С удивлением слушали они своего мальчика, теперь уже мужчину, сидевшего и планировавшего свои действия: как лучше разбить поля вокруг пещеры – одно в низине, на востоке, у залива, там им следует выращивать растение, которое называется маис и которое перемалывают в муку.
– Сладкую белую муку для печенья, мама, – сказал мальчик.
Последующие дни прошли в напряжении и спешке. Мужчины вскапывали все новые и новые участки земли, а Ева засевала их неизвестными ей доселе зернами, тяжелыми и, как ей казалось, полными богатств. Пригодилась и болотистая почва: маис надо было высаживать наполовину под воду. Теперь все зависело лишь от того, успеют ли они обработать семена для посева будущей весной.
Однажды днем, отдыхая от бесконечных забот, Ева начала наконец рассказывать сыну свою историю. Она как будто заново прошла весь длинный и трудный путь паломничества в страну своего детства, вспоминая о встрече с диким народом, о том, как к ней вернулась память о матери, о шамане и Сатане. Каин жадно внимал каждому ее слову, прерывая лишь изредка, только тогда, когда хотел уточнить детали или узнать подробности.
Как прекрасно, когда можно рассказывать вот так, без утайки, недомолвок и страха… Старший мужчина тоже был с ними рядом, на этот раз слушая рассказ целиком.
Теперь уже можно было ничего не скрывать, ибо они пережили боль.
Ева видела это и радовалась. "Да, истина существует, в конце концов она побеждает всякие глупые выдумки", – думала она.
Для Каина важным было совсем другое, чем для ее мужа: шаман мало интересовал его, царская дочь – в меру. Ему больше хотелось слушать о Сатане, испытывая при этом нечто сосущее. О ее снах и о мертвых детях, посетивших ее ночью у дерева в раю, он тоже хотел слушать по нескольку раз.
Труднее всего ему было осознать слова Гавриила: "И когда ты увидишь, что он без греха, ты обретешь покой".
Каин пытался понять: без греха, как он мог быть без греха?
"Все зависит от того, насколько я буду честна", – подумала Ева. И медленно, зная, что каждое слово должно быть точным, она стала рассказывать, как пришла к пониманию того, что упустила его, старшего сына, как отдалилась от него, потому что его глаза очень напоминали ей о старой жизни, той свободной жизни, которую она забыла.
Понял ли Каин ее на самом деле, она не знала. Но казалось, что ее слова, минуя гол входят прямо в сердце мальчика.
Иногда она испытывала утешение. Например, когда он говорил:
– Не всегда было так плохо, мама. Когда я был маленьким, мне нравилось ходить с тобой по полям и слушать твои рассказы о лекарственных травах. Засмеявшись, продолжил: – Ты говорила и говорила, иногда нервничала, потому что я учился не так быстро, как тебе хотелось. А потом, когда появился Авель и у тебя часто не было времени, мне казалось, что ты устала от меня. Мне было так трудно учиться. И тем не менее я крепко усваивал все твои уроки.
Они сидели у очага, мать и взрослый сын, и смотрели друг на друга.
Ева глотала слезы. У него тоже хорошая память, это здорово.
На следующий день им предстояло носить воду на поля, где прорастало новое зерно. Лето выдалось сухим и жарким. Взрослый мужчина и мальчик поговаривали даже о том, что надо бы прорыть канаву из озера и провести воду к полям, но этим им предстояло заняться в следующем году.
А Ева с маленьким сыном за спиной таскала на голове тяжелые горшки с водой, чтобы полить лекарственные травы и овощи в саду.
Между Каином и Сифом возникла сильная связь, малыш с восторгом воспринимал своего старшего брата, который любил заниматься с ним, часто подбрасывал вверх, смеялся и шутил.
"Все обновилось", – думала Ева.
Глава двадцать вторая
Однажды вечером их беседа коснулась убийства. Мужчины пытались уйти от разговора, но Ева настояла на его продолжении. Ничто не должно было остаться сокрытым.
