Кто-то из толпившихся на носу выкрикнул несколько слов. Послышались взрывы хохота, вновь сменившиеся тишиной. Я так и не узнал, о чем была шутка и кто ее произнес.
К западу от нас лежал желтоватый туман; то там, то тут сквозь него неярко поблескивал лед, постепенно удаляясь - не иначе как при помощи того циркумполярного течения, которое столько дней несло нас к востоку.
На палубе послышались разговоры.
(19)
Стремясь избавить себя от излишних хлопот, помещаю сюда отрывок из письма моего университетского приятеля, который пожелал остаться неизвестным. Читатель, заверяю вас, что друг этот - признанное светило в вопросах гидрологии и всяческих прочих "-логий".
* * *
"Описание ваше можно смело вставлять в любой современный роман! Там, на вершине вашей ледяной скалы, не сидела случайно безумица, выкрикивая проклятия? Или осатаневший друид наслал беду на ваш корабль, прежде чем кинуться в бурное море? Боюсь, история чересчур цветистая для скромного географа, и если вы все-таки найдете возможность опубликовать свои записки, прошу - не упоминайте моего имени! Многие юные натуры, как я не раз замечал, нелегко переносят подобные путешествия. Неокрепший разум сводит все впечатления к серии ярких, разрозненных картинок, похожих на те, что висят в витрине лавки печатника. Как человек, который не любит выезжать из дома дальше столицы и долгие годы считает своим миром родной университет, постараюсь дать объективную оценку описанным вами событиям.
Мой добрый друг! Если ваша ледяная скала достигала сотни футов в высоту, то подводная ее часть должна была составлять не менее семисот футов. Возможно, вы сочтете эту цифру огромной, однако глубина моря на этой долготе может быть и много больше. Таким образом, получается, что ваш айсберг сел на мель, и вы обнаружили риф, которому при желании могли бы дать свое имя. Предположив на миг, что риф действительно покрыт гигантской ледяной шапкой, мы приходим к следующей теории. Ваш корабль прибило к рифу ветром и течением, а затем развернуло перед самым "носом" ледяной башни и протащило вокруг ее северного края, как щепку в водосточном желобе. Постоянные обрушения льда объясняются тем, что айсберг слишком далеко забрался на север и изрядно подтаял.
Однако же перейдем к главному. Если айсберг столь высок и обширен, что влияет даже на погоду, значит, он простирается настолько далеко к югу, что его, скорее, следует назвать плавучим континентом (островом?), а не обломком льда! Вам, вероятно, неизвестно, что ледяная гора, как правило, содержит в себе некоторое количество земли, на которое нарастает снег, из коего формируется лед, после чего все это соскальзывает в море и пускается в путь, неся описанные вами разрушения. Выходит, айсберг должен был сформироваться на континенте, который лежит на самом Южном полюсе! Я провел большую часть своей сознательной жизни, доказывая, что существование такого континента географически невозможно, и вам никоим образом не удастся убедить меня, что описание ваше - нечто иное, чем рассказ человека, до предела вымотанного длиннейшим вояжем. Я бы привел вам примеры из моих "Принципов орбитальной устойчивости и взаимодействия" - но вы не разбираетесь в географии настолько, чтобы следовать моей мысли. Поэтому приведу доказательство, более понятное непрофессионалу. Простым подсчетом я вычислил, что скала, содержащая такое количество льда, должна была сформироваться за несколько тысяч лет до сотворения мира, а именно весной четыре тысячи четвертого года до Рождества Христова!
Желаю доброго здоровья вашей матушке и ее почтенному супругу".
