- Засим! - упрямо стоял на своем Семен Михайлович. - Пункт вторый! - он сбился на патетику.
- Всем поровну! - грянул из угла баритон корректора.
- А ломбарду шиш! - поддержали от окна.
- Сами меж собой разделим, зачем нам какой-то ломбард вшивый, - предложили от двери.
- Что вы собираетесь делить? - озлился Шпрух. - Что делить?
- Неважно что! Главное, чтобы - честно!..
Представители ломбарда встали и строем двинулись вон из кабинета. Лица их по-прежнему были непроницаемы.
Шпрух насупился, засуетился и, роняя и подхватывая на лету бумажки, побежал вслед за ними.
- Ну и ладно, - облегченно вздохнул Виктор Петрович, вытер носовым платком пот со лба и поднялся. - Я сам, честно говоря, сомневался. Затея не для нас, работаем по-прежнему. Авось, жизнь сама наладится…
- А как же все-таки, Виктор Петрович, наша доля? - высунулся снова Подлепенец. - Не зря же мы проценты делили, надо бы по-честному зафиксировать…
- Пустое, - отмахнулся Пшеничный. - Все остается как есть.
Задвигались стулья, все устремились к выходу. Но, как выяснилось, последняя точка еще не была поставлена, и в дверях произошло крайне неприятное событие - к Подлепенцу неожиданно подскочила Зверева и с криком: "Вот вам ваша доля, Сергей Васильевич!" - ударила его кулаком по толстому недоуменному лицу.
Подлепенец отшатнулся, выпучил глаза и тоже замахнулся, но был схвачен за руку Лидиной. Удара ответного не получилось. Образовалась свалка, врагов растаскивали в разные стороны. Изумленно подняв брови, молча взирал на это безобразие бледный Виктор Петрович.
Понемногу пробка у дверей рассосалась, враги еще переругивались через головы миротворцев, а Кумбарович уже тащил Пашку прочь.
Глава 12
Деловой разговор
- Что это с ней? - спросил Родионов, когда они отошли к лифту.
- Кровь играет. - пояснил Кумбарович, не раз битый по морде собственной женой. - А если серьезно, Пашка, обыкновенный дележ собственности. Тут уж всегда и непременно обиды, драка и кровь…
Они поднялись на двадцатый этаж, в буфет, взяли по чашке кофе и присели за дальний пустой стол.
Кумбарович осторожно отпил глоток и, глядя в сторону, неожиданно сказал:
- Помнишь, Паша, ты говорил насчет подвала…
- Не помню, - признался Родионов.
- Ну когда пили у Аблеева… Он еще про хвостатых женщин рассказывал…
- Вранье. - подумав секунду, сказал Родионов. - Хвостатых женщин не бывает. Миф…
- Ну тут, положим, ты не прав, - возразил Кумбарович и горько усмехнулся. - Но не в этом суть… Я точно помню про подвал.
- А-а! - вспомнил Родионов. - Это когда про тестя моего… Да Боря, действительно, есть в Москве такие подвалы…
- Короче говоря, Паша, нужен подвал и как можно срочнее. Сулят большие деньги, Паша, очень большие. Подумай, взвесь.
- Сколько? - поинтересовался Родионов.
- Паш, дело стоящее. - Кумбарович постучал ногтем по столу. - Люди вернейшие. Серьезное и солидное дело. Мы находим сто метров в центре и разбегаемся. Вернее, получаем по пятьсот баксов, а потом уже разбегаемся. С деньгами, разумеется.
Пальцы Кумбаровича, стуча ногтями, стремительно побежали к краю стола.
- Где ты найдешь тысячу баксов за просто так?
Небось, две предложили, догадался Родионов, глядя на Кумбаровича, что-то суетен больно…
- Может быть, удастся сорвать с них по семьсот, - накинул Кумбарович, заметив Пашкин взгляд. - Но придется, конечно, поклацать зубами, так просто с них не сдерешь.
- Пожалуй, подсуетиться стоит, - согласился Родионов, не имея, впрочем, ни малейшего плана. - Надо спросить кое-кого, что-то такое мелькало на днях…
- Поговори, Паша, но посрочнее, иначе клиент уплывет.
Теперь ладонь Кумбаровича выразительно вильнула рыбой и уплыла снова на край стола.
- Попытайся раскрутить их тысячи на две, - попросил Родионов. - Понимаешь ведь, что такое площадь в центре.
Сам Пашка только понаслышке представлял, что такое нынче площадь в центре, никакого помещения на примете у него не было и ничего такого на днях не мелькало. Но две тысячи долларов была солидная сумма, и хотелось если и не заработать, то хотя бы потолковать об этих деньгах, поучаствовать, хотя бы и мысленно, в солидном предприятии.
- Если метров сто пятьдесят будет, предлагать? - после небольшого раздумья спросил он.
- О чем разговор? - разведя руки, Кумбарович откинулся на спинку стула и дрыгнул короткими толстыми ляжками. - Чем больше метранпаж, тем лучше! Может, и по тысчонке отхватим. Я сам с ними говорить буду, а ты знаешь, что я своего не упущу. Я насчет денег, Паша, человек очень жесткий.
