Я ощутила вкус шоколада и табачного дыма и решила, что успела вовремя схватиться за веревку и увидеть крест, как вдруг поцелуй превратился в грубый и противный. Я окончательно проснулась и увидела перед собой чужие глаза. В моей постели был мужчина. Он был крупный и тяжелый, но я так резко села в кровати и схватилась за одеяло, чтобы прикрыться, что он свалился на пол. Я хотела закричать, как вдруг поняла, что узнаю его. Это был Бьёрн. Он лежал на полу, пытаясь собрать остатки своего эго, и бормотал что-то неразборчивое. За дверью громыхала музыка, я слышала смех и крики. Танцы-обжиманцы были в самом разгаре, а вместе с ними начались поиски партнера для секса на сегодняшний вечер.
- Девочка моя, малышка Ева, ты такая юная, ты не знаешь, как больно быть старым, чувствовать, что вся жизнь позади… Мне бы только один поцелуй, только потрогать тебя немного, твою юную кожу… ощутить, что такое юная девушка рядом…
Он снова забрался на кровать и придавил меня своим телом. Я пыталась его оттолкнуть, но он был тяжелым и пьяным, и не успела я сделать и движения, как одна его рука легла мне на бедро под одеялом, а другая нашла грудь под сорочкой и сдавила ее. Все это время он целовал меня противными мокрыми губами и дышал в лицо перегаром.
Почему я не закричала? Может, потому, что несмотря на отвращение понимала, что он не опасен. Бьёрн оказался человеком чувствительным, я напомнила ему о том, каким он был когда-то, и ему захотелось вернуть молодость. Поэтому я просто попросила оставить меня в покое и выйти из комнаты. Он начал плакать, но наконец внял моим просьбам и нетвердой походкой покинул спальню. Только тогда я ощутила страх. Я вскочила с кровати, захлопнула дверь, заперла ее на ключ, бросилась обратно в постель и спряталась с головой под одеяло. Ноги у меня были ледяные. Я лежала без сна, не отваживаясь спуститься за стаканом воды. Я чувствовала себя слабой и беззащитной. То и дело я доставала мешочек с ушами Бустера и спрашивала у них совета, и только после третьего разговора с ними смогла, наконец, успокоиться.
На следующее утро я спустилась вниз разбитая. Все было заставлено грязными тарелками, стаканами и переполненными вонючими пепельницами. Воздух стоял спертый. На ковре в гостиной остался черный след, словно об него тушили сигарету. Серый диван залили чем-то вроде кофе или красного вина. В довершение ко всему, кого-то стошнило в ванной, и от засохшей блевотины исходил мерзкий запах. Я чувствовала, что мое светлое "я" сегодня заставят все это убирать, и мне стало нехорошо. Папа сидел на кухне в халате, пил кофе и ел бутерброд. Я тоже налила себе кофе, прежде чем заговорить о том, что жгло меня изнутри…
- Папа, этот Бьёрн…
Папа оторвался от газеты.
- А что с ним?
- Кто он?
- Ева, я плохо его знаю. Только то, что он мамин коллега. Они как-то навещали нас на даче, помнишь? А почему ты спрашиваешь?
- Потому что он…
Я не знала, как продолжить, знала только, что случившееся ночью ужасно и мне надо с кем-то поделиться.
- Он за ужином рассказывал мне о своих путешествиях в молодости и… потом он пришел ко мне ночью, когда я спала, и…
Папа смотрел на меня. На лице его был написан ужас.
- Зашел… зашел к тебе? В спальню?
- Я проснулась от того, что кто-то лежал в моей кровати… и он лежал там и обнимал меня.
Я не могла выговорить "целовал", как ни пыталась. На моих губах словно стояла печать, не давая словам вырваться. Но ничего и не нужно было говорить, потому что папа так резко вскочил, что опрокинул чашку. Кофе залило весь стол.
- Пойдем со мной, - произнес он каким-то чужим голосом, и я пошла за ним в спальню, где лежала мама.
