Карен решает, что, как только выдастся случай, она попросит у Рейчел парочку этих волшебных таблеток. Буквально в прошлом месяце, в разговоре с доктором Ямато, Карен пошутила, что вот было бы здорово, если бы кто-нибудь изобрел таблетки под названием "10 сентября": принимаешь такую таблетку, и тебе начинает казаться, что 11 сентября никогда не случалось. А теперь Карен нужна таблетка, которая заставила бы исчезнуть весь двадцать первый век - все это неотвратимое будущее. Доктор Ямато сказал, что Земля не предназначена для шести миллиардов людей, которые носятся туда-сюда как угорелые, радуясь жизни. Земля предназначена для двух миллионов людей, которые в поте лица добывают ростки и коренья.
- Какой вы добрый, - заметила Карен.
А доктор Ямато, раздражительный после трехдневного симпозиума по биполярным расстройствам, сказал:
- Карен, не исключено, что в конечном итоге вся история человечества окажется просто розыгрышем. Может быть, человеческий индивидуализм - это жестокая шутка, сыгранная над людьми. Просто дурацкая мысль, попавшая в голову Господа Бога на восьмой день творения.
Карен тогда рассмеялась. Она рассмеялась!
Рик забирает у Люка дробовик и остается следить за Бертом, а Люк и Карен ведут хромающего Макса в подсобку.
- Где ты был, когда начались взрывы? - спрашивает Карен. - Как ты добрался сюда? Ты был с семьей? Где они все? Почему ты один?
Макс, стоящий в одних трусах, говорит:
- Мы взяли в прокате машину и ехали в город.
Люк говорит:
- Здесь нет воды. Ни простой питьевой, ни газировки. Вообще никакой. Только растаявший лед из генератора.
- Давай, что есть.
Карен возобновляет беседу с Максом:
- Вы ехали в город во взятой в прокате машине.
- Да. Ехали в город. С папой. И с сестрой.
- А где твоя мама?
- Она нас бросила. В прошлом году. Сбежала со своим тренером. Я не знаю.
- Прости.
- Да мне все равно. Наша машина была последней. После нас машины уже никому не давали. У этих ребят из проката вдруг сделались такие странные лица. Я глянул на их монитор, и там было написано большими буквами: АВТОЗАПРАВКИ ЗАКРЫТЬ. БЕНЗИН НЕ ПРОДАВАТЬ. А потом: АВТОПРОКАТЫ ЗАКРЫТЬ. АВТОМОБИЛИ НЕ ВЫДАВАТЬ. Ой! - кричит Макс, когда Люк выливает ему на голову талую воду. Вода пахнет тефлоном и медью. - Ощущение, как будто меня всего покусали осы. - В уголке его правого глаза дрожит слеза.
Люк хватает бутылку водки, наливает немного в пластиковый стаканчик, разбавляет кока-колой и сует стаканчик в руку Макса.
- На, выпей.
- И что было потом? - спрашивает Карен.
- Ну, далеко мы не уехали. Полиция перегородила все автострады, ведущие в аэропорт. Люди словно с ума посходили. Десять тысяч человек пытались вернуться в аэропорт, чтобы улететь домой. Только я не понимаю, какой в этом смысл. О чем они думали?! Все равно ведь все рейсы были отменены. Топлива больше нет. А потом к нам подошел один дядька и наставил на нас пистолет, а его друг начал откачивать бензин из нашей машины. Там рядом был полицейский. Два полицейских. Но они вообще ничего не сделали. Тот дядька стоял, целился в нас из пистолета, второй дядька сливал бензин, а потом этот первый заставил папу бросить ключи от машины в топливный бак, чтобы мы не смогли никуда уехать на том бензине, который еще оставался.
Люк осторожно приподнимает левую руку Макса и промывает ее талой водой.
Карен спрашивает:
- А потом?
- А потом были взрывы.
- Что взорвалось, не знаешь?
- Не знаю. Никто не знает. Мы увидели облако, оно двигалось в нашу сторону. Мы пытались бежать. Но оно нас догнало. Как раз когда мы добрались до отеля.
- А других мест, чтобы спрятаться, не нашлось?
