Я ничего не сказал ей про книгу, про контракт. Кому нужен какой-то роман, еще один хренов роман? Мои глаза помнили Камиллу бегущей в лунном свете по пенящемуся морскому берегу, дикую, изящную, прекрасную девушку, которая танцевала между столиков с подносом пива. И вот теперь она лежала на грязной постели, разбитая, и рядом с ней блюдце, переполненное коричневыми окурками. Она бросила работу. Она хотела умереть. "Мне все равно", - твердила она.
- Тебе надо поесть, - умолял я, потому что от нее остались лишь кожа да кости.
Я сел на кровать рядом с ней и взял за руку, я ощутил ее хрупкие пальцы и был удивлен, насколько они маленькие, ведь она была такой сильной и плотной.
- Ты голодна, - твердил я.
Но Камилла ничего не хотела.
- Все равно надо поесть.
Я отправился за провизией. Неподалеку был маленький магазинчик. Я опустошал прилавки. Давайте все, что есть, давайте вот это и это тоже. Молоко, хлеб, коробки сока, фрукты, масло, овощи, мясо, картошку. Мне пришлось сделать три рейса, чтобы перетащить купленное к Камилле. Когда все было сложено на кухне, я осмотрел продукты и растерялся, что же мне предложить ей.
- Ничего я не хочу, - отмахивалась Камилла.
Молоко. Я вымыл стакан и наполнил его. Она села на кровати. Розовая ночнушка, и так порванная на плечах, совсем пошла по швам. Зажав нос, Камилла стала пить. Три глотка, и она чуть не задохнулась. Отставив стакан, она снова легла, морщась от тошноты.
- Фруктовый сок, - предложил я. - Виноградный. Он сладкий, намного вкуснее.
Я откупорил бутылку, наполнил стакан и протянул ей. Она с жадностью осушила его и легла, тяжело дыша. Вскоре она заметалась, свесила голову с кровати, и ее вытошнило. Я убрал блевотину и прибрался в квартире. Вымыл посуду и вычистил раковину. Затем я бросился на улицу, поймал такси и помчался по городу в поисках магазина, где можно было купить ночную сорочку. По пути я прикупил еще конфет и целую кипу иллюстрированных журналов: "Взгляд", "Ералаш", "Смотри", "Так", "Бац" и тому подобное - чтобы отвлечь ее, развеселить.
Когда я вернулся, дверь была заперта. Я знал, что сие означает, и стал тарабанить в дверь кулаками и ногами. Грохот поднялся на весь дом. Двери соседних квартир открывались, в коридор высовывались головы жильцов. На лестнице появилась женщина в старом халате. Это была хозяйка, я безошибочно узнаю их. Она осталась на лестнице, боясь подойти ближе.
- Что вам нужно? - спросила женщина.
- Дверь закрыта, - сказал я. - Мне надо войти.
- Оставьте девушку в покое. Знаю я вашего брата. Уходите отсюда или я вызову полицию.
- Я ее друг, - возразил я.
За дверью раздался истеричный смех Камиллы, затем пронзительный вопль:
- Никакой он мне не друг! Я не хочу его видеть!
И снова смех, писклявый, испуганный, словно крик птицы, пойманной в ловушку. Атмосфера становилась зловещей. На другом конце коридора появились двое мужчин. Один из них, что поздоровее и с сигарой в зубах, подтянул брюки и предложил другу:
- Давай вышвырнем его отсюда.
Я стал отступать, прошмыгнул мимо презрительно ухмыляющейся хозяйки и сбежал вниз по лестнице в вестибюль. Оказавшись на улице, я побежал. На углу Бродвея и Темпел-стрит я увидел свободное такси. Прыгнув на заднее сиденье, я крикнул водителю:
- Вперед!
Похоже, это действительно было не мое дело. Но разве мог я забыть эти черные пряди волос, дикую бездну глаз и жаркий толчок под ложечку в первый же день нашего знакомства. Два дня я не решался навестить ее, но больше не выдержал. Я хотел помочь ей, вырвать ее из захлопнувшейся ловушки, увезти куда-нибудь на юг к океану. Ведь это было в моих силах. При такой-то куче денег. Я даже подумывал о Сэмми, но он так глубоко ненавидел ее. Если бы мне удалось увезти ее из этого города, это обязательно помогло бы ей. И я решился попробовать еще раз.
Было около полудня. Стояла страшная жара, оставаться в комнате было невыносимо. Жара подтолкнула меня к действию - жара, липкая тоска, пылища и обжигающие порывы ветра со стороны Мохаве. Я отправился на Темпел-стрит. Вот она, эта деревянная лестница, ведущая на второй этаж. В такой день ее дверь должна быть открыта, чтобы сквозняки могли охлаждать ее.
Я был прав. Дверь оказалась открытой, но Камиллы в квартире не было. Ее вещи громоздились кучей посередине комнаты - коробки и сумки с торчащими из них тряпками. Кровать опущена, на ней лишь голый матрас. Жизнь была выброшена из этого места. Я уловил запах дезинфекции.
Спустившись на первый этаж, я постучался в дверь хозяйки.
- Вы! - воскликнула она, отворив. - Вы! - и с грохотом захлопнула дверь.
Я стоял под дверью и умолял выслушать меня.
- Я ее друг, - говорил я. - Клянусь Богом. Я хочу помочь ей. Вы должны мне поверить.
- Уходите или я вызову полицию!
- Но ведь она больна. Ей нужна помощь. Я могу сделать для нее все что угодно. Почему вы не верите мне?
Дверь отворилась. Женщина смотрела мне прямо в глаза. Она была среднего роста, тучная, лицо - отшлифованная маска безучастности.
- Входите, - приказала она.
Я ступил в крайней степени странную комнату, неряшливо и аляповато-изысканно украшенную, загроможденную множеством фантастических приспособлений, было там и пианино, заставленное огромными фотографиями, и дикой расцветки платки, и причудливые лампы и вазы. Хозяйка предложила мне сесть, но я отказался.
- Этой девчонки больше здесь не будет. Она совсем спятила. Я вынуждена была сделать это.
- Где она? Что с ней случилось?
- Мне пришлось так поступить. Поначалу Камилла была прекрасной девушкой.
Она вынуждена была вызвать полицию, вот и вся история. Это случилось ночью, после того как я ушел. Камилла впала в бешенство, она била посуду, выбрасывала мебель в окно, кричала, кидалась на стены, изрезала занавески ножом. Хозяйка позвонила в полицию. Они приехали, выломали дверь и связали ее. Но забирать отказались. Они просто удерживали ее, пытались успокоить, пока не приехала скорая. С воплями и дракой ее увезли. Вот и все, если не считать, что Камилла три месяца не платила за квартиру, да еще нанесла такой материальный ущерб. Хозяйка назвала сумму, и я заплатил. Она вручила мне квитанцию, на ее лице расцвела лицемерная улыбочка.
- Я знала, что вы приличный молодой человек, - заворковала она. - Я поняла это с первого взгляда. Но в этом городе нельзя вот так сразу доверять незнакомому человеку.
В городскую больницу я приехал на трамвае. Сестра в приемной рылась в картотеке, когда я справился о больной по имени Камилла Лопес.
- Да, она у нас, - отозвалась сестра, - но к ней нельзя.
- Как она?
- Я не могу ничего сказать.
- А когда я смогу повидать ее?
Прием посетителей проходил по средам. Нужно было ждать четыре дня. Я вышел из огромного здания больницы и побрел по территории, вглядываясь в окна. Затем дождался трамвая и поехал на Банкер-Хилл.
Ожидание длинной в четыре дня. Я провел их в кегельбане и залах игровых автоматов. Удача была не на моей стороне. Я потерял кучу денег, но и убил много времени. Во вторник после обеда я отправился в центр, купить Камилле подарки. Я выбрал портативный радиоприемник, коробку конфет, пеньюар, кремы для лица и всякое такое. Затем посетил цветочный магазин и заказал две дюжины камелий. В общем, когда я в среду прибыл в больницу, то был загружен до предела. Камелии поникли за ночь, потому что я не позаботился поставить их в воду. Пот струился по моему лицу, пока я поднимался по лестнице. Значит, веснушки расцвели во всю мощь, я просто физически чувствовал, как они распускаются по всей моей роже.
Меня встретила все та же сестра. Я вывалил подарки на кресло и сказал, что хотел бы навестить Камиллу Лопес. Сестра справилась в картотеке и объявила:
- Мисс Лопес у нас больше не числится. Она была переведена.
Эта жара доконала меня.
- Куда?
Я застонал от отчаяния, когда она сказала, что не может ответить на мой вопрос.
- Я ее друг, - твердил я, как заведенный. - Я хочу помочь ей.
- Извините, мне очень жаль.
- Кто может ответить на мой вопрос?
Да, я хочу знать, кто ответит мне на мой вопрос? Я обошел всю больницу, сверху донизу. Я разговаривал с докторами и их ассистентами, я встречался с сестрами и ассистентами сестер, я поджидал их в вестибюлях и коридорах, но никто не мог ничего сказать мне. Все они заглядывали в свои картотеки и говорили одно и тоже: она была переведена. Но она не умерла? Они в один голос утверждали: нет, она не умерла, просто ее перевели в другое место. Все мои усилия были напрасны. Я вышел на улицу под палящее солнце и поплелся к трамвайной остановке. Лишь в трамвае я вспомнил про подарки. Я оставил их где-то там, в больнице, в одной из многочисленных комнат ожиданий, даже не помню в какой. Плевать. Мрачный, я возвращался в Банкер-Хилл.
Если ее перевели, то это обязательно будет государственное или административное учреждение, потому что у Камиллы нет денег. Деньги. Вот у меня были деньги. Все три кармана моих брюк были напичканы деньгами, и еще есть дома в других брюках. Я бы мог собрать их и отвезти им, но ведь они даже не удосужатся сказать мне, что с ней случилось. Для чего же тогда деньги? Я так и так их потрачу! О черт, эти больничные коридоры, пахнущие эфиром, эти загадочные доктора, разговаривающие тихими голосами, их молчаливые, сдержанные сестры, они совсем сбили меня с толку. Я вылез из трамвая в полном отупении. Подымаясь на Банкер-Хилл, я остановился на полпути, сел на ступеньку и стал смотреть на город, распростершийся под моими ногами в сером мареве истекающего дня. Жар поднимался от этого марева и шибал в ноздри. Над городом плавала белая, словно туман, пелена, но это был не туман, это простирался дух пустыни, мощные струи, тянущиеся из Мохаве и Санта-Эна, бледные пальцы опустевших земель, вечно шныряющие в поисках своих похищенных детей.
На следующий день я выяснил, куда они отправили Камиллу. Из аптеки в центре города я позвонил по межгороду на коммутатор Федерального института психиатрии в Дел-Мария. Я спросил у телефонистки имя дежурного доктора.
- Доктор Дэниелсон, - ответила девушка.
- Соедините меня с его кабинетом.
Послышался щелчок, и другой женский ответил:
- Приемная доктора Дэниелсона.
- Это доктор Джонс, - размеренно заговорил я. - Соедините меня с доктором Дэниелсоном. Это очень срочно.
- Одну минутку.
Возник мужской голос:
- Говорит доктор Дэниелсон.
- Здравствуйте доктор. Это доктор Джонс, Эдмонд Джонс из Лос-Анджелеса. Из нашей городской больницы к вам поступила мисс Камилла Лопес. Как она?
- Пока ничего не можем сказать. Обследование только началось. Простите, вы сказали Эдмонд Джонс?
Я повесил трубку. Наконец-то я знал, где она. Но знать - это одно, попытаться увидеть ее - совсем другое. Похоже, об этом не могло быть и речи. Я поговорил со сведущими людьми. Во-первых, вы должны быть родственником пациента, и нужно доказать это. Во-вторых, требуется написать заявку на свидание, и после того как они все проверят, вас вызовут. Посылать больным письма и передачи нельзя. Нет, я не поехал в Дел-Мария. Я и так сделал все, что мог. Она стала душевно больной, и это уже точно не мое дело. И вообще, она же любила Сэмми.
Время шло, начались зимние дожди. В конце октября я получил для подтверждения корректуру книги. У меня появилось новое приобретение - "форд" 1929 года. Это был кабриолет, и бегал он быстрее ветра. Когда дожди прекратились, я стал совершать долгие прогулки вдоль голубого побережья: Санта-Барбара - Сант-Клемент - Сан-Диего. "Форд" катил вдоль белой разделительной полосы, сверху мерцали яркие звезды, мои ноги на приборной доске, в голове роятся планы относительно следующей книги. Так протекали дни и ночи, сливаясь в волшебный сон, о котором я не смел и мечтать. Я рыскал по городу на своем "форде", отыскивая таинственные аллеи, глухие парки, останки старых домов, свидетелей ушедших времен. Я дневал и ночевал в своем "форде", останавливаясь изредка, чтобы заказать гамбургер и кофе в незнакомых придорожных кафе. Это была жизнь для настоящего мужчины: странствовать, останавливаться и снова пускаться в дорогу, всегда в движении, белая линия вдоль извилистого побережья, можно расслабиться за рулем, закурить сигарету и попробовать отыскать хоть какой-нибудь смысл в этом озадачивающем пустынном небе.
Однажды ночью я проезжал мимо того места в Санта-Монике, где мы купались с Камиллой в наш первый вечер. Я остановился и стал смотреть на пенящиеся буруны, окутанные таинственной дымкой. Я вспоминал обнаженную девушку, резвящуюся в дикой свободе ночи. Ох уж эта Камилла, девочка моя!
Однажды, это было уже в середине ноября, я прогуливался по Спринг-стрит, заглядывая по пути в комиссионные книжные лавки. "Колумбийский буфет" находился всего в квартале от меня. "Да черт с ним, - подумал я, - в память о добрых старых временах", - и решил заглянуть в бар, выпить пива.
Теперь я считался старожилом и мог по праву смотреть на все со снисходительной ухмылкой, вспоминая былые времена, когда это место было действительно чудным заведением. Не то что теперь. Никто не узнавал меня - ни новая официантка с забитым жвачкой ртом, ни две музыкантши, до сих пор мусолящие посредством скрипки и пианино "Сказки венского леса".
Только толстый бармен признал. Стив или Винс, а может быть Винни, или еще как.
- Давненько тебя не было видно, - бросил он мне.
- С тех пор как ушла Камилла, - уточнил я.
Он причмокнул языком.
- Скверная история. Жалко девчонку. Чудное дитя.
И на этом все. Я выпил еще пива, затем еще. Когда он налил мне четвертую кружку, я сразу заказал еще пару для нас обоих. Так пили мы с час. Затем он вынул из кармана газетную вырезку и положил передо мной.
- Видел вот это?
Я взял клочок бумаги, на котором было не больше шести строк:
"Местная полиция разыскивает Камиллу Лопес, двадцати двух лет от роду, жительницу Лос-Анджелеса, чье исчезновение из Дель-марийского института психиатрии было обнаружено вчера вечером".
Газета была недельной давности. Я оставил свое пиво и поспешил в отель. Что-то подсказывало мне, что она придет. Я ощущал ее желание вернуться в мою комнату. Пододвинув стул к окну и забросив ноги на подоконник, я курил и ждал. Свет не выключал. Я был почти уверен, что она явится, ведь, кроме меня, ей идти было некуда.
Но она все не шла. Я переместился на кровать, но свет оставил включенным. Последующие день и ночь я не покидал своей комнаты, ожидая звона камешка о стекло окна. По истечении третьей ночи ожидания моя уверенность стала убывать. Нет, она не придет сюда. Она будет пробираться к Сэмми, к тому, кого она по-настоящему любит. Последний человек, о ком она вспомнит, будет Артуро Бандини. Ну что ж, это меня вполне устраивает. В конце концов я теперь писатель, у меня есть роман и несколько рассказов.
На следующее утро я получил ее первую, из последующей серии, телеграмму - просьба выслать деньги на имя Риты Гомес через Вестерн Юнион в Сан-Франциско. Телеграмма была подписана Ритой, но кто скрывался за этим именем, у меня сомнений не возникало. Я послал двадцать долларов и написал, чтобы она двигалась на юг в район Санты-Барбары, где мы смогли бы увидеться. В ответ она телеграфировала:
"Двигаюсь на север извини спасибо Рита".
Вторая депеша прибыла из Фресно. И снова она просила денег: выслать на имя Риты Гомес телеграфом. Между первой и второй телеграммами прошло всего два дня. Я поехал в центр и отослал пятьдесят. Я сидел перед бланком перевода и силился сочинить послание, но так ничего и не придумал. Деньги ушли без сопроводительных слов. Что бы я ни сказал Камилле Лопес, ей абсолютно без разницы. Возвращаясь в отель, я дал себе клятву: денег от меня ни Гомес, ни Лопес больше не получат. Теперь должно быть начеку, настраивал я сам себя.
В воскресенье вечером я держал в руках третью телеграмму того же содержания, что и предыдущие, но посланную уже из Бейкерсфилда. Целых два часа я был верен своей клятве. Затем мне представилась Камилла, скитающаяся по стране, без единого пени, мокнущая под дождем, и я отправился на почту. Я отослал пятьдесят долларов с сопроводительной запиской, в которой просил Риту купить себе теплую одежду и остерегаться дождя.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Спустя три дня, возвратившись из очередного автопутешествия, я обнаружил, что дверь моего номера заперта изнутри. Я был готов к этому. Постучавшись и не получив ответа, я позвал ее. Тишина. Тогда я спустился вниз, выскочил во двор и взбежал по холму на уровень окна своей комнаты. Я хотел поймать ее с поличным. Окно было закрыто, но штора оказалась незадернутой. Лампа на столе горела, и комната была освещена, правда, Камиллы нигде не было видно. Я разглядел, что дверца платяного шкафа плотно прикрыта, и понял, что она там. Открыв окно, я осторожно влез в комнату. Ковриков возле кровати не было. На цыпочках я подошел к шкафу. Я слышал, как она копошится внутри. В воздухе улавливался запах марихуаны.
Я уже взялся за ручку дверцы, но в последний момент решил не открывать ее. Такое неожиданное разоблачение могло сильно травмировать ее. Я вспомнил, что нечто подобное было со мной в детстве. Я сидел примерно в таком же шкафу, и мать неожиданно открыла дверцу. О, я помнил, какой это ужас - быть пойманным с поличным. Тихонечко я отошел от шкафа и сел у стола. Минут через пять я понял, что не могу оставаться здесь. Мне не хотелось, чтобы она догадалась о моей осведомленности. Я вылез в окно, закрыл его и вернулся в задний двор отеля. Потянув время, чтобы она закончила свои дела, я нарочито шумно поднялся по лестнице и толкнул дверь.
Камилла лежала на кровати, прикрыв исхудалой рукой глаза.
- Камилла! - воскликнул я. - Ты здесь?
Она приподнялась и устремила на меня безумный взгляд своих черных глаз, плавающих в мутной поволоке блаженства. Шея ее вытянулась, обнажив сухожилия на горле. Она не сказала ни слова, но мертвенная бледность ее лица, зубы, казавшиеся теперь слишком белыми и чересчур большими, испуганная улыбка - все это просто кричало об ужасе, который окутывал ее днем и ночью. Я покрепче сжал зубы, чтобы не разреветься, и подошел к кровати. Камилла испуганно сжалась, подтянув колени к груди, будто я собирался ударить ее.
- Успокойся, - заговорил я. - С тобой все будет хорошо. Выглядишь шикарно.
- Спасибо тебе за деньги, - ответила она совсем не изменившимся голосом, низким и немного гнусавым.