Дисциплина, дисциплина. Единственный антидот неразберихи и хаоса в жизни. Но, продолжая заносить в блокнот подробности вчерашнего сумасшествия, я все отчетливее сознавал, что погружение в этот безумный декаданс на самом деле доставило мне удовольствие. И еще меня занимал вопрос: чего искали в жизни все те, кто собрался в такой клоаке? В каком-то смысле это было коллективное помешательство на почве наркоты, алкоголя и грубого секса, вызов общепринятым нормам морали. Der Mond über Alabama был оазисом сибаритских удовольствий, за которые на воле можно было угодить за решетку. Я почти не сомневался в том, что большинство завсегдатаев этого злачного заведения имели такое же буржуазное происхождение, как и я. Что влекло их в Der Mond Ober Alabama? Возможно, та же причина, по которой все они выбрали Западный Берлин в качестве своего постоянного или временного пристанища. Здесь никто не заставлял тебя встречаться с правильными людьми и в правильных местах. Здесь не нужно было работать локтями, пробиваясь в жизни. Здесь можно было спать, с кем хочешь, и никто не показывал на тебя пальцем. Здесь тебя никто не замечал, и никому до тебя не было дела. Здесь, в Берлине, ты был изолирован от внешнего мира, и, если это тебя устраивало, ты мог здесь остаться.
На этой мысли я поставил точку в дневнике. Закрыв колпачком авторучку, я отметил, что мое общее физическое состояние несколько улучшилось. Если поутру оно было чудовищным, теперь стало всего лишь ужасным. Я подхватил сумку с грязным бельем и собрался в прачечную. Надев пальто, открыл дверь, чтобы спуститься вниз. Но, едва ступив на лестницу, расслышал звуки, которые повергли меня в ступор: скрежет иголки, застрявшей в проигрывателе, и другой, куда более зловещий, - стон от боли. Стон был тихим, почти утробным, как будто кто-то давился. Собственной кровью.
Но именно так оно и было: Аластер лежал на полу, и у него изо рта фонтаном шла кровь. Его дыхание было прерывистым, судорожным. Мастерская напоминала место катастрофы. Все было забрызгано краской, кисти сломаны пополам, стол перевернут вверх дном, окно разбито и… пожалуй, самое страшное… три больших полотна, над которыми он работал, изрезаны ножом.
- Аластер, Аластер, - зашептал я, бросаясь к нему.
Но его окружала целая лужа крови, и приблизиться было невозможно. Я рванул вниз, на улицу, с криком ворвался в магазин на углу дома:
- Polizei! Polizei! Sie miissen sofort die Polizei rufen.
Хозяин сделал то, что я просил, и, когда он сообщил мне, что диспетчер пообещал "скорую" в течение трех минут, я пулей побежал обратно, убедился в том, что Аластер еще дышит, потом кинулся в его спальню, открыл ящик прикроватной тумбочки, где, я знал, он держал героин, поспешил на кухню, нашел полиэтиленовый пакет, снова прибежал в спальню и начал сбрасывать в пакет иголки, шприцы, жгуты, обожженную ложку и три маленьких пакетика с белым порошком. Завязав пакет узлом, я выбросил его в заднее окно. И в этот самый момент раздался громкий стук в дверь. Прибыли врачи "скорой помощи" и копы.
То, что происходило дальше, напоминало страшный сон: медики сгрудились вокруг Аластера, пытаясь остановить кровотечение; копы, решив, что раз я звонил в полицию, значит, я и есть грабитель, тотчас обрушили на меня град вопросов, требуя документы и выпытывая, в каких отношениях я состоял с потерпевшим. Когда я объяснил, что спал наверху, они удивились, как это я мог проспать такое зверское нападение. Что, никогда не пробовали "скунса"? - хотелось мне спросить. Но вместо этого сказал, что сплю очень крепко. И нет, у меня не было никаких разногласий или ссор с Фитцсимонс-Россом, как и судимостей в прошлом или проблем с законом, ничего…
- Побойтесь Бога, - наконец не выдержал я и закричал на копов, - он мой друг. Я нашел его здесь десять минут назад, побежал в магазин звать на помощь. Спросите парня, что стоит там за прилавком, черт возьми…
- Попрошу не выражаться! - рявкнул в ответ один из копов.
- Тогда прекратите обвинять меня, черт бы вас побрал…
- Нарываетесь на арест?
Офицер схватил меня за ворот рубашки и с силой тряхнул.
Другой коп - тот, что постарше, - успокаивающим жестом положил руку на плечо своего коллеги и произнес тоном, подразумевающим приказ:
- Иди сейчас вниз, приведи парня из магазина - сверим показания. А я останусь здесь, с нашим "другом". Как зовут вашего приятеля?
