- Ты серьезно? - Бекка дотронулась пальцами до лакированной деревянной ножки лампы, сделанной в традиционном китайском стиле. - Билл, сделай мне такое одолжение. А я еще немного здесь попасусь.
Она вновь потянулась к бокалу и принялась вертеть его в руках, наслаждаясь игрой света. Иероглиф на его стенке казался сделанным из инея.
- Ты, случайно, не знаешь, что означает этот иероглиф? - спросила она.
- Древний символ двойной удачи, - ответил Билл. - Хеппи-энд по-китайски. Как раз для нас с тобой.
- Полная луна! - скомандовала строгая преподавательница танцев, и дети послушно подняли руки над головой.
Билл смотрел на бледное, сосредоточенное личико Холли и представлял ее на сцене в составе труппы Королевского балета. Его дочь прижимала к груди большой букет, восторженные зрители аплодировали стоя, а гордый и счастливый отец вытирал слезы.
- Полумесяц! - раздался голос преподавательницы.
Девочки в розовых пачках и один курчавый мальчуган в майке и белых шортах опустили правую руку. Все, кроме Холли, которая почему-то перепутала руки.
Билл улыбнулся, видя, как она удивленно завертела головой по сторонам и спешно исправилась.
- А теперь - луна ушла.
Балетный класс опустил вторую руку.
Удивительно, но еще год назад Холли была хрупкой тростиночкой, а сейчас она все ощутимее превращалась в сгусток неисчерпаемой энергии. Правда, она уступала сверстникам в росте и в ней еще оставалась знакомая хрупкость. Зато приступы астмы случались все реже и проходили гораздо легче. И Билл уже не опасался, что его дочь может сдуть порывом ветра.
Теперь дети бегали по кругу, размахивая руками. Это упражнение им особенно нравилось.
- Я сказала - ваши руки должны напоминать крылышки, а не ветряные мельницы, - умерила их пыл учительница.
Билл с радостью смотрел на дочь, чувствуя, что она все больше приобретает характер.
После занятий Билл помог Холли снять пачку, трико и балетные туфельки. Повседневная одежда дочери состояла из слаксов, безрукавки и кроссовок.
- Папа, ну что ты со мной, как с маленькой, возишься? - наморщила лобик Холли. - Я сама умею, - заявила она, упрямо пытаясь заставить правую кроссовку налезть на левую ногу.
Бекка назначила им встречу в кафетерии напротив Губэйской международной школы. Столики располагались в кабинках по обе стороны прохода.
- Пап, я хочу рисовать, - заявила Холли.
- Сейчас, ангел мой. Мы найдем свободную кабинку, я достану твой альбом и карандаши, и ты будешь рисовать.
Но вначале Биллу пришлось сдвинуть на один край стола тарелки с недоеденными кексами, смести крошки и вытереть бумажными салфетками липкие следы от кофейных чашек. Только после этого он открыл дочкин ранец и извлек оттуда карандаши и альбом.
- А фломастеры, пап?
Билл послушно достал пластиковый футляр с фломастерами.
- Этого достаточно?
- Угу, - ответила дочь.
Холли было уже не до отца. Она сняла колпачок с фломастера и погрузилась в рисование.
Билл пошел к стойке заказать кофе для себя и сок для Холли, а когда вернулся, дочь заканчивала первый рисунок.
- Пап, посмотри.
На листе красовалось тощее, криво улыбающееся существо в розовом платье с желтыми всклокоченными волосами. Руки и ноги Холли по-прежнему рисовала в виде палочек, но на круглых личиках ее персонажей начинало появляться выражение. Может, Билл ошибался, и Холли станет вовсе не балериной, а художницей? Вторым Матиссом? Или талантом такой величины, который вообще не с кем будет сравнить?
- Восхитительно, ангел мой, - сказал Билл, открепляя пластиковую соломинку от ее пакета с апельсиновым соком. - А кого ты нарисовала?
- Какой ты непонятливый! - досадливо воскликнула Холли. - Это же я! Неужели не видишь?
- Теперь вижу, - смущенно пробормотал он.
Кабинки разделялись невысокими стенками. В соседней громко спорили по-английски двое белых парней в деловых костюмах.