Кумбарович посуровел лицом и сжал челюсти, показывая таким образом свою жесткость. Однако, несмотря на эти ухищрения, как раз жесткости и недоставало его бритому упитанному лицу. Была там плутоватость, хитреца, но никак не жесткость.
- Тогда я сегодня же наведу нужные справки. - пообещал Родионов. - Есть один очень-очень глубокий подвал. Бомбоубежище с вентиляцией и прочим, но метров там не считано… Так, говоришь, солидный клиент? - переспросил он, словно берег этот несуществующий подвал именно для такого случая, для клиента серьезного и богатого.
- Паша, я никогда не имею дела с мелочевкой! - придвинулся Кумбарович и снова застучал крепким ногтем по столу. - Где этот подвал?
- Есть один очень-очень большой дом, - стал объяснять Родионов, вспоминая одиннадцатиэтажную сталинскую махину, расположенную неподалеку от его двухэтажного барака. - Дом на Яузе, строился для командного состава. То, что нужно!
- Паша, срочно! - всплеснул руками Кумбарович. - Сегодня же наведи справки, только… Видишь ли, с клиентом я должен общаться лично, ты не должен его видеть, можно спугнуть и так далее. Я сам все обтяпаю, сам принесу тебе наличные. А тебе светиться ни к чему…
Две! - твердо определил Родионов, недаром у него ноги кренделем сцеплены. Скрытничает, гад…
- Слушай, Боря, черт с ним, с этим подвалом, - сменил тему Родионов. - Тут у меня любопытный сценарий намечается. Помнишь старуху мою, соседку?.. Ну про которую ты писал в статье своей по моей наводке…
- Розенгольц, что ли?
- Ну да. Р.К.К.
- Еще бы! - Кумбарович передернул плечами. - Страшенная старуха, не хотел бы я такого соседства….
- Померла старушка, - вздохнул Павел. - Царство ей Небесное…
- Не Царство ей Небесное, а демократии ей адовой, - поправил Кумбарович.
- Погоди, не кощунствуй, - поморщился Павел. - Видишь ли, у старушки этой дача заброшенная в Барыбино. Я там был пару раз еще при жизни ее. Ключи выпросил. Там пишется хорошо, тишина… Так ключи-то у меня остались.
- Эге! - прищурился Кумбарович. - Смекаю…
- Вот именно! Наследников-то нет никаких! Я вот и размыслил, а не занять ли эту дачу, так сказать, явочным порядком. Пока там в конторах расчухаются, да и время нынче смутное - может, вообще забудут про старуху. А я уже как бы примелькался, соседи меня видели. Я решил завтра вечерком последней электричкой рвануть туда на пару дней. Помелькать. Одежонку заодно зимнюю туда свезу, по стенам развешу. Надо обживать пространство. Ночь переночую, чтобы видели - свет горит… Одно только меня смущает - душа ее может туда среди ночи заявиться. Страховито одному там будет, я человек нервный, впечатлительный… Половица заскрипит…
- А во сколько электричка?
- В половине двенадцатого…
- Опасно… Не, - решительно отверг предложение Кумбарович. - Я никак не смогу. Жена упрется. Ревнивая сволочь… Чем старее становится, тем цепче держит.
- Вина бы взяли, шашлыки…
- Нет, не могу… Жалко, конечно… Потом как-нибудь. Да ты для смелости возьми бутылку, махни перед сном. Покойники, они пьяного духа не выносят, обходят… Я раз нарезался, забрел по пьянке на Немецкое кладбище и прямо на могиле проспал до утра. Хорошо, лето было…
Кумбарович глянул в окно за спину Пашке и лицо его неожиданно преобразилось. Родионов невольно обернулся - по всему горизонту небо горело багровым закатным пламенем. Черное жало телебашни торчало посередине, разделяя закат на две половины.
- Ворота в рай! - воскликнул восхищенный Родионов.
- Э, не-ет, - протянул многоопытный Кумбарович. - В рай-то, Паша, ворота поуже будут. Значительно поуже. А вот в ад дорога широкая, вот что я тебе скажу…
- Такое чувство, что нынче произойдет нечто грандиозное. В планетарном масштабе, - не в силах отвести взгляда от зарева, заметил Родионов. - Такого неба зря не бывает.
- Может быть, теперь все может быть… - согласился Кумбарович.
В эту минуту подошедшая к ним буфетчица объявила, что буфет закрывается. На предложение подивиться необычному небесному явлению отозвалась совершенно равнодушно, глянула и молча удалилась к себе за перегородку.
Буфет был уже совершенно пуст, поднялись и Родионов с Кумбаровичем.
В этот день, несмотря на предположения собеседников, ничего в планетарном масштабе так и не произошло. Правда, ночью, когда Кумбарович уже задремывал, услышал он на лестничной площадке истошный женский вопль, который прекратился так же внезапно, как и возник.
Не поленившись встать, Кумбарович в полосатой байковой пижаме подкрался к двери проверить на всякий случай запоры, прислушался. Снаружи доносились звуки драматической приглушенной возни. Кумбарович постоял, пожал плечами и вернулся к жене.