- Фитцсимонс-Росс. Аластер Фитцсимонс-Росс.
- Слышал? - спросил коллегу офицер. - Выясни, знает ли продавец Аластера Фитцсимонс-Росса.
Как только ретивый коп исчез, офицер принялся расспрашивать меня о Фитцсимонс-Россе: его национальность, профессия, образ жизни. Я нарисовал довольно безобидный портрет, сказав, что это известный художник, спокойный и скромный человек, и что наша дружба не настолько давняя, чтобы мы знали интимные подробности о личной жизни друг друга.
- Но вы ведь проживали здесь…
Я объяснил, что у каждого из нас свой рабочий график, своя жизнь.
Пока продолжался допрос, два других офицера шарили по квартире, выдвигали ящики шкафов, снимали книги с полок, постепенно приближаясь к моему жилищу с явным намерением обыскать все помещения. Слава богу, мне удалось избавиться от улик, выдающих зависимость Аластера. Оставалось только надеяться, что он не припрятал где-нибудь свои наркоманские причиндалы (или, того хуже, сам порошок).
В разгар всей этой вакханалии один из врачей крикнул копу, что "пациент стабилизирован" и они увозят его в госпиталь.
- Он выживет? - спросил я.
- Потерял много крови, но нам удалось остановить кровотечение. Если бы вы не обнаружили его, он бы умер минут через десять.
Я перевел взгляд на копа. Тот лишь пожал плечами и продолжил сыпать вопросами: "Чем вы занимаетесь?", "Вы работаете здесь нелегально?", "Где я могу получить доказательство, что вы пишете книги?"… Тем временем медики погрузили Аластера на каталку с капельницей. Они повезли его к двери, оставляя на полу кровавые следы от колес.
- И вот еще что, - сказал врач копу. - Смотрите.
Приподняв простыню, укрывающую Аластера, он указал на характерные отметины в сгибе его руки.
- Наркоман, - констатировал он.
- Вы об этом знали? - спросил меня коп, и его голос оживился.
- Впервые слышу.
- Я вам не верю.
- Это правда.
Коп крикнул коллегам, чтобы те обыскивали помещение еще более тщательно на предмет тяжелых наркотиков. Потом повернулся ко мне и сказал:
- Покажите свои руки.
Я подчинился. Он внимательно осмотрел их и был явно разочарован результатом.
- И все-таки я не верю, что вы не знали о том, что он был…
Но его прервал вернувшийся с бакалейщиком коллега. Полицейский указал на меня и спросил:
- Этот человек прибежал к вам и попросил вызвать полицию?
Хозяин магазина меня знал, поскольку я каждый день хотя бы раз заходил к нему за покупками. Это был турок лет пятидесяти пяти, с вечно потупленным взором, но сейчас он стоял с широко открытыми глазами, потрясенный зрелищем разгромленной мастерской и крови, которая была повсюду.
- Да, это он, - сказал турок, кивая на меня. - Он наш постоянный покупатель.
- И этого человека вы видели с герром Фитцсимонс-Россом, когда они возвращались прошлой ночью?
- Нет, это был не он.
- Вы уверены?
- Я знаю того человека, потому что он тоже наш постоянный покупатель. Но вот этот человек с ним не был. Честно говоря, я ни разу не видел их вместе.
- Так кто же был тот, другой?
- То есть вы хотите знать его имя? - спросил хозяин магазина.
- Вы сказали, что он был вашим постоянным покупателем, и вы не знаете его имени?
- Яне знаю имен большинства моих покупателей.
- Тогда опишите того человека, который был с Фитцсимонс-Россом.
- Невысокий, бритоголовый, с татуировкой на щеке.
- Что за татуировка?
- Какая-то птица, кажется. Было темно.
- Вы впервые видели этого человека с Фитцсимонс-Россом?
- Думаю, да. Когда я встречал его раньше по утрам, он обычно был с каким-нибудь мужчиной.
Теперь офицер смотрел на меня.
- Значит, Фитцсимонс-Росс часто снимал мужчин и приводил их домой по ночам? - спросил он.
- Как я уже говорил вам, хотя у нас и были дружеские отношения, мы мало контактировали.
Офицер покачал головой, недовольный ответом; корешком моего американского паспорта он похлопывал по своей ладони.
- Зафиксируйте показания хозяина магазина, - сказал он своему напарнику. - А мы с вами, герр Несбитт, подождем результатов обыска.
Прошел очень нервный час, пока двое полицейских, как ищейки, обнюхивали каждый угол. Тем временем старший офицер записывал мои показания. Один из копов спустился к нам с единственным экземпляром моей египетской книги, который я привез с собой, и показал фотографию на внутренней стороне обложки. Офицер прочитал и мою краткую биографию под снимком и даже, раскрыв книгу на первой главе, бегло просмотрел вступительные строчки.
