Поверх бруствера траншеи Джек окинул взглядом начинавший сереть мир: сожженные и разбитые деревья, зеленые когда-то поля, ровно буревшие там, где землю изрыли снаряды. Он уже примирился с тем, что покидает все это.
Спустившись по деревянным ступенькам к самодельной двери с противогазовой завесой, он постучал и застыл в ожидании.
Мужской голос предложил ему войти. Джек рывком открыл дверь. Сильный запах керосина ударил ему в нос. Клубы табачного дыма не позволяли толком разглядеть внутренность землянки. Джек сумел различить деревянную лежанку, на которой кто-то спал, свернувшись калачиком, самодельный стол, табуреты. Выглядели они лучше большинства убогих приспособлений, виденных им на передовой, но все равно кое-как обшитые досками стены, собранные на скорую руку разрозненные чашки, свечи, фитили и гвозди, исполнявшие обязанность предметов первой необходимости, придавали обстановке убогий вид.
- Кто вы? - спросил у него один из двух сидевших за столом офицеров, лейтенант. Вторым был командир роты Джека, капитан Уир, гостивший, надо полагать, в пехотной части.
- Файрбрейс, сэр. Вы приказали мне явиться к вам в шесть утра.
- Зачем?
- Я заснул на посту.
Офицер встал, подошел к Джеку, приблизил свое лицо к его лицу. Джек увидел темные волосы с проседью на висках, густые, скрывшие верхнюю губу усы и задумчиво вглядывавшиеся в него большие карие глаза. Лет офицеру могло быть от двадцати пяти до сорока.
- Решительно ничего такого не помню.
- По-моему, вы собирались отдать меня под суд, сэр.
- Не думаю, что имею на это право. Вы мне не подчинены. Вы ведь проходчик, так?
- Да, сэр.
- Один из ваших, Уир.
Джек, взглянув на Уира, увидел на столе почти пустую бутылку виски. И всего два стакана.
- Садитесь, Файрбрейс. Выпейте, - сказал Уир.
- Нет, сэр, спасибо. Если я…
- Ну все равно, садитесь.
Джек огляделся по сторонам. Садиться на табурет, который мог принадлежать пехотному командиру, вспыльчивому офицеру по фамилии Грей, - Джек слышал, как он распекал солдат, - ему не хотелось. Интересно, где Грей сейчас: наверное, часовым разносы устраивает.
И все же он сел на табурет, который ногой подтолкнул к нему Уир. Тот снова вернулся к мягким туфлям и белому свитеру. Небритый, с воспаленными глазами. Джек потупился, боясь встретиться с ним взглядом. На столе лежали рубашками вверх пять образующих нечто вроде звезды игральных карт с тонкими полосками песка между ними. В центре этой композиции стояла вырезанная из дерева фигурка, а рядом с ней - огарок свечи.
- Это лейтенант Рейсфорд, - сказал Уир. - Его взвод занимает позиции рядом с нашими. Как раз его людей мы и защищаем от подкопов и мин. Ночью двое из них дежурили на посту прослушивания. Наверное, ему было неспокойно за них. Ведь так, Рейсфорд?
- Нет. Ничего бы с Бреннаном и Дугласом не случилось. Они свое дело знают.
- Вы не желаете побеседовать с этим солдатом?
- Побеседовал бы, если бы вспомнил, кто он такой, - лейтенант повернулся к Джеку. - Если не желаете виски, через минуту будет чай. Я скажу Райли, чтобы он принес еще одну чашку.
Глаза Джека понемногу привыкали к задымленной землянке, теперь он видел, что стены ее частично затянуты тканью, на вид дорогой, - не то иностранный шелк, не то хлопок. На маленьком шкафчике стояли вырезанные из дерева человечки. В углу - книжные полки, но без фотографий, лишь с любительскими зарисовками: головы, торсы. Внезапно Джек сообразил, что лейтенант следит за направлением его взгляда.
- Вы рисуете?
- Немного, - ответил Джек. - Сейчас на это времени не хватает. И настроения тоже.
С подносом, на котором стояли три кружки, вошел Райли, невысокий седой мужчина в опрятной форме. Он протянул руку к свисавшему с потолка, подальше от крыс, мешку и извлек из него несколько кусочков сахара.
