В своей книге всемирно известный писатель продолжает сатирическое описание советского общества, начатое им в романах "Зияющие высоты" и "Светлое будущее". Общественные отношения, образ жизни народа, его нравы, культура и быт в советский период становятся ля писателя предметом научного исследования и осмысления. Затея строительства коммунизма, по версии Зиновьева, была задумана советской властью для идеологизации населения. А когда есть глобальная "затея", то под это дело можно смело пить, гулять, развлекаться…
Содержание:
Сатира Александра Зиновьева 1
ЗАТЕЯ 2
Часть первая - В МОЗГУ РОССИИ 2
Часть вторая - В ЗАДНИЦЕ РОССИИ 20
Часть третья - ЗАТЕЯ 32
Часть четвертая - ИСПОВЕДЬ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ 50
Часть пятая - ИСПОВЕДЬ ОДИНОКОЙ ЖЕНЩИНЫ 59
Часть шестая - ИСПОВЕДЬ САМОСОЖЖЕНЦА 65
Часть седьмая - ИСПОВЕДЬ ОТВЕТСТВЕННОГО РАБОТНИКА 70
Часть восьмая - ИСПОВЕДЬ СЕКТАНТА 76
Часть девятая - ИСПОВЕДЬ ОТЩЕПЕНЦА 81
Часть десятая - КОНЕЦ ЗАТЕИ 113
Александр Зиновьев
ЗАТЕЯ
Сатира Александра Зиновьева
Этой книге уже более двадцати лет. Она продолжает начатое Зиновьевым в "Зияющих высотах" сатирическое описание советского общества - его образа жизни, общественных отношений, нравов, культуры. Читая эту книгу сегодня, часто спрашиваешь себя, что побудило тогда автора - всемирно известного ученого-логика - заняться этим делом, какие пели преследовала его критика, как он сам представлял себе последствия этой работы? И что дает современному читателю знакомство с сатирой Зиновьева?
Последний вопрос имеет особое значение.
Почему? Но об этом ниже, после того, как мы уясним себе, что такое представляет собой эта книга? Что такое, собственно говоря, затея? Затея, замысел, цель - понятия вроде бы ясные, но смысл можно вкладывать в них разный. "Главное - чтоб затея имелась. А когда есть затея, то под это можно пить, гулять, развлекаться - словом, жизнь без затеи скучная". Эта версия взята мной из самой популярной сегодня в России газеты. Как ни соблазнительно принять это толкование (в книге Зиновьева о развлечениях ее персонажей написано очень много и смешно), по, конечно, автор под затеей понимал другое.
Затея, по версии Зиновьева, была задумана властью для идеологической обработки населения, чтобы сделать людей послушными и безропотными. Затея - это такое "идеологическое оздоровление" человека, когда его превращают в безликое и со всем согласное существо.
В жизни все вышло иначе. Затеянная советской властью и КПСС перестройка привела к неожиданным и неадекватным результатам. К неожиданным результатам пришел и… сам Зиновьев. Что же вышло из "Затеи" Зиновьева? Что случилось с ним самим?
После издания на Западе "Зияющих высот", а позднее других книг автора, после вынужденной эмиграции в Германию за Зиновьевым закрепилась репутация писателя, резко критикующего советский общественный строй, разоблачителя коммунизма - словом, диссидента. Именно так обстояло дело до конца 80-х годов. Начавшаяся горбачевская перестройка, по сути, ничего не изменила в репутации писателя-отщепенца. "Катастройка", "Горбачевизм", "Кризис коммунизма", другие его книги того времени только усиливали это впечатление.
Но вот с конца 80-х все вдруг резко меняется. С возвращением Зиновьеву советского гражданства начинается его прорыв к советскому читателю. Издаются его книги, в газетах (в том числе партийных) печатается его публицистика. На глазах изумленного читателя из ярого обличителя всего советского Зиновьев превращается в пламенного патриота, защитника ценностей Страны Советов, противника тех, кто называет себя демократами. С развалом СССР в начале 90-х этот процесс идет по нарастающей. "Метили в коммунизм - попали в Россию" - эта фраза Зиновьева становится крылатой, и в ней, по сути, отразился новый этап в творческой эволюции мыслителя.
