13
Он хотел подняться и подойти к ней. Но не смог шевельнуться. Как игла - марлю, так, показалось ему, боль пронизала, прошила все тело, и даже блеск - металлический, холодный - ослепил его при этом на мгновение.
Он вспомнил, что в брючном кармашке у него нитроглицерин, осторожно достал стеклянную трубочку, вытряхнул на кончик языка последнюю таблетку.
Минуту спустя он впервые вздохнул полной грудью. Еще неуверенно, и однако вздохнул.
...Я не был беспредельным,- подумал он,- вот и чем вся штука. А им нужны беспредельные. Им, жизни...
Компромиссы, дешевка... Этого они не прощают...
14
Одной рукой он поднял телефонную трубку,- в ночкой тишине звонок прозвучал особенно громко, отчетливо,- другой надавил на зажигалку, поднес к зажатой в зубах сигарете желтый, с голубинкой внутри, стебелек газового пламени.
- Прифьет, прифьет, трушище!.. Я не отшень постно?.. Прости, если распутиль!..
О, это чудовищное нагромождение "ф", "ш" и "п" - шипящих и глухих вместо гласных и звонких!.. Этот далекий, сквозь тысячи километров пробивающийся скрипучий тенорок!..
Роберт!..
- Как тела, Альеша?.. Как тела?.. Кофори кромче, плохо слиншо!..
Вот уж кого Федоров меньше всего ожидал услышать сегодня!.. Хотя - отчего же? Роберт уже должен был получить заключительную главу, над которой он работал, несмотря ни на что - работал в последний месяц! И работал так неистово, с такой одержимостью, как не работал еще никогда!..
Он отвечал Роберту по-немецки - разумеется, в общих чертах, не хватало ему все объяснять... Он кричал в трубку, вслушивался в будто ветром доносимые слова, обрывки слов - действительно, слышимость была хуже некуда, какие-то разряды, шипенье, шорохи, как если бы где-то гремел гром, бушевала гроза.
- Пострафляю, трушище!.. Фее отшепь, отшень карашо!.. Черес тфе недели наша кника будет ф происфотстфе!,.
Это Федоров уловил. И затянулся, не мог утерпеть - затянулся. И тут же пылающим обручем стянуло голову, сжало виски.
- Данке! - крикнул Федоров (или ему только показалось, что крикнул).- Данке, Роберт!
И услышал в ответ веселое (так они обычно прощались) :
- Но пасаран, Альеша! Но пасаран!..
...Больше он ничего не слышал, не чувствовал, не сознавал - ни того, как в кабинет вбежала Татьяна, ни того, как, разомкнув межгород, кричала в трубку, вызывая скорую, ни, тем более, как скорая, призрачным белым пятном выскользнув из-под арки, соединявшей два дома, сигналила во дворе...
15
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА
Из архива А. М. Федорова
Черновой набросок.
...И что же? Значит ли это, что любое сопротивление безнадежно? И катастрофа, нависшая над миром, неминуема?.. Если нравственный потенциал человечества столь хрупок, а пещерное (допещерное!) начало столь неодолимо, что весь путь, пройденный Человеком разумным от момента его возникновения до вполне вероятного конца, окажется всего-навсего отрезком прямой, соединяющей каменный топор и атомный гриб?..
Все дело в том, что История - будем достаточно честны и мужественны, чтобы признать это!- лишена некоей изначальной благостной доминанты, предопределяющей ее дальнейшее развитие. В конечном счете все решает человек. Он сам отвечает за свои победы и поражения. За любой из вариантов, осуществляемых Историей. За их выбор.
Выбирает человек, но его выбор диктуется исходом борьбы, которая в нем происходит. Между благородством и жестокостью. Стремлением к общему благу и эгоизмом. Жаждой созидания и тягой к разрушению.
Казалось бы, темные эпохи в жизни человечества, давние и недавние, не оставляют и теперь места для утешительных прогнозов. Равно как и природа человека. Равно пик и соотношение: миллионы, миллиарды лет - и какие-то шесть тысячелетий...
И тем не менее... Разве искра человеческого духа, вспыхнув однажды, не разгоралась потом все ярче, источая в окружающий мрак и холод - тепло и свет? Разве именно кризисные, экстремальные ситуации не рождали величайшую духовную энергию, по мощи подобную выбросам солнечных протуберанцев?.. Будь то эпоха позднего Рима, желавшего превратить все народы в покорных ему рабов, будь то Европа или Америка прошлого века, где нищета и бесправие считались естественным уделом большинства, будь то наше время с его угрозой всеобщего, всепланетного самоубийства?..
Но разве победы и поражения в масштабах человечества не слагаются из побед и поражений отдельных людей?
Человек, человеческое в человеке способно выдержать асе испытания, устоять в любом, даже самом безвыходном положении. Достаточно вспомнить Карбышева... Да, инженер, генерал, военная косточка, но в конце-то концов - разве не простой сгусток живой плоти, способной содрогаться от страха, корчиться от боли?.. Его истязали, пытали, мучили долго - изобретательно, изощренно, пока, обливая на морозе водой, не превратили в ледяной столб. "Сверхчеловеки" не сумели сломить человека; все, что они смогли, это его убить... Януш Корчак шел впереди колонны веселых, поющих детей, шел и пел с ними вместе, чтобы детям не было страшно - сначала в запломбированном вагоне, потом - в газовой камере... Он мог спастись, ему - и не раз - предлагали побег, надежное укрытие... Арвид Харнак - ученый, юрист, философ. Семь лет, ежечасно рискуя жизнью, он был одним из руководителей "Красной капеллы", боровшейся с фашизмом в самом его логове - в Берлине. В 1942 году его схватили гестаповцы и казнили в берлинской каторжной тюрьме Плетцензее.
Примеры крайние, однако не единичные, напротив...
За Карбышевым, вмурованным в ледяную глыбу, просматривается ледяной, блокадный Ленинград, истерзанный, но не раздавленный, не покоренный. За Ленинградом - вся многомиллионная страна, не сломленная в 41-м, устоявшая летом 42-го, победившая в 45-м.
Януш Корчак... Он не был одинок: рядом с ним, с детьми до последней минуты находились ещё и другие воспитатели того же Дома Сирот, имена их известны.
Вместе с Арвидом Харнаком были казнены - гильотинированы или повешены - остальные участники "Красной капеллы". Много раньше гестаповцы бросили в концлагеря полмиллиона немцев и триста тысяч лишили жизни. И в первую очередь для них же, для немцев, были задуманы и построены "лагеря смерти" - Бухенвальд (в 1933), Дахау (в 1934) и другие, лишь потом потянулись сюда эшелоны с жертвами со всей Европы. Нация была обезглавлена, лишена лучших своих сил, прежде чем научилась орать "Хайль Гитлер!" и "Дранг нах Остен!" И если это случилось, то не потому ли, что такие, как Арвид Харнак, оказались в меньшинстве, и слишком многие позволили разбудить в себе зверя?..
...Человек сам выбирает варианты, сам отвечает за судьбу - свою, своего народа, своей планеты. Он может победить, может потерпеть поражение... Все зависит от него самого. И потому мы решили назвать эту книгу "Предостережение" - "Der Mahnruf"
1986