И они втроем вышли наружу - разгневанная бабушка, счастливый дядя и грязный свипер, коварные умыслы которого ожидало скорое изобличение. Ицхак на всякий случай предупредил сестру, какое зрелище ей предстоит увидеть, а затем пустил в дело свои умные быстрые пальцы, слегка поиграл ножом и плоскогубцами, и послушный свипер широко распахнулся. И бабушкиному взгляду предстали бесчисленные вентиляторы, валики, ремни и передачи, а также грязь и пыль, а среди всего этого - уродливый, отвратительный и раздувшийся, как труп дохлой жабы, матерчатый мешочек.
- Это здесь, внутри, - сказал Ицхак.
- Открой это, - сказала бабушка. - Я хочу глянуть.
- Я не думаю, что стоит, Тонечка, - сказал Ицхак. - Тут внутри вся грязь, которую он собрал. Этот мешочек нужно просто выбросить. Право, я не думаю, что тебе стоит разглядывать, что там внутри.
- Открой это!
Дядя пожал плечами, открыл мешочек и вывалил его отвратительное содержимое на расстеленную газету. Бабушка внимательно рассмотрела предъявленную ей кучку и даже поковырялась в ней кончиком пальца. Внутри обычной сероватой пыли обнаружились мертвые насекомые и несколько еще ползающих, искалеченных и потрясенных мушек. Еще там были человеческие волосы, а также маленькие крошки пищи - видимо, кто-то ел прямо в доме, несмотря на ее категорический запрет, - а пока она спрашивала себя, кто этот преступник, обнаружился также - о ужас! - кусочек обстриженного ногтя. Кто-то позволил себе принести ей в дом обрезки своих ногтей и даже бросить их ей на пол! Бабушка Тоня подняла кусочек. Уж она найдет виноватого, уж она порежет его на кусочки!
И тут случилось нечто ужасное. Пронесся внезапный порыв ветра, и прямо у нее на глазах маленькая серая кучка взлетела в воздух. Бабушка в отчаянии закричала. Теперь часть этой грязи, а то и вся она, снова влетит ей в дом!
Ицхак тоже понял масштаб катастрофы.
- Обычно такого не бывает, - пытался он успокоить сестру. - Этот мешочек просто выбрасывают в мусорное ведро, а ведро выносят прямо на мусорную кучу.
- Возможно, - печально сказала бабушка. - Вполне возможно, что обычно так не бывает. Но сейчас так случилось. И теперь мне нужно все это снова собрать, а заодно почистить и сам пылесос.
Она сняла с плеча свою верную тряпку, единственного члена семьи, на которого могла положиться в трудную минуту, и тяжело вздохнула:
- Нет, ты посмотри сам, Ицхак, ты только посмотри, как он выглядит! У него же внутри не только та грязь, что в мешке, - тут и в нем самом полным-полно грязи. Он весь ГРЯЗНЫЙ! Я не могу его так оставить. Смотри, сколько в нем пыли - вот здесь, и здесь, и вон там.
Действительно, во внутренностях несчастного свипера там и сям виднелись отдельные пылинки и несколько крошек грязи.
- Но такова его судьба, Тонечка, - улыбнулся Ицхак. - Трактора пачкаются от грязи и от машинного масла. Кисть пачкается от краски. Коса ржавеет от люцерны. Продавец рыбы пахнет рыбой, а пылесос пачкается от пыли.
- И теперь я должна его чистить, - повторила бабушка Тоня, и на тот раз дядя Ицхак услышал в ее голосе не только разочарование, но и подлинное отчаяние. Она еще раз посмотрела на злополучный пылесос и попросила немедля разобрать этот грязный прибор на самые мелкие части. И хотя выполнение этой просьбы заняло у дяди немало времени и потребовало применения целого набора отверток и большого комплекта ключей разного вида, оно доставило ему огромное профессиональное удовольствие.
Разбирая свипер, он укладывал каждую деталь, в порядке ее появления, на большую старую простыню, которую сестра развернула ему на "платформе", а потом она тщательно чистила эту деталь, но не теми новыми штучками и приемчиками, которыми пользуются для чистки расфуфыренные американки и американцы и скрывающиеся в их среде "дважды изменники", а добрым старым надежным способом - сначала мокрой тряпкой, потом тряпкой с мылом, потом снова мокрой тряпкой, а потом уже сухой тряпкой. А почистив все детали до единой, она опять глубоко вздохнула и велела Ицхаку снова все собрать.
- Если ты будешь чистить этот пылесос таким манером после каждого употребления, - сказал Ицхак, - то он тебе действительно лишний. Его назначение помогать тебе, а не делать твою жизнь тяжелее, а я не смогу приходить сюда дважды в неделю, чтобы разбирать и собирать его снова. Давай я найду тебе для него покупателя. У меня есть богатый приятель, хайфский подрядчик, он будет рад купить его для своей жены.
