- Господи, да зовите, как хотите!
- Вы настоящий друг. Как похоже на вас - прийти со словами утешения в то время, как все остальные… Все, хватит! Простите меня. Я веду себя совсем не по-мужски.
- Да вы стоите сотни таких, как Бене. И двух сотен таких, как Андерсон!
- Это мой фонарь?
Вопрос застал меня врасплох. Я приподнял руку с зажатым в ней фонарем.
- Нет. Это, понимаете ли…
И замолчал, не зная, как продолжить. Спустя мгновение Чарльз пожал плечами.
- Просто он судовой. Ну да ладно, не важно.
Неожиданно он стукнул кулаком по раскрытой ладони.
- Как же он меня унизил, просто растоптал! До чего несправедливо - и все за то, что я подверг критике мнение подчиненного!
- Его кто-нибудь слышал?
Чарльз помотал головой.
- Правила он блюдет. Что я мог поделать? Мы стояли на шканцах, и он официально вызвал меня к себе: "Будьте так любезны зайти в мою каюту, мистер Саммерс". Там и пропесочил - набычился из-под бровей, подбородок выпятил…
- Знаю, знаю, видел!
- Брань на вороте не виснет, знаете такую пословицу? Только вот речи капитана меня словно крюками разодрали.
- Вот и хорошо, что вы выговорились! Представляю, как вам обидно! Но клянусь, справедливость восторжествует. Честная игра, помните?
- Да, конечно. Колли… как давно это было.
- Только вот что нам сейчас делать? Улыбнитесь, прошу вас.
- Чувствуете? Ветер крепчает. Ладно, пусть над этим ломают головы капитан и начальник вахты. Только представьте, Эдмунд, - если бы так задуло хотя бы пару часов назад! Как же мне не везет! Ловлю себя на том, что… Нет, нет, я чересчур несправедлив. Мачту починили, скорость выросла, и я этому рад!
- Мы все рады.
- И все-таки, Эдмунд… С этим раскаленным железом… Я назначу смотрящего, пока все не остынет - больше-то все равно ничего не сделаешь. Придется проглотить упреки и продолжать службу. Что за такие существа мы, люди, если несколько раздраженных фраз значат для нас больше, чем вероятность гибели?
- В конце концов, никто не узнает…
- Да что вы? На этом-то корабле? На моей памяти не было судна, где слухи и сплетни не разносились бы так споро!
- Все забудется, рано или поздно.
- Это путешествие запомнят надолго, больно уж дорого оно обошлось.
- Вам, пожалуй, не следует впадать в уныние, потому что лейтенант Саммерс мало-помалу вырастет в капитана, а там, глядишь, и в контр-адмирала Саммерса!
Чарльз немного оживился.
- Это всего лишь мечта, и, боюсь, таковой и останется.
- Когда вы буквально спасли меня, одарив сухой одеждой - заметили, что я больше не чешусь? - я вспомнил о Главке и Диомеде. Вам, конечно же, не доводилось слышать эту историю, так же как мне раньше не доводилось сталкиваться с особенностями строения мачты или с прокладыванием пути по звездам. Дело вот в чем. Во время битвы два врага обнаружили, что их связывали родственные узы…
- Я ведь вам уже говорил. У меня нет родных, и слава Богу! Все лучше, чем иметь в родственниках Бене или Андерсона!
- Бросьте! Все не так плохо. Откуда такая угрюмость? Забавный сюжет сложился бы, если бы выяснилось, что вы французишка, как Бене! Нет, я уподобил нас двум героям древности.
- О! Прошу прощения.
- Они бросили оружие и обменялись доспехами на память. Боги, похоже, лишили их разума, потому что противники не заметили неравного обмена: медный доспех за золотой. Раньше я считал, что это просто рассказ, но теперь, понимаете, Чарльз, я нахожу в нем совершеннейшую аллегорию дружбы. Друзья отдают друг другу самое дорогое и не думают о цене!
- Верно!
