Надо, однако, учесть, что эти данные справедливы лишь в отношении американской пыли - той, что водится в доме с закрытыми окнами, куда кондиционеры с фильтрами вгоняют стерильно чистый воздух и где хозяйка делает себе маникур. Но в дом бабушки Тони - одноэтажный сельский дом с фанерными жалюзи и сетками на окнах, которые выходят прямо на поля и во двор, - проникала также пыль совсем иного, неамериканского рода. То были маленькие крупицы настоящей земли, о которых мистер Гувер не знал и которых даже не мог бы себе представить.
Много уже было говорено и написано о сложных и неоднозначных взаимоотношениях между еврейскими пионерами-первопоселенцами и их землей, но у бабушки Тони эти отношения были еще более сложными, потому что она знала некий неприятный факт, от которого сионизм всячески пытался абстрагироваться. Она знала, что земля - это не только наследие наших предков, и не только девственная целина, ждущая своего возделывателя, и не только место отдохновения для усталой стопы гонимого и преследуемого еврея, - при определенных обстоятельствах, причем не таких уж редких, эта обетованная земля также - не что иное, как грязь.
Земля Изреельской долины была тяжелой и жирной и существовала только в двух состояниях: летом она была пылью, а зимой - топью. Иными словами, что так, что этак, она всегда была грязью. В первые годы после основания мошава его улицы еще не были вымощены и дворы не были еще покрыты базальтовой крошкой, а уж бетоном и подавно не залиты. Зимняя грязь была глубокой и тяжелой. Такой тяжелой, что ноги утопали в ней до колен, а колеса до осей, сапоги увязали намертво, а маленьких детей тащили в садик на "грязевых санках", сделанных из досок и жести. Грязь цеплялась и липла ко всему и так переносилась от места к месту и попадала внутрь домов. Даже много лет спустя, уже в дни моего детства, мы все носили в ранце домашние туфли и надевали их, сняв сапоги при входе в школу. И еще сегодня, во времена сплошного асфальта и бетона, возле каждого дома в каждой деревне в Долине можно увидеть главные орудия борьбы с этой вездесущей грязью - жесткие коврики перед входной дверью, скобы для снятия сапог, скребки для подошв.
Летом почва просыхала, и когда дороги перемалывались копытами лошадей, и рабочими ботинками, и колесами телег, а поля - лемехами плугов и железными зубьями борон, тогда из грязи рождалась пыль - всепроникающие полчища упрямых и хитрых пролаз, состоявшие из тончайших крупиц земли, смешанных с цветочной пыльцой, частицами комбикорма из коровников и птичников, волокнами половы, пухом цыплят, шерстью животных, маленькими крошками сухого коровьего навоза и пометом паршивых голубей. И все это бесчисленное воинство неслось на крыльях ветра и искало любую щель, чтобы проникнуть в нее и все запачкать.
По мере того как множились все более быстрые и тяжелые средства передвижения и орудия труда - всевозможные автомашины и тракторы, - множилась и пыль, и бабушка Тоня начала ссориться с водителями и даже установила на дороге возле дома поливалку, ибо из двух своих главных врагов - пыли и грязи - она все-таки предпочитала грязь. Грязь, конечно, штука липкая и тяжелая, но она виднее глазу, а пыль штука хитрая и незримая, а отчасти даже привлекательная, потому что на вид обаятельно игрива и невесома.
Я помню, как в детстве сам любил следить за хороводами золотых пылинок в лучах утреннего солнца. В Иерусалиме наша детская комната была обращена на север, и солнце туда не проникало. Но детская комната в нашей съемной квартире в Нагалале выходила на восток, а комната, где я спал, когда гостил у бабушки, - на север и восток, и там эти танцующие пылинки можно было увидеть - веселые искорки, сверкающие золотом в первых солнечных лучах, проникших в просветы между рейками жалюзи.
