- Не особенно. Просто мне кажется, у ребенка должны быть и отец и мать. Или, по крайней мере, мужчина и женщина, которые показывали бы ему, кто такие взрослые. Хотя, честно говоря, мне бы совсем не хотелось, чтобы Таня сочла Дитера образцом для подражания.
- Он часто видится с ней?
Элеонора медленно покачала головой.
- Нет, всего несколько раз в год.
- А ты?
Она бросила на него быстрый взгляд, но тут же его отвела.
- Она живет со мной. Я только на лето отправляю ее к моим родителям в Трир.
- Значит, твои родители немцы?
- Не совсем, только мама.
Палмеру почему-то не понравилось, как их беседа незаметно вдруг превратилась в некое подобие допроса. Значит, надо постараться сделать так, чтобы она либо сразу же и полностью ответила на все интересующие его вопросы, либо послала бы его куда подальше. Поскольку он чувствовал себя просто обязанным выяснить кое-какие детали. Которые хотя бы в общем совпадали с разрозненными ответами и дали ему более законченную картину.
- А отец?
- Полуполяк-полурусский.
- А когда он эмигрировал?
- Наверное, где-то в начале тридцатых.
- И познакомился с твоей мамой в Германии?
- Да, в Трире.
- И родилась ты тоже там?
Она покачала головой, но ничего не ответила.
- Значит, не в Германии? - настойчиво повторил он вопрос.
Элеонора подняла на него глаза.
- Я родилась в 1942 году, в Азоло, это маленькая деревушка в предгорьях итальянских Альп. Тогда мои родители бежали из Австрии в Швейцарию. Они надеялись добраться до Цюриха на поезде через симплтонский туннель. Там у них были друзья еще до моего рождения. Но затем моя мама серьезно заболела, здорово простудилась, когда им пришлось переходить через Альпы верхом на двух осликах. По холоду и снегу. Они все-таки добрались через Кортина д’Ампеццо до Беллино, где нашли доктора, который вначале настаивал, чтобы ее срочно отправили в больницу Падуи или Венеции. Но добраться она успела только до Азоло, когда начались родовые схватки. Тогда местная акушерка предсказала мне неминуемую смерть. Но, как видишь, не угадала.
- Прости, - Вудс погладил ее руку. - Я совсем не хотел вдаваться в такие детали.
- Но, тем не менее, ты это сделал. Что ж, теперь ты почти все знаешь. Так что можешь спрашивать меня о Тане.
Палмер откинулся на спинку стула. Катер миновал пристань и теперь приближался к Эйфелевой башне, которая уже отчетливо виднелась по левому борту.
- А что спрашивать о Тане?
- Все. Все, что считаешь нужным.
Элеонора отвела взгляд в сторону и, немного помолчав, кивнула головой в сторону Эйфелевой башни.
- Построена в 1889 году, высота около тысячи футов, хотя давление, которое она оказывает на почву, не более пятидесяти шести фунтов, то есть практически точно такое же, как сидящий на земле человек.
- Слушай, по-моему, я уже попросил прощения! Причем, поверь, вполне искренне.
- Возможно, - она снова отвела взгляд в сторону. - И все же спроси меня обо всем, что хочешь узнать о Тане.
- Извини, но, боюсь, я забыл.
- Забыл? - Она качнула головой, и ее густые длинные волосы взметнулись, словно сполохи пламени. - С любой недосказанностью нам трудно быть вместе. Это будет как заноза, от которой надо избавиться. Как можно скорее. Так что, пожалуйста, не стесняйся и спрашивай.
Палмер ласково погладил обе ее руки. Они почему-то казались очень холодными.
- Честно говоря, я не знаю, что спрашивать.
- Не бойся. - Элеонора посмотрела на него, и он заметил в ее глазах следы слез. Значит, отвернувшись от него, она молча плакала. Даже тени потекли…
- Вуди, я слишком тебя люблю, чтобы бояться ответить на любые вопросы, - уже куда более спокойным голосом сказала она. - Так что спрашивай, я на все отвечу, обещаю, прямо и искренне, и тогда мы, надеюсь, покончим со всем этим. Раз и навсегда!
