Конь въехал на такыр. По глине кружились от ветра цветные тряпочки, мусор, угли. Колодцы были завалены ветками и сверху засыпаны песком. От колодцев конские следы бежали куда-то в сторону.
Эти следы, несомненно, продолжали начатую кампанию. Они вели к новым колодцам, чтобы рассказать, как от Советской власти исчезает вода.
Председатель повернул коня. Он знал прямую дорогу наперерез следам. Он мчался весь вечер и всю ночь, но к утру сбился с тропы и вернулся к большому колодцу, где стоял кооператив и были национальные работники.
- Пэхлеван болур сен-ми? (Согласен ли ты быть героем?) -спросил он туркмена пословицей.- Сделай все, что ты можешь, чтобы успокоить эти колодцы. Лучше туда ехать тебе. Ты туркмен, а я плохо знаю туркменский язык. Проведи беседу, что ли.
- Хорошо, я поеду на эти колодцы провести беседу,- ответил молодой туркмен в пиджаке, в белой бараньей папахе, человек, только что проехавший триста километров верхом на лошади из города. Он напоил коня и положил за пазуху пол-лепешки. Он согласился быть героем.
Глаза его слипались от усталости. Утром он увидел колодец. Хмурые и любопытные шапконосцы вышли из кибиток. Они недавно прикочевали с дальних песков и жили у национализированных колодцев. Они утверждали, что вода в свободных колодцах стала портиться, стала горькой, соленой, пахнет нефтью и серой. Они собирались откочевать обратно к дальним колодцам. Они сидели на песке, поджав под себя ноги, и смотрели на туркмена в пиджаке.
- Товарищи! - сказал он.- От имени революционного комитета Черных песков...- И остановился.
Недоверчивые глаза окружили его кольцом. Он увидел людей, которые шли из пустыни, из ее веков. Они пронесли через эти века дутары с шелковыми струнами и грифами из персиковых косточек, цветистые разговоры и легенды, боязнь нового и веру в ишанов... Он неожиданно оборвал фразу, махнув рукой, и сказал:
- Вот что: дайте-ка воды напиться.
Старик зачерпнул пиалу из ведра, стоявшего возле кибитки, и подал докладчику. Тот снял тюбетейку, вытер пот с головы, хлебнул воды, потом понюхал, поставил чашку на землю и задумчиво посмотрел поверх голов.
Кумли нетерпеливо ожидали начала доклада. Но приезжий опять взял пиалу и хлебнул воды.
- Да...- сказал он как бы самому себе.- Да... Вы говорите, она пахнет серой? Она пахнет нефтью. Так, так.
Он выпил еще воды и вдруг встал и направился к своей лошади. На полдороге он остановился и обернулся:
- Вот что. Жил-был один ишак и один верблюд, иккиеркуш - двугорбый верблюд. Они принадлежали очень жестокому хозяину. Он их бил, заставлял работать много, а есть и пить давал мало. Однажды они шли с караваном, отстали от него и сбились в сторону. "Давай убежим",- сказал верблюд ишаку. И они убежали. Долго они шли и захотели пить. Воды же не было. Уже они совсем отчаялись, как вдруг навстречу попался им человек с полной бочкой воды. "Пейте,- сказал он им,- я ничего с вас за это не возьму, и вы останетесь на свободе".- "Нет, подожди пить,- сказал ишак верблюду,- этого не может быть".- "Чего не может быть? Это же вода, вы умираете от жажды, нате пейте".- "Нет,- сказал упрямый ишак,- нет, этого не может быть". Когда наконец его уговорили, он, еле живой, подполз к бочке, попробовал воду и вдруг сплюнул. "Фу, говорит, какая это скверная и невкусная вода! Знаешь что, верблюд, давай вернемся к хозяину. Там вода гораздо аппетитнее". И вот...- Приезжий взглянул на собравшихся, взмахнул плеткой, взял опять пиалу, отхлебнул и сказал: - Она пахнет не серой. Я знаю, чем она пахнет...- Здесь он вплотную подошел к старшине и вдруг спросил, глядя на него в упор: - Чьи следы ведут к Джунаиду? Кто приезжал сюда сегодня утром, а? Посланцы ишанов? Слуги святых людей? Они вас звали обратно? Ну что ж! Знаете что? Можете уходить. Прощайте.