Джек наблюдал за лейтенантом, подошедшим к полкам и снявшим с одной из них рисунок.
- Анатомия человека на редкость проста, - сказал лейтенант. - Возьмите хотя бы устройство ноги: две длинные кости и простой, отвечающий за сгибания, сустав; пропорции всегда одни и те же. Тем не менее, изображая ногу, трудно избрать правильную форму. Каждый видит вот эту мышцу на бедре: четырехглавую. Но я раньше не знал, что здесь, внутри, есть еще одна, портняжная. Если ее слишком подчеркнуть, нога покажется чрезмерно мускулистой.
Джек следил за указательным пальцем лейтенанта, проползавшим, пока он говорил, по линиям изображенной им ноги, и не мог понять, подтрунивает ли над ним этот человек, желая продлить его мучения, или и вправду увлечен разговором о рисовании.
- Конечно, - сказал, вздохнув, лейтенант, - война дает нам ежедневные уроки анатомии. Я мог бы написать статью о внутренних органах британского рядового. Печень в разрезе. Протяженность вывалившегося наружу кишечника. Истолченная в порошок кость типичного младшего офицера английской армии.
Джек кашлянул:
- Извините, сэр. Могу я спросить насчет обвинения?
- Обвинения?
- Ради всего святого, Рейсфорд, - вмешался Уир. - Вы приказали этому солдату явиться к вам, потому что он спал на посту. И ему хочется узнать, собираетесь ли вы подвести его под трибунал. Узнать, что он получит - урок рисования или пулю.
- Мне не в чем вас обвинить. Я не ваш командир.
Джек почувствовал, как глаза его защипала горячая влага.
- Уверен, если командиру вашей роты захочется, он сам вас и накажет.
Уир покачал головой:
- Дело закрыто.
- Спасибо, сэр. Спасибо.
Теперь Джек взирал на двух офицеров с любовью и благодарностью. Они поняли, как тяжко бывает измотанному солдату. Он был уверен: их милосердие объясняется состраданием. Джек вынул из кармана письмо Маргарет. Воодушевление, которое он испытывал оттого, что остался в живых, породило в нем потребность поделиться с ними своей бедой, болезнью сына.
- Вот видите, сэр. Это письмо от моей жены. Сын у нас расхворался. Я волнуюсь за него. И от волнения не смог заснуть, когда вышел из туннеля.
Он вручил письмо Уиру, тот покивал и спросил, подвигая листок по столу к лейтенанту:
- Видите, Рейсфорд?
- Да, - ответил Стивен. - Вижу. Тут сказано - дифтерит. Это серьезно.
- Мне не позволят съездить домой, повидать его?
Стивен, приподняв брови, повернулся к Уиру.
- Сомневаюсь. У нас и без того некомплект, - ответил тот.
- У вас есть дети, сэр? - спросил Джек.
Уир покачал головой:
- Я не женат.
- А у вас, сэр?
- Нет, - ответил Стивен.
Джек покивал каким-то своим мыслям.
- Смешно, наверное, - я здесь, вокруг меня то и дело мрут люди, а опасность угрожает ему.
- Каждый, кого мы убиваем, чей-то сын, - сказал Стивен. - Вы не вспоминаете об этом, когда видите их трупы? Не гадаете, что думали матери солдат, впервые поднося их к груди, - что их ждет именно такой конец?
- Нет, сэр. Так я об этом не думаю.
Трое мужчин продолжали пить чай. Вой снарядов доносился снаружи. Землянка подрагивала от разрывов. С потолка сыпались комья сухой земли.
Молчание нарушил Стивен:
- Этой ночью двое моих бойцов просидели восемь часов в воронке на ничейной земле, на посту прослушивания. Как, по-вашему, о чем они думали все это время? Разговаривать им было запрещено.
Говоря это, он смотрел на Джека.
- Не знаю, сэр. Может быть, с ними случилось то же, что происходит с нами в туннеле. Спустя недолгое время ты вообще перестаешь о чем-либо думать. Как будто и жить перестаешь. Мозг отмирает.
- Мне было бы интересно побывать в вашем туннеле, - сказал Стивен.
