Наполеоновские войны подступали к дому все ближе и ближе. Двое из шести братьев Джейн ушли служить во флот – гордость Британии, – державший первую линию обороны. Фрэнк был на год старше сестры, а Чарлз, самый младший ребенок в семье, моложе ее на четыре года. Фрэнк плавал на Дальнем Востоке, сражался на Средиземном море, к двадцати шести годам он дослужился до капитана, немного не успел к победоносному Трафальгарскому сражению (о чем всегда горько сожалел), но преследовал французов в Атлантическом океане и сыграл решающую роль в бою при Сан-Доминго, крупном военно-морском сражении между Британией и Францией. Позже, в 1812 году, Фрэнк противостоял американцам. На долю Чарлза, куда менее удачливого в карьере, тоже выпало немало опасностей: он преследовал французский военный корабль более трехсот километров и в результате потопил его, захватил еще одно судно на маленькой лодке во время шторма, уничтожил корабль приспешников императора после его побега с Эльбы, охотился на греческих пиратов в Эгейском море. Джейн следила за этими событиями по письмам, слухам, статьям в газетах; затаив дыхание, слушала рассказы братьев, когда они приезжали домой между рейдами.
Но ее собственное окружение было не менее колоритно. По словам Клэр Томалин, биографа писательницы, в "список действующих лиц" входили "герои войны… незаконнорожденные отпрыски аристократов… разорившиеся сквайры" и "удачливые иностранные фабриканты". Взять, к примеру, хоть лорда Портсмута – слабоумного аристократа, помешанного на похоронах и скотобойнях. После смерти супруги его обманом женила на себе дочь адвоката (лорд Байрон был свидетелем на их свадьбе, но не подозревал о том, что происходит), которая увольняла слуг одного за другим и истязала мужа регулярными порками и побоями. Чем не готический роман?
Сказки об Индии и Франции, морские приключения и великосветские скандалы – золотое дно для любого романиста. Но Остин отклонила все это с вежливой улыбкой. Уоррену Гастингсу и Элизе де Фейид она предпочла мистера Вудхауса и Гарриет Смит. Наполеоновским сражениям и тайным пыткам – драматические моменты партии в бридж и пикника на природе. Она точно знала, чего хочет достичь, и не поддалась соблазну свернуть с намеченного пути. Сам принц-регент, действующий правитель Великобритании при немощном отце, Георге III, выразил пожелание, чтобы "Эмму" посвятили ему. Пожелание, естественно, было выполнено. После этого с Остин связался библиотекарь и постоянный посредник принца, напыщенный священнослужитель по имени Джеймс Станьер Кларк. (Конечно, принц не встречался с Джейн Остин лично, хоть она и была одним из его любимых писателей.) Кларк позволил себе подвергнуть Остин стандартной пытке, на которую обречены успешные авторы, подав ей идею для книги.
"Исторический роман о династии Кобургов [младший сын из этой знатной семьи должен был жениться на дочери принца] был бы сейчас чрезвычайно интересен", – откровенно намекнул он.
"Я ничуть не сомневаюсь, что Исторический Роман принесет мне куда больше Прибыли и Популярности, чем картины тихой Деревенской Жизни, о которой я пишу, – ответила Остин (под "романом" здесь подразумевалось нечто вроде жизнеописания). – Но я всерьез возьмусь за Настоящий Роман лишь под страхом смерти; только это не избавит меня от нее, поскольку придется перестать подшучивать над собой и ближними, и потому я, вероятно, повешусь еще до того, как завершу первую главу. Нет, позвольте мне писать в своем стиле и следовать своим путем".
Этот путь – создавать произведения искусства из тех мелочей, что привлекали внимание Остин день за днем. Самым близким ей человеком была старшая сестра Кассандра, с ней она делила комнату с детства и до самой смерти. Две сотни писем, которыми сестры обменялись за время разлуки, наполнены точно такими же незначительными подробностями, как те, что Остин виртуозно вплетала в свои повествования:
Мы с Мартой вчера обедали у Дина вместе с Паулеттами и Томом Чютом… Платье миссис Паулетт кои-то веки было дорогим и более чем откровенным; мы позабавились, обсуждая ее Кружева и Муслин (другими словами, угадывая их цену), сама же она говорила слишком мало, чтобы развлечь нас как-то иначе… Миссис Джон Лифорд до такой степени понравилось быть вдовой, что она решила овдоветь еще раз: она выходит замуж за мистера Фендола… человека богатого, но намного старше ее… Как ты, должно быть, удивишься, узнав, что меня пригласил на танец – однако это так – джентльмен, которого мы с капитаном Д’Оверном повстречали в воскресенье. С тех пор мы кивали друг другу при встрече и, очарованная его карими глазами, я заговорила с ним на Балу, в результате чего и была приглашена. Но я по-прежнему не знаю его имени – он так плохо говорит по-английски, что, боюсь, карие глаза останутся единственным его достоинством.