Собрание давно забыло про доклад. Но любители легенд не могли успокоиться. Они стояли с полуоткрытыми ртами, с глазами, полными любопытства и тревоги: собрание боялось, что странный докладчик сейчас же исчезнет с лошадью.
- Как же ишак с верблюдом? - крикнул какой-то молодой кумли.
- Я не знаю, чем это кончилось. Вам виднее. Прощайте! - хмуро ответил докладчик.
Он вскочил на коня и ускакал прочь.
Председателю нужно было сократить путь, так как он задержался и мог опоздать на заседание Совнаркома. Поэтому он ехал не только ночью, но и днем. Утром он увидел синюю полоску гор над песками и услышал паровозный гудок с невидимой железнодорожной линии.
Вечером он видел вокруг себя велосипедистов, лимонадный ларек и городской ашхабадский сад, в котором играла духовая музыка из железнодорожного клуба, и все это было похоже на мираж. "Так у нас появляются в воздухе озера,- говорил он.- Очень просто. Отсвечивают шоры, солончаки. Они голубые под лучами солнца. Милая страна! В ней все исчезает: вода исчезает, Советы исчезают! Я ничему уже не удивляюсь. Я уже учусь у кочевников ездить в город по звездам".
"Скоро ты будешь на улице привязывать к столбам тряпочки - по привычке, чтобы заметить дорогу",- шутя говорили ему на заседании.
Но заседание на этот раз не состоялось. Вернее, оно было, но стояли другие важные вопросы Туркменской Советской Республики, и серный завод был отложен.
Тогда снова начались солончаки, исчез мираж из велосипедистов и лимонада, в глазах прыгали кусты саксаула и бесконечные барханы, желтые и однообразные, как продолжительный бред.
Через три ночи председатель ехал по тропе у далекого Кзыл-Такыра. Налево, на северо-запад, вела тропа полузасыпанных следов. В той стороне страшно редки кочевья, та сторона не охвачена никакой работой, там бродят беглые стада богачей и иногда мелькают басмаческие кони.
Прямо же идет дорога к Буграм Зеагли, к заветным Буграм, у которых строится завод.
Через час он увидел в долине огоньки серного завода.
В домике ревкома было много людей. Его здесь уже ждали. Здесь накопилась масса дел. Здесь были работники завода и делегаты из отдаленных аулов. В числе их были люди с национализированных колодцев.
- Мы слышали,- сказали они,- про ишака и верблюда. Мы постановили остаться на месте всем аулом и не будем больше слушать ишанов...
Это всё были люди с суровыми чертами лица, с палками, в сандалиях из бараньей кожи, с лицами грубыми и черными, как ночь пустыни за окном.
Председатель сдвинул в сторону бумаги и положил портфель на стол.
- Итак,- сказал он,- заседание революционного комитета Черных песков считаю открытым. Сегодня у нас стоит вопрос о дальнейшей советизации песков. Кто желает что-нибудь добавить?
РАССКАЗЫ О ПУСТЫНЕ И ДОРОГАХ
Белый слон
Старый Хаджими был хромой, потому что слон наступил ему на ногу. Это был плохой слон, который не умел осторожно ходить по улицам. Так рассказывал Хаджими. Может быть, это и не так, но там это вполне могло случиться.
У нас слоны не наступают на ноги потому, что и слонов у нас не так уж много. Это было в городе Карачи, далеко на берегу Аравийского моря, в Индии.
Это было давно, лет семьдесят тому назад. Теперь уже давно и слона того нету, да и старого Хаджими уже нету. Но Мумин, его внук, живет в ауле Балучи, недалеко от Кушки. Здесь от него я и услышал всю эту историю.
Жил он на высоком холме со своим дедом Хаджими, а холм этот стоял в Афганистане, по ту сторону границы. Жили они там вместе с другими людьми одного из племен белуджей.
Белуджи эти очень интересный и живописный народ. Они носят халаты, ружья и длинные ножи, головы их обмотаны большими, длинными чалмами, концы которых свешиваются, точно полотенца. Когда они скачут на конях, эти концы мотаются по ветру.
