В следующий момент Ева остановилась, замерла. Ее охватило огромное удивление.
Почему Адам не помнил шамана? Как было возможно забыть годы, прожитые в хижине на краю леса, где Свет не был таким сильным, забыть все, что он должен был выучить, познать, понять? Ведь учение о Боге у него сохранилось, сохранились знания о жертвоприношениях, о молитвах… Да и практические знания, как делать горшки, плести стены хижины, делать столы и стулья. Но шаман, отец? О Небесном Отце муж обычно говорил: "Бог". Но земной Бог – это учитель? Она не понимала. И как всегда, когда не понимала, она испугалась, почувствовала в груди зверька-грызуна, что под сердцем и съедает в теле радость. "Как странно", – думала она. И в следующий момент: "Он что, не хотел помнить? Неужели можно вытеснить из памяти то, о чем не хочешь думать?"
Почему он не хотел? Сказки, которые он рассказывал детям, о чем они были? Она должна попытаться вспомнить их точно и в деталях.
Но память увиливала, ей удалось удержать лишь обрывки:
…царская дочь (ой, сердце забилось сильнее)… хитрый маленький мальчик, обманувший злого великана…
Возможно, в его выдумках были осколки реального прошлого. "Злой великан" – да это же вожак стаи!
Сейчас она почти слышала голос мужа из старых детских сказок. И там, в дремучем лесу, жил злой человек, и течка у него была велика, и фаллос его, как извивающийся змей.
"Дорогой, дорогой, – думала женщина. – Как я смогу объяснить, что не зол тот, кто не может отличить добро от зла? Для тебя, Адам, важно понять это, потому что злом, возможно, был твой отец".
Важно знать свое детство не только для того, чтобы суметь воссоздать в голове карту жизни. Конечно, хорошо знать, что происходило. "Но для меня самым важным в этом походе было то, что я примирилась с тем, что было", – думала она.
– Конечно, и до мужа моего дойдет это чувство, – сказала она громко сама себе и, бросив взгляд на открывающуюся впереди степь, отправилась дальше.
Солнце поблескивало в лужах, пахло мокрой землей, трава поднялась после дождя, зеленая, напряженная и полная новых надежд.
Она отряхнула с себя эти странные вопросы прочь из головы! Будет еще время разобраться во всех сложных вещах. Может быть, позже она сумеет сложить вместе осколки своих и его воспоминаний, и тогда возникнет общая картина прошлого, с которой он примирится и которую полюбит.
Шаги ее стали легче, но гора впереди все росла и росла. Ева сейчас шла с запада, ей предстояло пройти еще немалый путь вдоль подножия, а там найти звериную тропу, ведущую к ложбине. Если она успеет добраться до вечера, значит, все хорошо.
По дороге проклятое беспокойство то и дело возвращалось к ней, но в основном ей удавалось справиться с ним. А когда она вошла в падающую от горы тень, то почувствовала гордость: она действительно достигла горы прежде, чем солнце коснулось ее южного склона. Еще час пути наверх – и оно уже не будет таким жарким, правда, если она выдержит темп; а потом солнце окажется прямо на юге, на откосе.
Почему он не хотел? Сказки, которые он рассказывал детям, о чем они были? Она должна попытаться вспомнить их точно и в деталях.
Но память увиливала, ей удалось удержать лишь обрывки:
…царская дочь (ой, сердце забилось сильнее)… хитрый маленький мальчик, обманувший злого великана…
Возможно, в его выдумках были осколки реального прошлого. "Злой великан" – да это же вожак стаи!
Сейчас она почти слышала голос мужа из старых детских сказок. И там, в дремучем лесу, жил злой человек, и течка у него была велика, и фаллос его, как извивающийся змей. "Дорогой, дорогой, – думала женщина. – Как я смогу объяснить, что не зол тот, кто не может отличить добро от зла? Для тебя, Адам, важно понять это, потому что злом, возможно, был твой отец".