- А где было прятаться - под эстакадой? Это же химикаты! Я пытался зайти в отель, но дверь была заперта. Почему они заперлись? Почему никого не пускают?
Люк с Карен лишь пожимают плечами.
- А где твой папа? Сестра? - спрашивает Люк.
- Не знаю. Мы разделились. Было совсем ничего не видно. Из-за этого химического тумана. И глаза разъедало - вообще не открыть. И воздух был такой плотный. Даже не крикнешь. Ничего не слышно. Как в бурю. Я… я не знаю, где они. - Теперь Макс плачет. - А я вас узнал, - говорит он Карен. - Вы - та красивая женщина из самолета. Я вас сразу узнал, как только вошел, хотя я почти ничего не вижу.
В подсобку заходит Рейчел с бутылкой и новой свечой.
- Нашла вот немного воды. Пойду еще поищу.
Рейчел уходит, и Люк говорит:
- Макс, ты уж потерпи. Надо смыть с тебя все, что можно.
- Ага.
Пока Люк поливает Макса из бутылки, Карен смотрит по сторонам и замечает рубашку и брюки - сменную форму бармена, которую Рик держит в подсобке, на вешалке в уголке.
- На вот, надень, - говорит Карен, передавая рубашку Максу. - Ты весь дрожишь.
- Спасибо, - говорит Макс. - Я что-то замерз.
Макс кое-как надевает рубашку, но когда пытается натянуть брюки, ткань раздражает его обожженную кожу, и он вскрикивает от боли. Карен садится на перевернутый ящик и говорит:
- Макс, присядь тут со мной. Люк, пожалуйста, принеси айфон Макса. Он должен быть в кармане шортов.
Макс садится рядом с Карен и обнимает ее за шею.
Карен вспомнилось, как она обнимала Кейси в больнице пять лет назад. Впервые с тех пор, как дочке исполнилось пять или шесть. Обнимать своего ребенка - это было приятно. Дети мягкие. Теплые. Чувствуешь, как бьется их сердце. Там, внутри.
- Я теперь навсегда ослеп? - спросил Макс.
- Нет, солнышко, - сказала Карен. - Зрение восстановится. Все будет хорошо. Скоро весь этот ужас закончится, и ты вернешься домой.
Макс сидел, положив голову Карен на грудь. Он был совсем большой мальчик - еще не юноша, но уже почти.
- Я совсем не имел в виду то, что сказал.
- А что ты сказал?
- Что мне все равно. Насчет мамы. Потому что мне не все равно.
- Я знаю, Макс.
- Она просто уехала, бросила нас. Как же так можно… думаешь, что человек тебя любит, а он берет и бросает тебя, как будто ты для него - ничто?
- Так часто бывает. Такая вот у людей темная сторона.
- Я ужасно по ней скучаю, а она даже не отвечает на мои письма. Притворяется, что не знает, как работать с электронной почтой. А потом отправляет мне эсэмэс совершенно случайно. Перепутала номер. Пишет, что ей замечательно отдыхается на пикнике. Хотя сама в это время обещала прийти на концерт к сестре. Сестра играет на скрипке.
- На скрипке? Моя дочка тоже играет на скрипке.
- Правда?
- Да. Ей пятнадцать. Сейчас она гот. Я боялась, что она бросит скрипку. Потому что это не круто, или как там у них говорится.
- Не понимаю я этих готов.
- Я тоже. Когда я была в ее возрасте, у нас выбор был небогатый: либо ты популярен среди своих сверстников, либо непопулярен. А сейчас у детей столько всего: будь кем хочешь.
- Как вас зовут?
- Карен.
- У меня кожу жжет, Карен. И все болит.
Карен едва не расплакалась, но все же сдержалась.
- Знаешь, Макс, вчера я взяла сандвич в "Сабвее". Но не такой, какие беру всегда. Другой хлеб, другой соус, другие приправы. Взяла с перцем чили и огурцом.
- И что?
- И когда я его ела…
- Да?
- У меня было стойкое ощущение, что я ем не свой сандвич, а чей-то чужой. У него даже вкус был чужой.
Макс улыбнулся:
- Смешно.