- Нет там ничего интересного, - отозвался Уир. - Он даже проходчикам не нравится.
- Мне хочется узнать, что я в нем почувствую. Кое-кто из моих солдат полагает, что вы там не очень торопитесь. Что не слышите звуков, которые издает враг. Они очень боятся, что их взорвут из подкопа.
Уир усмехнулся:
- Это мы понимаем.
Джек поерзал на табурете. Что-то странное присутствовало в двух этих офицерах. Он заподозрил, что оба пьяны. Уир всегда представлялся ему человеком, на которого можно положиться. Уир, подобно остальным командирам проходчиков, был кадровым военным инженером, переведенным в саперную часть. Под землей он вел себя осмотрительно и аккуратно, хотя соответствующего опыта работы до войны не имел. Но сейчас глаза его покраснели от виски и казались диковатыми. Каштановая щетина на щеках и подбородке с определенностью указывала на то, что бритьем он пренебрегал уже несколько дней. Лейтенант, думал Джек, вроде бы потрезвее, однако в некоторых отношениях впечатление производит еще более непонятное. Совершенно невозможно с уверенностью сказать, всерьез он говорит или нет. Он кажется забывчивым и отрешенным, - несмотря на то что мысль о спуске под землю явно воодушевляет его. Кажется, что он и не здесь вовсе, а где-то еще, думал Джек. Первоначальная приязнь и благодарность к этим офицерам понемногу покидали его. Ему не хотелось больше делиться с ними заветными чувствами. Хотелось вернуться к Тайсону и Шоу - да пусть даже к Уилеру и Джонсу с их назойливой болтовней. С ними по крайней мере понимаешь, на каком свете находишься.
- Известно что-нибудь о том, когда нас отведут в тыл, на отдых, сэр? - спросил он Уира.
- Думаю, завтра. Держать нас здесь дольше они не могут. А что слышно о ваших людях, Рейсфорд?
Стивен вздохнул:
- Бог его знает. Из штаба батальона до меня то и дело доходят всякие слухи. Рано или поздно нам придется пойти в наступление. Но, правда, не здесь.
- И мы потеряем нескольких человек лишь для того, чтобы утешить французов? - усмехнулся Уир.
- Да. О да. Им необходимо чувствовать, что не они одни выбиваются здесь из сил. Боюсь, впрочем, что пожнут они только ветер.
Из глубины землянки выступил Райли:
- Уже почти шесть, сэр. До инструктажа осталось десять минут.
- Вам пора идти, Файрбрейс, - сказал Уир.
- Увидимся в туннеле, - отозвался, взглянув на Джека, Стивен.
- Спасибо, сэр.
Джек покинул землянку. Снаружи уже почти рассвело. На недалеком горизонте, всего в нескольких милях за линией немецких окопов, смыкалось с землей низкое небо Фландрии. Джек набрал полные легкие утреннего воздуха. Ему сохранили жизнь; последние остатки душевного подъема вернулись к нему, когда он, окинув взглядом траншеи, увидел струйки сигаретного дыма и парок над кружками с чаем, которые сжимали сейчас замерзшие руки солдат. Он думал о вони, пропитавшей его одежду, о вшах, кишевших в ее швах, о людях, с которыми боялся подружиться, зная, что завтра их может разорвать в куски у него на глазах. Настал час, в который Тайсон совершал обряд очищения: опорожнял кишечник в банку из-под краски и выплескивал ее содержимое через бруствер окопа.
Из офицерской землянки за его спиной поплыли звуки фортепианной музыки - воспарявшую к небесам мелодию сопровождал хрип толстой граммофонной иглы.
2
Минеров сняли наконец с передовой, и они получили приказ отправиться для постоя и отдыха в деревню, расположенную дальше, чем обычно, от линии фронта. Устали они до того, что едва волочили ноги - прошагали три мили по недавно проложенной дороге с глубокими рвами по сторонам. У Джека Файрбрейса, нагруженного вещмешком с тяжелым шанцевым инструментом, все силы уходили на то, чтобы идти по прямой. В конце дороги смутно различалась деревня, однако Джек обнаружил, что, вглядываясь в нее, утрачивает способность координировать движения ног. Ему казалось, что он пересекает по воздуху глубокий овраг, а дорога тянется в сотнях футов под его ступнями. Дважды он вздрагивал, просыпаясь и понимая, что спит на ходу. Уилера, шагавшего в нескольких шеренгах за ним, пришлось пару раз вытаскивать из рва. Джек на мгновение закрыл глаза, которые резал яркий свет дня, но почти сразу открыл снова - его замутило от утраты равновесия.