Важно знать свое детство не только для того, чтобы суметь воссоздать в голове карту жизни. Конечно, хорошо знать, что происходило. "Но для меня самым важным в этом походе было то, что я примирилась с тем, что было", – думала она.
– Конечно, и до мужа моего дойдет это чувство, – сказала она громко сама себе и, бросив взгляд на открывающуюся впереди степь, отправилась дальше.
Солнце поблескивало в лужах, пахло мокрой землей, трава поднялась после дождя, зеленая, напряженная и полная новых надежд.
Она отряхнула с себя эти странные вопроси: прочь из головы! Будет еще время разобраться во всех сложных вещах. Может быть, позже она сумеет сложить вместе осколки своих и его воспоминаний, в. тогда возникнет общая картина прошлого, с которой он примирится и которую полюбит.
Шаги ее стали легче, но гора впереди все росла и росла. Ева сейчас шла с запада, ей предстояло пройти еще немалый путь вдоль подножия, а там найти звериную тропу, ведущую к ложбине. Если она успеет добраться до вечера, значит, все хороню.
По дороге проклятое беспокойство то и дело возвращалось к ней, но в основном ей удавалось справиться с ним. А когда она вошла в падающую от горы тень, то почувствовала гордость: она действительно достигла горы прежде, чем солнце коснулось ее южного склона. Еще час пути наверх – и оно уже не будет таким жарким, правда, если она выдержит темп; а потом солнце окажется прямо на юге, на откосе.
Теперь же надо добраться до нижней ложбины, где они однажды говорили о том, как начали постигать слова, и там сделать послеполуденный перерыв.
Но пока Ева шла на восток вдоль подножия горы, напряженно ища глазами звериную тропу, ведущую вверх. И скоро без труда отыскала ее. Она вновь почувствовала себя хорошо, сделала несколько глубоких вдохов, собираясь с силами и ощущая в себе радость. Теперь дорога домой была проста, ничто не должно случиться, хотя остаток пути потребует от нее упорства. Вначале она несколько раз путалась на протоптанных животными диких тропинках, по которым порою приходилось просто карабкаться с огромным трудом. В конце концов ей пришлось сдаться, чтобы зря не растрачивать силы, и снова выйти на петляющую дорогу, более длинную, но менее крутую.
Она упорно и медленно двигалась вверх. "Как этот бесконечный подъем изнуряет сердце, – подумала она, прислушиваясь к тяжелым и частым ударам в груди. – Но сил у меня хватит".
Я все рассчитала правильно, мысленно одобрила она себя, добравшись до ложбины с низким лесом и источником. Ведь еще до того, как она оказалась здесь, вышло солнце, радостно и сильно осветило зелень, которая уже после полудня станет обожженной и злой.
Она снова здесь и снова вспоминает: именно здесь – как ей казалось, всего лишь несколько дней назад – они с мужем рассуждали о словах в полной уверенности, что сами их создали. Как это было восхитительно – ощущать тайный союз с землей и лекарственными травами.
Тогда ей казалось, что они доверительно нашептывали ей свои имена. Но теперь-то она знала: слова уже жили в ней, однажды произнесенные матерью и оставшиеся в подсознании.
Но быть может, у нее никогда не было союза с землей? А быть может, она теперь потеряла его? Она посмотрела на кусты дрока в горной расщелине, на мальвы, все еще цветущие. Они оставались прежними и все-таки казались чуть-чуть холоднее. Расстояние между ними и Евой увеличилось, доверительность уменьшилась.
"Просто я стала другой", – подумала она. И вдруг: доверие, доверие.
И тут она неожиданно заметила – мальвы улыбаются ей.
Она достала мешочек с едой, которой ее щедро снабдили скотоводы. Снедь была вкусной: холодное мясо, сушеная смоква, кусочек мягкого запеченного сыра – конечно, на этот раз она будет сыта. Рядом источник со свежей водой – можно напиться вдоволь. Она вспомнила, что обязательно нужно наполнять кожаный мешочек водой, перед тем как лезешь в горы.