- Для меня матросская роба - самое настоящее золото. Так примите же мою медь! Первый же корабль, отчаливший из Сиднейской бухты, привезет с собой не только мой дневник с восхищенным описанием ваших достоинств, но и письмо к крестному, где я перечислю причины, по которым вас просто обязаны возвести в чин капитана!
Чарльз бледнел и краснел.
- Благодарю вас от всего сердца. Нет, это невозможно - мне никогда не везло с продвижением по службе. Неужели вы в силах что-нибудь изменить?
- Как сказал, так и сделаю.
- Что ж… Постараюсь поверить. Должен поверить! Знаете, я настолько не привык к… Как бы это сказать… К привилегиям, к…
- К тому, чтобы получать заслуженное?
Чарльз поднялся.
- Чувствую себя словно в тот день, когда адмирал Гамбьер произвел меня в гардемарины!
Он протянул руку к полке и коснулся корешка книги, судя по виду - молитвенника.
- Боюсь, не смогу я сейчас показаться на глаза экипажу.
- Понимаю - вам надо побыть одному, поразмыслить.
- А вы, Эдмунд, вы заступите на вахту?
- Конечно! Я даже успел выспаться!
Я неожиданно пошатнулся и упал на койку. Чарльз рассмеялся.
- Поднимается ветер! Вот теперь-то мы и проверим фок-мачту!
- Пожалуй, мне надо проветриться.
(10)
Я осторожно прошел в кают-компанию. Веббер полировал край длинного стола с редким для него, однако совершенно бесполезным трудолюбием: стол был настолько исцарапан и захватан, что наводить на него лоск не имело смысла. Я с удовольствием поднялся на шкафут, к грота-штагу. Мы и в самом деле прибавили скорость. Пока я был у Чарльза, дела, похоже, поправились - на грот-мачте поставили лиселя, на случай, если ветер станет сильнее. На воде, прямо по носу, золотилось пятно солнечного света, но за кормой громоздились огромные рваные тучи, которые, казалось, не столько гнались за нами, сколько нависали сверху зловещими грозовыми замками. Можно было еще раз принять ванну, но я не решился, а вместо этого спрятался в укрытие. Первый резкий поток воды с силой ударил в палубу и отскочил от нее. Через минуту к ливню добавился град, так что вахтенные попрятались или прикрылись руками, защищая головы. Один забежал под судовой колокол и стоял там, хохоча над остальными. Град кончился так же внезапно, как и начался; за ним - словно в театре сменили декорации - последовал ветер, а вовсе не дождь. В несколько минут мир почернел, море стало грязно-серым. Совершенно неожиданно тучи словно стерли, остался только ветер и солнце: яркое солнце, вечерний, закатный свет, пронзительное, желтое светило, что рассыпало вокруг лучи, медленно скатываясь за горизонт подобно золотой гинее. Но и оно выцвело, полупрозрачные облака потянулись между нами и сияющим солнечным шаром. Глядя вдоль борта на ют, я заметил, что солнце садилось не строго на запад, а под углом к северу. Облака плыли высоко, прямо в зените, медленно продвигаясь вперед; ветер дул умеренно, но ровно, постепенно крепчая.
Склянки пробили конец первой полувахты. Церемониальная передача вахты прошла при посвежевшем ветре и усилившейся качке. Со шканцев явились мистер Смайлс и мистер Тейлор.
- Ну, мистер Смайлс, как погода?
Мистер Смайлс, однако, не был расположен к беседе. Я привычным путем спустился в пассажирский салон.
Боулс и Пайк сидели за длинным столом, под большим кормовым окном. По сложившейся традиции, место в центре считалось моим, сам не знаю почему. Я облюбовал его с самого начала, да так и повелось. Боулс, в свою очередь, сидел по левому борту стола, а Пайк, объект подвижный, перемещался, куда хотел. Скажем, сейчас он занимал мое место!
- Мистер Пайк, пересядьте.