"Нельзя оплевывать прошлое. Если оплевать прошлое, мы ни шагу не сделаем в будущее" - так пишет Зиновьев о советском прошлом. Или следующее утверждение, в котором перед читателями предстал новый Зиновьев: "Я считаю советский период вершиной российской истории. Не будучи апологетом коммунизма, считаю этот период поистине удивительным. Пройдут века, и потомки будут с изумлением, с восхищением изучать это время, поражаться, как за удивительно короткий срок в стране, жившей в кошмарно трудных условиях, было сделано так много. Да, было много и плохого, были преступления, ошибки, разочарования. Но все равно это была величайшая эпоха в истории России и один из величайших феноменов в истории человечества". Возможно ли было такое услышать от Зиновьева в конце 70-х - начале 80-х годов?
В 1993 году Зиновьев впервые приезжает из Мюнхена на Родину, в новую Россию, и начинается процесс постепенного возвращения. Но это уже другой Зиновьев. Казалось бы, не было "Зияющих высот", "Желтого дома", других его сатирических работ. В это время и совершается переворот в сознании его читателей и почитателей. "Это не Зиновьев, а кто-то другой!", "Что с ним случилось?". Шквал этих и подобных вопросов обрушился на писателя. И в том же духе: "Как вы могли после "Зияющих высот", после жизни на Западе утверждать, что наше советское тоталитарное прошлое - яркая страница отечественной истории?!" В сознании многих его единомышленников происходила настоящая сшибка при мысли о противоречиях в Зиновьеве. Мне самому часто приходилось слышать подобное. И все-таки почему?
Ответ, думается, найти несложно. В истории страны, можно сказать, наступил момент истины. Горбачевская перестройка, а затем реформы 90-х годов ввергли Россию в пучину бедствий и потрясений. Нашлось много людей, которые с самого начала не приняли реформаторский курс, увидели в подражании западной демократии и в безоглядной рыночной экономике не эталон политической жизни, не спасительное средство для российской экономики, а страшную угрозу для страны, которая может привести к полному и окончательному разрушению государства, к утрате Россией независимости. В этой ситуации отношение к советскому прошлому стало тем оселком, на котором испытывались политика и политики. В этом и надо искать разгадку феномена двух Зиновьевых. Ценители его сатиры ждали от него негативной оценки прошлого, в особенности сталинизма. Но их постигло горькое разочарование. Вопреки логике и здравому смыслу (так казалось многим) Зиновьев давал высокую оценку советского семидесятилетия.
Нет и не было двух Зиновьевых, противоречие это кажущееся. Здесь надо учитывать особенности его сатиры. Она была беспощадной, резкой, но в ней не было злобы, диссидентской злобы. В ней не было злого умысла. Сам Зиновьев никогда не был диссидентом-антисоветчиком и антикоммунистом и не считал себя таковым. Он разоблачал язвы советского образа жизни, высмеивал все негативное и застойное, но при этом всегда оставался патриотом своей Родины. Он не уставал подчеркивать: СССР - моя Родина, "моя страна". Другой Родины у меня нет и не будет! На Родине его считали отщепенцем, и он признавал это. Отщепенец?! Да! Но не враг!
Многое в психологии Зиновьева становится понятным, когда вдумываешься в его слова: "Я считал развитие советского общества необратимым, а советский строй незыблемым на века. Кто мог раньше подумать, что случится такое?!"
Живя на Западе, Зиновьев раньше других узнал о глобальных планах западных стратегов, замысливших развалить СССР и затем Россию. Раньше всех он увидел губительные последствия перестройки и либеральных реформ. Потому и отошел он от своей сатиры и стал разоблачать планы превращения могучей советской и российской державы в общество колониальной демократии, полностью зависимое от метрополии, от стран "Большого Запада" (термин Зиновьева).