Самое интересное, что мы, на корабле, верили в произошедшее не больше, чем мой приятель. Даже сейчас, переписывая его послание, я все больше отдаляюсь от тех событий. А тогда первой моей разумной мыслью стало желание отыскать Чарльза и убедиться, что он не пострадал. Я увидел его на шканцах: он стоял, держась за поручень и глядя на компас. Только тогда я осознал, где нахожусь. Каким-то образом я выбрался из коридора и дополз до грота-штага, на котором и повис, ухватившись обеими руками за громадный юферс, и провисел там, как лист в паутине, пока не кончилось это безумие. У моих ног, выскользнув из моих же объятий, лежала в глубоком обмороке Селия Брокльбанк! Почему-то мы очутились тут вместе - я смутно припомнил, как она подскочила ко мне, и я стиснул ее: просто потому, что люди часто тянутся друг к другу в беде. Я поднял ее на руки и понес в коридор. Она вздохнула и повернула голову. Я постучал в ее каюту. Отозвался дрожащий голос:
- Кто там? Кто это?
- Это Тальбот. Со мной ваша жена, она в обмороке.
- Прошу вас, отнесите ее куда-нибудь еще, мистер Тальбот! Я не готов… Я не могу…
Свободной рукой я толкнул дверь. Старик сидел на койке, прикрывшись одеялом. Он был раздет, в каюте стоял ужасный запах. Я осторожно опустил свою ношу ему на колени, пристроив голову Селии между плечом и толстой рукой, после чего вышел и закрыл за собой дверь.
- Миссис Преттимен! Это я, Эдмунд!
- Входите.
Она сидела у койки, держа мужа за руку. Наверное, они так и не пошевелились с тех пор, как я покинул их в прошлый раз. Оба были бледны. Их руки лежали поверх простыни, как накрепко сплетенные нити.
Мистер Преттимен поднял на меня глаза.
- Ну что, поживем еще?
- Похоже на то.
Миссис Преттимен передернулась всем телом.
- Вы замерзли, Летти!
- Нет.
Она посмотрела вниз, на сцепленные руки, и бережно высвободила свою из руки мужа. По-моему, он даже ничего не заметил, так как смотрел на нее.
- Не плачьте, слабость вам не к лицу.
- Право, сэр! Миссис Преттимен просто…
- Молчите!
- Мне нужно несколько минут, - сдерживаясь из последних сил, проговорила миссис Преттимен, - чтобы привести себя в порядок.
- Я оставлю вас, мадам.
- Не надо.
Я распахнул перед ней дверь. Миссис Преттимен вышла.
- Расскажите, что произошло, Эдмунд.
Я постарался вкратце описать ему наше приключение - пришлось опустить странный эпизод с Селией Брокльбанк, так как я плохо помнил, как и почему мы оказались вместе. Уверен, она помнила еще меньше, чем я, и, таким образом, не было смысла забивать этим происшествием голову мистера Преттимена. Я просто упомянул, что, когда опасность осталась позади, я взял на руки потерявшую сознание женщину и отнес ее к мужу.
- Миссис Преттимен не упала бы в обморок, - заметил на это мистер Преттимен. - Она может заплакать, но сознания не лишится.
- Полагаю, сэр…
- Не стоит. Я не желаю, чтобы вы вмешивались в ее образование.
- Образование?!
- Неужели выдумаете, что если мы когда-нибудь станем основателями идеальной обители, миссис Преттимен сможет позволить себе слабости, свойственные ее полу? Я избавился от тех, что, главным образом, присущи мужчинам, а она должна сделать то же самое с женскими!
- Позвольте заметить, мистер Преттимен, что я не встречал ни одной женщины… Нет. Да. Я не встречал ни одной зрелой женщины, которая бы так поразила меня отсутствием тех самых слабостей, которые вы требуете вырвать с корнем!
- Что вы в этом понимаете!
- Я высоко чту миссис Преттимен, сэр, и не вижу причин этого скрывать! Я… я глубоко ее уважаю!
- К чему слова? Я по призванию педагог, и не вам оспаривать мои рассуждения. Я столько времени формировал свой характер, что кое-что понимаю в воспитании, даже если дело касается других!
- Тогда умоляю вас, объясните, сэр, что такого вы сделали со своим характером?