На прикроватном столике стояла наполовину выпитая чашка кофе и тарелка с нетронутым бутербродом. Воздух был спертый, и мама тоже выглядела какой-то несвежей. Светлые волосы слиплись от пота, остатки косметики размазаны вокруг глаз. Она повернулась на спину и пробормотала, что у нее болит голова:
- Задерните шторы, свет режет мне глаза, я еще посплю…
Но папа щелкнул выключателем, и безжалостный яркий свет ударил маме прямо в лицо. Папа подошел и сел на край постели.
- Сядь. Допей кофе и сядь. Мне надо с тобой поговорить. Нам надо с тобой поговорить. Так не может продолжаться. Я больше не позволю устраивать эти безобразные вечеринки, всему есть предел…
Мама кое-как приподнялась на локтях, сделала глоток кофе и скорчила гримасу:
- Милый, у меня голова просто раскалывается… в чем дело?
Папа ее резко оборвал. Я видела его сзади: невысокий мужчина с широкой спиной под сине-серым халатом и светлыми завитками на затылке.
- Бьёрн, твой милейший коллега, этот тип, которого ты притаскиваешь каждый раз, когда мы устраиваем эти чертовы вечеринки… Тебе отлично известно, что он мне всегда был противен, но теперь с меня хватит. Слышишь?! - У папы срывался голос, и я вдруг поняла, что он вот-вот разрыдается.
Мама сделала еще глоток кофе. Внезапно папа так резко схватил ее за плечи, что она расплескала кофе на постель. Уже вторая пролитая чашка за утро.
- Бьёрн, твой коллега и старый приятель, заходил ночью к Еве. Пока мы тут веселились, особенно ты, он пошел к Еве в спальню и залез к ней в постель. Твоя дочь проснулась от того, что он обнимал ее! Черт побери! Как такое могло случиться?! Представь, что было бы, если бы она не проснулась? Что у тебя за друзья! С меня хватит! Надо положить этому конец! Ты отказываешься меня слушать, но теперь я говорю тебе: вечеринок больше не будет. Поняла?!
Сначала мама ничего не сказала. Она взяла чашку и допила то немногое, что там оставалось. Потом посмотрела на меня. И улыбнулась.
Это была отвратительная улыбка. Остатки помады застыли в уголках рта, глаза с размазанной тушью горели злобой.
- Так Бьёрн был у тебя в спальне? Как мило! Зашел и лег в кровать? Да он, наверно, выпил лишнего и решил прилечь. Но ошибся комнатой и не заметил, что в кровати уже кто-то есть.
Папа в шоке смотрел на нее.
- Что ты хочешь сказать?
Улыбка исчезла. Мамино лицо исказилось:
- Я хочу сказать, что видела: Бьёрн выпил лишнего. Может, он и завалился к Еве в постель, но уж точно не для того, чтобы приставать к ней. Он просто устал. Да, он не дурак выпить, но это свойственно всем общительным и веселым людям. К каковым ты, разумеется, не относишься.
Я не могла видеть папино лицо, но видела, как у него напряглась спина под халатом. Так, словно он готов был наброситься на маму.
- Что ты несешь?! Ты смеешь утверждать, что Ева все это придумала? Нафантазировала, что Бьёрн лежал в ее кровати и обнимал ее? Да ты с ума сошла…
Теперь и мама повысила голос:
- Думаю, Ева переоценивает свою привлекательность. Мне хорошо известно, что Бьёрн не стал бы ее лапать, он не такой. И кроме того… - Она сделала паузу и хищно облизнулась. - Кроме того, он пытался обнять и меня тоже. Ему просто нравится обнимать женщин. Вот и все. А Ева под руку подвернулась.
Я стояла в дверях, смотрела на них - на мамино лицо с размазанной косметикой, на папину спину - и чувствовала, как часть меня отделяется и поднимается к потолку, наблюдая за происходящим сверху. Я рассказываю, что "взрослый мужчина", как выразилась мама, лапал меня в спальне, а она мне не верит. Интересно, что было бы, если бы я рассказала о поцелуях и о словах Бьёрна: как ему "хочется потрогать юную кожу". В то мгновение я поняла, что никогда больше не смогу считать эту женщину матерью. Она не может ею быть. Это просто физически невозможно. Я вынуждена буду ее убить. Я приняла решение и должна его выполнить. Иначе мне не выжить.