Они очень любят скакать на конях, стрелять из ружей, петь песни. У них много песен. Но очень мало коней, и скакать многим не на чем. Даже своей страны у них нет.
У афганцев есть Афганистан, у иранцев - Иран, у туркменов - Туркменистан. А белуджи разбросаны по разным странам. Есть местность Белуджистан в Индии, но принадлежит она англичанам, и там белуджей живет меньше всего. Больше всего их в других местах Индии и еще в Иране и Афганистане. Они не признают границ и живут по всему Востоку. Многие из них переходят с места на место, как цыгане. Они живут в шатрах, среди гор и под городами. Некоторые из них имеют своих верблюдов, коз и овец - они их пасут в диких горах и на чужих лугах.
Но у старого Хаджими с Мумином не было и верблюдов с овцами. У них была собака Аи, один ветхий шатер, котел и медный кувшин. Хаджими был старый, хромой. Он не мог даже добыть себе где-нибудь коня или хотя бы козу.
Поэтому он был пастухом у Риза-Кули. Он жил в шатре с Мумином и собакой. Он сторожил скот Риза-Кули и рассказывал Мумину свои бесконечные истории и сказки. Они были бы плохими белуджами, если бы не любили хорошую сказку.
Так вот про слона, который отдавил ногу старому Хаджими.
- Это было давно. Очень, да. Очень давно. Да,- так говорил Хаджими. Он говорил так медленно и тягуче потому, что в это время дремал, чесал голову под чалмой и еще жевал табачный порошок.- Да...- говорил он и доставал табакерку из тыквы.- Очень давно...- говорил он и вынимал из тыквы горсть табаку.- Мы жили тогда на нашей святой земле...- Тут он отправлял табак под язык, и Мумин теперь должен был ждать, пока его язык освободится для рассказа.- Да, на нашей святой земле белуджей...
Но Мумин не мог ждать! Хаджими был стар, а Мумин был молод. Он хотел бы жить тоже очень давно и тоже на земле белуджей. Мумин смотрел в ту сторону, где должна быть эта земля. Там верблюд чесал бок о каменный уступ. За верблюдом ходили овцы. Еще ниже была долина и дремал афганский поселок - никакой земли белуджей!
- Ну, дальше! - говорил Мумин и теребил старого Хаджими за рукав.
- Да. Слон был большой, а я маленький. На нем ехал важный чиновник по улице. Да, он наступил мне на ногу...
Все это Мумин давно уже слыхал. Но ему было интересно знать, что дальше.
- Ты убил этого слона? - восклицал он, сверкая глазами и кусая ногти от нетерпения и мыслей; ему уже было завидно, что ему, Мумину, слон не наступил на ногу, что он не хромой и что он не может никому об этом рассказать.
- Да, убил слона. Да! Да! - Тут старик переставал дремать и тоже начинал сверкать глазами.
- Да, но прошлый раз ты рассказывал, что слона не убивал, а убил чиновника?..- сдерживая дыхание, осторожно спрашивал Мумин.
Старик останавливал глаза и яростно выплевывал табак на землю.
- И слона и чиновника! - восклицал он и хлопал себя по лбу.- Да, да! Я вспоминаю - я убил того и другого!
Он вынимал даже из-за пояса нож и показывал, как он убивал им слона,- он уже твердо верил, что он его убивал именно этим ножом. Мумин тоже верил - ему хотелось только, чтобы он тоже убивал слона. Мечтательно он оглядывался по сторонам - никаких слонов под рукой не было.
У него не было слонов, не было родной земли белуджей, ничего не было - даже отца с матерью. Правда, у него был такой замечательный дедушка, который мог убивать слонов и чиновников.
- Ты был очень сильным? - спрашивал Мумин.
- Да, очень,- говорил дед, успокаиваясь. Он лез за тыквой с табаком.
- Очень, очень, да, да. Очень...- бормотал он, жуя. табак и раскачиваясь на корточках, пока Мумин рисовал себе множество картин, вызванных в голове рассказами деда.
- Ну а тебе ничего за это не сделали? - спрашивал Мумин.
- За что?
- Ну, вот за слона, что ты убил.
- Какого слона?-удивленно спрашивал дед. Он на минуту открывал свои слезящиеся глаза и снова закрывал их. Он уже дремал и ничего не помнил.
