- Разве мы не квиты? - едва не удивился он.
- Вы от Матвея Сергеевича? - спросила, не подымая глаз, словно обращаясь к пеплу, упавшему на скатерть.
- Нет... - ответил Иванов, невольно улыбаясь.
Негодующе бросила взгляд на молодого человека. Палец на сигарете нервно пошевелился.
- Я работаю только по рекомендациям. Кто вы? - спросила, прекратив свои действия с рукой. Он было убрал ее. Изюминка-Ю удовлетворенно поерзала на стуле.
- Мы ищем одного человека... - признался Иванов.
- Есть люди, которые выполняют в жизни роль тигров или грифов, - неуверенно продолжила она. - Ваш соплеменник ненадежный человек?
- Я бы не сказал, - ответил Иванов. - В некоторые моменты он производит здравое впечатление.
Краем глаза заметил - Изюминка-Ю с вызовом изучала лицо гадалки. В те моменты, когда он обращался к ней, Изюминка-Ю метилась острым подбородком ему прямо в грудь. Вечно он пытался проникнуть в душу под чужим взглядом - лицо ее оставалось бесстрастным, как маска. Душевная осиротелость - вот что пугало ее.
- Я вижу, вы ошибаетесь. - Наконец-то она снова вознамерилась что-то разглядеть в его вновь распластанной ладони, несомненно, родственные связи. - У вас схожи голоса. Что вас сюда привело?
- Любопытство, - сказал он. - Ваш талант...
Она брезгливо поморщилась, словно отгоняя тень. Миссер Алекс по неуловимому приказу накрыл шар синей тканью.
- Это дорогого стоит...
Как кошка, она обратилась к нему за лаской - в ее теле жила неуемная тоска по сильному мужчине. Одна из его знакомых жаловалась: "Как на выставке... Ходят, выбирают мясо посвежее, не понимая, что только после сорока ты становишься умнее и все понимающей..."
- Назовите цену, - попросил он, давая волю своим губам быть в меру скептичными.
Преображаясь, улыбнулась его наивности.
"Все наши чувства выросли из инстинктов", - подумал он. - Вы не поняли... - заговорила, как обольстительница, ведь речь шла об ином, о том, в чем она прекрасно разбиралась: ей нужен был партнер, в котором она видела бы свое отражение, опору в жизни. - Вопрос поставлен некорректно...
Ему было наплевать. Он знал, что она заигрывает, наклоняя голову и томно прикрывая глаза. Женщины в розовых атласных халатах ассоциировались у него с жаркой спальней. Все упиралось в одно - когда ему надоест вся эта ложь?
- Вероятно, я ошибся, - согласился он.
- Вот именно, - бросила она, - кое в чем... - Взмахнула ресницами, как опахалом.
Взгляд, изображающий невинность, должно быть, репетировался перед зеркалом.
- Мне самой трудно понять... Ваша судьба в ваших руках...
- Я даже не догадывался, - удивился он.
- Не все люди умеют видеть, - решила просветить она. - Не все люди умеют слышать...
- Вы Нелли?! - не выдержав, вмешалась Изюминка-Ю. - Нам нужен Дима.
Спинка стула не дала гадалке упасть. Он так ничего и не узнал. Она откинулась, чтобы бросить на нее негодующий взгляд. Снова требовательно уткнулась ему в ладонь, теперь уже страшась Изюминки-Ю, забубнила:
- Алчные и искусные в обмане женщины, всюду сующие свой нос...
Он с трудом освободился:
- Мы ищем мужчину, - напомнил он.
- Я занимаюсь только гаданием. - Она наконец-то стряхнула пепел с сигареты и затянулась, выпустив дым из ноздрей, овладела собой и с прищуром уставилась на них. Румяна на щеках контрастировали с бледной кожей висков. - А вы, милочка, кто? На жену вы не похожи.
- Сколько вам лет? - безжалостно спросила Изюминка-Ю.
- Двадцать шесть... - обманула гадалка.
- Для него вы тоже старая, - сказала Изюминка-Ю.
Она играла роль девочки, порезавшей палец, - словно паникует даже по малости, страшится того, что нашептано цивилизацией, вводя коррекцию упреждения, - никто не выигрывает, потому что все упирается в случай. Его уже давно занимала эта идея. Он и сам последнее время принадлежал к числу аутсайдеров. Может быть, отсюда его глупая прозорливость - от обреченности.
- Вы хотите сказать, что сами знаете, где он? - ядовито осведомилась гадалка.
- На вашем месте я бы заставила вначале жениться на себе, - сказала Изюминка-Ю. - прежде чем...
- Прежде чем что?
- Прежде чем заполучить на него права...