- Нечего и сравнивать Бангкок с Манилой, - заявил один из них. - Тут разница как между командой опытных, тертых профессионалов и сборищем любителей.
- Ну чего ты дергаешься, как обкуренный? - удивился другой. - Я ж об этом и говорю. Не врубился, что ли?
"Англичане", - понял Билл. Судя по их акценту, парни родились не в Лондоне.
- В Маниле тебе за так дадут во все дырки, - продолжал первый. - А в Бангкоке девки сначала захотят взглянуть на твою кредитную карточку и только потом - в штаны.
- Пап, я еще нарисовала. Посмотри. - Довольная Холли подала ему рисунок с другим тощим существом, но повыше. На круглом лице человечка застыла дурацкая ухмылка. - Это ты, пап. Ждешь меня.
По проходу кафетерия шла улыбающаяся Бекка. Заметив своих, она вошла в кабинку, поцеловала обоих и выдвинула себе стул.
- Какие картинки!.. Билл, что-нибудь случилось?
- А вот Гонконг в добрые старые времена дал бы сто очков и Маниле, и Бангкоку, - продолжал один из парней.
Их разговор становился все громче. Холли с головой ушла в рисование. Бекка ошеломленно глядела на мужа, тупо уставившегося в стенку.
- Мой дед Пит попал в Гонконг в самом конце войны. Так знаешь, ему там отсосали прямо через колючую проволоку.
Парни засмеялись.
- Ты серьезно? - с оттенком недоверия спросил второй. - Он что, подошел к проволоке, спустил штаны и просунул своего петуха?
- Дед у меня никогда не врет. Он служил в пограничном отряде. Тогда с китайской стороны беженцы в Гонконг перли почем зря. Вот наши и поставили кордон, проволоку натянули, и все такое. Пока стоял в карауле, кайф словил. Отсос был - по самые яйца. И всего за шиллинг.
- А тогдашний шиллинг - это много?
- Билл! - окликнула его Бекка, но муж ее уже не слышал.
Он встал, задев дочкин ранец, который стоял у него под столиком, и направился в соседнюю кабинку. Еще через мгновение парни недоуменно пялились на него.
- Может, вы все-таки попридержите язык? - спросил Билл.
Самое паршивое - у него дрожал голос, и он никак не мог преодолеть эту дрожь.
- Рядом - маленький ребенок. Я не желаю, чтобы моя дочь слушала эти…
Он не договорил. Парни все так же недоуменно смотрели на него, затем переглянулись. Билл понял, что они привыкли делать все, что им нравится. Потом один из них нагловато засмеялся.
- По-моему, мы в относительно свободной стране, - сказал он.
- И не на детской площадке, - добавил второй.
Они засмеялись и гоготали до тех пор, пока Билл не запустил сахарницей в стену. Тогда парни вскочили и, отряхивая с костюмов осколки и крупинки сахара, выбрались в проход.
Билл подумал, что сейчас они накинутся на него. Он уже представил, как они втроем катаются по полу кафетерия. Что ж, драка так драка. Он с наслаждением отделает их… правда, больше вероятности, что они отделают его. Билла это не волновало. Главное - он прекратил это дерьмовое словоизлияние, которое и взрослым-то противно слушать, не говоря уже о Холли.
Но парни не собирались драться с ним. Они молча направились к выходу.
Холли пугливо жалась к матери, держась за ее руку. Они с Беккой молча смотрели на Билла, словно видели его впервые.
Только у самого выхода один из великовозрастных оболтусов повернулся и крикнул:
- Не забудь навестить сексолога, папаша! У тебя, видно, с этим проблемы. Или завидно стало.
Билл вернулся за столик, взял чашку с остывшим кофе. У него тряслись руки, и пришлось поставить чашку обратно. Он молчал, упершись глазами в пластик стола, и ждал, когда успокоится дыхание. Он ждал не только этого. Быть может, Бекка скажет что-то вроде: "Как здорово, что есть кому за нас вступиться, - и добавит, обращаясь к Холли: - Твой отец - настоящий мужчина". Но шансов услышать подобные слова из уст жены было мало.
- А знаешь, как надо поступать с такими идиотами? - вдруг спросила Бекка.
