сам выразился, - сложившуюся ситуацию. В Греции, говорил он, эпохи Гомера люди
понимали, что любовь, - это взаимное притяжение двух душ.
- И все! - поднимал палец профессор.
Только две души. А уж в какой оболочке они существуют в этом бренном мире,
неважно. Потому союз мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, в Древней
Греции предосудительным не являлся. Более того. Мужчина с мальчиком, женщина - с
маленькой девочкой, мальчик с козочкой, мужчина со скульптурой…
- Ну, и, конечно, - закончил список Дабижа, скептически пожав плечами, -
мужчина с женщиной.
Ион слушал внимательно, и лицо его пылало. Ира, скромно склонив голову,
пощипывала траву под оградой, проволока на которой кое-где была размотана,
любителями покормить животных с рук.
- Греки понимали, - благовествовал профессор-антрополог, - что любовь есть
высшее притяжение. Да, плотским совокуплением единение душ постигается, но оно
не суть важно. Поэтому возлюбите того, кого вы любите, отбросив ложный стыд, мой
мальчик.
С тех пор профессор Дабижа и работник зоопарка Ион Галустяну не то, чтобы
сдружились, но довольно часто общались. И как-то даже парень привел своего мудрого
друга в восторг, дав новое определение любви. Любовно поглаживая челку Иры, Ион,
мечтательно глядя в небо, сказал:
- Любовь это как жизнь. Любовь это зебра. Чередование черных и белых полос.
После чего, подумав, уточнил:
- Чередование черных и белых полос на самой восхитительной в мире заднице.
Профессор про себя подумал, что Ион духовно очень вырос. И порадовался за парня,
но внучку, на всякий случай, в зоопарк приводить перестал. А страсть Иона стала так
велика, что ломала купол неба, который трещал и осыпался голубым стеклом на
асфальт рядом с багряными остатками сердца Иона. У вольера с зеброй Ирой он
проводил почти все свободное время, да и рабочее тоже.
- Я хочу тебя, - сказал он как-то Ире, - хочу так, что изнемогаю, и от томления
моего ноги слабеют. Только твое тело меня вылечит, любовь моя.
После чего, оглянувшись, взял морду зебры в руки и поцеловал ее в губы. К счастью,
Ира куснуть его не успела: и о поцелуе у Иона остались самые лучшие воспоминания.
Губы у Иры были мягкие, как ладонь матери, и окончательно свели парня с ума. Ион
после работы не положил ключи, как обычно, в будку сторожа, а спрятал в карман. И
вернулся в зоопарк вечером. У охранников это подозрений не вызвало: о том, что
работники зоопарка народ ретивый, и служат не за деньги, а из любви к животным,
знали все. Потому Ион, улыбнувшись знакомому сторожу, кивнул и стал спускаться к
вольеру Иры. Он думал, что, оказывается, два года любви сердце его пощадили: Ион
обнаружил, что оно есть, и колотится, как сорока, залетевшая в крытый вольер орлов.
Правда, у самого вольера Иры сердце и вправду остановилось. Навсегда. Ион увидел,
как на вытоптанной земле резвятся две зебры.
- Откуда… - прохрипел, а может, прошипел, Ион, - это…
- Радость, старик. Молодого самца купили, - радостно хлопнул его по спине
молодой ученый из секции млекопитающих, - жеребят, может, выведем! Два часа
назад из аэропорта красавца привезли!
Оба они знали, что зебры в зоопарках потомство дают крайне редко. Но ученый,
довольно улыбаясь, и гнусно подмигивая, сказал, что зебры вот уже три часа над этим
вопросом трудятся. Сейчас вот передышку небольшую взяли…
Ученый, напевая под нос, пошел к озеру, ловить рыбу для пеликанов. Ион стоял у
вольера еще два часа. А потом заплакал, последний раз взглянул в глаза Иры,
встряхнувшей головой, и кивнул сам себе. Потом повернулся и пошел вверх, часто
оглядываясь. Один раз, когда Ира всхрапнула, он едва было не побежал обратно, но
увидел, что она ластится к самцу, и тяжело вздохнул. Ясно было, что Ира о нем уже и
не вспоминает.
