И этих ребятишек, и этих девчушек я буду учить грамоте. Но только ли одной грамоте я должен их научить? Что ждет их в будущем? Легче или труднее нашей будет их жизнь? Нам хочется надеяться, что легче. Но вот уже сколько лет прошло со дня нашей победы, а того мира, о котором мы мечтали и за который так дорого заплатили, все еще нет на земле. Слова "война" и "бомба" не сходят с газетных столбцов. И даже мои семилетние сельчане, которые нынче впервые сядут за эти парты, еще по-детски наивно, своим еще неискушенным умишком уже понимают, что в мире неладно, неспокойно. Я слышал вчера, как девочка объясняла своей подружке:
- Это не те, это другие немцы… Есть фашистские немцы и есть наши.
- Какие наши?
- Ну наши… русские немцы. Они не хотят войны, они за нас, а фашистские хотят…
Как хорошо было бы, если бы эти милые девочки так никогда и не узнали войны!
Мне хочется, чтобы мои ученики думали не о войне, а о жизни и прожили ее интересно и красиво. Чтобы была у них одна забота - любить родную землю и своим трудом умножать ее красу. А еще чтобы каждый из них любил и всегда помнил свою мать, и если он соберется в дальнюю дорогу, то пусть не торопится снимать со своих плеч материнские руки - как знать, может, эти руки обнимают его в последний, в самый остатний раз…
Звенит колокольчик. Пора начинать урок.
1949–1962
ВЫСШИЙ КЛАСС
1
Во всех селениях, что вошли в Ильинский колхоз после укрупнения, обходятся своими доморощенными комбайнерами. И только в залесную деревушку Березайку, что ни лето, приходится посылать кого-нибудь на подмогу.
Нынче ехал туда на уборку Иван Луков из села Ильинского.
С комбайна далеко видны были уходящие в ту и другую сторону от дороги зреющие хлеба. Широко, просторно, до самого горизонта расхлестнулось хлебное море, и не было ему ни конца ни края.
Недавно поднявшееся солнце шло низко по-над полями, высвечивая большие и малые взгорья и оставляя в густой тени овражки и долины. Временами набегали тонкослойные, почти прозрачные облака, и тогда по полям легко скользили, догоняя друг друга, огромные волнистые пятна.
Сзади что-то забронькало.
Луков тут же остановил комбайн, спустился на землю, пригляделся.
Бренчала, должно быть, соскочившая со звездчатки цепь. Луков поправил цепь и повернул назад, но тут же замер на месте: в каких-нибудь двух шагах от него стояла девушка. И ладно бы просто девушка - красивая девушка! Это он решил даже прежде, чем успел разглядеть черты ее лица. Да это, наверное, и всегда так: если видишь, что человек красив, тебе и в голову не приходит разбирать, насколько хороши у него глаза, губы, нос. Заметил Луков только, что глаза у девчонки очень живые, веселые, а на груди приколот василек. На васильки у Лукова была вполне определенная точка зрения: сорняк! Но на сей раз он легко поступился своими воззрениями и даже нашел, что василек как-то очень здорово идет и к легкому светлому платьицу дивчины, и к ее синим глазам.
А девушка между тем приветливо улыбнулась и спросила:
- Вы из Ильинского?
Луков слегка приосанился и, поднеся руку к верхней губе, едва притрагиваясь, крутнул ус:
- Да.
- А не видели, инженер сейчас на месте?
Луков покрутил усы более основательно:
- Да, он сейчас на усадьбе.
Девушка опять улыбнулась, но уже по-другому: с трудом сдерживая смех.
Причина внезапно напавшей на нее веселости была непонятна Лукову. Это сбило его с толку, и, чтобы хоть как-то продолжить разговор, он добавил:
- Вы имеете полный шанс застать его.
Понял, что сказал глупость, рассердился на себя и, видя, что девушка по-прежнему продолжает беззвучно смеяться, сказал уж совсем несуразное:
- Вот так.