- Выходит, вы тот, за кого себя выдаете, - наконец произнес он. - И очевидно, что вы человек наблюдательный, если учесть вашу профессию… При этом вы пытаетесь убедить меня в том, что даже не подозревали о наркотической зависимости герра Фитцсимонс-Росса, как и о его привычке приводить сюда мужчин-проституток.
- Как вы могли заметить, сэр, я живу в совершенно изолированном помещении на втором этаже. Мой распорядок дня совсем не совпадает с режимом герра Фитцсимонс-Росса, и мы почти не видимся. Если честно, сэр, я не могу сказать, что многое знаю об этом парне, разве только то, что он очень талантливый художник, с которым мы от силы пару раз выпили пива.
Офицер аккуратно все записал, но скептицизма в нем не убавилось. Когда его коллеги закончили шмон и доложили, что помещение чисто, на лице моего дознавателя проступило разочарование.
Он снова постучал по ладони моим паспортом, обдумывая следующий шаг, и наконец изрек:
- Если герр Фитцсимонс-Росс выживет, мы, естественно, возьмем показания и у него. Если все вами сказанное подтвердится, тогда мы исключим вас из нашего расследования и паспорт вам вернут…
- Но, как только что сказал хозяин магазина, ночью с Фитцсимонс-Россом был не я…
- Вам так нужен паспорт? Вы собираетесь путешествовать в ближайшие дни?
- Нет, до конца следующей недели никуда не собирался.
- Что ж, надеюсь, к тому времени все прояснится.
Он полез в карман своей куртки и достал толстый блокнот. Открыв его, написал расписку об изъятии паспорта, сообщив, что мой документ будет находиться в Polizeiwache Кройцберга. И если звонить мне, то по какому номеру?
Я объяснил, что в квартире нет телефона, но сообщения можно оставлять в кафе "Стамбул".
- Ах да, художникам не нужны телефоны, - сухо произнес офицер. - Мы знаем, где вас найти, если вы нам понадобитесь, герр Несбитт.
- Вы можете мне сказать, в какой госпиталь отвезли герра Фитцсимонс-Росса?
- Только после того, как мы допросим его. Всего доброго, сэр.
И он ушел, сопровождаемый своими коллегами.
Как только за ними закрылась дверь, я едва не рухнул от усталости и напряжения. Голова шла кругом, и немудрено, если вспомнить, сколько всего я пережил с той минуты, как нашел на полу умирающего Фитцсимонс-Росса. И вдруг в хаосе моих мыслей промелькнула одна: где эссе, которое я написал для "Радио "Свобода"", и какого черта я не удосужился сделать фотокопию в магазине на углу? (Кстати, храни, Господь, его хозяина, который подтвердил мое алиби.) Мои страхи по поводу эссе имели под собой основание: ведь, если его порвали или конфисковали во время обыска, мне понадобится еще день, чтобы написать все заново. Или, того хуже, полиция могла сообщить на радиостанцию, что их будущий автор находится под подозрением в связи с жестоким нападением на соседа - гомосексуалиста и наркомана. Как только просочатся слухи, вряд ли я услышу от Петры нечто большее, чем "нет, спасибо", когда наконец осмелюсь пригласить ее на свидание.
Так что после ухода копов я поспешил наверх и сразу бросился к полке, где стояла пишущая машинка. Ее переставили на стол, чехол был снят, некоторые клавиши утоплены - видимо, копы проверяли, не утаил ли я в корпусе пакетик с какой-нибудь психотропной смесью. Я точно помнил, куда положил эссе, и при виде пустой полки у меня на миг замерло сердце, но, бросив взгляд на пол, я убедился, что все мои восемь страниц уцелели, пусть и были разбросаны по всей комнате. Я собрал их, сложил по порядку и оставил на столе. Потом проверил, на месте ли многочисленные блокноты с записями. И снова я нашел их на полу, причем некоторые были раскрыты и, очевидно, пролистаны. Но то были обычные полицейские, и их, по-видимому, совсем не интересовали мои впечатления о берлинской жизни. Они искали наркотики.
Следующие два часа я снова посвятил уборке, медленно приводя свое жилище в порядок. Все шкафы были выпотрошены, повсюду валялись мои вещи и пустые вешалки. Искали даже среди кухонной утвари и моющих средств под раковиной. Заглядывали в кофеварку и чайник. Хорошо еще, что не уподобились грекам с их традицией бить посуду, а расставили ее аккуратными стопками на полу. И все равно ушло время, чтобы восстановить прежний порядок, собрать аптечку в ванной, тем более что копы выдавили весь тюбик зубной пасты и даже, вскрыв обычный пузырек с тальком, высыпали его содержимое на пол, опустошили целую банку крема для бритья, вылили шампунь и все, что могло стать тайником для контрабанды.