Россия вступает в третье тысячелетие. Какой она будет в двадцать первом столетии? Что она возьмет из ушедшего в прошлое двадцатого? От чего раз и навсегда откажется? Вопросы важные, можно сказать судьбоносные. Что может дать нам для ответа эта книга Зиновьева? Сам автор постоянно связывает свой ответ с необходимостью глубоко понять коммунизм - то общественное устройство, в котором жило российское население большую часть прошедшего века.
Современные российские реформаторы уже не один год ищут национальную идею, русскую идею, которая помогла бы сплотить российское общество, примирить раздирающие его острые социальные антагонизмы. Но они до сих пор ничего не добились и не добьются. Потому что они не понимают главного, того, что выразил Зиновьев в своем исследовании коммунизма. Вот квинтэссенция его концепции, сформулированная в книге "Затея": "…Во всей прокоммунистической и антикоммунистической литературе не сказано ни одного слова о самой главной черте коммунистического строя жизни, которая сделала его таким привлекательным для миллиардов людей, несмотря на очевидные и общеизвестные ужасы становления и бытия его. Это главное состоит в органической способности порождать идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое". В этой "последней мысли" (так назвал автор заключительный раздел книги) Зиновьева я вижу ту общую идею, которую пока безуспешно ищут идеологи наших властителей.
Л.И. Греков
ЗАТЕЯ
В августе 1976 года на Западе были опубликованы "Зияющие высоты". Успех книги на Западе и в России, куда она проникала нелегально, меня изумил. Я на это не рассчитывал. И хотя я жил под строжайшим надзором органов государственной безопасности и в ожидании ареста, тем не менее я решил написать новую книгу, на сей раз - "настоящую". Что я имел при этом в виду? Дело в том, что я писал "Зияющие высоты", вообще не задумываясь над тем, о чем и как писать. Материал для книги был накоплен в голове за долгую жизнь в изобилии. Писал я так, каким был мой привычный способ мышления и речи. Теперь же я решил писать книгу в два этапа: сначала накопить достаточно большую совокупность хаотически написанных текстов, а затем на основе систематизированной обработки их написать задуманную книгу. Я так и делал в течение года с сентября 1976 года по сентябрь 1977-го. Хаотично написанные заметки пересылались на Запад. Многие терялись в дороге. Но значительная часть достигала моего издателя в Швейцарии. Угроза моего ареста становилась вполне реальной. И издатель решил подготовить мои заметки к публикации, если я на самом деле окажусь в тюрьме. Я сообщил ему принципы упорядочения заметок в более или менее связный текст. В августе 1978 года я оказался на Западе. Книга уже была подготовлена к печати. Я не смог даже вставить в предисловие предупреждение о том, что это - не законченное произведение, а лишь черновые наброски, публикуемые в силу из ряда вон выходящих обстоятельств. Книга вышла в свет в начале 1979 года под названием "В преддверии рая". Моему намерению обработать ее так, чтобы получилось законченное литературное произведение, удовлетворяющее моим критериям, не суждено было осуществиться. Не было времени. А главное - замысел книги фактически реализовывался в совокупности тех книг, которые я начал писать на Западе. И опубликованные в книге "В преддверии рая" черновые наброски так или иначе использовались в них. В предлагаемую вниманию читателя книгу я включил лишь те из этих набросков, которые остались неиспользованными и которые представляют, на мой взгляд, интерес для описания предкризисной ситуации в России в семидесятых годах. К тому же многие социальные явления, казавшиеся специфическими для общества коммунистического, оказались присущими как обществам западного типа, так и постсоветской России, - факт сам по себе заслуживающий внимания.
В книгу включен также текст, который я написал в это же время, восстанавливая по памяти пропавшую часть "Зияющих высот". Этот текст был опубликован в 1979 году под названием "Записки ночного сторожа".