Но бабушка Тоня никогда ничего никому не уступала. Ни своего хозяйства, ни своей земли, ни чистоты в своем доме, ни своего мужа. Ей наследуют что-то еще при ее жизни? Ни в коем случае нет!
- Этот пылесос останется здесь! - решительно заявила она.
И тут случилась еще одна мелкая случайность, все последствия которой отозвались лишь много-много лет спустя. Дядя Ицхак начал снова собирать свипер, проверяя и рассматривая при этом каждую деталь, и, дойдя до одного из уплотнительных колец, вдруг выпрямился и сказал:
- Тонечка, я боюсь, что это уплотнение не совсем в порядке.
- Не совсем в порядке? - испугалась она. - Что там еще не совсем в порядке?
- Не беспокойся, Тонечка. В данный момент это кольцо в полном порядке и будет в порядке еще очень-очень долго. Возможно даже, что с ним вообще никогда не будет проблем. Но не исключено, что через много-много лет этот уплотнитель все-таки потеряет герметичность и тогда немного пыли будет просачиваться наружу.
- Просачиваться наружу? Пыль? Куда наружу?
- Я не уверен, что она обязательно просочится, но даже если так, то совсем немного.
Бабушка Тоня выпрямилась. В эту минуту зревшее в ее душе ужасное решение еще более укрепилось и стало окончательным и бесповоротным. Да, она запрет этот изменнический свипер в ванной и больше никогда не будет им пользоваться!
Когда дядя Ицхак закончил сборку, она взяла в руки шланг и повернулась ко входной двери. Свипер бесшумно и послушно поехал за ней, еще не зная, что готовит ему судьба. Бабушка вошла в дом, пересекла столовую и свернула в запретную ванную комнату. Свипер следовал за ней, с любопытством и волнением собирая силы для чистки в этом новом для него и очевидно важном месте, как вдруг ощутил, что на него снова набрасывают тот самый мешок, в котором он прибыл в мошав, и две сильные руки поднимают его и укладывают в ту же картонную коробку, и обматывают ее тем же крепким белым шнуром, и втискивают эту коробку в смирительную рубаху из старой простыни, родной сестры тех, что покрывают мебель во всех запертых комнатах, и вдобавок кладут на все это сверху толстое одеяло. А потом его хозяйка выходит из ванной и закрывает за собой дверь.
Беспросветная темень, как тогда, во чреве корабля и в грузовых вагонах. Тишина. Звук вставленного ключа. Звук поворачиваемого ключа. И дверь снова закрыта.
Глава 23
В тот первый день тысяча девятьсот тридцать пятого или тридцать шестого года, когда пылесос моей бабушки сошел с конвейера на одном из предприятий "Дженерал электрик" в Соединенных Штатах, он, думаю, и представить себе не мог тех путешествий, приключений и превратностей судьбы, которые ожидали его в будущем. И уж наверняка не мог он предвидеть того ударa, что постиг его сейчас. Скорее всего, он думал, что жизнь его пойдет по той же колее, что у всех его братьев по конвейеру: доставка с производственной линии на склад, а оттуда, спустя некоторое время, переезд в какой-нибудь магазин; там он постоит в своем ящике в задней комнате или будет выставлен соблазнять покупателей в самом магазине, а может, даже в витрине; потом его купят и привезут в какой-нибудь дом, где он познакомится с хозяевами и начнет свою трудовую жизнь.
Жизнь рядового пылесоса течет довольно монотонно. Раз-два в неделю его включает для работы один и тот же человек - иногда мужчина, но обычно женщина, - и точно так же, как они сами, он производит затем однообразные действия: проходит по одним и тем же комнатам, где его ждут одни и те же встречи. И лишь изредка ему выпадает познать небольшое волнение: встретить незнакомого вида крошку или волос, - а порой и волнение побольше: сегодня опорожняют его мешок! Или даже - какой сюрприз! - хозяева купили новый ковер!
Иногда озорной хозяйский мальчишка испытывает его возможности: можно ли пропылесосить им собаку? Вернуть летающий бумажный самолетик? Или поймать несчастного таракана, пытающегося удрать в свою дыру под раковиной? А иногда супруги расходятся, и тогда он обычно остается с ней, а муж исчезает из жизни их обоих и находит себе другую подругу, у которой уже есть пылесос, который остался у нее после того, как она оставила своего мужа.
Свипер моей бабушки удостоился куда более увлекательной жизни. Вместо рутинного переезда с завода в магазин и оттуда в дом покупателя в ближних кварталах он совершил огромное путешествие - через материки и моря, по волнам и горам, по дорогам и рельсам, и в заключение - по сельской дороге, на крестьянской телеге: белая лошадь, голубые глаза, желтизна карандаша и стерни, зеленое поле.