И это после того, как я с таким трудом отдраил ванную…
Как бы то ни было, вроде ничего не пропало и существенного урона я не понес (даже батарейки от кассетного магнитофона лежали рядом с аппаратурой). И уж тем более меня самого не постигла участь бедного Аластера.
Спустившись в мастерскую, я увидел забрызганные кровью и краской стены; стол и стулья, покрытые коркой запекшейся крови и синтетического пигмента. Я прошел в спальню. Судя по окровавленным простыням, нападение произошло здесь, а копы усугубили хаос, перерыв все вещи и одежду. Я стал оценивать масштаб предстоящей уборки, прикидывая, с чего начать, но в этот момент щелкнул замок входной двери, заставив меня вздрогнуть. Я поспешил в прихожую, прихватив на всякий случай стул для самообороны, и столкнулся лицом к лицу с Мехметом. Он изумленно оглядывал мастерскую, и, когда увидел меня (со стулом в руке), в его глазах промелькнула тревога.
- Извини, извини, - сказал я, опуская стул. - Случилось ужасное.
- Где Аластер?
- В госпитале. Прошлой ночью произошло разбойное нападение. Его несколько раз ударили ножом. Я был наверху и, когда все это случилось, спал мертвецким сном, потому что был очень пьян.
- Он жив?
- Едва. Когда я нашел его… нет, короче, если бы я не нашел его, он бы умер через полчаса. Во всяком случае, так сказали врачи.
- А тот, кто это сделал? Его поймали?
- Нет. Но я догадываюсь, что он залез в открытое окно, пока Аластер спал. Завязалась борьба. И…
Мехмет очень медленно покачал головой. Отвернувшись от меня, он произнес тихо, почти шепотом:
- Не надо меня обманывать. Я знаю, что это был не вор. Я знаю, как живет Аластер.
Я посмотрел на Мехмета, и мне стало откровенно жалко беднягу. У него был взгляд жены, страдающей от бесконечных измен мужа, но смирившейся со своей участью. Но разве имел я право судить о природе взаимоотношений этих двух парней, о том, что связывало их помимо свиданий три раза в неделю? Одно мне было ясно: Мехмет глубоко страдал, и не только от зрелища столь варварского насилия, но и от того, что я не мог подробнее рассказать о состоянии его возлюбленного.
- Почему они не сказали тебе название госпиталя? - возмутился он.
- Медики срочно увезли его, а копы все это время допрашивали меня.
- И как ты узнаешь, где его искать?
- Начну обзванивать все госпитали. Как только найду, мы с тобой вместе сможем поехать и повидать его.
- Нет, для меня это исключено, - сказал он.
- Понимаю, - ответил я.
- Нет, ты не понимаешь. Никто не понимает. Если наша связь выйдет наружу, моей жизни конец. Считай, что я покойник.
Мы замолчали. Мехмет полез в карман куртки и достал пачку сигарет. Выудив одну для себя, он протянул мне пачку. Я взял сигарету, отыскал в кармане зажигалку "Зиппо", прикурил сам и поднес огонь к сигарете Мехмета.
- Одно мы можем сделать для Аластера… - сказал я. - Перекрасить стены мастерской и как-то стереть кровь с пола и мебели.
Эта идея тотчас захватила Мехмета.
- Знаешь, это же моя вторая работа. Я веду семейный бизнес в прачечной, но в свободное время занимаюсь ремонтом квартир. Конечно, я не смогу привести сюда свою бригаду…
- Я умею обращаться с малярной кистью, - сказал я.
- Завтра сможешь встать пораньше?
- После вчерашней ночи, думаю, сегодня завалюсь спать часов в девять.
- Договорились, тогда завтра в восемь утра я приду и принесу все, что нам понадобится.
- Буду тебя ждать.
- Спасибо.
- Не надо меня благодарить, - сказал я.
- Нет, надо. Потому что я знаю, что тебе можно доверять. Потому что ты болеешь за него душой. И потому что он говорил мне, что ты ему нравишься, а Аластеру мало кто нравится.
Перед уходом Мехмет осмотрел спальню и сказал, что закажет новый матрас. Он собрал всю окровавленную одежду Аластера и загрузил ее в большой полиэтиленовый мешок, сказав, что отнесет все в свою прачечную. Мы попрощались.
На меня вдруг накатила страшная усталость - неудивительно после жутких событий последних суток. Я посмотрел на часы. Семь вечера. Хоть я и не ел целый день, голода не чувствовал - не хотелось ни есть, ни пить, только спать. Я поднялся к себе, долго стоял под горячим душем, а потом завалился в постель, поставив будильник на четыре утра.