Девушка поблагодарила и ушла своей дорогой. А Луков как стоял, так и остался на месте, все еще глядя ей вслед и машинально покручивая усы. "В чем дело? На какую такую тему она могла смеяться? Уж не…"
Лицо Лукова разом вытянулось. Он перестал крутить пальцами под носом и больно ущипнул себя за верхнюю губу: "Ну да, конечно! Все эта дурацкая привычка крутить усы, которые еще когда-то вырастут!.."
Тут надо заметить, что усы у Лукова были действительно такими, что их и уса ми-то называть было еще рано, они только-только начинали пробиваться, хотя он, чтобы ускорить рост, и брил их чуть не ежедневно. А привычку крутить - пока еще воображаемые - усы он перенял у одного бригадира, бывшего гвардейца. Перенял в шутку, а потом незаметно этот жест стал чем-то вроде потребности: в трудные минуты он помогал лучше сосредоточиваться. И вот эта привычка обернулась такой неожиданно глупой стороной.
Луков постоял еще некоторое время без движения, а потом резко нахлобучил на самые глаза фуражку и полез на комбайн.
Откуда-то взявшийся парень - то ли следом за девчонкой шел, то ли из овражка вывернулся - неопределенно поприветствовал Лукова, широко и ехидно улыбаясь при этом. Луков посмотрел на него сурово и осуждающе. "И чего только человек ухмыляется?! Ведь, ничего же не знает, а вот надо обязательно ухмыляться, рот до самых ушей растягивать…"
Мысли его опять вернулись к девушке. Интересно, зачем бы это ей инженер мог понадобиться? Если просто для разговора какого - так еще ладно, а если что просить идет - бесполезно. Ни в зуб ногой. Ведь это такой сквалыга - за обыкновенную шестеренку свободно даст себя повесить…
Луков еще раз посмотрел в ту сторону, куда ушла девушка, но, кроме обступивших дорогу и постепенно сходящихся к горизонту хлебов, ничего не увидел.
2
На полях Березанки ранее Лукову работать не приходилось, и потому осматривал он их с присущим ему тщанием.
На все его вопросы березайкинский бригадир поначалу отвечал охотно и пространно. Но вопросы у каждого нового поля, изменяясь лишь в своей последовательности, повторялись и повторялись. К середине дня бригадир заскучал, потом в его глазах появилось какое-то рыбье выражение. К вечеру он уже был на грани не то мрачного отчаяния, не то тихого помешательства. Луков видел это, видел и очень жалел, что на первых же порах так неловко складываются у него отношения с человеком, к которому ему постоянно придется обращаться. Он даже вздыхал сочувственно, искоса поглядывая на поскучневшее лицо своего спутника. Но что он мог поделать?! Он в Березайке впервые, и ему - нравится это тебе или нет, товарищ бригадир, - все надо знать, решительно все. Ведь ему по этим нолям не с девушкой гулять, а на комбайне работать. И он у нового поля с прежней беспощадностью засыпал бригадира своими "рельеф", "длина гона", "ожидаемая урожайность"… Бригадир отвечал односложно, дыша глубоко и редко.
- Да, жарко, - как-то сказал Луков, делая вид, что за истинную причину упавшего настроения спутника считает жару.
- Что? - не понял бригадир.
- Жарко, говорю, - повторил, Луков и отерся, как бы иллюстрируя свои слова.
- Да, жарко… - рассеянно согласился бригадир, видимо так и не поняв наивной хитрости Лукова. - Слава богу, еще только одно поле осталось…
На другой день Луков решил опробовать молотилку комбайна на рабочем ходу. Для этого к комбайну был подвезен воз прошлогодней соломы.
Началось все хорошо. В приемную камеру брошена первая охапка соломы, вторая… Барабан гудел все глуше и глуше. Захотелось посмотреть на работу узлов молотилки, обойти ее кругом. Но кто бы тем временем кидал солому!
Мимо кузни, недалеко от которой стоял комбайн, шла какая-то девушка. Луков секунду поколебался, - но не останавливать же машину! - и махнул рукой девушке, приглашая по дойти. Сам он продолжал задавать солому.