Понятно, что он наслаждался всем этим и даже испытывал что-то вроде гордости. Но сейчас, в темноте запертой ванной комнаты, он понял, что порой куда предпочтительней обычная жизнь, предсказуемая рутина, как у всех людей и у всех пылесосов. Почему меня не оставили в Америке? - тоскливо вопрошал он в душе. Почему не послали к нормальной американской домохозяйке - той, что в платье в горошек, с красной помадой и ухоженными ногтями? К такой же, как он, обычной американской женщине, понимающей, как работает американский пылесос. И что такого он сделал? Собрал в себя грязь? А как же ему ее не собрать? Ведь в этом и состоит его работа. Он работает, и собирает пыль, и сам немного пачкается при этом, и все ради того, чтобы у нее был чистый дом, ухоженные ногти и улыбка на лице.
Но не это было главное. Главное состояло в том, что раньше, во время своего путешествия, свипер знал, что ему предстоит: он едет в дом, где будет убирать, к домашней хозяйке, которая его ждет, - а сейчас, в закрытой ванной, его точили мрачная неизвестность и растущий страх. Потом его охватило отчаяние, а под конец к нему пришло сознание и понимание. Он понял, что никогда больше не увидит дневного света.
Были с ним в ванной еще несколько бабушкиных арестантов: три девственных сервиза, две нарядные столовые скатерти с кружевной оторочкой, никогда не покрывавшие стол, и новое постельное белье, на котором никто никогда не спал, не видел сны и не любил. Но никто из них не согрешил так, как он, и никто не был, как он, приговорен к пожизненному заключению…
А снаружи продолжалась жизнь. Деревья растили плоды. Куры несли яйца. Коровы истекали молоком. Было приготовлено и съедено множество селедок. Стены и полы были вымыты снова и снова, мокрым и сухим, мылом и керосином. Уличная грязь, как всегда, липла к обуви, домашняя - к пальцам. Пыль, как и положено пыли, витала в воздухе, пытаясь проникнуть, преуспевала в этом у соседей, а у бабушки Тони пятилась и отступала.
Время шло. Рождались и росли внуки и внучки, мылись в "корыте" в углу дворовой дорожки, слушали рассказы своих родителей: вот тот особенный цитрус, который посадил твой дедушка, сегодня он приносит только грейпфруты, но раньше на нем росли анчоусы и помидоры. А вот тут ползла гадюка, которую я убила метлой. Обувной щеткой? Кто тебе рассказывал такое? А здесь привязывали нашу умную ослицу Иа, которая ночами летала навещать королей. К какому королю она больше всего любила летать? К тому, который давал ей больше ячменя.
И обиды были. Далеко отсюда, в Америке, дядя Исай обиделся больше, чем обижался раньше, когда получал обратно доллары, которые он посылал брату. До него снова долетели слухи, на сей раз о том, что именно бабушка Тоня, которой в его коварном плане с пылесосом предназначалась роль союзницы, побрезговала его подарком и перестала пользоваться им, и эта новость его глубоко задела. Он знал, что палестинские первопоселенцы - революционеры, а революционеры, как правило, это люди крайние и не признающие компромиссов. А поскольку дядя Исай уже был гордым и сознательным американцем, он знал также, что в данном случае речь идет не просто о революционерах, а о социалистах, то есть о людях совсем уж опасных. Но сейчас он понял, что самая крайняя на свой лад и самая несгибаемая среди них, а также несравнимо более опасная в том, что касается лично его, - это как раз бабушка Тоня.
Но время шло. Придумывались и забывались воспоминания, сочинялись и рассказывались семейные истории, росли и ветвились версии, и все эти годы несчастный американский свипер томился в запертой ванной комнате бабушкиного дома в мошаве Нагалаль. И каждый раз, когда мы навещали бабушку, и удостаивались быть допущенными в ее дом, и проходили возле запертых дверей запретных комнат, мама говорила снова и снова:
- Вот здесь мебель моей мамы…
А возле двери в ванную комнату:
- …а здесь ее свипер.
Воздух стоял неподвижно. Считанные пылинки, в незапамятные времена проникшие в ванную комнату, давно осели на пол. За дверью слышались невнятные голоса, звук передвигаемой мебели, шорох метлы, капанье воды, стекающей с выкручиваемой тряпки, громкое тиканье будильника, споры бабушки Тони с дедушкой Ароном, его все более редкие песни и все более частые раздраженные реплики, сиплый голос сипухи на кипарисе во дворе, ответный ночной храп из дома - у бабушки тонкий и переливчатый, у деда нарастает и нарастает, потом пугается сам себя, обрывается на миг и крепчает снова.