- Разве это не очевидно?
- Нет, сэр.
- Просто невыносимо! Меня поучают! И кто - упрямый юнец! Выносливость - вот что я воспитал в себе, сэр, выносливость и невозмутимость! Подите вон, пока я… Изо всех…
- Я уйду, мистер Преттимен. Но прежде позвольте заметить…
- Не надо, Эдмунд, - прозвучал голос миссис Преттимен.
Она закрыла за собой дверь и села. Мне показалось, что глаза у нее чуть покраснели.
- Пожалуй, вы согласитесь, что после всех наших треволнений очень приятно посидеть вот так, спокойно. Правда, Алоизий? Однако мы не предложили Эдмунду сесть, и он покорно стоит! Прошу вас, присядьте, Эдмунд. Я выглянула из коридора на палубу. Мы просто в другом мире, знаете ли… Море тихое, ласковое. Кто бы думал, что оно способно так резко меняться. Как вы считаете, отчего это?
- Понятия не имею, мадам. Я бросил все попытки постичь Природу. Теперь я на стороне тех, кто относится к окружающему миру с большой опаской.
В каюту отрывисто застучали.
- Вы не посмотрите, кто там, Эдмунд?
Вот уж кого я не видал со времен злополучного Колли! К нам явился Билли Роджерс собственной персоной! Он возвышался в двери, улыбаясь во весь рот, и держал в руках мой бочонок!
- Лорд Тальбот, сэр! Это, верно, ваш! Держите, милорд, сэр!
- Спасибо, давайте.
- Прощения прошу, милорд, но мистер Саммерс велел отнести его к вам в каюту, сэр, а я не знаю, где…
- Вы не знаете, где я живу, Роджерс?
Мне показалось, что он меня не слышит. Большие голубые глаза матроса смотрели мне за спину, туда, где сидела на парусиновом стуле миссис Преттимен - он словно что-то задумывал. Мне это очень не понравилось. Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
- Вот сюда. Поставьте у койки.
Роджерс сделал, как велено, и повернулся ко мне. Мы одного роста, только он гораздо шире в плечах - настоящий гигант.
- Могу быть свободен, сэр?
- А те, кто сидел в лодке - баталер Джонс и юный Томми Тейлор…
- Пропали, сэр. Дэйви Джонс, морской дьявол, сэр, забрал их к себе - даже вскрикнуть не успели. Немало народу на корабле станет спать спокойней, что в койках, что в гамаках, зная, что баталер уже не спросит с них долгов. Благодарю вас, лорд Тальбот, сэр.
Он отдал честь и испарился.
Бедный Томми! Отхохотал свое. Сколько же ему было - четырнадцать? пятнадцать? Пропал и уже никогда не вернется. Мне захотелось разделить с кем-то охватившее меня чувство пустоты. Я повернул было к каюте Преттименов, но вспомнил, что миссис Преттимен никогда особо не забавляли шутки Томми. Рискну даже предположить, что милая, безупречная во всех отношениях миссис Преттимен, старавшаяся относиться ко всем людям ровно, делала исключение для юного любителя неприличных шуток и совершенно спокойно перенесла его отсутствие.
(20)
И тут мы подходим если и не к концу нашего плавания, то уж точно к началу конца. Несколько дней все верили, что печали наши позади, и редко какая вера находила себе столько последователей! Погода иногда портилась, однако не сильно. Споры мистера Саммерса и мистера Бене о долготе носили весьма любезный и учтивый характер. Все были твердо уверены, что в такую приличную погоду пропустить землю невозможно, и мы разглядим ее миль за десять, не меньше! Ночные вахты, которые мы по-прежнему стояли с Чарльзом, стали просто волшебными. Звезд, казалось, можно коснуться рукой. Ночи превратились в сине-голубую сказку. Песни моряков словно прогнали темноту! Днем все, кто мог, выходили гулять на палубу, где каждый день с удовольствием играли дочурки Пайка. Мистера Брокльбанка видели греющимся на солнышке - без накидки! Я все так же читал мистеру Преттимену, однажды удостоился чести провести по палубе миссис Преттимен и весьма гордился собой, так ловко усмирившим бывшую горгону! Кроме того, наш променад наблюдал лейтенант Бене, что, несомненно, поставило его на место. Однако в другой день, когда я читал мистеру Преттимену, миссис Преттимен попросила извинить ее отсутствие и, как я потом узнал, вышла на прогулку по палубе с мистером Бене. Несравненный пример подобающего поведения!