Время от времени в поле его зрения попадало то, чего он уже и не чаял увидеть, то, что свидетельствовало: за пределами узкого ада его существования продолжается жизнь. Викарий, ехавший на велосипеде навстречу колонне солдат, приподнял, приветствуя их, плоскую шляпу. Вдоль дороги тянулась зеленая, не вырванная взрывами с корнем трава. Цвели деревья.
Когда солдаты дотащились до деревенской площади, сержант Адамс разрешил им посидеть, пока квартирьеры будут подыскивать помещение для постоя.
Джек привалился спиной к каменной ограде деревенского водяного насоса. Тайсон смотрел на него пустыми глазами, утратившими способность замечать изменения в окружающем. Над домами тянувшейся за площадью улочки поднимались столбы печного дыма. На площади стояли продуктовый магазин и лавка мясника, в дверном проеме которой играли два маленьких мальчика.
Джек услышал женский голос, произносивший что-то на неведомом ему языке, - резкий говор звучал странно, но в том, что говорит женщина, сомневаться не приходилось. Потом он увидел ее - коренастую женщину лет тридцати, беседовавшую со светловолосой девушкой. Минеры слушали высокие голоса, и эти звуки, летевшие по чистому утреннему воздуху, казались утешительным напоминанием о жизни, с которой им пришлось расстаться.
Двое других проходчиков из отделения Джека - О’Лоун и Филдинг - заснули, едва успев опуститься на брусчатку площади. Джек отдался медленно пропитывающему его ощущению покоя, приспосабливаясь к мысли, что бояться больше нечего.
Он повернулся взглянуть на присевшего рядом с ним Шоу. Небритое лицо товарища почернело от грязи, глаза под покрытым пылью лбом казались белыми и неподвижными. С самого начала перехода он не произнес ни слова, и теперь тело его словно окаменело.
На углу площади залаяла белая собака. Она бегала взад-вперед перед входом в лавку мясника, пока тот не вышел на крыльцо и не прогнал ее сильным хлопком ладоней. Тогда собака подбежала к солдатам и принялась обнюхивать ступни тех, кто подвернулся ей первыми. Присутствие такого множества людей заставляло ее взволнованно вилять хвостом. Морда у собаки была хитрющая, заостренная, пушистый хвост загибался калачиком. Облизав башмаки Джека, она положила голову на неподвижное колено Шоу. Тот взглянул в яркие глаза псины, пытавшиеся отыскать в его лице хоть какие-нибудь признаки того, что он может ее покормить. Но он лишь погладил ее. Джек смотрел, как большая ладонь землекопа скользит по шерстистой собачьей спине. В конце концов Шоу мягко опустил голову на собачий бок и закрыл глаза.
Появился капитан Уир и приказал подчиненным идти к амбару на околице деревни. Хозяин его уже обзавелся привычкой размещать солдат на постой, требуя изрядной платы. Многие из них, едва войдя в амбар, побросали вещмешки на пол, повалились на первый попавшийся клок соломы и заснули. Тайсон выбрал угол почище и поманил к себе Шоу с Файрбрейсом. Каждого из них раздражали привычки двух остальных, но они по крайней мере были им знакомы, тогда как опыт подсказывал: можно напороться и на кое-кого похуже.
После полудня Джек проснулся и вышел во двор фермы. В ротной походной кухне горел огонь. Приехала конная тележка, из которой под бдительным присмотром интенданта выгружали дезинфицирующие средства и порошок от вшей.