- Они держат Таню как заложницу?
Ее большие темные глаза заморгали, и Палмер понял, что почти угадал.
- Кто сказал тебе, что она в заложниках?
- Фотография.
- Значит, ты не совсем правильно ее понял. - Элеонора взяла обе его руки в свои и крепко сжала. - В ней ничего не показывает, что Таня заложница. - Ее глаза по-прежнему были широко раскрыты, хотя неожиданно образовавшиеся мелкие складочки у верхних век точно показывали, как больно ей говорить о своей дочери. - Эта фотография всего лишь напоминает мне, что ее жизнь в моих и только моих руках.
- Прости, не понимаю.
- Да нет же, конечно, все понимаешь. И слово "заложница" в данном случае ничего не объясняет. Даже жаль, что ты его употребил. Звучит совсем, как если бы Таню посадили в тюрьму или куда-нибудь заперли. Но она там с моими родителями! - Ее рука возбужденно взметнулась к лицу, затем к волосам, нервно приглаживая их… - На самом деле, мне просто не дают забыть, что это я у них вечный заложник. Пока Таня у меня, я у них! И никуда не денешься. - Она всплеснула руками. - У тебя ведь тоже есть дети, ты должен понимать. Такое может случиться со всеми.
- Кто они?
- Я не знаю.
- Ну хоть какие-нибудь догадки есть?
- Никаких.
- Но ведь они требуют, чтобы ты для них что-то делала. Из этого и надо исходить.
- В последнее время они ничего от меня не требовали.
- А раньше?
- Всякая мелочевка. Незначительная информация, отрывки из отчетов…
- Отчетов из файлов ЮНЕСКО?
- Да, и некоторых других.
- Каких других? Моего банка ЮБТК?
- Прекрати!
- Но я…
- Ради бога, прекрати!
- Значит, на самом деле эта фотография означает: "приготовься выполнить очередное задание". Так ведь?
- Прекрати, я очень прошу тебя, прекрати!
Катер, чуть увеличив скорость, проплывал между левым берегом Сены и длинным узким островком, почти полностью засаженным зелеными деревьями. Палмер неторопливо выпил стакан воды и, бросив взгляд на Элеонору, заметил, что она пристально наблюдает за выражением его лица.
- И все-таки?
- Да, очередное задание.
- Ладно, бог с ним, проехали. - Палмер прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Что с ним происходит? Откуда эта неприятная, противная сухость во рту, совсем несвойственное ему нервозное ощущение опасности… Неужели он настолько влюбился, что причиняемая им Элеоноре боль ранит его самого еще сильнее?!
- С тобой все в порядке? - спросила она, продолжая внимательно смотреть на него.
- Да. Насколько это возможно. - Он открыл глаза и, заметив ее обеспокоенный взгляд, улыбнулся. Во всяком случае, попытался изобразить некое подобие улыбки.
Она тоже улыбнулась. Как бы по-своему успокаивая его.
- Но ведь мы правильно поступили, выяснив все до конца, разве нет? Теперь нам все будет намного легче.
- Я… в обычном случае я, конечно, сказал бы да, но сейчас… сейчас, прости, у меня пока еще нет полной уверенности, что мы выяснили все до конца.
- Мы просто обязаны быть честными друг с другом.
Он медленно покачал головой.
- Увы, и да и нет. Твое поколение превыше всего ценит честность, а вот мое… мое, скорее, лицемерие, притворство и фальшь.
- Нет, нет, это совсем не так! Зачем так наговаривать на себя? И на свое поколение. Потому что…
Он перебил ее, слегка приподнял левую руку.
- Я один из немногих, которые могут позволить себе это. Открыть глаза на правду. - Затем, чуть помолчав, спросил: - Скажи, ты все еще любишь меня? Как и раньше? После всего этого?
- Нет, намного хуже, теперь я обожаю тебя.