Беспокойство Каина росло, его черные глаза запылали внезапной болью, причиненной Адамом.
– Это ты сказал, что Бог прибил мой дым к земле, что Бог не хотел принимать его. Я долго и много думал об этом, и я готов воздать тебе должное. Твой Бог действительно не хочет знаться со мной.
Наступила такая тишина, что Ева слышала даже биение своего сердца.
– Прибил твой дым к земле? – спросила она. – Что ты тогда пожертвовал?
– Я пожертвовал выращенный мною хлеб, – ответил Каин. – Я ведь ухаживал за полем. А Авель – за скотом, он пожертвовал ягненка.
Твердый, как кремень, взгляд Евы искал Адама.
– Это правда?
Но Адам избегал ее взгляда и только тихонько скулил. Не выдержав, Ева закричала в дикой ярости:
– Сатана, проклятый лжец. Ты ведь прекрасно знал: свежее зерно сырое, и дым от него будет вязким и низким. А шерсть на теле овцы горит, как трут, и дым поднимается прямо вверх, к небесам.
Когда боль стала слишком невыносимой, старший мужчина привычным жестом руки оборвал Еву:
– Замолчи, замолчи же наконец, женщина. Ты судишь, как сам Бог. Ты веруешь, что истина следует за человеческим опытом. Меня о дыме учил сам шаман.
Спустя какое-то время она услышала, как муж разговаривает со своим Богом там, под яблоней. Слышала она и ответ его Бога, голос которого ей кого-то напоминал все эти годы. Теперь она уже знала кого: это был голос шамана.
Проснулся Сиф, начал хныкать. Она подняла ребенка, утешила его, приложила к груди. Но когда мальчик начал сосать, Свет как будто покинул ее. Мальчик забеспокоился, отпустил грудь и вновь заплакал.
У входа в пещеру стоял Каин, стройный и высокий. Она увидела его ястребиный нос в профиль, его силуэт на красном вечернем небосклоне и огненный знак на лбу, всегда пылавший, когда он был возмущен. Потом Каин исчез и в эту ночь не возвращался.
Адам пришел после молитвы успокоенным и легко уснул. Спало и грудное дитя. Одна она продолжала ждать своего мальчика, зная, что там, во мраке, он продолжает бороться со своими чувствами и выносит свой приговор им всем, включая самого себя. Все теперь зависело от того, что он понял за время их долгих вечерних бесед.
Каин вернулся на рассвете, а она так и просидела всю ночь у входа в пещеру, без слез, с невидящими глазами, устремленными в сторону восхода. Он подошел к ней, взял ее на руки, как малое дитя, внес в пещеру, положил на постель и прошептал:
– Все хорошо, мама, все хорошо.
Лето стояло жаркое, раньше им не приходилось носить столько воды на поля. Мужчины буквально надрывались, у очага по вечерам разговоров почти не велось.
Будто кошка пробежала между мужчинами. Каин все время держался от отца на расстоянии. Но его темные глаза внимательно следили за ним, он что-то взвешивал и принимал решение.
Сейчас женщине стало жаль мужа, она чувствовала нежность к нему, старалась лишний раз прикоснуться, похлопать по плечу. Он отвечал улыбкой, немного удивлялся. Он сам выбрал одиночество, думала она. И даже почувствовала искушение попросить Каина быть подобрее к нему.
Но вслух она этого не сказала, ибо слишком уважала своего мальчика и чувства, которые он испытывал.
Однажды после вечернего купания она принесла пива обоим мужчинам, сидевшим на берегу. И услышала, как Адам сказал Каину, что Эмер предлагает ему жениться на одной из своих дочерей.
Как обычно, прошло какое-то время, прежде чем слова дошли до Каина. Она видела, как он медленно стал краснеть до корней волос. Адам тоже заметил это и засмеялся тем особым мужским смехом, как в тот вечер, когда у них гостил певец.