Мумин махал на него рукой и, вскочив на ноги, легкой походкой белуджа шел с холма к шатрам своих соплеменников. Собака Аи молча вскакивала и, виляя хвостом, бежала за ним.
Утро вставало над шатрами, легкий дымок, перемешанный с туманом, поднимался от пепла костров. Последние сновидения уходили из волшебных замков, сделанных из старых тряпок и консервных ящиков, из ям, в которых спали белуджи, согревая друг друга тощими своими телами.
Шумный и говорливый народ белуджей вставал и собирался толпами и уже кричал и размахивал руками. Одни вскакивали на коней и ехали вниз, в долину, другие пешком тоже спускались по дороге к поселку.
Они шли пестрой толпой, смеясь и сверкая глазами, подведенными сурьмой. Они были в чалмах, свешивающихся на плечи, в широких халатах, босиком, с орлиными бровями и белоснежными зубами - гордый и нищий народ белуджей.
Они спешили: солнце стояло высоко, а мир был велик. Его нужно было обойти, посмотреть, многое повидать и послушать. Один базар в поселке чего стоил! О, это великое дело - базар! Много тут дел для белуджа.
Они рассыпались по улицам, шли в толпу, заглядывали в чайханы.
Некоторые - те, которые имели коней,- скакали верхом из одного конца города в другой и обратно. Они хмурили брови и подхлестывали коней, мчась галопом,- пусть все знают, какие они важные, эти белуджи, и как много у них дел в этом мире.
Другие шли, продираясь сквозь базарную толпу, строго рассматривая товары. Они раглядывали козу, и ощупывали шерсть, и пробовали на язык табак, и смотрели лошадям в зубы - пусть знают, что у белуджей тоже есть дела на базаре.
- Балучи пришли! Балучи! - кричали некоторые купцы из лавок.- Следите за своим товаром покрепче.
Но белуджи проходили мимо, презрительно сплевывая через зубы: пусть знают все, что белуджи не слушают всякий вздор, который мелют досужие языки.
- Балучи! Вот балучи! - говорили матери маленьким детям.- Они положат тебя в мешок и унесут в горы.
Маленький Мумин тоже шагал по городу. Он тоже был в огромной чалме и с ножом за поясом. Он воображал себя очень храбрым воином. Он сидел перед навесом чайханы и смотрел на проходящих. Его собака лежала, свернувшись калачиком, у его ног и дремала и сквозь дрему иногда хватала зубами блох на своем животе и грозно рычала. Она тоже что-нибудь из себя воображала. Белуджская собака не может не воображать.
"Она считает, что она барс",- подумал про нее Мумин, оглядывая своих соседей.
Рядом с ним сидел толстый человек с чашкой в руках.
Он открывал огромный рот и клал в него сперва куски сушеной дыни, потом вливал туда горячий чай.
Мумин смотрел ему в рот и восхищался - это был огромный рот, необыкновенный рот, в нем могли бы уместиться два медных кувшина. "Когда я буду богатым, я буду есть сушеную дыню и запивать чаем",- подумал он. Но он сегодня утром ничего не ел, поэтому отвел глаза от толстого человека и стал смотреть в другую сторону.
В другой стороне стоял человек и держал в руке большой кусок теста. Он держал тесто за кончик и крутил его в воздухе - тесто вытягивалось и превращалось в колбасу. Тогда человек начинал вращать тестяную колбасу вокруг себя, и она вытягивалась еще тоньше. Человек делал лапшу.
"Нет, я буду делать лапшу и есть ее",- подумал тут же Мумин, увлекшись этой процедурой. Но тут слюна наполнила ему рот, и, чтобы не видеть ни лапши, ни дыни, он стал смотреть на другую сторону улицы.
- Послушай, балучи! - сказал вдруг толстый афганец с большим ртом.- Ты, наверно, хочешь сушеной дыни?
- Хочу, да,- сказал Мумин, обрадовавшись.
- Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе кусочек?
- Очень хочу.
- Ха-ха! - сказал толстый, вытирая губы.- Я так и думал. Видишь, какой я умный человек! Я все вижу. Только я тебе ничего не дам. Зачем мне отдавать тебе дыню, когда я могу ее съесть сам, а?