Он оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Касторовая шляпа сползла на затылок. Заслышав мой голос, он попытался сдвинуться, не отрывая локтей от стола, и всем телом неловко дернулся в сторону Боулса.
- Что с вами, Пайк? Да отвечайте же, Ричард!
- Мистер Пайк, к несчастью, позволил себе вчера вечером лишнего, - объяснил Боулс.
- Похмелье, значит. Боже правый, да вы же прежде спиртного в рот не брали! Выходит, чему-то вас наше плавание научило. Похмельную голову лучше всего преклонить на койку…
Мистер Боулс предостерегающе покачал головой.
- В чем дело?
- Момент неподходящий. Как вам погода?
- Мистер Смайлс, хотите - верьте, хотите - нет, ничего особенного не сказал.
Мистер Боулс огорченно насупился.
- Никогда не думал, что буду голодать, что привыкну жить в постоянном страхе и все-таки - вот, пожалуйста!
- Как Виллер.
- Да уж, с обителью вам не повезло, сэр.
- А я не позволю каким-то там предрассудкам разлучить меня с моими подопечными.
- Бывают же бесчувственные люди. А что за подопечные у вас?
- Бесчувственные?! Смею вас уведомить, мистер Боулс…
Корабль резко качнуло. С мистера Пайка слетела шляпа, но он не сделал попытки ее поднять.
- Так что за подопечные, мистер Тальбот?
- Это уж моя забота, мистер Боулс.
Мы замолчали. Пайк в полной тишине закрыл глаза.
Вошел Бейтс - передвигался он на полусогнутых, потому что качка стала непрерывной.
- Как погода, Бейтс?
- Поживем - увидим, сэр.
Он взял пару фонарей и ретировался. По стеклу застучал то ли дождь, то ли водяная пыль.
- Вот так они все и отвечают.
- "Они"?
- Ну все - Камбершам, Билли Роджерс, теперь вот Бейтс.
- Остается только смириться.
Наступила очередная долгая пауза. Вернулся Бейтс с фонарями. Один горел.
- Куда повесить, господа?
Боулс, уперев локоть в стол, пальцем показал - куда. Бейтс пристроил зажженный фонарь по правому борту, второй повесил напротив. Наши тени мрачно заплясали по безрадостной комнате. Казалось, с каждой минутой они раскачиваются все сильнее и сильнее.
- По крайней мере, мачты…
- Стоят твердо. Да, мистер Тальбот. Блестящая идея и не менее блестящее исполнение. Мы, пассажиры, должны проследить, чтобы молодой офицер не остался без награды.
- С этим пусть флотское начальство разбирается.
- Вы всегда так равнодушны, мистер Тальбот?
Судно заплясало. Снова появился Бейтс.
- Пришлось подать дамам еду в каюты. Будете свинину с бобами?
- А как вы думаете? Да несите же скорее!
Я прикрыл глаза ладонью от света фонаря и всмотрелся в море, покрытое белой пеной. Говорить было по-прежнему не о чем.
Бейтс принес еду. Пайк с трудом приподнялся, качнулся вбок и рухнул на скамью так, что она зашаталась. Он водрузил локти на стол и осел в том же положении, что и раньше. Я с отвращением оглядел свою порцию.
- Отчего же так мало, Бейтс?
- Сэр, да мясо ведь жесткое, вы вдвое дольше его жевать будете, чем дома, сэр! - отозвался Бейтс, приплясывая, чтобы устоять на месте.
- Ступайте к дьяволу!
- Есть, сэр! Чего изволите, мистер Боулс?
- Унесите это. Боюсь, сейчас я с таким мясом не справлюсь.
- Прошу прощения, мистер Боулс, но это вы зря, сэр. Больше-то у нас ничего нет, а вам надо подкрепиться.
- Бренди, Бейтс.
- Бренди - это дело, сэр. Бренди у нас полно. А вот эль весь вышел, так что приходится пивом обходиться, сэр. Добавить бренди в воду, мистер Тальбот? Глядишь, и получше будет.