- Молотилку вот проверяю, а одному неспособно, - не оборачиваясь, крикнул Луков девушке, как бы извиняясь за свое слишком смелое приглашение и стараясь придать голосу возможно больше вежливости. - Покидайте вот сюда немно…
Он не договорил. Перед ним стояла та самая девушка, которую он встретил по дороге в колхоз. Кажется, девушка чуть улыбалась, но разве до того тут было, чтобы уточнять такие подробности, - молотилка гремела на холостом ходу. Луков проворно кинул несколько охапок и, стараясь быть вежливым до предела, попросил еще раз:
- Пожалуйста, покидайте, пока я машину посмотрю.
Девушка, не говоря ни слова, подошла к комбайну и начала задавать солому.
Молотилка шла хорошо. По особенно понравилась Лукову работа девушки: она задавала ровно, не торопясь и не опаздывая, - прямо-таки загляденье! Отключив молотилку от мотора и спускаясь с мостика, он спешно придумывал, в каких бы это наиболее деликатных выражениях отблагодарить девушку. Однако, едва успел открыть рот и пробормотать начало сложносочиненной благодарственной фразы, как девушка перебила его и как-то уж очень просто сказала:
- А, ничего. Не стоит. Я ведь к вам практикантом.
От растерянности Луков потянулся было к своим будущим усам, но тут же отдернул руку, рывком заглушил мотор и тяжело опустился на раму.
В голову разом набежало столько мыслей, что разобраться в них было непросто. Потом так же разом все мысли улетучились, и осталась только одна: как ему вести себя с новоявленным помощником? Не расшаркиваться же перед ней, не рассыпаться в любезностях, как он только что собирался. Практикант есть практикант, и ничего больше, а отношения надо устанавливать ясные и определенные с первого же раза. С этой милой девушкой предстоит серьезная работа, а отнюдь не прогулки при луне. И важно, чтобы она сразу же почувствовала дистанцию: поняла свое место и поняла, кто есть кто.
- Ну что же, давайте знакомиться, - запоздало предложил Луков после продолжительного молчания и даже зажмурился, представив себе, как это глупо, должно быть, выйдет: они подадут друг другу руки и скажут: "Ваня". - "Таня". - "Очень приятно…" Бр-р!..
По опять все вышло гораздо проще. Девушка тряхнула волосами и, улыбаясь, ответила:
- А мы уже и знакомы. Вас Иваном Тимофеичем, если не ошибаюсь, а меня - Валей. Я, между прочим, здешняя… Учусь в училище механизации. А опоздала немного - к тетке в город ездила.
Лукову понравилась в девушке эта простота в обращении.
И имя хорошее. Простое и вообще… А впрочем - ничего особенного, имя как имя. И если присмотреться - никакой особенной красоты: нос как нос, глаза как глаза. Очень обыкновенные глаза. А руки - руки так и совсем неинтересные. Ведь этими тонкими пальчиками не воздушные поцелуи изображать, а держать ключи, подшипники, штурвал комбайна в конце концов, а на штурвале, как известно, должна лежать сильная и твердая рука…
Оглядывая хлеба по дороге в Березайку, Луков любовался ими. По-иному виделись ему поля, когда он обходил их вместе с бригадиром: вон там промоина - а куда она идет, вдоль или поперек гона; в той лощине полег хлеб - интересно, полеглость будет приходиться "встречу" комбайну или "по ходу" его… Другими глазами глядел он теперь и на Валю. Там, на дороге, он встретил милую девушку, сейчас перед ним стоял помощник, с которым предстоит проработать целый уборочный сезон. Потому даже такого пустяка, как поездку к тетке, сейчас Луков не простил своему помощнику: "Несерьезно. Не нынче завтра в поле, а она по теткам разъезжает".
- Вот что, - Луков решительно поднялся с рамы. - Для начала давай-ка проверим крепление решет второй очистки, а то что-то они тарахтят громче положенного. Ты их сними, а я пока мотор приведу в порядок.
Насчет решет Луков, конечно, соврал. Просто нельзя же было без конца сидеть, ничего не делая, и разглядывать друг друга. А в работе и всякая неловкость пройдет, и сразу видно будет, что за птица эта самая практикантка.