У нее была хорошая редакционная закалка в борьбе за мужчин. Она знала, как надо поступать с соперницами, - не давать им передохнуть:
- Я полагаю, вам тоже досталось, милочка? Они, сволочи... - подумала мгновение, - ...каждого могут вывести, - резюмировала на выдохе.
Изюминка-Ю нашла в себе силы, чтобы хмыкнуть и беспечно изучить пыльные углы комнаты.
- Знайте же, - игнорируя ее, обратилась только к нему, - он бросил меня самым наглым образом. Вышел за хлебом и не вернулся. - Нашла в нем союзника, возлагая мнимые надежды. Он чуть не произнес: "За этим мы его и ищем..." - Не так ли? - Закусила губу. - А что он натворил? - С изяществом змеи повернулась к ней.
- Таких всегда бросают, - неожиданно, прищурившись, произнесла Изюминка-Ю и отвернулась.
Слишком гладкая кожа была у нее на скулах, слишком чувственно дернулось горло, присовокупив к ее гордости несомненное презрение. Ее по-прежнему волновала паутина в углах комнаты. Он залюбовался, испытывая здоровый интерес к изящной мизансцене, мысленно препарируя выражение гневливых глаз, слишком подвижных ноздрей, слишком сжатых губок в нетерпеливом презрении к сопернице и картинно застывшей шеи.
- Когда это было? - спросил он, не давая им сцепиться.
- Месяц назад...
Изюминка-Ю вспыхнула, и он, конечно, заметил. Разговор, который лишает ее иллюзий в отношении его сына. Втайне он надеялся на такой исход.
- Милочка, если вы хотите чего-то добиться, - великодушно произнесла гадалка, - действуйте обдуманно, не берите с меня пример.
Она торжествовала, почувствовав ее слабость.
- Я как раз этим и занимаюсь, - ехидно заметила Изюминка-Ю, но у нее ничего не вышло.
- А у вас что с ним? - спросила гадалка, словно только что обнаружила Иванова за своим столом.
- Поведайте нам еще что-нибудь, - уклонился он.
Но она уже ухватилась за мысль, и глаза ее зажглись догадкой. Какие-то задатки у нее, несомненно, были.
- Вы его отец?
- Да, - кивнул Иванов, чувствуя, что начинает понимать себя в новом качестве: до этой минуты он больше дорожил собой, чем сыном, хорошо еще, что это не давало повода потерять уважение к самому себе.
- ...оставил только свои вещи... вот так! - Она садистски предалась воспоминаниям вместе с проступившей влажной окантовкой вокруг серых глаз и покусыванием губ - слишком долго она ждала, чтобы просто так отказаться, и они с минуту любовались, как уничтожается бордовая помада и сквозь нее проступает вялая, морщинистая кожа.
Ему на мгновение показалось, что она была такой и в пятнадцать, и в двадцать лет, полная наивного ожидания принца и разочарований. Он едва не подбодрил: "Найдется другой..." и взглянул на молодого человека - конечно, он еще не тянет на личность - слишком размягчен любовью даже сквозь слой бешенства. Такие быстро надоедают своей нежностью: "Я тебя обожаю!" или "Я тебя люблю!" С женщинами - это целое искусство. За неделю не научишься. Некоторые утверждают, что им нужен "импульс", чтобы отдаться бездумно, - животная страсть, приобретенная на годы вперед, держит лучше морских канатов - разное восприятие пространства чувств и времени перемен. Лично он воспринимал женщин изо дня в день, безжалостно, как художник, запоминая всё, все детали. Некоторые, как Саския, пытались вить из него веревки - все равно ничего не выходило - деньги кончались прежде, чем они входили в раж. Потом он терпел их. Они терпели его. Он умел это делать, не впадая в мерзость двусмыслия. Потом терял к ним всякий интерес, но все равно терпел, ибо они оставались для него материалом даже в худшем варианте отношений. Потом одни из них уходили навсегда, а другие звонили, когда у них возникали проблемы. Но ни одна из них не обладала тем, о чем он сам имел весьма смутное представление, - силой, которая бы удивила его.
Целую минуту они молчали. Одиноко потрескивали свечи. Очнувшись от задумчивости, гадалка послюнявила палец и затушила их. Молодой человек с косичкой зажег свет.
- ...о, как я вас понимаю, - напомнила о себе Изюминка-Ю, ее ехидству не было предела.
Он устало молчал. Сын, которого он помнил как беловолосого мальчика, с этого момента перестал для него существовать. Теперь он чувствует себя совершенно одиноким - к чему он шел все эти годы? Только не к этому. Хотелось прикрикнуть, чтобы они замолчали.
Гадалка поднялась и выкинула из-за портьеры чемодан:
- Забирайте!
- Пусть он останется у вас? - попросил Иванов.