При подготовке к печати этой книги я сохранил все тексты в том виде, в каком они были написаны в 1976–1977 годах, произведя лишь сокращения и некоторые перестановки сравнительно с тем, в каком виде они были опубликованы. Для обработки их до уровня завершенного литературного сочинения у меня и на этот раз не было времени и сил. Кроме того, такая обработка означала бы учет тех перемен, которые произошли в нашей стране за двадцать два года, и использование того понимания описываемой реальности, какое у меня сложилось теперь, в конце 1999 года. А для этого надо писать новую книгу, причем писать совсем иначе, чем я это делал в начале моего литературного творчества. А у меня для этого нет не только времени, но и желания.
Должен предупредить читателя о том, что эта книга - не для легкого чтения и развлечения, а для работы и размышлений, причем для размышлений неприятных. Я делал эти заметки, будучи исключен из нормального советского общества в качестве чужеродного для него явления (в качестве отщепенца) и находясь в состоянии безвыходного отчаяния. Но это не значит, что я тогда ошибался. Отчаяние не есть истина, но не есть и заблуждение. Оно есть состояние. Оно было. И боюсь, что оно не ушло насовсем в прошлое.
В то время, когда писались эти тексты, я был убежден в прочности и жизнеспособности Советского Союза и советского (коммунистического) социального строя. Я, конечно, знал о диссидентском движении. Но мои критические умонастроения сложились и развивались независимо от западного влияния и диссидентства, сложились на основе наблюдения и переживания имманентной эволюции советского общества. Я сознательно ставил перед собой задачу изучить и описать в литературной форме именно этот аспект советской истории, отвлекаясь от ее внешнего аспекта. Тем более, в это время наметилась тенденция к спаду диссидентского движения. Я тогда имел весьма смутное представление о ходе "холодной войны" и о ее механизмах. Лишь через несколько лет (в 1984 году) я стал догадываться о переломе в западной стратегии "холодной войны" в направлении подготовки советской антикоммунистической "революции", то есть грандиозной диверсионной операции по разгрому Советского Союза и советской социальной системы. Этот внешний аспект нашей истории отбросил на задний план процессы во внутреннем аспекте, деформировал их и поглотил до такой степени, что специфически коммунистические перспективы эволюции нашей страны остались незамеченными или сфальсифицированными.
Москва, 30 декабря 1999 года
Часть первая
В МОЗГУ РОССИИ
Пролог
Не раскаяние (и негодяи иногда раскаиваются), а лишь искупающее действие зачтется тебе, - было сказано в "Евангелии для Ивана". Грешно не сопротивляться насилию, но еще больший грех - оставаться равнодушным при виде насилия. Помни, что даже молчаливое думание есть дело. Именно из незримых мыслей протеста складывается могучее незримое поле протеста, вне которого немыслимо зримое действие. Даже думая, ты вносишь крупицу силы в общее дело защиты человека. Все это было сказано в "Евангелии". И еще там было сказано:
Включу телевизор, раскрою газету,
Листаю роман, слышу вопли поэта,
Зеваю в кино, пялю глаз на витрину,
На выставке вижу из красок картину,
Слышу вранье про источник успеха,
Мне хочется, братцы, затрясться от смеха.
До колик в кишках. До слезы. До икоты.
Откуда такие взялись идиоты?!
Но смех, не начавшись, в душе застывает.
Шутливое слово в зубах застревает.
И чувство иное крадется мне в душу.
И шепчет: гляди и внимательно слушай!
Это тебе не шуты-скоморохи.
Это - строители новой эпохи.
От лживых речей не комично, а жутко.
Их пошлый спектакль не подходит для шутки.
Не смеха, а гнева достойно все это.
Здесь матом бы крыть, а не рифмой поэта.
Кричать и ругаться.
И в черта и в Бога.
Эй, люди!
Очнитесь!
Тревога!
Тревога!
Там было сказано и многое другое. Теперь это все рассыпалось на кусочки и затерялось в помойке словоблудия наших невероятно говорливых дней. И теперь нестерпимо тоскливо оттого, что нельзя вернуть прошлое, сказать хотя бы одно доброе слово автору "Евангелия" и собрать воедино его мысли, которые он дарил всем без разбора, не ведая того, что творил, и получая взамен только насмешки.