Какое-то время мы все молчали. Потом папа взорвался. Он кричал и ругался, а я выбежала из комнаты, как только поняла, чем все это закончится. До меня долетали слова "полное безумие", "я больше не выдержу", "безответственность", "безрассудство", которые он в истерике обрушивал на маму. А она, забыв о мигрени, орала, что он "зануда", что не дает ей веселиться и всегда принимает мою сторону. "Ты выслушал обе версии событий и тут же решил, что именно она говорит правду, хотя мы с Бьёрном - коллеги и знаем друг друга сто лет". И тут она воспользовалась своим любимым оружием:
- А ты ничего не забыл?
- Что ты имеешь в виду? - недоуменно спросил папа.
- Ты даже не поинтересовался, как я себя чувствую! На меня тебе наплевать!
Я ушла в свою комнату, закрыла дверь, достала мешочек с ушами Бустера и попыталась проанализировать ситуацию. Произошедшее ночью меня не так уж сильно напугало, хотя тогда я еще не осознавала, насколько это ужасно. То, что мне не поверили, было куда хуже. Если мои слова ничего не значили даже в такой ситуации, что же ждет меня в будущем?
Папа мне поверил и принял мою сторону. Но мама не верила или не хотела верить. Почему? Какие у нее могут быть на то причины? Я видела только одну: она мне не родная мать, к тому же ей самой нравится Бьёрн, и она ревнует его ко мне. Ревность. Я попробовала это слово на вкус. Оно щипало язык. Может быть, ревность - причина всех ее поступков? Она сказала, что папа всегда меня защищает. Может, ей кажется, что он ее предает? Что мы с ним объединились против нее? В это трудно было поверить: папа потакал ей во всем. Сегодняшний завтрак в постель - лучшее тому доказательство.
Ссора родителей затянулась. Они то понижали голос, то снова переходили на крик. Мне показалось, что я слышу, как они швыряют на пол вещи. В конце концов, я спрятала мешочек с ушами Бустера под подушку, оделась и, не заглядывая в ванную, чтобы не показываться им на глаза, вышла на улицу.
Воздух был чистый и холодный, машин мало. Я сделала глубокий вдох и подумала, что на этот раз мне потребуется что-то особенное. Необходимо найти виноватого, и на этот раз я не могу повесить все на маму. Папа ведь согласился устроить вечеринку. Да и Бьёрн туда не сам пришел, его пригласили, пусть папа и был против. Но он не смог заставить маму попросить у меня прощения. От одной мысли о том, что мама не поверила мне, хотя такой сильный и крупный мужчина, как Бьёрн, мог сделать со мной что угодно, я покрылась холодным потом. Но это не мама стала причиной всей этой цепи событий. Виновен был Бьёрн, который, несмотря на свою чувствительность, все-таки был взрослый мужчина, и тем не менее, забыв о приличиях и разнице в возрасте, хотел удовлетворить со мной свои мерзкие потребности.
Когда я вернулась домой, мысли мои прояснились, и я успокоилась. Черное снова схлестнулось с белым, и в результате у меня выработался план. Он был не слишком хорош, но его можно подкорректировать. И если все получится так, как я задумала, Бьёрн больше никогда не залезет в чужую постель без приглашения. Но сначала нужно разобраться с родителями. Открыв входную дверь, я поняла, что у них наступило временное перемирие. Мама и папа сидели за столом в кухне и читали газеты. В раковине лежала гора немытой посуды.
- Ты гуляла? - спросил папа. - Очень разумно с твоей стороны. Мне бы тоже не помешало проветриться после вчерашнего. Хочешь есть? Мы пожарили яичницу, есть еще ветчина и помидоры. Нам лень было готовить полноценный завтрак…
Он умолк. И старался не смотреть мне в глаза. Мама же заявила мне как ни в чем не бывало:
- Идиотка! Она, видите ли, выступает за здоровый образ жизни, не то что ее старая мамаша! Зато я не боюсь пробовать что-то новое в жизни, а вы оба торчите дома.