– Тебе ведь не так-то просто здесь в горах наедине с фаллосом по ночам. Поймаем несчастье. Так вот. Не хотел бы Адам попробовать испытать свою силу на деле?
И Эмер рассказал о том, что на полях исчез корм для скота, а источники у подножия горы истощились, ручьи пересохли.
– Мы скоро будем вынуждены забивать скот, – заключил Эмер. – Вдобавок ко всему у нас стало плохо с солью, зима будет тяжелой.
Ева заметила, как Адам внутренне сжался и сник. Он знает, что Бог больше не слушает его, подумала она. В глубине души он знает, что по вечерам под яблоней говорил с шаманом.
В разговор вступил Каин и тем самым дал новую передышку – время на обдумывание.
– Во всяком случае, я знаю, где мы можем взять соль, – сказал Каин. – В нескольких милях на западе есть соляная глыба, там много соли прямо на поверхности. Я могу показать твоим мужчинам завтра же.
Спутники Эмера, их было трое, кивнули: с помощью Каина они смогут отнести на стойбище целых четыре клади.
Но Эмер продолжал смотреть на Адама; надо было что-то отвечать.
– Я попытаюсь, – сказал он. – Не обещаю, но попробую.
"Почему он не говорит то, что есть на самом деле? – с испугом подумала Ева. – Скажи просто: "Бог не слышит меня больше". Он не переживет неудачи". Она в панике почувствовала, как живот свело судорогой и пот побежал по лбу.
Ева приготовила еду с большим количеством зелени, свежей рыбы, пойманной Каином утром, свежим хлебом – какая удача, что она как раз испекла хлеб. Мысли ее порхали, как бабочки, близко и так привычно, но не задерживались. Ее охватило беспокойство, когда через стол она встретила взгляд Каина – да, он понимал ее. Сначала наступило облегчение, потом беспокойство еще больше усилилось.
"И это он тоже понимает", – думала она.
В сумерки Адам отправился на пастбище с ножом и огнивом. Ему хотелось побыть в одиночестве, пояснил он, никто не пойдет с ним. Это займет много времени, может быть целую ночь.
Оставшиеся у очага в пещере попытались поддерживать разговор. Каину и Эмеру какое-то время это удавалось.
Каин рассказывал о земледельцах на юге, Эмер тоже слыхал о них.
Еве удалось усыпить Сифа во внутренней комнате; беспокойство побуждало ее вернуться к гостям. Побыв немного с ними, она вышла и снова вернулась, чтобы наполнить их опустевшие чаши. Страх неотступно следовал за нею, время шло слишком медленно.
Внезапная мысль заставила ее решиться. Она знаком попросила Каина прислушиваться к спящему ребенку и незаметно для гостей вышла наружу. Быстро добежала до яблоневой рощи, остановилась у самого большого дерева и поприветствовала его, потом, как и обычно, обратилась к неизвестному ей дереву: обе ладони на стволе, лоб между руками. Из самой глубины ее существа возникли слова:
– Гавриил, ты, говоривший со мной однажды, помоги моему мужу в эти минуты. Ты ведь знаешь, что он не выдюжит, если ему это не удастся. Гавриил, пусть Бог услышит Адама. – А потом появились и обычные женские слова: – Милый, хороший, не злись на него. Он ведь как ребенок, заблудший в грехе.
Она чуточку поплакала, отчаянно поблагодарила за Каина, за полученные советы, хотела сказать ему, что все примирились, как он и говорил ей, но вдруг остановила себя и подумала: "Он ведь все знает".
Наконец она умолкла, утихли и слезы и беспокойство. На этот раз она была уверена, что Свет идет из нее самой, зарождаясь в пространстве под сердцем, где имеет обыкновение жить зверь-грызун.