Работа закипела. Собственно, работала одна Валя, а Луков лишь для вида обмахивал карбюратор и наблюдал.
Движения девушки были быстрыми, сноровистыми, хотя и не всегда точными. Луков удовлетворенно гмыкнул. На какую-то секунду он даже пожалел, что так вот, ни с того ни с сего, устроил этот экзамен: сколько Валя ни береглась, а два пятна все же посадила на свое светлое платьице. Однако вслух безжалостно проговорил:
- Жидковаты у тебя руки-то. Видишь, почти любую гайку я после тебя еще пол-оборота легко дотягиваю. Что же мне, за тобой ходить да гайки довинчивать?..
Валя беззащитно взглянула на Лукова и виновато потупилась, забыв про свое измазанное платье, которое только что оглядывала. Эта беззащитность сразила Лукова, он почувствовал, что переборщил. Хотелось погладить девушку по голове и сказать что-нибудь ласковое, ободряющее. И он сказал:
- Ладно… В общем, ничего… Ты не… не это самое, одним словом… Кронштейн закрепила? Вот и хорошо. Опробовать сейчас не будем, в следующий раз. Прибери инструмент, и на этом кончим.
Валя живо раскрыла инструментальный ящик и начала складывать туда ключи, предварительно протерев их. А Луков - хотел он этого или нет - опять строго следил за ее действиями.
"Протирает - значит, любит порядок. И кладет все на свои места… Взяла цепь Галля. Положила. И - хоть бы что. Словно это пучок ржавой проволоки, а не та самая цепь, за которой я два дня к инженеру на поклон ходил. Вот что значит прийти на готовое, ничто не ценится!.."
- А что у вас здесь, Иван Тимофеич? Нужное или…
- Да оно как сказать… и нужное и…
Уже не первый год идет у Лукова этакое негласное соревнование с лучшим комбайнером колхоза Федором Глущенковым. И Федор все как-то ухитряется обгонять его. Хоть не намного, хоть на самую малость, а обставит. В этом году Луков дал себе клятву во что бы то ни стало утереть нос сопернику. Но хоть поклялся он вроде бы самому себе, а каким-то образом это стало известно редактору колхозной стенгазеты, и тот упросил его "сочинить по всей форме договор на соревнование". Луков сочинил, а сразу отдать редактору свое сочинение как-то не удосужился и, чтобы не измять да не замазать листок по карманам, сунул его в угловую ячейку инструментального ящика. Его сейчас и нашла Валя.
- Оно, может, и не так уж нужное, - повторил в нерешительности Луков, - а все же… Да ты почитай. Тебя это теперь тоже вроде бы каким-то боком касается.
Валя внимательно прочитала договор.
- Ну и как? - опросил Луков.
- Хороший договор, - не совсем понимая, чего от нее хотят, ответила Валя.
- Хороший! - криво усмехнулся Луков, подумав про себя: будто о стихотворении Пушкина идет речь. - Я про суть. Рука не дрогнет под таким договором подписаться?
- Нет. Я бы подписалась, - с готовностью и, как показалось Лукову, с излишней поспешностью откликнулась Валя.
- Ну, смотри! Потом чтобы не пищать, - Луков сказал это почти с угрозой. - Вот карандаш - подписывайся… да не здесь, здесь начальник агрегата, то есть я буду подписываться, а ты немножко пониже бери. Вот так.
Валя подняла на Лукова свои синие, чуть обиженные глаза и тут же опустила, глубоко вздохнув.
"Боже ты мой! Серьезного слова сказать нельзя".
- А у тебя небось и комбинезона-то нет? - вдруг спросил он, взглянув на плечо Вали, где красовалось масляное пятно.
- Не-ет, - несколько растерянно призналась Валя.
- Вот видишь, - осуждающе проговорил Луков, будто отсутствие комбинезона у Вали было чем-то вроде физического или какого другого недостатка и имело прямое отношение к подписанию договора.