На следующий день Ион Галустяну перешел в секцию пресмыкающихся.
Искушение
Святой Антоний легко устоял против искушения, которым его испытал сам князь тьмы,
проклятый Сатана.
Разумеется, мы говорим о святом Антонии Иеронима Босха.
А вот святой Антоний Паоло Веронезе поддался искушениям Сатаны буквально в
первую же минуту. Разумеется, художник Веронезе этого не изобразил. Он же жил в 16
веке. Вы только представьте себе, чтобы в то время художник нарисовал картину
"Святой Антоний, поддавшийся искушению". Его, - да не Антония, а художника! -
моментально бы потащили в инквизицию. Нет-нет, не надо о просвещенных папах
Возрождения, ладно? Просвещенными развратниками они были в пределах своего
дворца. И забывать об этом было бы так же нелепо, как заговорить на улице с
проституткой, которую вам вчера привозили на заказ. Она просто отвернется и сделает
вид, что вы незнакомы. Папы были хуже проституток, разумеется, в этом плане. О чем
это я? Ах, да, Веронезе.
Итак, картина Паоло Вернезе "Искушение святого Антония". Которую на самом деле
надо бы назвать "Святой Антоний за несколько мгновений до того, как сдаться перед
искушением" Он и в самом деле вот-вот сдастся. Никаких сомнений лицо святого нам
в этом не оставляет. Картина Веронезе изображает Антония в виде добрейшей души, -
по виду, конечно, - старика Антония с широкой бородой, чуть растрепанной. И над
которым, - я все об Антонии, - вьется искушение. Причем изображено оно не в виде
роя мух, - что было бы и в самом деле куда омерзительнее, и правдоподобнее, потому
что зло, вопреки заверениям церковников, редко рядится в красивые одежды, - а как
прекрасная молодая пара.
Над святым Антонием склонились юноша и девушка.
Мускулистый, черноволосый, бородатый, - но это ухоженная бородка, а не веник
Антония! - атлет склонился над святым. Знаете, я вам честно скажу, будь я голубым,
непременно бы такого юношу оприходовал бы! Но я, знаете, традиционалист в сексе,
поэтому… Нет, нет, в другой комнате - "Искушение святого Антония" Иеронима Босха.
Что? Не ожидали увидеть все это в скромном кишиневском музее? Ну, так, простите, и
мы - европейская столица!
Итак, с юношей мы определились. Я не я буду, если через мгновение святой Антоний
не схватит его за руку, и не вопьется чуть сумасшедшим поцелуем в мускулистую грудь
отрока. Но даже если он этого и не сделает, то только в одном случае. И, знаете, каком?
Если вопьется в грудь девицы, которая ТОЖЕ склонилась над Антонием. Девица
хороша! Взгляните на нее! Что лично мне очень нравится, так это правильно
выписанное тело. Она прелестна, пропорциональна, и в то же время мы понимаем, что
это настоящее тело - из мяса. Не взбитые сливки с маслом похотливого фламандца
Рубенса, не препарированные трупы анатомического театра Микеланджело, не
сисястые бляди Ван Гога. Перед нами нормальное женское тело из мяса.
Левая грудь девушки обнажена.
Она нежно держит святого Антония за левую руку. Я рассмеюсь в лицо тому, кто
скажет, что так отталкивают. Ни черта подобного! Да Антоний вцепился ей в руку так
крепко, как, наверняка, вцепится через мгновение ей в грудь. Если, конечно, не
предпочтет мальчика. А может, это будет "амур де ла труа"? Судя по тому, как Антоний
глядит между растопыренными пальцами правой руки, которой он, якобы, прикрывает
глаза от нескромных прелестей искушения, я в этом не сомневаюсь.