Долго стояла она неподвижно. И когда шла обратно к пещере, Свет так и оставался с ней. И еще прежде чем она вошла внутрь, на небе сверкнула молния.
Когда накатилась гроза, сидевшие в пещере мужчины выскочили наружу, от возбуждения затаив дыхание. Больше часа стояли они перед пещерой, слушали все возрастающий шум ветра над сухими кронами деревьев, ощущали прохладу, накатывающую с тяжелого неба на покой земли, ожидавшей дождя. Потом упали первые капли…
По полю под дождем, лившим тонкими струйками, шел Адам тяжелой поступью, с расправленной спиной. "Он более усталый, но и более счастливый, чем когда-либо в жизни", – думала женщина.
Эмер и его спутники подошли к нему, поклонились. Долго стояли они во мраке под дождем, благодаря высшие силы. "Они накликают на себя простуду", – подумала Ева, но все же не захотела прерывать это торжество призывом к теплу у очага.
А сама направилась в пещеру, где у входа стоял Каин. Их темные глаза встретились.
– Я знаю, – сказал он.
– Нет, мы не знаем, ни ты, ни я, – ответила она. Они вошли внутрь и подложили в очаг дрова.
На следующий день дождь продолжался, но, несмотря на это, мужчины вместе с Каином отправились к соляной глыбе. Эмер и Адам договорились о свадьбе. Решено было, что Каин теперь же отправится с Эмером, а через один лунный цикл Адам, Ева и Сиф должны будут тоже прийти в стойбище.
– Мы остановимся у того же источника, где ты навещала нас в прошлом году, – сказал Эмер Еве.
Та кивнула:
– Ладно, дорогу я, конечно, найду.
Прошел всего один год, поразилась она.
После того как гости вместе с Каином покинули их, наступила тишина вокруг троих оставшихся на горе. Адам все еще пребывал в состоянии торжественности с того момента, как пошел дождь.
"Возможно, он никогда не будет прежним", – подумала Ева однажды вечером, когда увидела, как он с достоинством и величием шел в яблоневую рощу на молитву.
Глава двадцать четвертая
Но все шло своим чередом. В тот день, когда они добрались до горной ложбины, Адам оставил свою торжественность, отдавшись простой земной радости при виде открывшихся просторов, мирно текущей реки, деревьев вдали. Он смеялся.
Потом они устроили мягкую постель для спящего ребенка в расщелине, а сами направились к водопаду. Под сверкающими водяными струями вернулась к ним и песня:
"Я хочу, хочешь ты?"
Они лежали рядом в ощущении мягкой нежности и счастья, его фаллос то и дело входил в нее, то и дело появлялся Свет и забирал их обоих.
Наконец-то, хотя и очень усталые, они просто тихо радовались и улыбались друг другу.
– Если на этот раз будет ребенок, я хочу, чтобы это была девочка, – сказала она, а он кивнул и вновь засмеялся: да, девочка, похожая на нее, Еву, сильную и необыкновенную.
Проснулся Сиф, криком зовя мать и требуя еды. Натянув влажными руками одежду, она схватила ребенка, приложила к груди. Так и сидела, глядя на реку, в сторону рощи на востоке, а мужчина разводил огонь и готовил им ночлег.
"Многое потеряла я за этот год, прошедший после моего паломничества", – думала женщина, знавшая, что ощущение близости и доверия между нею и мужем продлится недолго. За время, что им суждено провести вместе, нечасты будут минуты, подобные сегодняшним.
"Но многое я и приобрела, – думала она. – Мальчика у груди, Каина, который скоро обретет жену".
И все же лучшим в прошедшем году было другое: она очень многое пережила и поняла. Она вспомнила уроки, извлеченные из паломничества, как будто заново почувствовала все добрые и злые моменты. Ну а страшные предчувствия? Беспокойство? Нет, чаще всего ей удавалось справиться с ними.