- Вся беда в том, что я тебя тоже. - Они прильнули друг к другу, слились в долгом поцелуе. Смотрел ли кто-либо на них или нет, их в тот момент не особенно интересовало. Жизнь имеет и другие измерения. - А знаешь, теперь мне не так уж и важно, сколько и чего ты им передала об ЮБТК. Мы переживем.
- Но они никогда не просили меня об этом.
- Хорошо, но даже если все-таки спросят, то…
Они оба громко расхохотались, даже не обращая внимания на посетителей, сидящих за соседними столиками.
- Хотя насчет детей ты, наверное, не совсем права. В принципе, они совсем не заложники. Разве только если кому-то вдруг не понадобится, повторяю, конкретно понадобится, сделать их таковыми. За деньги или за что-нибудь другое.
- Нет-нет, дети могут быть заложниками по определению. - Она вновь наполнила бокалы вином, хотя в этом не было необходимости. - Вот взять, например, тебя, богатого, наверное, даже очень богатого человека. Ты когда-нибудь боялся, что твоих детей могут похитить? И потом что-нибудь потребуют. Либо денег, либо "услуги"…
- Не очень. Видишь ли, есть целый набор вещей, которые делают похищение детей делом довольно трудным, а иногда и просто невозможным: определенные маршруты перемещений, специальные меры предосторожности, охрана, ну и многое другое. Полностью уверенным, конечно, никогда быть нельзя, но и жить в вечном страхе тоже не сто́ит.
- Да, наверное, все это так, дорого́й, но чтобы гарантировать безопасность потенциального заложника, всегда приходится платить. А если нет денег, то приходится расплачиваться "услугами". Причем самыми разными. Иногда совершенно непредсказуемыми, иногда омерзительными.
Катер, уже развернувшись, снова проплывал мимо длинного, узкого и, похоже, вечно зеленого островка.
- Интересно, у него есть название? - поинтересовался Палмер.
- Да, это остров Лебяжий, - с готовностью ответила Элеонора. - Хотя в это время года лебедей там никогда не бывает. Они прилетят попозже. - Она немного помолчала, затем добавила: - Впрочем, у меня для тебя есть другой сюрприз. Взгляни-ка вон туда. - И показала рукой на статую за мостом Гревиль.
Воздух становился все более и более влажным, свет рассеянным, не таким прозрачным. Палмер прищурился. В статуе ему виделось что-то гротескно знакомое, но…
- Нет, похоже, это не то, - чуть подумав, протянул он. - Или, скажем, не совсем то.
- Да нет же, именно то самое! Это ведь на самом деле миниатюрная копия оригинала великого Бартольди. Вообще-то именно с нее и делалась ваша национальная гордость - великая статуя Свободы. Ну так как, тоска по родине, по Нью-Йорку еще не заела?
- Любимая моя, - чуть усмехнувшись, сказал Палмер. - Нашу национальную гордость мне приходилось видеть только один раз. И то лишь пролетая над ней в вертолете.
- И что, ты, американец, никогда не был внутри вашей статуи Свободы? На самом деле? Никогда не поверю!
Он обнял ее, слегка поцеловал.
- Ладно, пошли наверх. Там все выглядит куда как приятнее.
- Зато на Сене легко простыть. - Элеонора довольно откинулась на спинку стула, закинула руки за голову. - Завтра мы летим во Франкфурт. Мне бы не хотелось, чтобы ты…
Палмер печально покачал головой.
- Планы, программы, проекты, встречи - все расписано.
- Schrecklich! - Она встала, ласково взяла его за руку и повела за собой на верхнюю палубу.
Глава 22
Сойдя с прогулочного катера, они долго шли по левому берегу Сены. В основном молчали, наслаждаясь ландшафтами этой величавой реки. Хотя время от времени Элеонора спрашивала, впрочем, довольно равнодушно, куда они, собственно, направляются. "Да никуда, просто так гуляем", - усмехнувшись, отвечал он. Миновав третий мост, названный в честь Александра Третьего, они немного постояли, затем, бросив прощальный взгляд на вечную Сену, поднялись по ступеням высокой лестницы наверх, на широкую каменную набережную.