Оставшийся отрезок пути придется попотеть. Подорожник у источника напомнил ей о ране на руке, она посмотрела: там не осталось даже корочки, рана зажила с удивительной быстротой, и она в глубине души догадалась, что это было связано с Белым Светом, царящим в краю ее детства. И даже не столько с ним самим, а с забытьём, возникающим при этом Свете. Там забывают следить за недугами и ранами, а то, что забывается, исчезает. Как сказал у дерева тот человек: "То, чего не осознаешь, не существует".
Так не существовало и шамана для ее мужа там, дома, думала она. А что случится, если старик вновь пробудится к жизни? К ней опять вернулось беспокойство.
Но она сумела прогнать его.
"Здесь, – подумала она. – Сейчас. Не прежде, не потом".
Простое и трудное осознание понятий "здесь" и "сейчас", добытое в результате путешествия в царство детства, возможно, было самым важным. Именно это осознание, а не воспоминания и не сказки, и даже не чувство понимания и примирения с прошлым.
Познание дикого народа – вот что несла она с собою домой, чтобы начать новую жизнь.
– О Бог Адама, – сказала она громко. – Если у меня будет еще один ребенок, я знаю, что мне делать.
"Мне нечего бояться воспоминаний мужа, – подумала она, проглатывая последний кусок. – Я всегда имела власть над ним, сейчас я должна дать ему радость, научить его принимать ее такой, какой вижу сама".
Ева наполнила кожаный мешочек водой и отправилась дальше. Остаток дня прошел для нее в диком напряжении, в жаре и поту, стекавшем с ее тела ручьями. Черт возьми, как же ей было тяжело! Она была вынуждена часто делать небольшие остановки, чтобы глотнуть из кожаного мешочка воды – о Боже, воды! – и снова продолжить путь. Она перестала прикидывать расстояние до верхней ложбины: глаза все время заливало потом, да и дорота от этого короче не становилась…
Как-то ей показалось, что она слышит призыв: "Ева, Ева…" "Придумываю", – сказала она себе и, стиснув зубы, продолжила идти.
И, даже когда услышала шум падающих камней и шагов, скользящих по щебню на горном склоне, она не смогла верить своим глазам.
Ева, Ева… По обрыву ей навстречу спешил он.
Они остановились на расстоянии броска камнем и смотрели друг на друга. На краю радости порхали мысли: "Я, наверное, выгляжу ужасно, вся в пыли и поту… Как он рад, что видит меня… только бы мне не ранить его своими рассказами…"
Но в основном она чувствовала радость, такое большое и теплое чувство в груди, что едва могла сдерживаться. Слезы затуманивали ей глаза.
В следующее мгновение он был уже перед ней и держал ее за руки.
– Ты вернулась, – сказал он.
– Да, – кивнула она.
– Тебе удалось сделать все, что ты хотела?
Она улыбнулась и опять кивнула.
– У тебя есть ответы? Ты знаешь?
– Кое-что. Мне так много нужно рассказать тебе. – А потом, как ребенку, которого нужно успокоить: – Все чудесно, муж, все хорошо, хорошо.
Облегчение в карих глазах.
– Потом, – сказал он, – потом. Ты в силах идти дальше?
Смех: в силах ли она? Сейчас она могла свернуть горы! Но он не слышал слов, а только чувствовал радость; он взял ее на руки, словно малое дитя, и понес вверх.
Глава пятнадцатая
Когда они добрались до ложбины, оба были одинаково потные и почти бездыханные. И как были, в одежде, бросились под водопад, как и тогда, жадно пили ледяную воду, подставляя струям головы, охлаждая горячую кожу. Стоя посреди сверкающих капель, посылали друг другу возбужденные сигналы: "Я хочу тебя, а ты хочепіь?" – "Да…" Он заботливо стянул с нее мокрую одежду…
И они опять лежали в мокрой траве, в прохладе перед водопадом, уста искали уста, руки искали грудь, талию, чресла. "О, я почти забыла, как это прекрасно", – подумала она. А потом ее поглотил Белый Свет. Она словно растворилась, ушла от себя самой в наслаждение тела и стала единой со всем, что окружало ее, – с небом, травой, рекой, шумящей внизу.