- Лучше ее ничего не сделает.
- Мистер Камбершам добавляет бренди в пиво, сэр.
- Вот это я, пожалуй, попробую. Боже правый! Свинка, должно быть, чугунная!
Бейтс, к моему изумлению, засеменил задом наперед! К концу пробежки он оказался несколько выше нас, сидевших за столом, и тут же побежал обратно. Боулс прижал ладонь ко рту, вскочил, но снова плюхнулся на скамью.
- Вам плохо?
- Что за дурацкий вопрос!
Он поднялся и, качаясь, двинулся наружу. Бейтс отворил ему дверь.
- Мне кажется, Бейтс…
Я осторожно, преодолевая тошноту, доплелся до своей каюты, но около нее передумал и бросился к выходу на шкафут, где повис на грота-штаге - иногда я называю эти штуки грота-штагами, а иногда просто цепями; и то и другое не совсем верно, хотя друг другу и не противоречит. Никогда не давал себе труда до конца разобраться в этой части корабельной оснастки, знаю только, что они удерживают грот-мачту в вертикальном положении - применительно к обстоятельствам. Впрочем, я привык хвататься за все, что подворачивалось под руку. В тот раз это оказалась здоровая деревянная штуковина с дыркой, называемая, по-моему, юферс. Я уцепился за нее, и передо мной замоталась размытая линия горизонта. Ветер снова поднялся, но не сильно. Он крепчал уже несколько часов, однако постепенно, и я начал понимать, что значит тот ответ, который приводил нас, пассажиров, в такую тоску.
Поживем - увидим.
Опять этот флотский язык - лаконичный и выразительный! Можно было сказать: "Задует - только держись!" или "Да уж, покачает". Но выбранная фраза демонстрирует полное неведение, словно эти насквозь просоленные создания понимают, что море в любой момент может выкинуть такое, чего в жизни от него не ждешь, и про это нельзя забывать.
Я прищурился на море за кормой. То, что нас ожидало, находилось там, у невидимого горизонта. Дул ветер, ровный и неумолимый, как само время. Внезапно я почувствовал огромную усталость - не голод и не морскую болезнь, а тоскливую безнадежность при мысли о том, какие невзгоды преследуют наше старое корыто, а какие его еще поджидают. Захотелось забыться, для чего существовал единственный путь: я скатился вниз по коридору в каюту - и в койку.
Проснулся я освеженный, но еще долго не вставал, так как качка увеличилась. В конце концов, я собрался с силами, дополз до пассажирского салона и с трудом впихнул в себя очередное скудное угощение. За столом никого не было. Выйти на шкафут я не решился, увидев, как через палубу перекатывается вода. Незадолго до полуночи я поднялся на шканцы. Морская болезнь отступила окончательно. Наверное, несколько часов неподвижности или относительной неподвижности, ежели таковая бывает, напомнили телу о жизни на твердой земле, и оно, как смогло, примирилось со своей грустной судьбой. Особой темноты не было - хоть луну и скрывали облака, но такие тонкие, что беспрепятственно пропускали свет. Может, и не белая ночь, но светлая - это уж точно! Усилился ровный ветер, нескончаемо дувший с запада, поднятые им волны украсились шапками белой пены. На палубу вышел Чарльз. Я отступил в сторону, чтобы не мешать передаче вахты. По завершении ритуала Чарльз сгорбился на юте. Я подошел к нему.
- Ну как, примирились с выдумкой Бене?
Он помолчал, глядя в сторону носа, так, что сразу было понятно - корабля не видит.
- Будьте другом, Эдмунд.
- С удовольствием! Но как?
- Не заговаривайте больше на эту тему. Вообще. Для меня она невыносима, для нас обоих - опасна.
- Но как же…
- Молчите!
- Хорошо, хорошо. Как вам будет угодно.