- Так вот скажи мне, Макс, почему яйца по вкусу совсем не похожи на курицу? И почему на светофорах загорается зеленый и красный свет, но при этом у нас как-то не возникает ощущения Рождества?
Макс фыркнул от смеха.
- Кажется, я слегка опьянел. Это джин?
- Это водка.
- Я уже напивался пьяным.
- Правда?
- Меня тошнило. И голова жутко кружилась. Неприятное ощущение. Виски и мятный ликер. У моего друга Джордана, у него дома, в подвале. Но сейчас все по-другому. Знаете, чего мне хотелось?
- В каком смысле хотелось?
- Что я хотел сделать прежде, чем умереть.
- Макс, не надо так говорить.
- Я хотел, чтобы меня застрелили.
- Что?!
- Но не совсем застрелили, а так, чтобы я выжил. И получил бы права, и купил бы машину, какую-нибудь антикварную развалюху 1990-х годов, и прострелил бы в борту пару дырок. Потому что это действительно круто. Покруче, чем просто купить "мустанг" или какой-нибудь "ягуар". - Лицо Макса светилось таким неподдельным воодушевлением, как будто ему было шесть лет и Карен разрешила ему слизать шоколадный крем с венчика электромиксера.
- Я пьяный, - сказал Макс.
- Да, есть такое дело.
- У меня все тело горит.
- Потерпи, солнышко. Скоро пройдет.
- Я не знаю, где папа с сестрой.
- Я не знаю, где дочка. Но знаю, что с ней все будет хорошо. И ты не волнуйся. Ты их найдешь.
Люк вернулся в подсобку:
- Вот айфон.
- Дай его мне, Люк. - Карен взяла телефон. - У моего босса такая же модель. Может, посмотрим твои фотографии, Макс?
- Я все равно их не вижу.
- Ничего. Я сама буду смотреть и задавать тебе вопросы, хорошо?
- Хорошо.
Карен нашла меню изображений и вывела на экран фотографию папы и сестры Макса у выхода на посадку.
- Это вы в аэропорту. Ты сам откуда, Макс?
- Из Калгари.
Карен прокрутила несколько фотографий.
- А как зовут твою сестру?
- Хитер. Имя из восьмидесятых. Маме очень нравилось.
Еще через несколько снимков Карен нашла и свои фотографии: две были сделаны, пока она не замечала, что ее фотографируют, а на третьей она показывала Максу средний палец.
- А вот тут у нас…
- Вы нашли свои фотографии, да?
- Да, нашла. - Последняя фотка и вправду получилась забавной. В точности, как Карен себе представляла. Она улыбнулась. Она чувствовала, что Люк стоит у нее за спиной. Совсем близко. Пока они были в подсобке, Люк почти все время молчал, но Карен постоянно ощущала его присутствие. Она уже очень давно не испытывала ничего подобного: когда человек, находящийся рядом, придает столько сил и уверенности. Собственно, так было лишь в первые годы замужества.
Макс сказал:
- Задержите дыхание.
- Что? Задержать дыхание? - озадаченно переспросила Карен. - Зачем?
- Просто сделайте, как я прошу. Пожалуйста.
Карен задержала дыхание, и Макс тоже.
А потом Макс сказал:
- Знаете, я подумал, что, если мы все замрем и даже не будем дышать, мы сможем остановить время. И оно остановится навсегда.
- Ты правда так думаешь?
- Да.
Карен посмотрела на Люка, и тот ответил ей взглядом: "Почему бы и нет?" Он сел рядом с Карен и взял ее за руку. Они сидели, все трое, не шевелясь и не дыша, пытаясь остановить время. И на какую-то долю секунды время действительно остановилось. "И что с того? - думала Карен. - Можно хоть тысячу раз остановить время и запустить его вновь, и все равно мы не станем мудрее, потому что мы все - абсолютные пленники времени. Может, пока я продумывала эту мысль, время остановилось на миллиард лет. Но я об этом не знаю. И никогда не узнаю".
Карен посмотрела на Люка. Их взгляды встретились, и Карен поняла, что теперь они с Люком связаны навсегда. А потом свеча погасла, и стало темно - темно, как в узком пространстве между двумя простынями.