"Как удивительно, – подумала она, когда начала возвращаться к реальности. – Я интуитивно знала, что любовь чувствует себя дома в Белом Свете. Быть может, они удерживают Свет и его силу всей своей любовью?" Она от всей души рассмеялась и хотела поделиться с ним своими размышлениями, подняла глаза, но остановила себя. Он лежал на спине, глядя в небо. В его глазах застыл вопрос.
Она вспомнила: он всегда был таким после любви, немного печальный и виноватый.
"Почему?" – подумала она. Потом они снова посмотрели друг на друга, и ее радость зажгла его. Теперь наступила нежность и удивительная близость. "Мы оба имеем друг друга. Я начну с Гавриила, – сказала она себе. – Это самое прекрасное".
– Лучшим из того, что случилось, была встреча с одним человеком, – сказала она, пропустив описание места и древа познания. – Мы вели удивительный разговор, и я держу его в голове до последнего слова, ничего не забыв и ничего не прибавив. Я знала, как важно это для тебя.
Он вслушивался в ее рассказ, оживленно реагируя на каждую реплику. Ему хотелось все новых и новых подробностей.
– Ты не спрашивала его о Боге?
– Нет.
– Но почему?
– Я не решилась, мне казалось, что я не имею на это права.
Он кивнул серьезно:
– Я понимаю, ты думала, что это был сам Бог?
Она задумалась: такая мысль не приходила ей в голову. Кто он был и кем он мог быть?
– Он сказал, что его зовут Гавриил.
Теперь побледнел муж.
– Знаю, – сказал он. – Не сам Бог, а один из его архангелов.
Теперь стало так торжественно тихо, что она не решалась спрашивать. А ей так хотелось знать: разве у Бога есть помощники, ангелы?
Солнце начало заходить, последние косые лучи поблекли в реке там, внизу. Закатное золото освещало кроны далеких деревьев, едва угадывающихся на востоке.
Он приготовил место для ночлега тут же, на ложбине, рядом с запасом дров для костра. Потом вынул захваченную из дома еду: хлеб – о, как она мечтала о хлебе! – свежие бобы, рыбу. Как давно она их не ела!
Стена-кольцо из небольших камней, которую она устроила в прошлую ночевку, сохранилась; может быть, это его позабавит.
– Ты здесь давно?
– Со вчерашнего вечера. Я не мог усидеть дома.
– Прекрасно, – сказала она.
– Подумал, что мы можем остаться здесь на ночь, – пояснил он. – Посидим, как мы делали это однажды.
– Прекрасно, – согласилась она.
Потом они увидели, что наги, и застыдились. Смех, смущение – старые люди посреди бела дня…
"Как он красив, – думала она. – Намного красивее, чем те, внизу, чьим ребенком он был. Странно, я еще многого не понимаю".
– У меня есть во что переодеться, – сказал он и вытащил из котомки одежду.
Он заботлив и внимателен, сказала она ему. Он всегда был таким, где он этому научился? У людей, которые никогда не думали о себе? У шамана?
При имени шамана тень пробежала по его лицу. Она поняла, что должна быть осторожной, тщательно обдумывать каждое слово. Сейчас они были так близки друг другу, будто составляли единый организм; ему передалось ее беспокойство, и он спросил:
– Что-нибудь не так?
Нет. – Она прикрыла беспокойство смехом, оделась, разложила еду и с наслаждением стала есть. Он первый нарушил недолгое молчание:
– В этом разговоре я многого не понял. Кто был этот мертвый ребенок? Кто это – те, которые не умирают?
– Чтобы ты смог как следует разобраться, я должна рассказать все с самого начала, – сказала она. – Это займет много времени. В первый вечер я хотела только объяснить тебе, что мы сами создали мир, в котором живем, и сами должны думать, что делать с ним.
Мужчина покачал головой: он не понимал, из ее разговора с архангелом его занимало совсем другое.