Ко всеобщему удовольствию, вынесли Столы… Оба принарядились в зеленое сукно и шлют тебе свой горячий привет… Складной Стол составил компанию Буфету… А Столик, что стоял там раньше, отправился в лучшую спальню… ну, довольно об этом; перехожу к иной теме, совершенно другой, какой, собственно, и полагается быть иной теме…
И так далее, и тому подобное. Страницы, изобилующие колкостями, глупостями, весельем, семейными новостями, описаниями платьев, погоды, танцев и простуд. В сравнении с судьбами ее братьев, сестер, тети и, очевидно, почти любого из нас жизнь Джейн могла бы показаться скучной. Но ее разум подсказывал, что и такие судьбы полны событий; любая жизнь насыщена происшествиями, надо только уметь видеть. Остин не считала свое существование обычным, пресным или неприметным, она находила его приятным и увлекательным и хотела, чтобы мы относились к своей жизни точно так же. Ведь то, чем заполнены наши дни, питает наши сердца, а то, что живет в сердцах, – становится книгами.
Все это я понял не сразу, и на то есть причина. В конце концов, я парень. А нас, парней, не очень-то учат дорожить "мелочами жизни". Сплетни, говорят нам, – женское занятие. В самом слове "сплетни" прячется что-то сарафанное, мелочное и унизительное. Подобно Эмме и миссис Уэстон, Джейн и Кассандре представительницы прекрасного пола способны часами болтать с подружками о всяких пустяках. Нам же, мужчинам, суждено хранить суровое молчание или обсуждать общие темы – девчонок, машины, спорт. Ну и, если мы много о себе воображаем, политиков и социально значимые дела.
Во времена Остин все обстояло точно так же, даже сама формулировка "мелочи жизни" подчеркивала это. Мистер Найтли, друг семьи, сообщает героине интереснейшие новости о Гарриет Смит. Эмма пытается выведать у него все подробности, но Найтли беспомощно вскидывает руки:
– Ваша приятельница Гарриет при встрече с вами будет рассказывать об этом гораздо пространней. Не упустит ни одной малости, какие умеет интересно преподнести только женщина. Мы, мужчины, сообщаем о крупном…
То есть говорим лишь о чем-то значимом. Последнюю фразу он произнес в шутку – Найтли никогда не отличался завышенным самомнением, – но в остальном сказал то, что думал. Женщины рассказывают "пространно", мужчины – нет. Читая эту сцену, я вдруг понял, что задумала Остин. За дюжину страниц до конца книги она использовала Найтли, чтобы растолковать нам свою теорию и утвердить свой писательский триумф. Существует такое расхожее выражение – "женская болтовня". Так вот, "Эмма" – это женская болтовня. И Остин удалось превратить "пустые женские мелочи", эту "бестолковую" и "бессмысленную" болтовню в нечто увлекательное. Она написала длинную историю о душевных переживаниях, о том, что сама Эмма назвала "женской дружбой и женскими чувствами". На протяжении четырех сотен страниц Джейн Остин сплетничала с нами, как с подружками, посвящала нас "в подробности домашних дел, как приятных, так и затруднительных; в подробности будничных событий и недоразумений", а мы слушали ее с пониманием: ведь это было так занимательно и вовсе не "бестолково" и не "бессмысленно".
Она рассказала, каково это: думать, видеть, говорить по-женски. До встречи с Остин мне даже в голову прийти не могло, что подобные знания стоят моих усилий. Не далее как семестр назад, на одном из занятий, я во всеуслышание высказал общепринятое мужское мнение по поводу "дамских романов". Это был семинар по беллетристике, и его вел настоящий мачо ростом под два метра, с лицом стареющего Кларка Гейбла; он прокуренным басом рассказывал о том, как во времена джаза тусовался в клубе The Village, и о том, как однажды Норман Мейлер дал ему под дых. После нескольких недель истинно мальчишеского удовольствия – "Франкенштейн" и "Дракула", Шерлок Холмс и Эдгар Аллан По, "Я – суд присяжных" и "Мальтийский сокол" – мы добрались до "Ребекки" Дафны дю Морье (книги, которая легла в основу знаменитого хичкоковского фильма) – самого настоящего "дамского романа". Едва начался семинар, профессор сразу заметил апатию, охватившую большую часть его слушателей.
– В чем дело? – спросил он аудиторию, состоящую преимущественно из парней. – Вам не понравилось произведение?
– Даже не знаю. – Я, как всегда, вылез первым. – Сложно сопереживать персонажам. Какая-то девчачья книжка.