- У меня не камера хранения, - гордо ответила она.
Он положил еще триста тысяч - в ту же кучку прелой соломы.
- Я, пожалуй, арендовать у вас вон тот угол?
- Я подумаю... - смягчилась она и одарила его пристальным взглядом, словно он не был косвенной причиной ее несчастья, - я подумаю... - многозначительно повторила она.
В паузах между словами она предавалась воспоминаниям. Может быть, она искала причину своих ошибок, которые лежали на поверхности - безалаберность, по утрам рассеянная сигарета натощак, отсутствующий взгляд, которым она что-то ищет у тебя за спиной в момент близости и не может найти последние двадцать лет, словно припоминает недосмотренный фильм, в котором мужчина и женщина не дошли до финала оттого, что в кинотеатре выключили электричество, вернее, они-то дошли, но тебе неизвестно, и ты думаешь об этом, и все получается, как в настоящей жизни, в которой финала нет и быть не может. Вот это, наверное, и занимало ее. Слишком многие женщины имеют скучное выражение на лице, слишком многие из них воображают, что так легче прожить.
Губы растянулись, превратились в створку устрицы:
- Приходите...
В былые времена он задержался бы у нее, сосредоточившись на гадании и на ее большой mamma pendula.
- Только один...
Он поднялся, не глядя на Изюминку-Ю. Щеки ее пылали. Хозяйка холодно отступила в тень портьер. Молодой человек проводил их и уныло кивнул на прощание.
- Вы не должны на нее обижаться, - зашептал он. - Я ее единственный друг, у нее больше никого нет...
- Я догадался, - улыбнулся Иванов.
- Доверьтесь ей! - восторженно произнес молодой человек и даже протянул руку, чтобы притронуться к его плечу, и, тут же устыдившись своей горячности, покраснел. - Она необыкновенная женщина...
Изюминка-Ю фыркнула. Она явно им игнорировалась. Он воображал ее шлюхой, слишком яркой, чтобы приблизиться на расстояние руки. В юности вместо таких женщин, о которых думают, что они не их поля ягода, удовлетворяются суррогатом, подбирают то, что не так страшит, но потом начинают разбираться, если учатся, если умеют учиться. Но и это чаще не приносит удовлетворения.
- Не сомневаюсь... - ответил Иванов. Он даже споткнулся о порог - еще мгновение, и он даст парню бесплатный совет - не влюбляться по уши - бессмыслие этого занятия он давно понял. Сам он свои периоды сладострастия вспоминал с удивлением, ибо в эти моменты терял в себе уверенность и не мог работать. "Оказалось, что то животное, что живет в тебе, - думал он, - идет вразрез с тем, что ты умеешь", и ему давно надо было сделать выбор. Быть может, он его сделал сейчас?
У парня были узкие, неразвитые плечи; и ему захотелось разуверить его в его наивных мыслях. Когда-то он был точно таким же - беспомощным и жалким, погрязшим в собственных чувствах, главное, что он не обозлился, но, несомненно, что-то потеряв, жалел об этом. А теперь это "что-то" заставляло его пожалеть парня. Что он делает здесь, в этой квартире? Просиживает юность или познает жизнь? Не все ли равно. Всему свое время.
- Ты бесчеловечен, - бросила упрек Изюминка-Ю, когда они выбежали из подъезда девятиэтажки.
Он грустно улыбнулся. Можно подумать, что он старался для себя. В конце концов, она сама ему позвонила. Случай?
- Заставил таки меня страдать... - Она не скрывала своего разочарования.
Что он мог ответить? Отныне он занесен в ее гроссбух. Под каким номером? Десятым? Готов и к этому. Печать поставлена - каинова. Можно удаляться. Может быть, она думала, что упреки нравятся всем мужчинам. До некоторой степени он согласен с ней, но не более чем до ближайшего поворота. Все равно ты в этой жизни одинок, как бы ни умел любить.
Спускаясь, они чувствовали отчуждение, избегая смотреть друг на друга. Обоим было стыдно, словно они подглядели неприличную сценку.
- Не бесчеловечней, чем все остальные, - напомнил он ей и самому себе.
- У меня на него изжога, - вдруг в отчаянии заявила она, - когда тебя обманывают, раз, другой, ты становишься пуганой вороной, ты не знаешь, что тебе делать... - Она чуть не побежала поперек тротуара.
- Ту-ту-ту... - Он осторожно придержал ее, боясь распознать в ней то, что он видел во всех других женщинах - чуть-чуть истеричности, чуть-чуть отсутствия характера.
У нее были совершенно больные глаза, словно голубоватый лед подернулся весенней влагой.
Она сорвалась, оборотившись в пространство над кронами деревьев, крыш города и беспечного леса:
- Что тебе делить с другими мужчинами...