К вечеру они возвращались на свои холмы, шлепая босыми ногами по дороге. Пышные и грязные их чалмы группами белели над лугами, как старая вата.
Они были усталы, но веселы.
Они несли за собой все, что послал им мир за день: рассказы и песни, арбузы и куски хлеба, тыквенные семена и медные монеты, разбитую кастрюлю, странные тряпки, не имеющие никакого значения.
Их перегоняли конные; они еще продолжали гарцевать как безумные.
- Э-э-эй! Э-э-эй! Дорогу! - орали они пронзительными голосами, выворачивая белки глаз и размахивая руками и тряпками, думая, что они разбойники, и воины, и важные чиновники сразу, что они едут в поход завоевывать святую землю белуджей, о которой все они слышали от предков.
Но пешие со смехом и шутками стегали по крупам их лошадей, и те отскакивали в сторону и мчались дальше, пока их всадники, поскакав между шалашей, не изнемогали и, слезая с коней, тихо присаживались у костров рядом с товарищами.
Сюда они сносили все подарки дня, все, что удалось достать правдами и неправдами: выманить, выпросить или просто взять в городе. Только песни и всякие истории они ни у кого не выпрашивали. Они не были бы белуджами, если бы у них не было своих рассказов.
- Я был в городе,- сказал один белудж, подбрасывая палку в костер.- Там шел один человек. О, очень необыкновенный человек... У него был смешной нос, такой длинный и смешной нос...- Он задумчиво посмотрел вокруг себя.
Пламя освещало окружающих: они сидели вокруг костра на корточках, спокойные и непроницаемые. "О,- подумал белудж,- как бы им сказать, до чего был этот нос смешной и длинный, чтобы они поняли".
- Он был такой, как эта палка,- сказал он.
- Как эта палка? - спросил другой, отламывая кусочек ветки.
- Нет! О! Как эта, как эта вот палка,- сказал белудж и выбрал самую длинную палку.
- Да, бывают такие носы. Да, я видел такой нос,- заговорили белуджи, не выказывая удивления.
- Я был в Герате, там у всех такие носы,- заявил один из белуджей.
- Нет, это был совсем особенный и смешной нос! - заговорил первый белудж, вскакивая и горячась.- Там собрался народ на базаре, и все щупали нос. А он брал две афгани за это с каждого. И я тоже заплатил две афгани и щупал. А один купец повесил даже на его нос большую гирю, и все смотрели...
Мумин сначала подумал: почему не у него такой нос, на который можно вешать гири? Но когда он услышал, будто белудж заплатил две афгани, то понял, что тот врет. Он встал и отправился к другому костру.
У других костров тоже сидели белуджи. Они кипятили супы и чаи в котлах и чайниках. Белые и черные шатры колебались за их спинами в зареве костров. Не мигая смотрели они в огонь и на окружающие холмы; там сейчас жили-страшные и чудесные тени воображения.
У костров говорили неторопливым и громким шепотом: о думах предков, о чудовищах с двумя головами, о тиграх, о святой Мекке, о земле белуджей, о городах далеких и замечательных, какие в них толстые стены и богатые дворцы, как много живет там людей и как дешевы там замечательные товары.
Поздно ночью Мумин пришел к шатру деда. Тот спал, укрывшись мешком и сунув босые ноги в горячую золу. Аи, увидев Муцина, ударила три раза хвостом по земле и снова уткнула голову в лапы.
- Ну что, ты принес чего-нибудь поесть? спросил дед, открывая глаза.
- Нет,- сказал Мумин.- Но вот слушай: я видел человека с длинным носом...
- Что? Да, нос, да. А?..- забормотал дед и снова уткнулся в тряпки.
Мумин отвернулся от деда и посмотрел на небо. Звезды мерцали на черном небе, показывая разные дороги. Одна дорога, как говорил дед, вела в землю белуджей, другая - направо, в Иран, третья - налево, в страну высоких гор... Мумин еще раз посмотрел на звезды и подумал, как, должно быть, холодно было бы идти босиком по этим дорогам. Тут же была дорога в Мекку, дед говорил, будто и туда он ходил поклоняться святому камню, но, наверно, врал: как он мог, хромой, ходить в Мекку?