Ребята забормотали нечто одобрительное. И тут одна из моих одногруппниц заметила, что женщинам приходится учиться отождествлять себя с мужскими персонажами, поскольку литература зачастую не оставляет им выбора, а вот от мужчин требуется лишь представить себя на месте другого мужчины.
И вот, пожалуйста, всего пару месяцев спустя я зачитываюсь самой девчачьей книгой всех времен, написанной крестной матерью "дамских романов". Остин не просто открыла мне мир женщин; она убедила меня в том, что он представляет интерес. Джейн научила меня слушать и слышать таких людей, как мисс Бейтс и мистер Вудхаус. Не только потому, что, как и любой человек, они заслуживают уважения; не только потому, что их чувства столь же глубоки и неподдельны, как и мои; но и потому, что мне есть чему поучиться у них. И впрямь, как только я обратил внимание на этих двоих, до меня стало медленно доходить: какими бы глупыми они ни казались, в каждом из них есть искорка жизненной мудрости, каждый преподносит читателю свой урок, которых в романе немало.
Мистер Вудхаус и впрямь одержим здоровым образом жизни и правильным питанием, но лишь потому, что искренне заботится о благополучии окружающих:
– Мисс Бейтс, я рекомендовал бы вам отведать яичко. От яйца всмятку не может быть большого вреда. Никто так не умеет сварить яйцо, как наш Сэрли, я никогда не предложил бы вам яйцо, сваренное не им… Да вы не бойтесь – видите, какие они мелкие, – одно маленькое яичко, это не беда.
Вот "добрый старый джентльмен" с "обезоруживающей приветливостью" разговаривает с Джейн Фэрфакс, племянницей мисс Бейтс:
– Мисс Фэрфакс, мне прискорбно слышать, что вы сегодня утром попали под дождь! Юным девицам следует вести себя осмотрительнее. Юная девица – нежный цветок. Ей следует оберегать свое здоровье и цвет лица… Добрая бабушка ваша и тетушка, надеюсь, здравствуют? Мы с ними старинные друзья. Жаль, что здоровье не всегда дозволяет мне быть им хорошим соседом. Поверьте, вы нам сегодня оказали большую честь. Мы с дочерью чувствительнейше вас благодарим, для нас величайшая радость видеть вас в Хартфилде.
Его слова прозвучали так ласково; это один из самых трогательных моментов в книге, неоспоримый довод в пользу человеческой доброты и заботы о чувствах других людей – в этом мы с Эммой одинаково безнадежны.
А урок, который преподала мисс Бейтс, пожалуй, самый важный в книге. Остин писала о ней так:
Молодые годы ее прошли не отмеченные ничем примечательным; зрелые посвящены были заботам о дряхлеющей матери и стараниям как-то сводить концы с концами при более чем скудных доходах. А между тем она была счастливою женщиной – женщиной, которую никто не поминал иначе, как добром. Творило эти чудеса ее собственное доброе расположение к людям, ее умение довольствоваться малым – она всех любила, принимала к сердцу благо каждого, в каждом умела разглядеть хорошее, себя считала истинной избранницей судьбы, которая осыпала ее своими дарами…
Вот – вечно недовольная окружающим миром Эмма, у которой было все; вот я, блуждающий в тумане досады и уныния; а прямо перед нами мисс Бейтс. Она с трудом перебивается, целиком зависит от чужой доброй воли, и впереди ее ожидает лишь одинокая нищая старость, но она счастлива. И речь ее, состоящая сплошь из женских мелочей, льется без остановки, подобно неиссякаемому потоку, лишь потому, что она, как и сама Остин, находит мир вокруг себя необычайно интересным.
Обращать внимание на все "мелочи жизни" означает замечать настоящее прежде, чем оно обратится в прошлое. Но в этом кроется и нечто большее. Обсуждая свои каждодневные дела (не просто вспоминая их, но проговаривая и проговаривая все детали снова и снова), одни и те же истории (сначала коротко, затем во всех подробностях; сначала в одном доме, потом в другом), герои "Эммы" утверждали собственное существование. Они плели паутинку сообщества, где вместо нитей тянулись разговоры. Они создавали мир, беседуя о нем.
А у главной героини опять ничего не получалось. Конечно, она любила посплетничать со своей драгоценной миссис Уэстон, но стоило мисс Бейтс появиться на сцене, как Эмма сбегала при первой же возможности, а уж письма Джейн Фэрфакс были для нее наказанием страшнее смерти. Самая умная, самая красивая, самая богатая и знатная из своего окружения, мисс Вудхаус считала, что заслуживает куда более интересную жизнь, чем та, которую она вела в Хайбери. Как плохой читатель, она искала лишь интриг и приключений, а в результате отдалилась от окружающих. И, в конечном итоге, даже от самой себя. Забавно смотреть, как героиня, безоговорочно уверенная в себе и своих суждениях, все время попадает впросак. Но причина этого совсем не забавна: Эмма не понимает себя, как не понимал себя и я. Она не чувствует собственных чувств и не знает, чего хочет.