Луков отошел к хедеру, развязал лежавший у ветрового щита вещевой мешок, достал новенький, с иголочки комбинезон.
- На вот. Не для тебя, конечно, берег… Нет, я в смысле размера: великоват тебе немного, но ничего, убавишь, ушьешь - будет как раз.
- Спасибо, Иван Тимофеич, - просто и как-то очень хорошо сказала Валя. Так хорошо, что если бы у Лукова был второй комбинезон, наверное, он бы и его не пожалел.
- Не на чем. Задача у нас с тобой такая, чтобы спасибо от колхозников заработать.
- Я понимаю задачу, Иван Тимофеич.
- Хорошо, коли понимаешь.
В первый раз за этот день Луков скупо улыбнулся и спокойно, без помехи, покрутил свои будущие усы. Во всяком случае, Валя не подала виду, что заметила этот мальчишеский жест своего строгого начальника.
3
Наступило время жатвы.
Разливной простор золотисто-желтых полей распался на огромные квадраты и прямоугольники: вчера еще дремотно-безмолвные поля наполнились гулом человеческих голосов, стрекотом, фырканьем, грохотом машин. Зеленые ленты молодых лесополос, похожие раньше на еле заметную оторочку, теперь, после первых обкосов комбайнами, стали отчетливо заметны, будто подросли на глазах. На стыках участков появились тока, к ним и от них засновали люди, подводы, автомашины. В жарком и пыльном воздухе полевых дорог родился новый запах - запах молодого жита.
Комбайн шел первый круг.
Орудуя штурвалом, Луков жадно вдыхал чуть тепловатый запах свеженамолоченного хлеба. На душе у него было по-праздничному торжественно. Он и штурвал держал истово, как древко знамени.
Первому заезду Луков придавал очень большое, прямо-таки решающее значение. Он как бы задавал тон всему рабочему дню. Что же остается после этого говорить о первом заезде уборочного сезона!
Сейчас комбайн доходил первый круг без единой остановки. Бункер был уже почти полным. И хотя старенькая полуторка и подводы-бестарки шли следом, Луков на вопросительный взгляд Вали: не пора ли выгружаться? - ничего не ответил. Хотелось дойти первый круг до конца.
Последний поворот. Луков просигналил остановку, а по окончании выгрузки не только не повел машину дальше, чего с нетерпением ждала Валя, а заглушил мотор и пошел к шоферу закуривать. Валя проводила его таким недоуменно-осуждающим взглядом, что он даже спиной чувствовал этот взгляд, пока сходил с мостика.
Курили не спеша, смакуя каждую затяжку.
- А теперь проверь, как чувствуют себя планки главного полотна, заново отрегулируй натяжку, - сказал Луков Вале, аккуратно заплевал окурок и полез в приемную камеру молотилки.
Уже оттуда, осматривая зубья барабана, как бы между прочим сказал:
- Оно конечно, самое дорогое на уборке - это время. И экономить мы его должны безо всякой к себе пощады, каждую минуту на учет брать. Но только экономия бывает разная. Ты вот чуть не плачешь, что целых полчаса потеряли, мол, ни за что ни про что. А зря. Машина-то после ремонта, части еще не приработались, греются. Дай им остыть, подрегулируй лишний раз. И не надо этого часа жалеть - он тебе потом добрых десять сэкономит… Теперь иди проверь подшипники соломенного транспортера, а валик я сам поправлю… Это ведь только плохой комбайнер останавливает машину, когда она уже сама вот-вот встанет. Запомни: только самый никудышный комбайнер так делает. Настоящий комбайнер, комбайнер высокого класса, не должен позволять технике командовать над собой. Он останавливает машину по своему собственному усмотрению, когда это ему требуется. Он не ждет остановок машины, а предупреждает их. Федор Глущенков, например, работает так. Мы с тобой должны работать не хуже… Ну а теперь подтяни еще вот эту цепь, и поехали! Становись сюда… да, да, к штурвалу. Думала, я не раньше как через неделю его доверю. Не угадала.
Валя подошла к штурвалу и, затаив дыхание, опустила руки на горячее колесо.