Может быть, тогда с Бьерном я пережила стресс. А может, и нет. Скорее всего, испугалась не я, а мое тело. Буквально через неделю я поскользнулась на тротуаре, упала и ударилась головой. Меня увезли в больницу и поставили диагноз - сотрясение мозга. Я проболела несколько недель. Должно быть, мое отсутствие положительно сказалось на атмосфере в нашем доме, это было как антракт в спектакле, после которого занавес снова поднимается, открывая зрителям новые декорации и отдохнувших актеров.
Зачем я это пишу? Может быть, потому что мне кажется, что надо поторопиться?
ИЮЛЬ
4 июля
События развиваются так стремительно, что дневник пришлось на время отложить. Позавчера позвонила в панике Ирен и сообщила, что видела у себя в спальне незнакомого мужчину. Она уже легла спать и понятия не имела, как ему удалось войти - ведь она заперла все двери. Он стоял в темноте и смотрел на нее, лежащую в постели. Слава Богу, Ирен нажала на кнопку сигнализации, которую установили социальные работники, чтобы она могла их оповестить, если с ней что-то случится. А потом вне себя от страха позвонила мне. Ее можно было понять.
Разумеется, именно мне пришлось выяснять, что же случилось на самом деле. Оказалось, что это, собственно, и был социальный работник, который совершал контрольный обход престарелых. Он позвонил в дверь, а поскольку никто не ответил, открыл ее запасным ключом и вошел. Я попросила представителей социальной службы в следующий раз быть поосторожнее: если есть риск, что пожилой человек уже лег спать, не стоит врываться к нему в спальню, так можно его до смерти напугать.
Но я понимала, что ситуация выходит из-под контроля. Разговаривать с социальной службой о том, что за Ирен требуется особый уход, было бесполезно. Они отказывались отклоняться от установленных правил ухода за престарелыми, и то, что Ирен - живой человек, их совершенно не волновало. Дочь обещала заглянуть к ней, но через пару часов перезвонила и сообщила, что не успевает, потому что ей надо покормить кошек. Когда Ирен мне об этом сообщила, я так расстроилась, что решила позвонить Сюзанне и предложить пообедать со мной в соседнем городке. Мы могли бы взять с собой Свена.
Бывший муж Сюзанны Йенс внезапно появился у нее на пороге пару дней назад и заявил, что хочет пообщаться с детьми. Новая пассия Йенса собралась в Данию на пару дней, и в его плотном расписании вдруг образовалось время, чтобы выполнить свой родительский долг. Сюзанна хотела было захлопнуть дверь прямо перед его длинным тощим носом, но сообразила, что его визит даст ей возможность хоть немного отдохнуть от детей и побыть одной. Отослав Йенса в ближайшее кафе, она собрала детей и отправила к нему. Слава Богу, сейчас они на каникулах, и их гораздо проще собрать. В школьный период проследить, чтобы они взяли с собой все учебники, тетради, бутерброды, сменную обувь и спортивную форму, просто нереально. Сейчас же главное - не забыть купальники, игрушки и книги для Анны-Клары.
Мне трудно было заставить себя позвонить дочери. Всю жизнь я стремилась быть независимой и не люблю напоминать кому-то о себе. Я бы умерла, если бы узнала, что со мной встречаются не потому, что этого хотят, а потому, что так положено. Но на этот раз мне очень хотелось увидеть Сюзанну. Я была как курильщик, который, бросив пагубную привычку, все равно тянется за сигаретами.
"Мать не обманешь", - говаривала моя бабушка, когда мама в ответ на ее вопрос отвечала, что все чудесно. Я понимаю, что бабушка имела в виду. Когда Сюзанне плохо, мне тоже плохо. Словно, когда она родилась, частичка ее так и осталась во мне и росла вместе с Сюзанной реальной.
Дочь не слишком обрадовалась моему звонку. У нее оставалось две недели до отпуска, а в адвокатской конторе, где она работала, ей поручили вести очень сложное дело о гибели маленького мальчика. Но она с интересом выслушала мои последние новости, в том числе и об Ирен.