Хотя время перевалило уже за полночь, на площади Конкорд во всю кипела ночная жизнь: влюбленные парочки, группы веселых, громко смеющихся людей, множество снующих туда-сюда машин…
Дойдя до основания внушительного обелиска, они остановились. Палмер, склонив голову набок, долго рассматривал непонятные арабские знаки, высеченные на каменном пьедестале высоченной египетской колонны.
Элеонора, по-прежнему не выпуская его руки́, неожиданно потянула Вудса влево, к скульптурам диких лошадей, на редкость органично обрамлявших обширные Елисейские поля.
- А вон там, - она ткнула рукой в сторону Триумфальной арки, - та самая историческая достопримечательность, увидеть которую мечтает половина человечества. Всего в километре отсюда.
Палмер бросил быстрый взгляд на часы.
- Извини, но мне надо вернуться в отель. Как можно быстрее. Важный телефонный звонок.
- От твоей нью-йоркской подруги?
- Вообще-то, да.
- И что, она звонит тебе каждый вечер, chéri?
- Нет, не каждый. Равно как и сегодня. Я сам должен позвонить ей завтра. Но у меня странное предчувствие, что она позвонит мне именно сегодня. Причем скоро, боюсь, очень скоро…
Они торопливо прошли по улице Рояль, свернули направо и очень скоро оказались на площади Вандом напротив отеля "Риц". Элеонора на секунду остановилась, кивнула головой на высокую спиралеобразную колонну в самом центре площади.
- Это из чистой бронзы, - пояснила она. - Сооружена из расплавленных орудий, которые Наполеону удалось захватить под Аустерлицем.
Палмер бросил взгляд на колонну, обратил внимание на то, что неоновый знак на здании ЮБТК по-прежнему ярко освещен, снова посмотрел на свои наручные часы.
- Ты можешь думать о чем-либо еще, кроме этого чертова телефонного звонка? - не скрывая сарказма, поинтересовалась она.
- Прости. Я просто задумался.
- Кстати, имей в виду, в районе между улицами Рояль и Кастилия самые дорогие и модные магазины в Париже. Ты же даже не остановился, чтобы хотя бы для вежливости поинтересоваться, не надо ли мне чего. Так сказать, для личных нужд.
- Мне казалось, останавливаться для покупок - это по твоей части.
Элеонора пренебрежительно махнула рукой.
- Так делали любовницы старых времен, - объяснила она. - Сейчас мы стараемся не привлекать к себе внимания.
Палмер кивнул головой на приближающееся такси.
- Может, сядешь в него и минут десять-пятнадцать покатаешься вокруг? А потом подойдешь в мой номер.
- Это чтобы я не слышала твоего телефонного разговора?
- Нет, у меня появилось еще одно странное ощущение.
- Не слишком ли их много для одного вечера? - поинтересовалась Элеонора.
- Наверное, но я привык доверять им.
- Мудро, ничего не скажешь, очень мудро. - Она остановила такси, села на заднее сидение. - Пока. До встречи. Надеюсь, до скорой встречи.
Палмер подождал, пока такси, сделав круг по площади, скрылось из вида, затем неторопливо зашел в отель, попросил у портье ключ от своего номера.
- Вас тут спрашивали, сэр, - сказал тот, кивая в дальний конец холла. - Вон там.
Слегка нахмурившись, Вудс направился туда. Он ожидал увидеть там Фореллена, но это оказался Добер, сидевший на мягком диванчике с лежащим рядом развернутым номером журнала "Ньюсуик" и пустым пивным бокалом на низеньком мраморном столике. Увидев подходящего Палмера, он тут же вскочил на ноги.
- Здравствуйте, сэр. Надеюсь, вы на меня не очень рассердитесь. Я несколько раз пытался до вас дозвониться, но весь день никак не мог застать.
- В чем проблема, Добер? Что-нибудь срочное?