Однажды Чарльз сказал, что желает показать мне кое-что примечательное. Что ж - желает так желает. Я вышел на палубу и огляделся. Ничего интересного, кроме нескольких белых облачков в зените. Миссис Пайк оперлась на поручень у среза полубака и разговаривала с Билли Роджерсом. Постояла с ними и Зенобия, прежде чем отправиться в постель. Мистер Гиббс с парой матросов заканчивали починку одного из поручней там, где его разрушил кусок льда. У грот-битенга миссис Ист и дочурки Пайка устроили кукольное чаепитие! Но тут раздалась целая серия команд от капитана Андерсона, и чаепитие пришлось прервать: необходимо было крепить канаты, так как судно ложилось в дрейф (кому интересно, что это такое - справьтесь в "Морском словаре" у Фальконера). Матросы выстроились вдоль левого борта с охапками линей, за бортом смонтировали платформу, от которой отходил тяжеленный лот - одному человеку не поднять.
- Травить лот! - скомандовал со шкафута мистер Бене, и лот с шумом шлепнулся в воду.
Линь пошел разматываться вдоль борта - матросы раз за разом перехватывали его снова и снова…
- Выбрать слабину!
- Чарльз, что тут происходит? Так мы узнаем, где находимся?
- Нет! - Он помолчал и улыбнулся. - Скорее, так мы узнаем, где мы не находимся.
Теперь линь не дергался вверх-вниз, а уходил под углом на северо-запад.
- Вот оно - ваше циркумполярное течение, Эдмунд. Думаю, это единственное серьезное доказательство, которое только можно представить.
- Вы говорите загадками!
- Мистер Саммерс, не могли бы вы на время прервать беседу и переложить судно на другой галс?
Чарльз криво усмехнулся и пошел отдавать приказы матросам, тянувшим разные шкоты, выбирая некоторые так, что паруса чуть округлялись, а волны то шуршали, то звенели, ударяясь о нос судна. Андерсон мимоходом ухмыльнулся мне желтозубой улыбкой. Что ж, какой капитан не будет рад солнечному дню, полному шепота и плеска спокойной воды?
- Поживей, там, поживей!
- Взяли, взяли!
- Сто десять фатомов, сэр!
Все затихли, выбирая линь. Наконец, на поверхности показался лот, с которого лилась вода.
- Курс по ветру, мистер Камбершам, северо-восток.
- Линь на борту, сэр! Песок и ракушки, сэр! - закричал со шкафута Бене.
Капитан кивнул так, будто именно это он и ожидал услышать. Я повернулся к старшему офицеру.
- И впрямь очень интересно. Только что все это значит?
- Ну как же! Мы на мелководье. У Бене с капитаном свое мнение по поводу нашей долготы, у нас с Камбершамом - свое. Хотя при такой прекрасной видимости все это не особо важно.
Чарльз умчался по делам.
- Мистер Тальбот, можно вас на минуточку?
Я обернулся. Из коридора вышел мистер Брокльбанк, завернувшийся в накидку.
- Чем могу служить, мистер Брокльбанк?
Он подвинулся поближе.
- Боюсь, во время последних событий я выглядел не лучшим образом…
- Что ж, вы пожилой человек, и вам простительно…
- Дело не в возрасте, мистер Тальбот, и не в дряхлости, но в болезни. Я подозреваю обморок, отказ жизненно важных органов.