Паоло Веронезе, - умный человек, тонкий художник, - изобразил настоящие страсти
искушения святого Антония. Никакие чудовищные насекомые Дали тут и
рядом не стояли. Босх, конечно, конкурент более серьезный, но и он проигрывает, как
видите. Кстати, взгляните-ка на спину юнца, этого, - раз уж он искушение, -
сатанинского Адама. Она вся как - будто сплетена из бугорков. С чем это у вас
ассоциируется? Бугры мышц после тренажеров? Слабо, слабо. Я же вам говорил:
ничего общего с вскрытыми трупами Микеланджело. Ну же, приглянитесь!
Множество округлых бугорков, которых так много, как будто его спина, это сложенная
в правильную форму двенадцатиперстная кишка, или… Или… Или клубок…
Правильно, ну, конечно! Клубок змей! Красавчик, соблазняющий святого Антония, это
огромная змея, заточенная в тело человеческое! Что, конечно, ничуть не умаляет его
ценности, как объекта сексуального вожделения.
Не подумайте, что я какой-нибудь озабоченный. Да, чуточку эротоман, но это
нормально. Любой смотритель музея, или охранник, или вообще, мужчина, который
долго остается в одиночестве, по природе своей эротоман. Нет, картины с
прелестницами здесь не при чем. Иногда, долго сидя на неудобном деревянном стуле, и
глядя пустой темный квадрат, - на этом месте когда-то висела картина "Флора", - я
чувствую прилив необычайного возбуждения. Так что все дело не в обнаженной
натуре. Дело в чреслах. Да, мы, я и мои чресла, чем-то связаны. Но очень слабо, и они
сами по себе, и я сам по себе. Как Океан и Луна.
Что ж, а теперь пройдемте в другую комнату Этнографического музея Кишинева.
Ничего странного. Все, связанное с этнографией, вы посмотрите чуть позже. Ведь
сейчас у вас - уникальный шанс насладиться двумя шедеврами мировой живописи
всего за пять леев. Поверьте, это все по чистой случайности. У нас тут дни культуры
Италии, и музей Рима сдуру одолжил нам две картины для экспозиции. Музеишко наш
так, богом забытый, и о том, что эти картины здесь, мало кто знает. Так что воров мы
не боимся. Тем более, что уже завтра картины увезут.
Итак, "Искушение святого Антония" Иеронима Босха. Кстати, простите, мне тут мысль
пришла в голову. Ничего? Вот как вы думаете… Могло бы статься, что это не дьяволица
искушала святого Антония? А, наоборот, святой Антоний искушал дьяволицу? Ведь
своей стойкостью он подавал ей дурной, - с точки зрения дьяволицы, конечно, - очень
дурной пример… В том смысле, что он соблазнял дьяволицу стать порядочной?
Простите, мне тут поговорить не с кем, и я много думаю. А когда посетители приходят,
оттачиваю на них свои порой неожиданные мысли. Ну, ничего, я вам за это покажу
монеты Штефана Великого из закрытой коллекции.
Глядя на "Искушение" Босха, никто не усомнится в том, что святой Антоний выстоит.
Таким искушением даже вы не соблазнились бы. Обратите внимание на этот фрагмент.
Большая птица, - то ли бюргер, то ли калеченный пингвин, - с большими ушами и
клювом, как у клеста, стоит на коньках. Признаю, Босх довольно тонко насмехается
над пристрастием своих соотечественников к конькобежному спорту. Для социальной
сатиры неплохо. А вот на искушение не тянет. Вообще, мне кажется, Босх просто
боялся изобразить зло привлекательным. Все "Искушение" Босха как бы говорит
Антонию:
- Нет, не надо, не бери меня, не соблазняйся мною.