Они встречались достаточно часто, чтобы понять, что симпатизируют друг другу. Ирен нашла в моей дочери родственную душу - их обеих интересовали забавные шляпки и прочие покупки - всегда была мила с Сюзанной. Это вызывает у меня противоречивые чувства: мое светлое "я" радуется за дочь, темное ей завидует.
Мы договорились встретиться в Варберге. Свен был счастлив, что его тоже позвали. Мы с ним пришли в ресторан, выбрали столик и в ожидании Сюзанны разглядывали туристов.
Своим появлением она, как всегда, вызывала всеобщее оживление. Ее непослушные черные волосы, решительный взгляд карих глаз и красиво очерченный рот заставили многих мужчин отвлечься от тарелок и выпрямить спины. Я отметила, что она хорошо выглядит: загорелая, хотя еще не была в отпуске, в модном летнем платье и босоножках.
- Привет! Ты такая красивая! Садись же. По-прежнему много работы?
Сюзанна опустилась на стул и вздохнула:
- Вы уже что-нибудь заказали?
Похоже, нам не меньше получаса придется болтать всякие глупости, пока она наконец не расслабится.
- Нет, мы ждали тебя.
Не успела я договорить, как официант уже стоял рядом с нами. Сюзанна, не заглядывая в меню, заказала салат и бокал вина. Свен, который как раз вернулся из туалета, успел крикнуть: "Филе и пиво!", а я попросила рыбу и вино. С формальностями было покончено. Сюзанна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.
- Как дела у детей? - Со свойственной ему бестактностью Свен умудрился ударить в самое больное место.
- Детей? - невесело рассмеялась Сюзанна. - Наверное, так, как они того и заслуживают. Они живут то со злобной брошенной мамашей, то с папашей и его новой пассией. Вот и все. За Пера я не волнуюсь, он, по крайней мере, ничего не скрывает: кричит, швыряет вещи, ругается… И я этому рада. Знаешь, почему, мама? Он выплескивает злость! Но Анна-Клара… Не знаю, что с ней делать. Она молчит. А с Мари хуже всего - она закрывается в своей комнате, включает музыку и просто сидит на кровати, уставившись прямо перед собой. Говорить с ней все равно, что со стенкой. Она ни на что не реагирует.
Нам принесли напитки. Сюзанна, не дожидаясь, пока мы со Свеном поднимем бокалы, схватила свой, сделала глоток и только потом чокнулась с нами. Свен жадно пил пиво. Так жадно, что у него остались "усы" от пены.
- А знаете, что ужаснее всего? Меня никто не жалеет. И знаете, почему? Потому что новая пассия Йенса некрасивая и старше меня. И потому что она "всего-навсего" учительница, тогда как я адвокат. Все считают, что нет повода ревновать, если мужчину угораздило влюбиться в старую и уродливую женщину. Как вам такая логика? Мне кажется, лучше бы он оказался "голубым". Хотя, если подумать, тогда меня винили бы в том, что женщины ему больше неинтересны.
Сегодня Сюзанна была особенно цинична. Свен пробормотал:
- Девочка моя, я не понимаю, как это случилось. Вы же были так счастливы вместе, никогда не ссорились… мне казалось, он любит тебя больше, чем ты его, и очень привязан к детям. Я и представить не мог, что он может так с тобой поступить.
Сюзанна ничего не отвечала. Принесли еду. Было пресновато, но вкусно.
Я не стала говорить, что всегда считала Йенса ничтожеством, и попыталась подбодрить дочь: она умница и настоящая красавица, на работе у нее все хорошо, она отличная хозяйка и замечательная мать, чудесная подруга, а еще у нее безупречный вкус - выглядит она всегда очень стильно.
- Ты знаешь, что я люблю тебя, что мы тебя любим, - сказала я, - и всегда готовы помочь с детьми и вообще, в чем понадобится.
Сюзанна отложила вилку, взглянула на салат с креветками и сглотнула. Потом сердито посмотрела на меня: