Для интервью с Джеромом Велманном я оделся правильно, ибо он тоже был в вельветовом пиджаке (темно-зеленом) с замшевыми заплатами на рукавах и в темно-коричневой водолазке. Ему было чуть за пятьдесят, длинное узкое лицо и аккуратная, фигурно подстриженная бородка. Стены кабинета были заняты книжными полками, и повсюду расставлены рамки с фотографиями Велманна в компании с видными политиками (Форд, Картер, Гельмут Шмидт) и деятелями культуры (Айн Рэнд, Мстислав Ростропович, Курт Воннегут, Леонард Бернстайн). Очевидно, все они бывали у него в гостях, когда наведывались в Берлин. Меня заинтриговала подборка фотографий: Велманна, казалось, ничуть не смущало соседство "левых" американцев, вроде Воннегута и Бернстайна, с королевой либертарианской философии "правых" Айн Рэнд. Он явно хотел показать, что хозяин этого кабинета не считает себя рупором ортодоксального американского консерватизма. И даже своим внешним видом Велманн, который больше смахивал на профессора, читающего курс по философии Канта в Колумбийском университете, посылал сигнал, что его не стоит записывать в "рыцари" "холодной войны".
- Как вам, должно быть, известно, - сказал он, жестом приглашая меня сесть в кресло напротив, - "Радио "Свобода"" осуществляет свою деятельность в Вене, Гамбурге, Триесте, Мюнхене. Эти бюро, в свою очередь, создают подразделения для вещания, скажем, на польском, болгарском или чешском языке. Но здесь, в Западном Берлине, учитывая уникальность нашего месторасположения, мы сосредоточены исключительно на составлении программ, предназначенных для слушателей в Германской Демократической Республике. И теперь важный вопрос: Wie fliessend ist ihr Deutsch?
Следующие полчаса Джером Велманн выяснял этот вопрос, беседуя со мной исключительно auf Deitsch. Мне удавалось выдерживать его темп. Он расспрашивал меня о годах учебы в колледже, о книге по Египту, о жизни в Кройцберге (я опустил кое-какие подробности взаимоотношений с Фитцсимонс-Россом), и особенно его интересовали мои первые впечатления от знакомства с Восточным Берлином. Тут рассказчик взял во мне верх. Я сочинил красочную историю о женщине из книжного магазина и об ангольском инженере, но самым эмоциональным получился рассказ о тех ощущениях, которые вызывала у меня Стена, когда я смотрел на нее с другой стороны. Наконец он жестом остановил меня и сказал:
- Хорошо, вы меня убедили. У нас есть слот после главных девятичасовых новостей, называется просто: "Заметки из-за границы". Это эссе, в котором журналист или писатель делится впечатлениями о своей поездке или размышлениями о текущих событиях. Передачу мы транслируем на двух языках: немецком и английском. У нас в штате несколько переводчиков, они будут работать с вами, когда вы представите материал, а местные актеры, которых мы приглашаем, исполнят его на немецком языке. Но оригинальный текст вы будете читать сами в студии вещания на английском. Для начала я попрошу вас написать короткий очерк о том, что вы мне только что рассказали, - скажем, "Впервые по ту сторону Стены"… в общем, название сами придумаете. Я никогда не диктую авторам, как надо работать, так что у вас полный карт-бланш, тем более что наши взгляды на Восточный Берлин во многом совпадают. Сделайте рассказ остроумным и помните, что мы ведем откровенный разговор со своей аудиторией. Вместо манихейского дуализма мы предпочитаем видеть мир во всех оттенках серого. Конечно, это вызывает недовольство наших ура-патриотов, которые полагают, что мы должны каждые пять минут исполнять "Господи, благослови Америку". Они не понимают того, что как пропагандистский инструмент мы гораздо эффективнее, когда не занимаемся тупым расхваливанием жизни на Западе, а демонстрируем и критическое отношение к самим себе. Как бы то ни было, если у вас все получится, мы сможем обсудить и другие возможные проекты.
Но должен вас предупредить, наш бюджет гораздо скромнее, чем принято думать. Мы платим по общепринятым радиовещательным расценкам. Я могу предложить вам двести долларов за статью, но сюда входит и ваш гонорар за ее запись. Если вам это покажется недостаточным, боюсь, что…
По текущему обменному курсу двести американских долларов составляли около 560 дойчемарок. Это с лихвой покрывало мои ежемесячные расходы на жизнь и аренду.
- Меня устраивает, - сказал я.
- Вот и отлично. Сможете представить материал в это же время через неделю? Я договорюсь с режиссером, к которому вас прикреплю, Павлом Андреевски. Он поляк, как вы могли догадаться, но, как и все, кто работает здесь, блестяще говорит по-немецки. Сейчас он записывает программу, но освободится через пять минут. Если вы найдете общий язык - но, сразу говорю, Павла иногда заносит, хотя он один из лучших режиссеров, - так вот, если вы сработаетесь, у нас полно слотов, которые требуют начинки. Наш авторский пул не так силен, как хотелось бы. Так что постарайтесь произвести впечатление и…
На рабочем столе Велманна зазвонил телефон. Он снял трубку, произнес привычное "Ja?" и тут же добавил:
- Schicken Sie sie herein.
В эту минуту дверь открылась, и в кабинет вошла молодая женщина. Я прикинул, что ей чуть за тридцать. Среднего роста. Короткая стрижка "паж" на темных волосах. В джинсовой юбке, черных колготках и черной трикотажной майке с длинным рукавом. Она была стройной, почти на грани худобы. В одной руке у нее дымилась сигарета, в другой она держала пачку бумаг. Я тотчас обратил внимание, что ногти у нее, как и мои, были обгрызены. Заметил я и то, что на правой коленке "поехал" чулок, а ее черные полусапожки не мешало бы почистить. Почему я сразу прицепился к этим мелочам? Да просто потому, что мне надо было как-то заставить себя оторвать взгляд от ее лица, от чистой и прозрачной кожи, от карих глаз, обрамленных темными полукружьями усталости и недосыпа. В них были мольба и грусть и в то же время мягкость и нежность. Эта женщина - я сразу почувствовал - знала, что такое боль, но несла ее в себе и держалась с достоинством. Меня восхитила ее отстраненность от всего житейского и напускного. Казалось, она не считала нужным переживать из-за рваного чулка, как и из-за обгрызенных ногтей, которые даже не пыталась маскировать лаком. Наверное, я многое нафантазировал, но только потому, что находил ее очень красивой. Не в традиционном понимании красоты фотомодели или киноактрисы. В ее красоте соединились ум, трогательная ранимость, сильное ощущение своего "я" и глубочайшее одиночество.
А что же она? Как она отреагировала на меня? Я увидел, что она задержала на мне взгляд. И ее тоже накрыло волной, когда мы посмотрели друг другу в глаза. Она тотчас отвернулась и сказала, обращаясь к Велманну:
- Herr Direktor, hier ist die Übersetzung die Sie wollten.
- Спасибо, Петра, - сказал он, принимая у нее бумаги. - Я хочу вас познакомить. Американский писатель, и, кстати, очень толковый.
Я уже был на ногах.
- Томас, познакомься с одним из наших переводчиков. Петра Дуссманн.
Женщина повернулась ко мне. Пожала мою протянутую руку. На какое-то короткое мгновение наши глаза снова встретились. В ее взгляде не было ни восторга, ни романтической истомы. Но в тот самый миг, когда я держал ее руку и мы стояли лицом к лицу… короче, я знал. Точно так же - я чувствовал - знала и она.
Потом она освободила руку и снова повернулась к Велманну:
- Wenn Sie Fragen zu der Übersetzung haben, Herr Direktor..?
- Думаю, что нет, - сказал он. - И возможно, очень скоро вы с Томасом будете работать вместе.
Неужели - или мне это только показалось? - я различил еле уловимую улыбку на ее лице? Как бы то ни было, она быстро замаскировала ее и ответила герру директору коротким кивком.
- Я с нетерпением этого жду, - сказал я.
- Ja, - произнесла она. И, не посмотрев в мою сторону, направилась к выходу.
Когда за ней закрылась дверь, все, о чем я подумал, уместилось в нескольких словах: жизнь, как я ее понимаю, только что стала другой.
Часть третья
Глава первая
Жизнь, как я ее понимаю, только что стала другой.
Я записал эту строчку в свой блокнот в тот же вечер, когда, потягивая пиво у себя на кухне, вдохновенно описывал последние события. Проснувшись поздним утром, я перечитал строчку еще раз, и моей первой мыслью было: не выдумывай, это был всего лишь мимолетный взгляд.
Пока я убеждал себя в этом, заваривая кофе, другой настойчивый голос возражал: тогда почему ты вновь и вновь прокручиваешь в голове ту первую встречу, каждое ее мгновение? Почему ты не можешь стереть из памяти это лицо?
После того как Петра вышла из кабинета, Велманн снова стал сама деловитость, и я решил, что он либо не заметил того, что произошло между нами, либо предпочел не комментировать, а может, все гораздо проще, и это у меня разыгралось воображение. Сняв телефонную трубку, он пригласил в свой кабинет Павла Андреевски. Пока мы его ждали, Велманн сообщил, что еще до встречи со мной подверг мою кандидатуру дополнительной проверке службой безопасности.
- Я не обязан информировать тебя об этом, но предпочитаю максимальную прозрачность в таких вопросах. Уверен, тебе известно, что попасть на работу к нам, даже фрилансером, можно только с одобрения наших "старших друзей". Если тебе доведется познакомиться с кем-то из сотрудников, связанных с Информационным агентством США, помни, что ты имеешь дело с секретными агентами. Почему я говорю об этом? Просто раз уж ты решил работать с нами, то должен знать все особенности здешней "кухни".
Раздался стук в дверь. Заглянула фрау Орфф и доложила, что прибыл герр Андреевски. Велманн попросил впустить его.
В дверях нарисовался Павел Андреевски. Это был высоченный худой мужчина с густой черной шевелюрой, в квадратных очках с дымчатыми стеклами. Он был в черных джинсах и черной водолазке, в руке у него дымилась сигарета. Я заметил, что он окинул меня снисходительно-ироничным взглядом.
- Вызывали, герр директор? - спросил он с язвительным нажимом на "герр директор" (в отличие от Петры, которая произносила этот титул уважительно).
- Познакомься с Томасом Несбиттом. Я потом передам тебе его книгу о Египте. Очень достойная. Здесь, в Берлине, он пишет новую книгу… кстати, о чем именно, Томас?
- Наверное, о Берлине.
- Ты хочешь сказать, что еще не знаешь, о чем будешь писать? - спросил меня Павел.
- Я никогда неуверен в таких вещах, пока не отбуду срок.
- "Отбуду срок", - повторил за мной Павел. - Прямо как в тюрьме.
- Это твой взгляд на Берлин?
- Я лишь повторяю твои слова.
- А мне кажется, что ты неправильно интерпретируешь мои слова.
- Сколько книг ты написал?
- Пока одну.
- Выходит, ты еще новичок.
- Прошу прощения?
- Одна изданная книга вряд ли дает право называться писателем.
- Ты всегда играешь в агента-провокатора?
- Это моя любимая роль, - ответил Павел с улыбкой.
Тут вмешался герр Велманн:
- Итак, поскольку я назначаю тебя режиссером первого эссе Томаса для нашей радиостанции, надеюсь, ты проявишь профессионализм и дружелюбие. А сейчас, Павел, я хочу, чтобы ты ввел Томаса в курс дела и познакомил с коллективом.
- Как скажете, герр директор.
- Когда ты перестанешь ёрничать, Павел, мир станет куда приятнее. Я поручил Томасу написать для нас эссе о своем первом дне в Восточном Берлине.
- Назовем его "Моя встреча с коммунизмом"? - спросил Павел.
- Блестящее название, - сказал я. - Твоей фантазии можно позавидовать.
- Я уже чувствую, что ваш союз сродни браку, заключенному на Небесах, - сказал Велманн.
- Нет, в Веддинге, - скаламбурил Павел.
- А теперь оба убирайтесь к чертовой матери и оставьте меня в покое. Томас, добро пожаловать в команду. Не позволяй Павлу лепить из тебя мальчика для битья.
- У меня и в мыслях такого не было, - сказал Павел. - Что ж, неофит, пойдем, покажу тебе наше хозяйство.
Когда мы вышли из кабинета, фрау Орфф, с планшеткой в руках, остановила меня:
- Ваш контракт, герр Несбитт.
Мне очень хотелось спросить, откуда ей известно, о чем мы договорились с герром Велманном. Но Павел опередил меня:
- Опять подслушивала под дверью, фрау Штази?
К чести фрау Орфф, она лишь пожала плечами и ухмыльнулась:
- А ты - пример величайшего оксюморона: поляк-комик.
- Всегда знал, что у тебя начисто отсутствует чувство юмора.
Я взял планшетку из рук фрау Орфф, просмотрел пункты контракта о зарплате, сроках сдачи материала и авторском праве, после чего подписал документ.
- Ты очень доверчивый парень, если подписываешь бумаги из рук этой женщины.
- Сожалею, герр Несбитт, что вас прикрепили к этому "джентльмену", который не имеет даже смутного представления о хороших манерах.
- Ты все еще не можешь забыть меня? - спросил Павел подчеркнуто сухо.
Фрау Орфф покачала головой и, похоже, едва сдержалась, чтобы не рассмеяться:
- Давайте уточним, герр Андреевски. Я никогда не спала с вами.
- Вы уверены?
- Хорошего дня, герр Несбитт, - сказала она, забирая у меня планшетку.
Как только мы вышли за дверь, Павел сказал:
- Даже если ее будет допрашивать Штази, она никогда не признается, что спала со мной.
- Похоже, она хочет любой ценой забыть этот опыт.
- У нее муж - серьезный фашист, поэтому она боится ляпнуть лишнего.
- "Серьезный фашист" - это как? - спросил я.
- Христианский демократ, важная "шишка" в концерне "Крупе" и поразительно похож на Вотана.
- Судя по всему, ты наводил о нем справки.
- Он приходил к нам на рождественскую вечеринку в прошлом году. Меня так и подмывало подойти к нему и сказать, что его жена здорово работает в постели. Но у таких серьезных ребят, какой, всегда под рукой парочка киллеров. Так что…
В этом отрывистом монологе, как я узнал позже, был весь Павел. Он всегда говорил тихо и будто бы с оглядкой. Даже когда он злился на весь мир, что бывало часто, ему удавалось сохранять внешнее спокойствие. Мне предстояло узнать и то, что, как многие другие старожилы "Радио "Свобода"", он был одержим идеей всеобщего заговора против него и опасался покушения.
- А вот женщина, от которой следует держаться подальше, - прошептал он, когда мы вошли в главный офис, примыкающий к студии.
Быстрым кивком он указал на довольно грузную женщину лет за сорок, жгучую брюнетку с ярко накрашенными губами и пальцами, сплошь унизанными золотыми кольцами. Одетая в некое подобие кафтана, она курила сигарету в пластиковом золотистом мундштуке и своим видом напоминала торговку на базаре. Она встретила Павла презрительной ухмылкой.
- Привет, красавчик, - бросила она Андреевски, когда мы подошли ближе (ее немецкий звучал с сильным акцентом).
- Сорайя, всегда рад тебя видеть.
- Ты, как обычно, неисправимый врун.
- Познакомься с нашим новым автором. Герр Несбитт.
- Он твой друг?
- Это так важно?
- Если он твой друг, я его знать не желаю.
- Я знаком с Павлом не более двух минут, - уточнил я.
- Я бы на твоем месте завязала с этим знакомством сейчас же.
- Это проблематично, поскольку герр директор назначил меня его режиссером.
- Мои соболезнования, - сказала она мне.
Когда мы двинулись дальше, я заметил Павлу:
- Еще одна твоя фанатка? Только не говори мне, что ты и с ней спал.
- Это было бы преступлением против вкуса. Думаю, тебя не удивит, если ты узнаешь, что она турчанка, а ее муж - болгарский карлик, который когда-то служил в тайной полиции.
- А сейчас он…
- Занимается бизнесом. Сдает в аренду передвижные туалеты для стройплощадок. Уверен, что все это только ширма.
- А на самом деле?
Павел красноречиво пожал плечами, намекая на широкий спектр конспиративной деятельности.
- Сорайя контролирует сектор вещания на Средний Восток. Говорит на арабском, немецком и турецком. В прошлом году, по слухам, спала с эфиопским дипломатом…
Я не смог удержаться от смеха, улавливая в рассказах Павла вариации на одну и ту же тему. Послушать его, так все сотрудники радиостанции оказались здесь вовсе не потому, что были профессионалами радиовещания. Скорее главным критерием при приеме на работу стало их сомнительное прошлое или настоящее.
- Как сегодня Роберт? - обратился Павел к жизнерадостному толстяку с окладистой бородой а-ля Иоганн Брамс и огромным пивным животом. Он был одет в стиле, который немцы называют Lander, зеленый твидовый пиджак с кожаным воротником и тяжелые твидовые брюки, тоже зеленые, - выглядел он как помесь вестфальского свинопаса с баварским лепреконом.
- Роберт в полном порядке, - ответил зеленый человечек, набивая трубку табаком с ловкостью птицевода, определяющего пол цыпленка. - А как поживает мой польский друг?
- У твоего польского друга все sehrgut, - сказал Павел, безупречно имитируя акцент Роберта. Сам Роберт, казалось, даже не заметил этого, а если и заметил, то виду не подал. - И твой польский друг хотел бы представить тебе своего нового коллегу.
После обмена рукопожатиями Роберт Мюттер достал спичку из кармана коричневой кожаной жилетки, чиркнул ею по поле пиджака и поднес огонь к набитой трубке. Раскурив ее, он радостно выпустил облако дыма и спросил:
- Что, настоящий американец?
- На все сто, - ответил я.
- У нас только один такой - герр директор, если не считать наших "друзей" из ЮСИА.
- Они не друзья, - сказал Павел. - Они наши тайные хозяева.
- А ты уверен, что твой юный друг не один из них? - спросил Роберт, расплываясь в улыбке.
- Он пишет книги, - ответил Павел.
- Так Бухарин тоже писал. Пока его не уничтожил Сталин.
- А все потому, что он выступал против коллективизации на селе, - сказал Павел. - Они тогда расстреливали каждого, кто был против всего коллективного, даже коллективных вросших ногтей. Были и такие прецеденты, особенно на Урале.
- А вы тоже против коллективизации сельского хозяйства, молодой человек? - спросил меня Роберт.