Я привычно взобрался по трапу на ют. Рассеянный свет озарял паруса на мачтах. Наша старушка отчаянно старалась побыстрей доставить нас в Сиднейскую бухту. У носа и у кормы вздымались буруны. За кораблем тянулся ясно видимый след, вихрящийся поток, который сглаживал бегущие за нами волны. Прямо подо мной из-под навеса показался Чарльз, подошел к поручню и встал там, глубоко засунув руки в карманы и широко расставив ноги. Эта вахта явно отличалась от той, первой, причем не только погодой. Чарльза срочно требовалось подбодрить.
- С какой скоростью идем?
При звуке моего голоса Чарльз вздрогнул - очевидно, не слышал, как я подошел.
- Не знаю. Узлов семь. Может быть, семь с половиной.
- Около ста восьмидесяти сухопутных миль в сутки. А воды много набрали?
- Сборный колодец наполняется ежечасно. Природа гонит нас вперед, но выставляет счет за эту помощь.
- А если паруса подобрать?
- Вы что, в отличие от остальных, голода не ощущаете?
- Ах да, разумеется. Какое все-таки затруднительное положение.
- Трудностей, Эдмунд, вы еще и не видели. Этот ветер несет на хвосте кое-что похуже.
- Откуда вы знаете?
- По многим признакам: время, за которое он набрал силу, характер самого ветра…
- Вот теперь вы меня и впрямь напугали.
Я сказал это лишь для того, чтобы он начал меня успокаивать и тем самым отвлекся от собственных бед. Увы - не преуспел. Глядя мимо меня, на бак, который явно не требовал его заботы, Чарльз только кивал. Ситуация вызвала в памяти то, что мистер Бене называл "conge". Я подошел к вахтенной доске и изучил записанные там цифры. Восемь, семь с половиной, восемь с половиной, снова семь с половиной узлов. Воду в трюме откачивают уже не один раз за вахту, а ежечасно. Словно услыхав мои мысли, матросы бросили лаг. Восемь узлов. Рулевой доложил результат мне! Я торжественно повторил его Чарльзу, хотя тот, наверное, слышал его не хуже меня.
- Запишите, мистер Тальбот.
- Есть, сэр.
На баке пробили склянки - двойной удар и еще раз.
- Чарльз! Они все перепутали! Надо же всего один раз!
- Ради всего святого, дружище, неужели вы не слышали про "отшествие на восток"? Мы теряем час каждые пятнадцать градусов долготы. Примерно раз в неделю мы пропускаем один удар и начинаем вахту с трех.
- Наверняка вахтенным думается, что они теряют часть жизни, как тогда, когда юлианский календарь был заменен современным.
- Понятия не имею, что им думается. Главное - чтобы делали свою работу, а там пусть думают, что хотят!
- Мистер Саммерс! Чарльз! Да вы сами на себя не похожи! Довольно! Не пугайте меня, старина! Я ведь считал вас образцом хладнокровия!
Чарльз отодвинулся от перил и сказал:
- Металл до сих пор не остыл.
После этих слов я прекратил его теребить: он, вне всякого сомнения, не в силах отвлечься от мыслей о Бене и фок-мачте. Не зная, чем себя занять, я бесцельно шатался по шканцам, чтобы убить время. Через час снова бросили лаг, и все повторилось, за исключением того, что, по словам матроса, скорость была чуть больше восьми узлов! Я записал восемь и снова прислонился к трапу, ведущему на ют. Вахта заняла три часа вместо четырех. Большую часть вахты Чарльз провел, не говоря мне ни слова, даже не глядя в мою сторону. Меня это так расстроило и даже разозлило, что, сменившись с вахты, я не удержался и попенял ему:
- Молчание я еще перетерплю, но ваша недовольная физиономия… Чем я ее заслужил?
Он помедлил на трапе, ведущем к кают-компании, и, не меняя выражения лица, ответил:
- Вы - ничем. Я очень расстроен, вот и все.
С этими словами он тяжкой поступью сошел вниз. Я с тяжелым сердцем добрался до своей каюты. Печаль, однако, не помешала мне крепко заснуть.