- Мы чуть не утонули - это извиняет любое поведение.
- И все равно - лучше бы без обморока. Я боюсь болезни - врага внутреннего, больше, чем океана - врага внешнего! Помните, как возле нас остановилась "Алкиона"?
- Ну разумеется!
- Ах да, теперь я сообразил - вы лежали в своей каюте, вот, наверное, почему она плакала…
- Она?!
- Юная леди. Врач с "Алкионы" вышел из вашей каюты, и я только хотел его расспросить, а он, представьте, отодвинул меня в сторону! Вот они, доктора! Он вернулся на "Алкиону", вокруг него столпились женщины - да, теперь я понимаю! Они хотели узнать, что с вами!
- Наверняка это была мисс Чамли! Да, конечно же!
- Представьте себе - вы, молодой здоровый мужчина целиком завладели вниманием врача, не говоря уже о женщинах! Боже правый, никто еще не получал такой консультации, как я, когда наши судна расходились в разные стороны! Я звал доктора, женщины тормошили его, на кораблях выкрикивали приказы, кругом трещало и скрипело, а эта глупая девица все рыдала: "Мистер Трускотт, мистер Трускотт, он выживет?", а леди Сомерсет настаивала: "Марион, Марион, не при матросах! О, как это волнительно!", а офицеры кругом: "Пошевеливайтесь, ребята, ну, поживей!" - столько шума, а этот доктор - вообразите! - только и гаркнул мне: "Что вы хотели?", а я ответил: "Я насчет режима!", а он: "Не пить, не курить, меньше жрать и никаких сношений, старый вы дуралей!", а девушка бросилась леди Сомерсет на шею с криком: "О, Хелен!", и они уплыли, "Алкиона" то есть, так что пришлось обходиться своим умом, не получив медицинского совета, чем и объясняется мое поведение во время…
- Она и в самом деле спросила: "Он выживет?"
- Барышня? Да - ну, или что-то в этом роде. Может быть, она сказала: "Выживет ли он?" или "Он выживет!"…
- Нет, она скорее всего так и спросила - не стала бы она дважды выкрикивать имени доктора, если бы не переживала!
- Да. Наверное. Дважды - "Трускотт, Трускотт!", или, может быть: "Мистер Трускотт!" или "О, Трускотт!"
- Бог мой!
- Никогда не забуду. Не пить, не курить, не… - надо же!
- Ах, если она не окликнула его дважды - я несчастнейший человек в мире!
- Мистер Тальбот, вы сами на себя не похожи! Я пытаюсь объяснить свое поведение во время всеобщего испуга. Возможно, она позвала: "Трускотт, Трускотт, Трускотт!" и так далее. А самое плохое, что от такого режима газы у меня стали отходить сильнее, чем когда я был солидным мужчиной восемнадцати стоунов весом.
- Но главное - она восклицала!
- Ну конечно, иначе как бы я ее услышал?
- А Чарльз видел ее за ночь до того, и она смотрела на наш корабль…
- Что же все-таки он выкрикнул - "Не пить, не курить, меньше жрать и никаких сношений"? или "Поменьше сношений"? Может быть, под этим он имел в виду некое благотворное времяпровождение, которому периодически предаются женатые пары? Зачем он упомянул о еде и питье! Я и так прожил последние недели совершеннейшим монахом. Женщины - о, как они жестоки! "Отправляйтесь на палубу, Вильмот! - приказывает она. - Я не выношу эту жуткую вонь. Кроме всего прочего, она вредит моему цвету лица".
- Значит, мисс Чамли боялась за мою жизнь!
Я ждал ответа, но старикан, широко расставив ноги и положив руку на фальшборт, углубился в мысли о своем здоровье. Я поспешно удалился.
Вот так к паутине догадок и стремлений, привязывавших меня к мисс Чамли, добавилась еще одна крупица счастья и тоски.