То было одно из самых чарующих, почти гипнотизирующих зрелищ моего детства, и мне нравилось начинать день созерцанием этих искорок. Как я уже рассказывал, в бабушкином доме меня заставляли вставать до рассвета, но в субботу бабушка позволяла мне поспать побольше, и однажды, когда я еще лежал и наблюдал за этой золотой пляской, она вошла в комнату и, вместо того чтобы, как обычно, выдернуть из-под меня матрац, неожиданно пригласила выпить с ней чай, и не на веранде, а в кухне. Но я был занят своими искорками.
- Еще немножко, - сказал я. - Как только они перестанут танцевать.
- Танцевать? Кто это перестанет танцевать? - спросила она подозрительно.
Она всегда была наготове - что ей испортят, что ей убегут, что ей приведут жену или мужа с детьми от прежнего брака, что ей напачкают, что ей наследят, что ей "покроцают" стены. А сейчас ей вдруг и танцуют вдобавок? Еще не понимая, кто это танцует и зачем, она сразу почуяла недоброе.
Мал я был и наивен и не догадывался, что произойдет.
- Смотри, бабушка, вон там, - сказал я и ткнул пальцем в воздух.
Она глянула и всплеснула руками:
- Вчера только убирала, и на тебе - опять полно пыли!
План совместного чаепития был немедленно отменен, а вместе с ним испарилась и моя надежда послушать историю с бисквитом:
- А ну вставай, хватит гнить в кровати. Придется мне опять убирать, даром что сегодня суббота…
Глава 22
Не прошло и нескольких дней с прибытия свипера в Нагалаль, как обнаружилась новая проблема. Дело в том, что свипер прибыл в мошав как раз в то время, когда по Долине гулял ее обычный послеполуденный ветерок. И в ту торжественную минуту, когда дядя Ицхак вручал бабушке Тоне американские тряпки, в которые был завернут пылесос, этот ветерок подхватил те американские газеты, которыми был выложен его ящик. Газеты разлетелись во все стороны и исчезли. В ту минуту никто не обратил на это внимания, но через несколько дней дедушка Арон обнаружил пару-другую газетных страниц, застрявших в ветвях его особенного цитруса (на котором, кстати, уже проклюнулись к тому времени также ростки кукурузы, артишока и фасоли). Дедушка поспешил снять газеты с дерева и попутно мельком в них заглянул. Английского языка он не знал, но ему достаточно было увидеть картинки и объявления, чтобы понять масштаб грозящей коллективу опасности. Он тут же обратился в Совет мошава, и там была немедленно создана поисковая группа, которой были даны четкие и недвусмысленные инструкции: как можно быстрее найти, собрать и уничтожить все без исключения разлетевшиеся газеты, прежде чем они разнесут по мошаву таящийся в них ядовитый буржуазный вред.
Задача была не из легких. Ветер разметал газеты в самые разные места. Некоторые были найдены в придорожных канавах, другие - в сточных трубах курятников, третьи - на качающихся вершинах вашингтоний, даже на самых высоких из них. А несколько самых зловредных сумели каким-то коварным способом проникнуть в подшивки старых журналов "Эпоха" и "Поле", аккуратно сложиться там вчетверо и спрятаться среди журнальных страниц. Но так или иначе, все они были выявлены, опасность была пресечена в зародыше, и мошавники, благополучно миновав соблазн, вернулись к своему обычному, правильному чтению - к взятым из мошавной библиотеки книгам, к рабоче-крестьянской газете "Давар" и к родному "Деревенскому листку".
Но бабушка Тоня даже не заметила этого короткого переполоха. Во-первых, такого рода дела ее вообще не интересовали. А во-вторых, она была занята своей новой игрушкой. Подарок "дважды изменника" замечательно выполнял свое двойное назначение орудия мести и орудия уборки: дедушку Арона безумно злило это американское присутствие в доме, но он не знал, как от него избавиться, а бабушка Тоня блаженствовала, и ясно было, что она ни за что не согласится отказаться от подарка. Что же касается самого свипера, то он чувствовал, что попал в такое место, куда мечтал бы попасть любой пылесос, - то есть в дом, где им довольны. Работа, правда, попалась тяжелая, местная пыль оказалась намного грубее и тяжелее, чем нежная, профильтрованная пыль Соединенных Штатов, но он успешно сражался и с нею. Что же касается хозяйки, то она, правда, оказалась несколько педантичной, но явно способной оценить его незаурядные способности и труд.