Джек тропинкой направился к деревне. По-французски он не знал ни слова, здешние дома, поля и церкви представлялись ему бесконечно чужими. Ощущение уюта, созданное поначалу отсутствием артиллерийского обстрела, быстро сменялось в нем нараставшей тоской по дому. До войны ему побывать за границей ни разу не довелось, да и знакомые с детства лондонские улицы с их успокоительным шумом он покидал всего два-три раза. Он скучал по лязгу и грохоту трамваев, по длинным рядам одинаковых домов северного Лондона, по названиям улиц, которыми возвращался домой с работы - Тернпайк-лейн, Мэнор-Хаус, Севен-Систерз.
В деревне стоял на отдыхе еще и пехотный батальон: жители уже привыкли к гаму и вечному движению армейских частей, производивших перегруппировки и пытавшихся восстановить силы. Джек, словно мальчик во сне, блуждал среди всхрапывавших лошадей, крикливых сержантов, небольших компаний куривших и смеявшихся солдат. О том, что происходило в нескольких милях отсюда, никем не упоминалось вслух. Ни один из этих мужчин никогда не признал бы, что видел и совершал нечто такое, что лежит за пределами нормального человеческого поведения. Никто не поверил бы, думал Джек, что вон тому парню в сдвинутой на затылок пилотке, перебрасывающемуся под окном мясной лавки шуточками с друзьями, довелось наблюдать, как его товарищ умирал в снарядной воронке оттого, что в его легких пенился газ. Никто об этом не говорил, и Джек тоже присоединился к негласному заговору, который позволял солдатам делать вид, будто все идет как надо и естественный порядок вещей не нарушен. Они винили в своих бедах сержантов, сержанты винили офицеров, офицеры ругательски ругали штабных, а те валили все на генералов.
К его возвращению на ферму походная кухня уже начала изрыгать горячую тушенку, кофе и - для самых прожорливых - добавку в виде разбавленного водой жира, изображавшего подливу. Проголодавшийся Джек жадно схлебал все, заедая свежим хлебом, ломоть которого сжимал в кулаке. Уилер жаловался на дрянную еду - не сравнить с тем, что готовила и подавала к столу его жена, да и на жареную рыбу с картошкой, которой он иногда перекусывал, возвращаясь домой из паба, тоже мало похоже. О’Лоун вспоминал пироги с мясом и молодой картофель, за которыми обычно подавали кекс. Тайсон и Шоу ели молча, хотя и у них кормежка восторга не вызывала. Джек прикончил недоеденное Тайсоном. Он стыдился признаться в этом, но армейская еда, которая поступала на линию фронта нерегулярно и иногда вперемешку с грязью, была все же лучше того, чем ему приходилось питаться дома.
Шоу ожил. Его сильная спина помогла доставить в амбар тюки свежей соломы; басистый голос уже не раз и не два присоединялся к хору солдат, распевавших, насытившись, сентиментальные песенки. Джека это обрадовало - жизнестойкость товарищей позволяла ему прилаживаться к противоестественности нынешнего существования, и Артур Шоу с его красивой тяжелой головой и спокойными повадками был для Джека важнейшей опорой.
Повеселев, солдаты, дразня прачек, пришедших забрать их одежду, отпускали язвительные замечания, которых те, впрочем, не понимали, и голышом выстраивались в очередь к бане, устроенной в длинном сарае. Джек стоял за Шоу, любуясь его мощной спиной, выстилавшими лопатки мышцами, в сравнении с которыми талия Шоу, вообще говоря, тоже довольно широкая, выглядела узким конусом, острием упиравшимся в ямку копчика между двумя куполами поросших волосами ягодиц. Здесь, в сарае, солдаты ревели новые песни и плескали друг в друга из сооруженных из бочек и кормушек "ванн" водой, отличавшейся внушительным разнообразием температур. Сержант Адамс стоял в дверях, держа в руках шланг, из которого била холодная вода; он перекрывал пальцами выходное отверстие, чтобы усилить давление струи, и ею выгонял солдат наружу, где они получали одежду - чистую, но так и не избавленную от вездесущих вшей.
Вечером, получив еженедельное денежное довольство (бумажками по пять франков), солдаты начали размышлять о том, как его потратить. Поскольку Джек Файрбрейс считался в подразделении большим шутником, обязанность подыскать для товарищей подходящие развлечения была возложена на него. Побрившиеся, причесавшиеся и начистившие кокарды Тайсон, Шоу, Эванс и О’Лоун явились к нему.