– Как ты говорила, что он сказал о грехе?
Она повторила уверенно, словно читала начертанные на скале слова:
"В тот день, когда ты сможешь понять, что на мальчике нет вины, ты обретешь покой. Божьи дети безгрешны. Но, прежде чем вы научитесь понимать это, вы совершите много зла друг другу".
По траве прошелся холодный вечерний ветер, она немного замерзла. Мужчина долго смотрел на нее.
– Значит, мы дети Бога. А Бог меня не слушает. Он отвернулся от меня.
Ева попыталась добраться до него.
– Он ведь сказал: "…прежде чем вы научитесь понимать". Вы – слышишь? Это мы, ты и я.
Но она знала, что вот-вот потеряет его: мужчина не слышал этих важных слов.
– Что это за плоды ты там ела? – спросил он.
– Яблоки, – ответила она, – обычные яблоки. О, как я мечтаю о них, ты захватил их с собой?
– Конечно. – Адам достал яблоки, и они стали их грызть. "Он тоже их ест", – подумала она с удивлением и с некоторым беспокойством. Он никогда не был таким любителем яблок, как она, а сейчас взял два.
И вдруг испугалась:
– Мы что, не будем спать? Я так устала.
– Конечно, – сказал он, и в его голосе вновь зазвучала нежность.
Он развел огонь, устроил постель, она легла на его руку, и это было здорово.
"Только бы он не съел яблоки именно в этот вечер", – подумала она. Но сон уже сморил ее. Она была слишком усталой.
Она проснулась посреди ночи и увидела, что муж: сидит у огня, подкладывая новую охапку дров. Хотела ли она вновь отдаться сну? Совсем ли пробудилась? И вдруг она услышала странные звуки.
Он плакал, не было никакого сомнения в том, что он плакал. Теперь и у него наступили тяжелые минуты, начались воспоминания. "Шаман", – подумала она, поднялась, подошла к нему, обняла, хотела утешить.
Но он тихонько отстранился от нее и сказал:
– Хорошо, что ты проснулась. Хочешь рассказывать сейчас?
Это прозвучало как приказ, и она вдруг устало подумала: "Я не могу защитить его. Лучше пусть узнает".
Она рассказывала обстоятельно, следя за тем, чтобы не пропустить ни одной детали: про рану на руке, про огромного зверя на равнине, про ночь на дереве у реки, про кошку, трущуюся о ствол дерева.
Муж путался за нее, жал ей руки, восхищался:
– Здорово, какая ты умница!
Это дало передышку, они поговорили немного о диких животных, об огниве – как хорошо, что она захватила его с собой. Вспомнили Эмера. Еще передышка. Она передала привет от Эмера, рассказала, как нашла защиту от дождя у скотоводов; а он говорил о своем беспокойстве, которое испытывал при виде дождевых туч над равниной за вечер до этого, и как он испугался, что ей придется идти под проливным дождем.
Они поели хлеба, согрели немного воды; рассвет еле брезжил, и они продрогли от предутренней прохлады.
Но потом она была вынуждена говорить дальше, описать сплетенный ею небольшой плот, переправу через реку. И вот она дошла до Белого Света.
– Странно, ты ничего не выдумываешь, – сказал муж.
Она видела, что он начинает вспоминать, пытается удержать то, что пробудилось ее рассказом в глубине его подсознания.
Итак, она достигла заветных лесов. Забыв всякую осторожность, она живо и возбужденно стала рассказывать о детях стаи, о молодой матери, о том, что вспомнила свою умершую девочку, о слезах…
Муж жадно внимал каждому ее слову. Тем временем она уже говорила о послеполуденном сне стаи, об изнасилованиях, палке и фаллосе вожака, об испарениях, поднимавшихся из земли. Адам побледнел.
– О Боже! – закричал он. – О Боже, да, это было именно так. – Глаза его сверкнули. – Молчи, женщина, я больше не в силах. – И сразу же с той же дикой злобой: – Продолжай, продолжай!