- Ничего не делить, - посоветовал он.
- Да! - подтвердила она, горько пытаясь оправдаться и откидывая волосы со лба. - Мне обидно!
- "А мне?" - чуть не спросил он, терпеливо рассматривая ее из-под насупленных бровей.
- Пока я тебе верю, - заявила она ему.
- Спасибо... - оторопело удивился он.
Она покусывала губки, соображая, что дала маху.
В этот момент ей было все равно, что он подумает. Это напоминало минутную слепоту. Прежде он влюблялся в такие моменты, нанизывал их на память, чтобы использовать в работе, потому что они многое говорили о человеке, потом - устыдился, устал, приелось, как размеренность жизни.
- Прекрасно! - иронично воскликнул он. Он смеялся над самим собой, - кто из женщин беззаветнее будет предан тебе даже в мыслях - однажды он пытался это сделать с одной из них, в глубокой юности, но даже в Гане чувство самосохранения было развито сверх меры, и с тех пор он оправдывал ее тем, что ей просто не хватило времени, чтобы разобраться в самой себе.
- Завидую тебе... - сказала Изюминка-Ю, делая понижение в последних нотках, словно жалуясь на стечение обстоятельств. - Чертовски завидую, ты все знаешь, все просчитываешь... - Она отвернулась, закусив губу.
"Не все, - подумал он, - далеко не все". Он не мог ее понять: то она нежна, как котенок, то глядела словно с Марса.
- Все дело в том... - Поймал себя на том, что все равно не сможет ей помочь. Чуть не заявил: "Почему бы нам открыто не обсудить эту проблему, перешагнуть через барьер недоверия?" Он не хотел, чтобы в ней оставалось что-то от ждущей женщины. Он хотел дать ей силу.
- Завидую, потому что...
Он заставил ее замолчать, положив руку на плечо. Что-то в ней беззащитно дрогнуло, она едва не разжалобилась окончательно. Тогда бы это было концом всему. Просто вздохнула, словно эти вздохи и выдохи были последним рубежом обороны. Потом раздула свои прекрасные ноздри и отвернулась в знак раздражения.
Он знал, что такие вздохи дарятся кому-то вослед, вослед уходящей любви. Просто она была искренна. Он не стал уточнять, он просто удивился. Удивился и тому, что всегда оказывается вторым. Противно, когда тебя все время с кем-то путают в своих чувствах - пусть даже с сыном, хорошо хоть не по именам. Он подумал, что она быстро поменяла хобби - стала увлекаться взрослыми мужчинами. Он сдержал в себе раздражение. Он знал, что это пройдет. В былые времена он просто не среагировал бы. Но теперь? Теперь он не желает совершать ошибок. Время - оно делает тебя рабом момента, и ты потом всю жизнь только и занят воспоминаниями, и чем их больше, тем тебе труднее, и однажды ты перестаешь улыбаться - всем улыбаться и думаешь, что так и должно быть. Но ведь никто не виноват - ни ты сам, ни она. Кто знает, как должно быть. Он устал всех понимать, и себя тоже.
- Ах, как я его понимаю! - воскликнула она еще раз, полная отчаяния.
Он отвернулся, чтобы не видеть ее слабости и не выдать своей.
На них наезжал разносчик, толкая перед собой тележку. Они отступили в сторону. "А вот кому мороженое-е-е!" - прокричал человек на одном дыхании.
Ему расхотелось ее упрекать - для этого он слишком устал и слишком много думал все эти годы - построил каркас, который пока еще сдерживал натиск.
Они застыли на улице: он почти в ярости, она в своей недоуменной ревности. Толпа, которая плавилась от жары. Небо, которое опрокинулось на город.
Вдруг он схватил ее за руку и поволок:
- Быстрей, быстрей!
Опасность исходила с другой стороны сквера, откуда, размахивая тростью, чтобы привлечь его внимание, двигался Губарь. Он сразу вырвал его взглядом по сияющему лицу, спешащей походке и трости, которую он вертел пропеллером. Его голова, квадратная от идиотской прически "а-ля кирпич", возвышалась над толпой.
- Быстрее, быстрее. - Он затянул ее под арку, затолкал в очередь, взял подтаявшее мороженое и затих, разглядывая витрину и следя за событиями позади себя.
Губарь, полагаясь на чутье, искал совершенно интуитивно, перейдя газон, безошибочно выбирая азимут, ткнулся в толпу и схватил за локоть.
- Поехали купаться!..
Это было похоже на арест, и он подчинился. Губарь - единственный, кто в этот момент вызывал в нем дружескую симпатию. Сашка - как много лет прошло - не менялся, словно они снова вместе шагнули в первый класс. Только тогда у него был короткий белесый чуб и белесые брови.