В конце концов Эмме все же удается понять, что в обычной повседневной жизни куда больше радости и сильных впечатлений, чем она могла себе вообразить; куда больше удовольствий и переживаний, чем во всех мечтах и планах, что она лелеяла. В них Эмма лишь воображала чувства, которые на самом деле поджидали ее в старой доброй повседневности. И как только Эмма осознала все это, она сразу поняла, за кого надо выходить замуж. Я же наконец понял, к чему вело меня повествование. Любовная линия присутствовала здесь с самых первых страниц, но она была надежно спрятана – так же, как и сюжет, тоже искусно замаскированный. Лишь в последний момент все части сюжетной головоломки встали на свои места, словно металлические стружки, притянутые магнитом.
Эмма научилась жить реальностью, и, читая об открытиях главной героини, я ощутил, что и моя жизнь становится более весомой. Раньше мои дни незаметно пролетали мимо, но больше я не собирался их терять. Читая "Эмму", я научился воспринимать жизнь Гарриет Смит или Джейн Фэрфакс так же серьезно, как и они сами. Не примерять на себя увлекательные судьбы блистательных героев, не погружаться в гламурные будни знаменитостей и перипетии судеб выдающихся личностей, отчего незаметно начинаешь считать и самого себя важной персоной. А принять обычную жизнь обычных людей, единственное достижение которых – сам факт их существования. И это, наконец, заставило меня задуматься о собственной жизни.
Не то чтобы я совсем не принимал всерьез свои великие планы и амбиции – еще как принимал. А вот о чем я никогда не размышлял, так это о незначительных событиях, мимолетных ощущениях, из которых на самом деле состояла моя жизнь. Я вовсе не был Стивеном Дедалусом или Марлоу Конрада. Я был Эммой. И Джейн Фэрфакс. И мисс Бейтс. Не был я никаким мятежником, я был обычным дураком. Я не парил над толпой на недосягаемой высоте, а являлся частью этой толпы, простым человеком. Но, значит, я все-таки был личностью.
Всерьез задумавшись о себе, я впервые задумался и о мире вокруг. И поразился: до сих пор мне казалось, что я отношусь к нему так серьезно, так ответственно. Разве не я рассуждал о великих политических проблемах, социальной справедливости и светлом будущем? Разве не я часами спорил с друзьями, решая, как все должно быть устроено? Но все, о чем мы говорили, существовало лишь на словах и заключало не больше подлинных чувств, чем проекты Эммы по устройству чужих браков. Остин же научила меня серьезно относиться к своим словам; благодаря ей я понял, что такое настоящие моральные обязательства. Это когда ты берешь ответственность не за все мироздание, а лишь за небольшую его часть. То есть за самого себя.
Благодаря урокам "Эммы" моя жизнь обрела значимость, которой я раньше не ощущал. На меня снизошло озарение. Я вдруг оглянулся вокруг и увидел мир словно впервые: это был настоящий, реальный мир, а не набор каких-то отвлеченных понятий. Вода здесь и вправду мокрая, небо – действительно голубое, и иного мира нам не дано. Не случайно Вирджиния Вулф – самая проницательная читательница Джейн Остин – вкладывает в уста своего персонажа такие слова: "прожить хотя бы день – очень-очень опасное дело". Не потому, что жизнь опасна, а потому, что она быстротечна.
Мои тогдашние представления о литературе, как и многие другие представления о самых разных вещах, не пережили наших с Джейн отношений. Возлагая цветы на алтарь модернизма, восхваляя его высокомерные позы и громкие заявления о собственной философской значимости, я верил, что истинная литература обязана быть запретной и доступной лишь немногим: полной аллюзий, которыми щеголяет их учение, напичканной образами и символами, которые надо скреплять, словно кусочки гигантской мозаики. Книга, если она чего-то стоит, должна содержать истины – невразумительные, как метафизика, и неоспоримые, как библейские цитаты; должна сулить знания о природе языка, личности или времени. Модернизм был высшим искусством для избранных и, вероятно, самым снобистским литературным течением всех времен. Неудивительно, что я презирал толпу: я научился этому у Элиота и Набокова, ведь каждая строка их произведений выражала пренебрежение к обычным людям. "Эмма" опровергала убеждение, что искусство непременно должно быть сложным, порицала отношение к обществу, которое проповедовал модернизм. После знакомства с Джейн Остин я не разлюбил модернизм; просто я больше не считал, что это единственное течение, достойное существования; и уж точно он не являлся идеалом, ориентируясь на который, следовало строить свою жизнь.