Год, и еще год, и еще, и еще. Сорок лет - сорок лет подряд! - прожил свипер в своем мрачном одиночном заключении, закутанный в белизну своего савана, чистый, как в день своего рождения, до того, как познал пыль. Его шестеренки безмолвствовали, его вентилятор отдыхал, его шланг лежал, свернувшись мертвой змеей. Впрочем, иногда, так сказала мне мама, бабушка открывала эту тюремную дверь. Внезапная, расширяющаяся щель света и надежды, быстрый взгляд, пересчитывание заключенных - не убежал ли ей кто, мгновенная проверка - не удалось ли какой-нибудь пылинке проникнуть сквозь запертую дверь? И все - дверь закрывается. И снова темнота и тишина. Сорок лет. Немногие арестанты провели в тюрьме так много времени без перерыва. Не знаю, как ощущают течение времени пылесосы, но сорок лет есть сорок лет. Очень долгое время.
Но вот в один прекрасный день, точнее - вечер, свиперу показалось, что он снова слышит знакомый язык - тот, который слышал раньше, до того, как приехал сюда, много-много лет назад. Да, из-за стены проникали слова на его языке и с его акцентом, а произносивший их голос был голосом женщины. Молодой женщины. Явно его соотечественницы.
А через несколько часов дверь ванной открылась настежь, щелкнул выключатель и вспыхнул свет. Бабушка Тоня развязала шпагат, приехавший с ним из той далекой страны, сняла одеяло и старую простыню, подняла коробку и стянула со свипера мешок. Он посмотрел на нее и поразился. Прошло сорок лет. Он сам и нарисованная на его коробке американская женщина остались такими же молодыми, как были. Но бабушка постарела так, что он с трудом ее узнал. Только тряпку на ее плече он узнал сразу, хотя та уже прошла семьсот кругов стирки. Это была одна из тех замечательных, бессмертных американских тряпок, которые приехали тогда в Нагалаль вместе с ним.
Бабушка Тоня провела этой тряпкой по его блестящему корпусу, увидела в нем свое отражение, искривленное на изгибах металла, взялась за большой толстый шланг и слегка потянула.
И свипер опять последовал за своей хозяйкой. Его бесшумные колеса даже не скрипнули. Он двинулся и поехал. Она повернулась и вышла с ним из комнаты.
Глава 24
Когда мне исполнилось тринадцать лет, я начал приезжать в Нагалаль на каждые большие праздники - в Песах и Суккот, а также в летние каникулы, - чтобы работать в хозяйстве и помогать дядьям. Так я делал вплоть до призыва в армию.
В молодости я был более прилежным и старательным работником, чем в детстве. Я уже не увиливал от работы и не вызывался рассказывать истории тем, кто в это время вкалывал, тем более что рассказы Менахема и Яира были интереснее моих. Они учили меня всему, что должен уметь крестьянин, - жать и нагружать телегу, доить вручную и с помощью автомата, поить новорожденных телят и чистить коровник, выдаивать семя у индюков и осеменять им индюшек (кстати, два противных дела, от описания которых я вас избавлю), собирать снесенные курами яйца и вместе с тетками их чистить, водить трактор (это стало моим любимым занятием) и работать с прицепными сельскохозяйственными орудиями, а под конец - тому труднейшему маневру, овладение которым превращает простого крестьянского сына в настоящего крестьянина: реверсу с телегой и более того - реверсу с телегой при наличии дышла.
Я начал с самых простых работ - чистки кормушек и перетаскивания поливальных труб. Позже, когда я научился запрягать Уайти, нас с ним стали каждое утро, пока дядья готовились к дойке, посылать за кормовой свеклой. Кормовая свекла - растение с очень толстым корнем, близкая родственница сахарной свеклы и любимая пища коров.
Мы с Уайти выезжали со двора, проезжали мимо виноградника, выкорчеванного несколько лет спустя, и ехали вдоль цитрусовой рощи, которой тоже предстояло быть срубленной в близком будущем. Стояло раннее утро, воздух был еще прохладным и хрупким, и роса висела на листьях грейпфрутов. Падающие капли тотчас впитывались в землю, а если попадали на сухой лист, производили неожиданный громкий звук, почти щелчок.
Земля прогревалась с той же скоростью, с которой шла лошадь. Солнце свертывало пеленки облаков над полями. Стайка рано поднявшихся щеглов вдруг сливалась с взволнованным разноцветным облаком. Сегодня я уже их не вижу, этих щеглов. Их отлавливают, истребляют, они исчезают - точно так же, как те огромные стаи скворцов, которые тогда то и дело заслоняли солнце волнующимися полотнищами, и как тот дрозд, который каждый день у меня на глазах щелкал на мостовой улиток, и те рыжие славки, которые сигналили мне мельтешеньем красных хвостов из эвкалиптовой рощи Нагалаля - той рощи, которой тоже уже нету: стерта с лица земли, но осталась в памяти.