Вот он и не соблазняется. А чуть позже, смыв грим, и переодевшись, валяется в
"Искушении" Веронезе под двумя благодатными сосцами молоденькой потаскушки, и
облизывает их. Ну, чего вы хотите. У всех святых для каждой картины должно быть
свое выражение лица. Даже когда они пытаются его, - лицо, - прикрыть. Если бы я был
неверующим, то решил бы, что святой Антоний Веронезе и святой Антоний Босха -
разные люди. Более того, будь я верующим, то и дьяволов Веронезе и Босха счел бы
двумя совершенно разными Дьяволами. Но я не могу назвать себя ни атеистом, ни
верующим. Я сомневаюсь, и ни в чем не уверен. И это плохо. Знаете, иногда мне
кажется, что сомнения - тоже своего рода искушение. Но я ему не поддамся. Никогда.
Ведь у него нет ни груди, ни лона.
Йод
Каждый из нас предпочел бы активную роль. Но тогда вся затея игры теряла бы смысл.
Поэтому мы с Ирой, - честно, без обиняков, - обсудили все это. И пришли к выводу, что
уважение к партнеру включает в себя и уступки ему, на которые ты время от времени
идешь. Значит, ролями мы будем поочередно меняться. Мы даже принесли друг другу
шутливую клятву. Это было особенно смешно, потому что вместо Библии под нашими
руками лежала единственная найденная нами в доме книга.
"Популярная диетология".
Ира, наверняка побаивавшаяся, - все-таки я мужчина и сил у меня больше, - просияла,
и прыгнула мне на шею. Я поцеловал ее, мы стали раздеваться, торопясь, путаясь, и все
закончилось сексом в полуодетом состоянии. У меня на ноге болтались штаны, у Иры
на шее, под самым подбородком, собралась кофта, а носок с левой ноги так и не
снялся. Причем она полулежала в кресле, задрав одну ногу, - ее придерживал я, - и
опустив на пол другую. А головой упиралась в спинку. И я благодарил Бога, - уже
позже, когда снова мог соображать, конечно, - за то, что кресло было старое, и спинка
продавливалась. В противном случае я сломал бы Ире шею. Если вам кажется, что
наше с ней времяпровождение чересчур экзотичное, то мы никогда не найдем общий
язык.
Мы с Ирой - извращенцы.
Вернее, нас такими могут считать люди, берущие на себя смелость определять то, что
обычно называют "правилами игры". А на деле все это фальшивые установки, которые
вам вбили в голову ограниченные родители, малограмотные учителя, и ваши
собственные страхи.
"Персидское войско насчитывало в Греции сто тысяч человек". На самом деле, говорит
Ира, - а она кандидат в доктора исторических наук, - их было не больше 15 тысяч,
всего на пять больше, чем греков. "Если подмыться "Кока-колой" - не забеременеешь".
Ну, все мы читали в "Курсе выживания для подростков", что это не так. "В лимонах
очень много витамина С, не то, что в этих витаминах, что продают в аптеках". Но
чтобы получить необходимую дневную доху этого витамина, нужно съесть два
килограмма лимонов. "Жиды распяли Иисуса Христа". "Грязь и мусор в нашем городе
от приезжих". "Как, брать эту штуку в рот - порядочной женщине?!". И все в таком
духе.
Но нам с Ирой на таких людей наплевать. Мы их даже не ненавидим. Их просто нет
для нас. Особенно сейчас. После второго раза, - все прошло куда более изощренно и
увлекательно, - когда я стою над Ирой, и наношу йодом сеточку на ее задницу. Это
чтобы не было синяков. А вы как думали. Тело, которое отстегали, обычно
покрывается синяками. Таковы, - да, забавно получается, - правила игры. И уж они-то,
поверьте, настоящие.
И игра, в которую мы играем с Ирой - настоящая. Подлинная, как самый подлинный
подлинник какого-нибудь Рембрандта. Как золото самой высшей пробы, как героин
самой тщательной очистки, как спирт после самой яростной перегонки.
Наша игра называется "Мужчина и Женщина".