Увы - как я уже намекнул выше, - в глубине этого чистого бабушкиного счастья подспудно таилось некое змеиное жало, и злодейка-судьба уже улыбнулась той саркастической улыбкой, которой она улыбается всегда, когда собирается подставить человеку подножку, чтобы затем взорваться своим знаменитым насмешливым хохотом. И как всегда, неприятностям и на этот раз предшествовали некие предостерегающие сигналы. Но, как и всегда, люди и на этот раз не удосужились обратить на них внимание, и уж конечно не загодя. Впрочем, бабушка Тоня, женщина острого чутья и чрезвычайной подозрительности, что-то такое, как я уже сказал, смутно почувствовала, но и она не придала этому значения, потому что на первых порах была совершенно зачарована своей волшебной игрушкой.
И только несколько дней спустя она вдруг ясно поняла, что именно происходит в ее доме, совсем у нее под носом. В ту ночь, несмотря на усталость, она долго не могла заснуть. Она поднялась, походила по дому и под конец подошла к свиперу, сняла чехол, которым укрыла его на ночь (ибо пыль, если кто не знает, способна запылить даже пылесос), и внимательно присмотрелась к нему. Свипер тут же ответил ей в темноте сверкающей улыбкой преданного слуги. Она провела по его блестящей поверхности своей наплечной тряпкой - то ли вытерла, то ли погладила по плечу - и вернулась в свою кровать, но заснуть все равно не смогла. Какая-то мысль не давала ей покоя, и она долго прислушивалась к ней, пока ее ощущение вдруг не облеклось в слова. Она поняла, что ее тревожит. Ее тревожил простой вопрос - куда девается вся та пыль, которую всасывает ее пылесос? Где сейчас вся та грязь, которую он за эти дни убрал?
При обычных уборках она воочию видела, как ее враг проходит через все этапы позорного разгрома и ретирады - его смывали, стирали, сметали, собирали, сталкивали в совок и выбрасывали в мусорный ящик или на кучу коровьего навоза. Когда она протирала пол, грязь тоже была видна - вода становилась мутной. Когда она вытирала мебель, грязь опять же можно было увидеть - тряпка делалась серой. Но здесь, стоило свиперу, точно волшебной палочке, пройти по какой-нибудь поверхности, как грязь попросту исчезала с глаз долой и больше ее нигде нельзя было увидеть.
Бабушкины прежние надежные друзья и помощники: метла, тряпка, щетка, ведро, совок, мусорное ведро, навозная куча - все они делали свое дело в открытую, буквально у нее на глазах, их работа, как говорят сегодня, была "прозрачной". А тут - словно фокус какой-то: "виш-ш-ш" да "виш-ш-ш-ш", какое-то легкое жужжание, тихие вздохи и пожалуйста - все уже чисто и улыбается ей навстречу.
Эта загадка исчезнувшей грязи сильно встревожила ее. Никогда прежде ей не доводилось иметь дело с таким умным, сложным и непонятным прибором. Не то чтобы она чуралась или страшилась всего нового, ни в коем случае, ведь она сама в детстве черпала воду ведром из колодца, а здесь у нее уже был собственный дом с проточной водой и электричеством. Но и здесь в коровнике все так же сидели возле коровы на табуретке и доили руками, и все было просто и ясно: пальцы чувствовали вымя, глаза видели брызгающие струи молока, уши слышали звук, менявшийся по мере подъема белизны в доильном ведре. Кукурузу косили серпом, а люцерну косой, самое большее - жаткой, которую тащила лошадь. Видели, как падают срезанные колосья, вдыхали сок стеблей, от которого зеленеют пальцы, а потом собирали и погружали вилами, чувствуя их тяжесть. Но этот американский свипер совершал что-то незнакомое и непонятное, какое-то воистину колдовское действие, противоречившее законам природы и здравому смыслу: он заставлял грязь попросту исчезать!
