каких-нибудь три-четыре года назад, что у него появятся "своя" территория, "свой" начальник (или, как любил называть себя дядя Леша - "авторитет"), "свой" рэкет и даже "бюро интимных услуг" под предводительством вертлявого и прижимистого Мишки-сутенера? Правда, весь "бордель" состоял пока из двух пропившихся до синевы бомжих - Машки Морозовой и Таньки Климовой, но ведь - почин! А как любил говаривать трижды проклятый всеми обездоленными политик: "Главное - начать".
Территория, отведенная "персонально" Толстяку, включала в себя три дома в новостройках. Ни кафе, ни магазина с заветным мусорным бачком на заднем дворе - какой уж тут доход? Но все равно приятно - три "собственных" шестиэтажных дома - это еще надо осмыслить. Не каждый "новый русский" может похвастаться таким состоянием. Впрочем, кроме гордости "обладания" это Толстяку ничего не приносило.