Билл поднял глаза. Холли стояла за стулом матери, прячась в ее волосы и выглядывая оттуда. Чтобы не сказать жене резкость, он лишь пожал плечами.
- Просто не обращать на них внимания. Не замечать, потому что они - ничто. А если ты опускаешься до их уровня, то сам превращаешься в ничто.
Билл устало провел ладонью по глазам. Он действительно устал и мог уснуть прямо здесь, на стуле. Потом он перехватил взгляд Бекки и все понял. Мешок с ее покупками лежал на боку. Он задел его, когда вскочил. Билл протянул руку, поднял мешок и поставил на стол, словно это он купил подарок для жены и дочери. Бекка вздрогнула, услышав жалобный звон разбитого стекла.
Почти весь вечер он разыскивал Цзинь-Цзинь. Он искал ее на Мао-Мин-Нань-Лу, на Тун-Жэнь-Лу, проталкиваясь сквозь толпы местных тусовщиков, не спешащих по домам. Биллу вдруг показалось, что он видел ее лицо среди танцующих на тесном пятачке "Настоящей любви", где со стены светило красное пульсирующее неоновое сердце. Нет, то была не Цзинь-Цзинь. Он заглянул в "Ни дна ни покрышки" и в каком-то дальнем углу увидел ее, целующуюся с западным мужчиной. Столик, за которым они сидели, был густо залит пивом. Билл подошел ближе. Заметив его, мужчина повернул голову и погрозил ему кулаком. Этого хватило, чтобы понять: он снова обознался.
Воображение рисовало ему жуткие, отвратительные картины. Билл то видел ее избитой и брошенной на заднее сиденье машины, то изнасилованной в глухом переулке. Даже убитой в чужой квартире. Иногда ему казалось, что она вернулась к владельцу серебристого "порше", в привычную жизнь, где все знакомо и понятно и где она снова щебечет о пустяках и стонет, изображая страсть.
Он потребовал, чтобы Цзинь-Цзинь исчезла из его жизни. Вот она и исчезла. Так зачем искать, если у него есть любимая жена и любимая дочь?
Билл побывал и в полицейском отделении на площади Жэньминь, где собирался заявить об исчезновении Цзинь-Цзинь Ли. Но там никто не говорил по-английски. Дежурный офицер вообще не понимал, что понадобилось здесь "большеносому идиоту".
Пока Билл пытался втолковать офицеру цель своего прихода, мимо проволокли оборванных людей. Скорее всего, рабочих-мигрантов. Их затолкали в камеру и заперли. На грязной скамейке сидел уличный попрошайка лет десяти. У него был сломан нос. Мальчишка всхлипывал и утирал грязным рукавом кровь и слезы. Вскоре явились пассажир такси и водитель. Они громко кричали, готовые наброситься друг на друга с кулаками. Хохочущие полицейские растащили их в стороны. Билл тихо вышел, не зная, где еще ему искать Цзинь-Цзинь.
И вдруг он вспомнил: скейтинг-ринг! Почему он до сих пор не заглянул туда?
Ну вот же она! Знакомая улыбка во весь рот с выступающими зубами, развевающийся "конский хвост", выцветшие джинсы. Знакомые пируэты на старинных роликовых коньках… Это была не Цзинь-Цзинь. Очень похожа, но не она.
У стены катка Билла дернула за рукав девочка лет пятнадцати. Он обернулся и вдруг подумал: может, это одна из бывших ее учениц?
- Ищете девушку, босс? - спросила она по-английски.
- Да. Я ищу Цзинь-Цзинь Ли. Ты ее знаешь? Она была учительницей.
Девчонка понимающе кивала, затем сказала:
- Возьмите меня, босс. Я не хуже. Я - симпатичная девушка.
Откуда-то появилась еще одна девчонка, затараторившая по-китайски, затем вторая, знавшая лишь несколько английских фраз. "Я - симпатичная девушка, босс". Эту фразу знали они все, словно она входила в курс проституции для начинающих. Грязные руки шарили в его карманах. Билл выбежал. В ушах у него звенело: "Симпатичная девушка, босс".