Бабушка Тоня, если помните, училась в "гимназии". Она могла страницами цитировать русских поэтов. Но сейчас, столкнувшись с таинственным американским "прогрессом", она вдруг почувствовала себя так, как, наверно, должен был почувствовать себя туземный ребенок на каком-нибудь тихоокеанском острове, когда впервые увидел подошедший к берегу европейский корабль со всеми его гигантскими мачтами, буйством парусов и великолепием носа, и этот корабль вдруг выстрелил из пушки. Далекий гул, близкое облачко дыма. Никто не понял, что произошло, снаряд даже и заметить не успели, а секунду спустя деревня на берегу уже занялась огнем.
Куда исчезала грязь? Бабушка Тоня мысленно рассмотрела и отвергла несколько возможностей. Иные из них так напугали ее, что она даже не пыталась воплотить их в слова. Но она была женщиной реалистичной, терпеть не могла всякой мистики и чертовщины и обладала здоровым интуитивным пониманием закона сохранения вещества, особенно если это вещество - пыль или грязь. Поэтому ей потребовалось всего лишь несколько часов недоумений и раздумий да несколько переходов от общего к частному и от частного к общему, чтобы прийти к однозначному выводу: грязь должна скрываться внутри самого свипера! Никакой другой возможности нет. Надо его вскрыть и проверить.
Она искоса поглядела на свой пылесос, чтобы он не заметил ее подозрительности и не понял ее планов, потому что такое существо, если поймет, что оно под подозрением, может повести себя непредвиденным образом: например, разом извергнуть всю гадость, которую насобирал у себя внутри, и галопом умчаться в поля. Впрочем, может, так было бы и лучше, потому что пока этот пылесос находится в доме, а дом этот - ее, спрятавшаяся в нем грязь тоже находится у нее. Скрытая от глаз, но все же у нее, в ее доме. А грязь - это грязь. Гадость и мерзость. Поди знай, что она может выкинуть сейчас, когда ей представилась возможность скрываться внутри нового пылесоса и обдумывать там новые козни.
Так бабушка ходила, не находя покоя, и ее левая щека багровела от возмущения. А поскольку она боялась в одиночку вскрывать и разбирать свой пылесос - кто знает, что она найдет внутри? и как она на это отреагирует? и как отреагирует он? и не испортит ли она что-нибудь? и как она соберет его обратно? - то в конце концов призвала на помощь брата Ицхака из Кфар-Иошуа.
Брат пришел, выслушал ее жалобы и расхохотался.
- Конечно, внутри, - сказал он, - а где же еще по-твоему, Тонечка? Твой пылесос почистил весь дом, собрал всю грязь, а сейчас нужно его открыть, вынуть эту грязь и выбросить ее в мусорное ведро.
- Если у него внутри грязь, - сказала бабушка Тоня, - значит, он грязный. - И повторила с нажимом: - Он ГРЯЗНЫЙ! - как будто предъявляя свиперу смертельное обвинение или сама себе возвещая некую ужасную весть.
- Это не страшно, Тонечка, - примирительно сказал Ицхак. - Ну, так тебе придется раз в несколько дней немного почистить и его, как чистят любую машину.
- И его почистить? - Она задохнулась от гнева. - Я ведь уже почистила весь дом. А теперь я должна еще и его чистить? - Ее возмущению не было предела. - Значит, я должна дважды чистить одну и ту же грязь! Почему мне не сказали об этом заранее?
Теперь ее гнев распространился не только на пылесос, и не только на мужа, и не только на "дважды изменника" дядю Исая, и не только на брата, который все время называет ее "Тонечка" вместо того, чтобы взять и помочь ей, но и на ту американскую женщину с коробки, ту расфуфыренную накрашенную куклу, которая на миг показалась ей союзницей. Все, все ее обманывают, каждый по-своему.
- Тонечка, это очень современный аппарат, - сказал Ицхак. - Он не просто тряпка для протирки. Он тебе и тряпка, и метла, и совок, и мусорное ведро.