Рик
Рейчел - прекрасная, великолепная Рейчел - отнесла Карен, Люку и Максу воду и новую свечу и теперь возвращается из подсобки и ищет еще воду. Рик наблюдает за Бертом. Тот лежит на полу вместе со стулом и глядит в потолок, на котором сверкают приклеенные скотчем блестки, оставшиеся после какого-то праздника. Потом смотрит на Рика и говорит хриплым голосом:
- Ну что, урвал себе капельку удовольствия, да?
- Ты лучше заткнись. Уже очень скоро ты будешь гнить в тюрьме, а когда ты умрешь, то опять возродишься, как узник. И опять будешь гнить в тюрьме.
- Мир и так тюрьма. А реинкарнация - это обман. Могу я попросить стакан воды?
- У нас нет воды.
- Ну, чего-то, что есть. Кстати, ты почему не со всеми? Тоже помог бы отмыть Ричи Каннингэма.
- Я слежу за тобой. Я, знаешь ли, не сомневаюсь, что за тобой нужен глаз да глаз. Стоит лишь отвернуться на десять секунд, и ты сбежишь, как Ганнибал Лектер и бог знает кто там еще.
- Ты упомянул имя Божье…
Рейчел говорит из-за стойки:
- Я тебе дам попить. С радостью.
Рик удивлен, но, с другой стороны, Рейчел - это сплошная ходячая непредсказуемость. Опьяненный любовью, Рик представляет себе их общую жизнь с Рейчел: отпуск в Кентукки, совмещенный с закупкой самцов-производителей белых мышей; тихие вечера у камина, Рейчел перечисляет вслух цифры числа "пи"; может быть, они купят домой "обнимательную машину" - на те случаи, когда мозг Рейчел будет отказываться воспринимать человеческие прикосновения. Рик предвидит необычную новую жизнь, полную странностей и неожиданностей, и решает, что желание Рейчел напоить искалеченного снайпера - просто одна из таких неожиданностей. Поэтому он молчит, не возражает.
Рейчел ставит на стойку три стакана и наполняет их негазированным концентратом кока-колы, по сути - одним сиропом. Потом берет в руки винтовку Берта, лежащую посреди развороченного блюда с чипсами и орешками, и говорит:
- У папы когда-то была точно такая же.
- Не трогай винтовку! - кричит Берт.
Рейчел выходит из-за стойки и идет к столику, на котором стоит сумка Берта. Убирает винтовку в сумку, застегивает молнию.
- Рейчел, ты обещала дать мне попить, - говорит Берт.
Рейчел наклоняется над Бертом и начинает поить его кока-колой из чайной ложки, сосредоточенно и аккуратно, как будто проводит какой-то химический эксперимент. Берта явно мучает жажда. Он молчит, пока не выпивает весь стакан, а потом говорит:
- Теперь я, кажется, понимаю, что чувствуют белые мыши в лаборатории.
При упоминании белых мышей Рейчел оживляется:
- Правда? И что они чувствуют?
- Э?
- Что чувствуют белые мыши? Я пыталась это представить, но мне и людские-то чувства представить трудно. Я люблю своих белых мышей, но не знаю, что они чувствуют на самом деле. А ты мне расскажешь. Это, наверное, даже лучше, чем поверить в Бога.
Берт обращается к Рику:
- Слушай, приятель, она вообще с какой планеты?
- Ответь на ее вопрос.
- Вы оба чокнутые.
- Мы не чокнутые, - говорит Рейчел. - Я развожу белых лабораторных мышей. И тем зарабатываю на жизнь.
- Ты девчонка-подросток, одетая, как Нэнси Рейган.
- Я одета, как женщина детородного возраста, способная к зачатию. И судя по громкости твоего голоса, ты либо злишься, либо пытаешься пошутить.
Рейчел возвращается к барной стойке и тщательно моет руки антибактериальным гелем. Потом вытирает их насухо полотенцем.
Берт говорит:
- Это сон. Это все нереально.
- Берт, давай все-таки поговорим о белых мышах. - Рейчел берет свой стакан и отпивает кока-колу.
Рик фыркает.
- Теперь ты знаешь, что мы чувствуем, когда ты паришь нам мозг своим Боженькой.
Берт меняет тему:
- Рик, окажи мне любезность. Развяжи мне руки.