Скейтинг-ринг помещался в обшарпанном бетонном здании. На стене Билл увидел большой плакат с английской надписью: "ПРИОБРЕТЕНО ПОД РЕКОНСТРУКЦИЮ. АРЕНДУЙТЕ У НАС ЗАРАНЕЕ И НА ВЫГОДНЫХ УСЛОВИЯХ".
Почти на каждом из ветхих домов висели одинаковые плакаты: "ПРЕДНАЗНАЧЕНО К СНОСУ". Билл поплелся по неосвещенной улице, думая о странной двусмысленности этих слов.
Глава 24
У Билла имелся второй комплект ключей от снятой в Хунцяо квартиры. Отчаявшись найти Цзинь-Цзинь, он как-то поехал прямо туда и прождал ее почти до полуночи. Напрасно. Цзинь-Цзинь так и не появилась. Он покинул квартиру, взял такси и вернулся домой. Объем работы в Шанхайском филиале фирмы снова вырос, и сейчас не только Биллу приходилось засиживаться допоздна. Он мог бы вернуться и позже - Бекка и Холли все равно уже спали, - однако с некоторых пор он предпочитал вести себя осторожно.
В тот первый вечер Билл мучительно слонялся по квартире, где все напоминало о Цзинь-Цзинь. Он вертел в руках видеокамеру, вспоминая, как Цзинь-Цзинь мечтала стать диктором телевидения, чтобы вырваться из "Райского квартала". Рядом, на полке, лежали сборники кроссвордов и диски. Концерт Фэй Вонг (Цзинь-Цзинь слушала его постоянно). Один из фильмов с участием Чжан Цзыи, смысл которого так и остался ему непонятен, сколько бы Цзинь-Цзинь ни пыталась объяснять ему символику картины. И фотографии.
Вот они оба стоят под дождем на деревянном мосту в Гуйлине. Этот снимок был в красивой рамке. В более скромные рамки Цзинь-Цзинь поместила фотографию Билла, сделанную еще в Лондоне: молодой целеустремленный юрист в своем скромном кабинетике. Третий снимок запечатлел ее в момент окончания средней школы: улыбающаяся Цзинь-Цзинь вместе с матерью и сестрой. Еще одна маленькая семья, только чисто женская.
Во второй раз Билл уже не перебирал вещи. Он даже не замечал их, а просто сидел на диване и ждал. Мобильный телефон Цзинь-Цзинь отвечал стандартным: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Билл понял, что хватит пытаться звонить и оставлять голосовые сообщения.
В третий раз… он толком не знал, зачем вообще он приехал сюда в третий раз. Билл открыл шкаф, плотно завешанный одеждой Цзинь-Цзинь, и зарылся лицом в ее зеленое ципао. Наверное, внешне это выглядело как банальная сцена из "мыльной оперы". Но ему было плевать, как это выглядело.
Когда же она надевала это платье? Билл стал вспоминать и вдруг услышал, как в двери поворачивается ключ.
Цзинь-Цзинь вошла в квартиру с Чо-Чо на руках. Увидев Билла, оба они удивились. Билл бросился к ним и обнял.
Цзинь-Цзинь улыбнулась, потом опустила сына на пол.
- Пришлось съездить домой, - объяснила она. - Сестра теперь работает. А мама заболела. Ее в больницу положили.
- Что с твоей мамой?
Цзинь-Цзинь сжала кулачок.
- Вот так. Жесткие суставы. И боль.
- Так у нее артрит? - спросил Билл. - Когда жесткие суставы и боль, это называется ревматоидный артрит.
- Стареет, - сказала она, морща лоб. - Моя мама стареет.
- Цзинь-Цзинь… ты прости меня… за те слова. Мне до сих пор стыдно.
Билл крепко обнял ее. Цзинь-Цзинь засмеялась и поцеловала его. Чо-Чо внимательно смотрел на взрослых серьезными, совсем не детскими глазами. И тут в квартиру вошел молодой человек, неся сложенную детскую коляску и потертый чемодан.
- Большое спасибо, Брэд, - с такой знакомой чопорной вежливостью поблагодарила его Цзинь-Цзинь.
Брэд? Откуда взялся этот долбаный Брэд?