Мы выходим на маленькую сцену, и на нас пялятся лица нас двоих. Мы склоняемся
друг к другу и начинаем играть. У нас миллионы ролей. При этом у нас у каждого -
только одна роль. Так уж получилось, что у этих двух ролей миллионы вариаций. И мы
тщательно зазубриваем каждую из них. Как скучные японские каратисты, которые
десятки лет, изо дня в день, упорно долбят онемевшими мраморными костяшками
мешок, набитый гравием…
Ладно, ладно. Я, в отличие от Иры, человек не очень образованный. Не буду
умствовать. На практике все это выглядит следующим образом. Я, служащий почтовой
компании "ДХЛ", уроженец Кишинева, 31 года от роду, рост 1 метр 79 сантиметров,
худощавый и Ира, преподаватель истории, кандидат в доктора наук, 30 лет, очень
сексуальная, с фигурой 15-летней нимфетки, занимаемся довольно необычным сексом.
Или, - как верно поправляет меня Ирина, - учитывая развитие информационных
технологий, свободу нравов и прочее глобалистское дерьмо, совершенно обычным
сексом.
Грязным.
Мы связываем друг друга, бьем, порем, надеваем на партнера собачий ошейник,
унижаем, и иначе как "дырка" не обращаемся. При этом в обычной жизни мы очень
нежны. Настолько, что, погладив утром ее раскрытые ладони, я ощущаю себя
Дюймовочкой, путешествующей по изнанке белой лилии. Те же ощущения я
испытывал, когда Ира рано утром, - я был в полудреме, - спустилась к моим ногам, и
взяла в рот мое естество. Ей даже не пришлось стараться. Две-три минуты, я замычал и
кончил. Впрочем, я не хотел бы сейчас говорить подробно о таком аспекте наших
отношений, как нежность.
Дома мы храним все снаряжение, требующееся для игр, в специальной коробке. Я
протираю ее от пыли по утрам, и вечером. На работу хожу все реже. Боюсь, в
ближайшее время мне предстоит серьезный разговор с начальством. После чего я
уволюсь. Неважно. Деньги у меня на два-три года спокойной жизни собраны. У Иры
тоже есть небольшой капитал. К тому же, мы всерьез подумываем о переезде в
Австралию, где несколько лет можно будет жить на пособие. А значит, можно будет не
ходить на работу, не терять время на общение с пустыми людьми, и заниматься по-
настоящему важным делом.
Для нас это - мы.
Для меня самое важное дело: готовить Ире еду, гулять с ней в парке, читать книги,
поглаживая ее волосы, стегать ее хлыстом, связанную, лежащую на полу, а потом
трахать, и терпеть ее удары хлыстом, а потом все равно трахать. И так уже несколько
лет. Что было в моей жизни до тех пор, пока мы познакомились с Ирой, я, честно
говоря, помню плохо. Да и неважно все это. Кажется, я говорил о себе "31 года от
роду"? Забудьте. Мне четыре года. Я родился, когда впервые увидел Иру. Она говорит о
себе то же самое. Что ж, значит, мы близнецы, и в корзиночку наших грехов можно
добавить шар с надписью "инцест".
Я как-то рассказал об этом всем своему знакомому. Из той, старой жизни, когда я еще
пил пиво раз в неделю с друзьями, и играл в футбол каждый вторник, и хохотал над
анекдотами про мужа и командировку, и делал много других скучных и неинтересных
вещей. И он сказал мне, что мы с Ирой - неудавшиеся актеры. Насквозь фальшивые.
Которые, пока жизнь проходит мимо, устраивают свои сексуальные инсценировки в
закрытой квартирке. Мне кажется, он ошибается. И инсценировка-то как раз
происходит везде. Во всем мире.
Кроме того места, где находимся мы с Ирой.
Помимо плетей, и поводков, у нас с ней богатейшая, - собранная за два года, -
коллекция специфической одежды из кожи, несколько "немецких" прибамбасов в виде