- Ну, прежде всего, я хотел бы проинформировать вас о некоторых деталях завтрашней поездки во Франкфурт. И, кроме того, пожаловаться на вашего мистера Фореллена, который буквально извел меня, требуя устроить новую встречу с Кассотором.
- Но это невозможно. - Палмер присел на диванчик и жестом пригласил Добера присоединиться к нему.
- Да, я говорил ему то же самое, но он и слушать ничего не хотел. Все требовал, требовал. Иногда на весьма повышенных тонах. Правда, во время последнего звонка в его голосе, похоже, слышались уже умоляющие нотки. Во всяком случае, мне так показалось.
- Что ж, теперь мистер Фореллен полностью ваш. К тому времени, как он вам позвонит завтра, я буду уже во Франкфурте.
Добер пожал плечами.
- Хорошо. Тогда завтра утром я заеду за вами ровно в шесть тридцать.
- Так рано?
- Да, ваш рейс в девять сорок, а наши авиалинии требуют, чтобы пассажиры прибывали в аэропорт по меньшей мере часа за два до вылета. Чтобы успеть оформить багаж и пройти регистрацию.
- Ладно, бог с вами. - Палмер согласно кивнул. - Кстати, вы заедете за мисс Грегорис первой?
- Да, мы подхватим ее в Сент-Клод. Это по пути. Билеты будут у меня. Если, конечно, вы не хотите иметь свой при себе. Я могу вам его дать прямо сейчас.
- Нет-нет, не надо, пусть будет у вас. Лучше скажите, где во Франкфурте мы остановимся.
- Номер "люкс" в отеле "Интерконтиненталь", вполне приличный.
- А мисс Грегорис?
В выражении лица Добера что-то слегка изменилось. Вроде бы почти незаметно, но явно, хотя дать этому точное определение было довольно трудно. Если вообще возможно.
- Для мисс Грегорис предусмотрен совсем неплохой номер в том же самом отеле.
Палмер встал.
- Вы приехали сюда на машине?
- Да, конечно. Но не смог найти место, где припарковаться. Пришлось бросить машину на бульваре Капуцинов около старого офиса "Американ экспресс".
- Знакомый уголок. Равно как и более короткий путь туда. - Вудс проводил молодого человека мимо стойки регистратуры, потом по длинной анфиладе коридоров до дверей. - Значит, так: когда выйдете, сразу же сверните направо и идите прямо до Капуцинов. - Он, доброжелательно улыбнувшись, похлопал Добера по плечу. - Только, ради бога, не вздумайте поворачивать налево. Иначе можете попасть совсем не туда, куда надо.
Добер вежливо хохотнул.
- Благодарю вас. Постараюсь не забыть, сэр. Сделаю, как вы сказали.
- Да, кстати, - добавил Палмер. - Таймер на вывеске здания вашего ЮБТК настроен не совсем верно. По меньшей мере, минут на пять-десять. Пожалуйста, потрудитесь проверить это.
Глаза Добера резко расширились.
- Само собой разумеется, сэр. Проверю, не сомневайтесь.
- Что ж, хорошо. Тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи, сэр.
Поднявшись к себе в номер и не услышав настойчивого телефонного звонка из Нью-Йорка, Палмер снял пиджак, вынул запонки из рукавов рубашки, расстегнул воротник, сбросил туфли. И все-таки интуиция его не подвела: правильно он сделал, не взяв Элеонору с собой. Что бы подумал Добер, увидев их вместе в отеле в такое время?! Его слепая догадка насчет срочного звонка оказалась неверной, но зато позволила ему вовремя и правильным путем избавиться от неожиданного посетителя. Потом, сев за столик, позвонил вниз и заказал бутылку белого "Сев-Фурнье". Когда ровно через две минуты официант ее принес, Палмер первым делом попросил его открыть бутылку, поблагодарил, дал положенные чаевые, налил себе полный бокал, залпом выпил, налил себе еще один, но уже с двумя кубиками льда. С тех пор, как они расстались с Элеонорой, прошло уже почти пятнадцать минут. Значит, она вот-вот будет.