Билл смотрел, как этот парень вносит вещи в гостиную. Футболка, джинсы, накачанные мускулы. Дело портили лишь очки. А так - почти секс-символ в духе Лиама Нисона. Странное противоречие: очки придавали Брэду вид человека слабого, тогда как мускулы не позволяли счесть его законченным хлюпиком. По его облику было видно, что живет он в свое удовольствие, а не гнет спину, чтобы содержать семью. Наверное, преподает китайцам английский. Ублюдок Брэд.
- Брэд, познакомься: этой мой бойфренд Билл, - сказала Цзинь-Цзинь, улыбаясь им обоим.
Они пожали друг другу руки. Билл нацепил маску вежливого безразличия.
"Кем бы ты ни был, мне на это наплевать".
- Я живу этажом выше, - сообщил Брэд.
Австралиец? Нет, скорее из Новой Зеландии.
- Возвращался из спортзала. Смотрю, Цзинь-Цзинь с ребенком вылезают из такси.
У него еще хватало наглости потрепать Чо-Чо по щеке волосатыми пальцами!
- Не буду вам мешать, - сказал Брэд, улыбаясь Цзинь-Цзинь.
Билл прекрасно понимал, чего этому красавчику от нее нужно. Как же, помог вещи занести. Ублюдок…
Когда он ушел, Билл подхватил Чо-Чо на руки. Цзинь-Цзинь занялась обычными делами, какими занимается любая женщина, вернувшаяся из поездки. Радость Билла сменилась подозрением. Пока Цзинь-Цзинь гремела посудой на кухне, он качал малыша и одновременно воссоздавал в памяти все недавние эпизоды. Билл вспомнил, как Брэд ей улыбался, внося чемодан и коляску, как она коснулась его руки, знакомя их. Он вспомнил интонацию, с которой Цзинь-Цзинь произнесла "мой бойфренд". Решила раззадорить этого парня? Показать очкарику, что она востребована?
А может, наоборот? Может, она показывала ему, Биллу, что такие, как она, не останутся в одиночестве?
Появляясь из кухни, Цзинь-Цзинь улыбалась Биллу. И он тоже улыбался, продолжая думать о своем. Смазливый новозеландец быстро сообразит, что бойфренд бывает здесь редко, и у него предостаточно шансов трахнуть Цзинь-Цзинь. Он не дурак, этот ублюдок Брэд. Скоро он поймет, что она не доверяет бойфренду. Да и как доверять тому, кто однажды уже предал? Так почему Цзинь-Цзинь обязана хранить верность предавшему ее?
Мысль была чудовищная. Билл гнал ее, хотя что-то внутри его подсказывало: Цзинь-Цзинь отплатит ему той же монетой.
- А мы вчера ездили в Яндун. Место преображается прямо на глазах, - сказала Тесса Девлин. - Настоящая ожившая сказка. Вы даже не представляете. Восхитительные дома на месте… козьих ферм, что ли? Не знаю, что у них там было.
Она взглянула на мужа, словно ожидала подсказки. Девлин молчал.
- Знаете, мы всерьез подумываем купить один из тех прелестных домиков. Если бонусы на следующий год оправдают наши надежды… - Она подняла бокал, качнув им в сторону Шейна и Билла. - Не сбавляйте темпов, мальчики.
Билл и Шейн вежливо засмеялись.
- Мы и так трудимся не покладая рук, - сказал Шейн.
- Наверное, там воздух намного чище шанхайского, - вступила в разговор Бекка. - Должен быть чище.
- Естественно. Это так здорово - выбираться на уик-энд из шанхайской клетки. - Тесса махнула официанту, требуя принести еще шампанского. - Представляете, мальчишкам есть где побегать по настоящей земле. Это вам не вылизанные шанхайские парки.
- Согласен, - подхватил изрядно захмелевший Девлин.
Честно говоря, остальные мужчины тоже были далеко не трезвыми. Поводом собраться послужило возвращение Бекки и разрыв Шейна с Росалитой. Одна жена вернулась, другая ушла. Сначала решили, что просто посидят часик-другой. Но когда попадаешь в рестораны Бунда, время начинает течь по-иному. Количество выпитых бутылок растет само собой, а желание встать и разойтись тоже само собой пропадает.