- Что?! Ты серьезно?!
- Серьезно. Кровообращение в них нарушено. Я вообще их не чувствую, свои руки. Посмотри на них. Совсем белые. Я не прошу ничего такого… Если хочешь, можешь приковать меня наручниками к столу. Наручники у меня в сумке, во внутреннем кармане. Мне просто нужно, чтобы кровь прилила к рукам. И позволю себе напомнить, что твой приятель отстрелил мне палец.
- У тебя в сумке наручники? Как же я их пропустил? Погоди… а зачем ты носишь с собой наручники?
- Когда я выходил утром из дома с намерением выполнить свой святой долг, я не знал… что принесет этот день.
Рейчел говорит:
- Я думаю, это вполне безопасно, Рик. Ты держи дробовик у его головы, а я разрежу скотч и прикую его наручниками к столу.
- Ладно. Давай.
Рейчел открывает сумку, достает наручники и опускается на колени рядом с лежащим на полу Бертом. Рик внимательно наблюдает, держа дробовик у виска Берта. Рейчел разрезает скотч, которым руки Берта прикручены к стулу. Потом пододвигает ближайший стол и приковывает правую руку Берта к одной из ножек. Все проходит без эксцессов.
- Ну вот. Теперь я хотя бы могу шевелить руками. Большое спасибо.
- Господи, это какой-то дурдом. И все из-за взрывов на нефтебазах, - говорит Рик.
- Нефть, она черная и густая, как грязь. Как нечестивая, неспасенная кровь, которую перекачивает твое сердце, Рик.
- Действительно, Берт, - говорит Рик, - что-то давно ты нам не проповедовал. Ну, давай. Приступай. Я весь внимание.
Сказать по правде, Рику нравится слушать Берта. Он говорит очень похоже на Лесли Фримонта, только с другими коммерческими призывами. Рику нравится манера речи Берта, нравится звук его голоса, построение фраз.
И Берт не заставляет просить себя дважды:
- Не существует срединной позиции между безверием и верой, Рик, никаких полутонов, никаких полумер. Откажись от рациональных теорий и логики, подчинись слепой вере. Все, что написано, правда. В моих словах нет ни единой ошибки. Тот, кто несет Божье слово, - святой, и ему должно повиноваться. Слушай, Рик. Тебе еще многое нужно услышать. Например, мужчины и женщины - это два разных вида животных, и относиться к ним следует именно так. И теперь, когда произошел апокалипсис, ты должен открыть свое сердце и принять веру. Объявить непримиримую войну всем сторонникам умеренных взглядов - тем, кто считает, что можно занять промежуточную позицию, - и преисполниться жалости и отвращения к тем, кто верит в мультипликационный мир, в безмятежное царство любви и покоя. И пусть себе верят! Так их легче убить. Тебе нужно сделать свой выбор: либо ты умираешь, либо становишься другим человеком.
- И что я при этом почувствую?
- Ты почувствуешь, Рик, что ты изменился. Как будто ты умер, а потом переродился, но при этом остался в своем прежнем теле.
- Ты сам говорил, что реинкарнация - это обман.
- Тсс! Твоя новая жизнь будет раскрашена яркими красками и пронизана благоуханием - ощущением неотвратимой истины. Измени имя, если захочешь. Обруби все связи со своей прежней жизнью. Исчезни из мира на несколько месяцев, может быть, даже на несколько лет. Пусть те, с кем сейчас связана твоя жизнь, сочтут тебя мертвым. Пусть остатки твоего прежнего существования превратятся в бредовый сон, не поддающийся толкованию. Но помни, что скоро ты станешь другим. Сказать, что ты преобразишься, - это вообще ничего не сказать. Все будет иначе. Никаких больше самооправданий, никаких послаблений себе: ни наркотиков, ни сна до полудня, ни алкоголя, ни трудоголизма, ни сожалений о сделанном, ни отчужденности, ни натужных попыток сделать так, чтобы время исчезло. Тебе предстоит долгий путь, предстоят многие испытания. Ты готов к этому, Рик?
- Я… - Рик на пару секунд умолкает. - А как ты так говоришь?
- Что? - Берт явно растерян.