"Во мне выросло доверие, – думала она. – Давно я не сидела вот так, спокойно размышляя об успехах и неудачах". И она рассмеялась прямо в синие сумерки.
Муж с удивлением посмотрел на нее:
– Ты смеешься?
– Да, я чувствую себя такой радостной в союзе с землей, с рекой там, внизу, с ощущением полноты текущей минуты – именно этого СЕЙЧАС.
Мужчина покачал головой, он не понимал: его пугало слово СЕЙЧАС.
– В союзе с внешними силами, – пояснила она, – со всеми силами вокруг нас и в нас самих.
– Есть лишь одна высшая сила, Бог, – возразил мужчина, и она почувствовала холод, зная, что сейчас он опять натянет на себя одежду торжественности.
– Конечно, – сказала она и снова рассмеялась. – Это можно назвать и так.
И подумала: "Это же правда. Бог лишь слово, символ, ограничение явления. Силы земли и неба находятся за пределами нашего словотворчества".
Ярко-красный сполох у ее ног – это цикламены, цикламены позднего лета, наслаждающиеся влагой вблизи водопада. Она вспомнила первые цветы, увиденные ею давным-давно. Никогда больше с тех пор до нынешней минуты она не чувствовала такого единения с миром цветов. Она все еще могла испытывать чудо встречи с новым растением, наклонялась над ним, нежно касалась обеими руками, наблюдала, спрашивала. Потом появлялось его имя, повторяясь каждый раз при новой встрече.
"Со словами мы теряем чувство исконности, – подумала она. – Они увеличивают надежность, это правда. Лишь то, что получает имя, становится настоящим для нас. Настоящим и ограниченным".
Много дней она размышляла над своим открытием у яблоневого дерева, когда просила Гавриила помочь ее мужу вызвать дождь. В тот раз Свет возник в ней самой.
Дождь пошел, потому что она верила, думала она. Так же, как и Свет, исходящий из глаз грудного ребенка, происходил от доверия мальчика, лежавшего у ее груди, от его Уверенности, что она даст ему еду и защиту.
"А когда он научится словам, он начнет ставить все под сомнение, – думала она. – Быть может, мы теряем со словами доверие? То доверие, которым владеет народ лиственных лесов".
"Мама, – вдруг подумала она. – Может быть, ты искала смысл не там? Может быть ты и шаман должны были пойти в рай не для того, чтобы дать слова людям Света, а наоборот, чтобы принести оттуда Свет? – Она рассмеялась. – И вы потерпели неудачу, мама, Свет находится сейчас в этом мире, я ношу его в себе – Сиф, Каин.
А Адам? Мама, зачем ты связалась с шаманом? Он так много разрушил".
Ева кормила ребенка, поглядывая на мужа, который только что развел огонь и следил за ним. Ее взгляд был полон нежности, она знала: в нем тоже есть Свет. "Я ограничиваюсь тем, что постоянно осуждаю его беспокойство и его грех. А тем временем его внутренний мир остается сокрытым от меня. Я отрицаю его, а поэтому он отрицает самого себя.
Он все еще мальчик с шуткой в карих глазах, я знаю это, когда он доволен и когда лежит со мной.
Я должна попытаться с помощью своего внутреннего Света вглядеться поглубже в него".
Над миром стояла мягкая и теплая ночь. Ребенок спал, икая во сне. Мужчина принес еду подогретую на огне. Ели молча, охваченные каждый своими мыслями. И вдруг он сказал:
– Здесь я ударил тебя.
– Ты полагал, что виноват перед шаманом.
– Полагал, – злобно ответил он. – Зачем ты отрицаешь вину, женщина? Ведь она существует и мучает нас день за днем.
В отблеске огня Ева долго смотрела на него, размышляя над словами Гавриила: "Прежде чем вы поймете, что вы безгрешны, вы причините много зла друг другу".
Потом они забылись тяжелым сном, положив ребенка между собой.