Его голос стал торжественным.
- Твой свипер, Тонечка, - это настоящий домашний комбайн. Он и жнет, и молотит, и веет, и разделяет, и собирает. А потом нужно его открыть, вытащить все, что в нем скопилось, и выбросить вон.
Увы, эта успокоительная аналогия встревожила бабушку еще больше. Потому что комбайн ничего не скрывал. Комбайн просто разделял пшеницу на составляющие, и они воочию представали перед любым взором: вот мешки зерна, а вот облака половы, а вот груды соломы. Ничто не исчезало снаружи и ничто не пряталось внутри. А кроме того - как вообще можно сравнивать? Комбайны работают снаружи, в полях, где и без них полно пыли, а свипер находится внутри дома - внутри ее чистого дома.
- Он грязный, - повторила она. - У меня в доме комбайн, полный грязи.
- Можно сказать и так, Тонечка. Но что в этом плохого? Мусорное ведро тоже находится в доме, вместе со всей своей грязью.
- Это у твоей Хаи оно в доме! - возмутилась бабушка. - У меня оно возле веранды, совсем снаружи. - И добавила: - И потом, мусорное ведро - это мусорное ведро! Его так и называют: ведро для мусора. А здесь, у меня, в моем доме, устройство для чистоты, во всяком случае, так оно себя именует, - но оно грязное!
Ицхак понял, что совершил куда более глубокую и принципиальную ошибку, чем думал. Тут столкнулись два противоположных миропонимания. Нужно было, как он и хотел, с самого начала объяснить сестре, как устроен ее свипер, показать его работу шаг за шагом, с начала чистки и до избавления от собранной им грязи. Нужно было настоять и объяснить ей все это еще перед первым включением свипера.
А сейчас было уже поздно. Во всем, что касалось грязи, его сестра была предельно подозрительной. Она наизусть знала все повадки своего извечного врага, знала, как он замышляет, хитрит, подкрадывается, прячется, ползет, скапливается, размножается, проникает сквозь любую щель, разносится ветром, липнет ко всему. И теперь ей было очевидно, что "дважды изменник" обманул их еще раз. Пылесос, который он им послал, - не что иное, как троянский конь, и хуже того - активный соучастник этого нового обмана.
В этом месте я должен разъяснить, что сравнение американского свипера с троянским конем принадлежит лично мне, а не бабушке Тоне. Я подозреваю, что, несмотря на близкое знакомство с конями - что на Украине, что в Палестине - и несмотря на образование, полученное в "гимназии", троянский конь не входил в набор ее сравнений. Я вообще не думаю, что "Илиада" и "Одиссея" могли бы ей понравиться. Ну уже хотя бы потому, что, в отличие от Пенелопы, она бы никогда в жизни не стала ждать мужа двадцать лет подряд. Если бы ее Одиссей сбежал - якобы "по делам" - в свою Трою, она тут же бросилась бы за ним вдогонку, настигла в любой Трое и вернула домой, как миленького. А кроме того, она вообще не позволила бы своему Одиссею встречаться наедине с этими его курвами, Цирцеей и Калипсо. О женихах, которые якобы осаждали несчастную Пенелопу, вообще не стоит говорить всерьез. Бабушка не могла бы принять всерьез историю, в которой такое множество мужиков жаждут жениться на брошенной женщине с сыном от прежнего мужа.
Но, даже ничего не зная о троянском коне, бабушка тем не менее хотела заглянуть ему внутрь, а поскольку у нее не было необходимых для этого технических способностей, она тотчас потребовала от Ицхака, чтобы он сейчас же, немедленно, открыл ей свипер и дал ей возможность раскусить грязные секреты этого "комбайна". Дядя Ицхак, который никогда не упускал случая что-то очередное разобрать, изучить и собрать обратно, уже схватился было за свои инструменты, но тут бабушка сурово подняла руку:
- Не в доме! - охладила она его пыл. - Разбери мне его на "платформе", на старой газете. А еще лучше - на тротуаре!