- Что там? - сонно поинтересовалась жена.
- Душат какую-то сволочь, - пояснил тот.
- Раньше такого не бывало, - заметила жена.
- Что делать, что делать? - вздохнул Кумбарович и, вспомнив давешний разговор в буфете, добавил, - То ли еще будет. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - ответила жена и отвернулась к стене.
Глава 13
"Убить старуху!"
Для Павла же Родионова ночь выдалась отнюдь не спокойной.
Когда он вышел из метро, рынок уже затихал. Торговцы укладывали нераспроданные за день товары в полосатые сумки, дежурные бомжи сгребали в кучу оставшийся мусор - картонные коробки, рваные газеты, кожуру от бананов, огрызки, смятый целлофан, доски, щепки и все это жгли тут же, посередине площади. Черный густой дым клубами поднимался в потемневшее небо. Закат уже отполыхал… Пахло кочевьем и дикой волей, пришедшей извне, из разбойничьих степей, где дымится сухой ковыль и воют на багровую луну темные волки…
Тревожащий сердце весенний сумрак овладевал городом, и чем дальше от метро отходил Павел, тем тише и загадочней становилось вокруг. Улица была пустынна.
Прогремел и свернул в переулок трамвай, уютно и празднично освещенный изнутри. Он тоже был почти пуст, и Родионову захотелось сесть в него и поехать куда глаза глядят, без всякой цели. Просто ехать и ехать, ни о чем не думая.
Вообще захотелось вдруг резкой перемены в жизни и новизны. Жаль было тратить такую чудесную весну понапрасну, терять время в редакционных склоках, в пустых разговорах с соседями и сослуживцами, возиться с тусклыми чужими рукописями…
Весеннее томление духа.
В такую пору какая-нибудь обгорелая плешь за слесарной мастерской, куда всю зиму сливали отработанные масла, высыпали ржавую железную стружку, и та покрывается внезапно робкой и нежной порослью, обреченной на скорую гибель… Одинокое сухое дерево, торчащее на опушке трухлявым обломком и десять лет копившее силы, выпускает в одну ночь тонкий побег с двумя изумрудными листочками. Оказывается, и оно жило и дышало все эти долгие десять лет.
Что же тогда сказать о чувствах человека, которому только-только исполнилось двадцать семь…
Замечтавшись, входил он в свой двор и внезапно очнулся, услышав запах сирени, который к ночи стал особенно густ, ибо воздух стоял неподвижно и ветерок не расхищал, не разносил этот провинциальный дух по окрестным улицам.
В соседнем дворе зазвенела гитара, запели собачьими тенорами подростки.
Всюду и у всех томление духа.
Родионов взялся уже за дверную ручку, но передумал входить. Спустился с крыльца и присел на скамейку. Над кустом сирени поднималась близкая желтая луна.
Покачиваясь и невнятно что-то бормоча, прошел к дому Батрак, не заметив Родионова. Громко хлопнул дверью. А через минуту дверь снова скрипнула и на крыльцо вышла фигурка в белом. Постояла неподвижно и стала спускаться по ступенькам. Подошла, присела рядом, глубоко вздохнула. Павел узнал Наденьку, старшую дочку скорняка. "Что бы такое спросить у нее? - подумал Родионов. - В какой же она класс ходит? В восьмой… Или в седьмой…"
Было тихо, если только можно назвать тишиной далекие глухие шумы города - автомобильные сигналы, звонки, невнятный рокот, гул моторов…
- Дядя, Паша, - неожиданно начала она. - А вы знаете, кто все это придумал?
- Что именно, Надюша? - не понял Родионов.
- Все! Луну, небо, землю… Меня, вас, других всех…
- Ну кто же такой умник? - усмехнулся Павел в темноте.
- Вы не смейтесь… - сказала девочка серьезным голосом. - Все это создал Бог.
- Вот как? - удивился Родионов. - Предположим, я до этого сам дошел… Но ты-то откуда знаешь? Неужели теперь в школе…
- Нет, - сказала Надя. - Я сама знаю… Ну, а как ваша повесть, движется?..
- Движется, Надя… Слушай! - осенила его вдруг внезапная догадка. - Ты, пока меня не было, заходила в мою комнату?
- Да. Надо же было Лиса кормить. Вы же сами велели…
- Я не о том, Надя! Ты не брала у меня со стола бумажонку одну, листок такой сверху лежал… Я перерыл все…
- Там, где вы написали: "Убить старуху Розенгольц"?
- Да, да! Эту! - обрадовался Павел. - Только ты понимаешь, что это же не буквально… Она просто у меня как идея. Не идея моя, в смысле - я решил ее укокошить, а она сама идея… Э-э… - замычал он. - Как бы тебе проще объяснить, Надюша… Идея коммунизма… А она подходит по всем статьям, эта старуха, и срок ее жизни…
- Вы написали "Убить старуху", а на другой день старуха умерла…
- Но не я же ее убил! - с досадой произнес Родионов. - Ты ведь понимаешь, что это так, умозрительно… И, кстати, если хочешь знать, у меня полнейшее алиби. И свидетели есть… - зачем-то прибавил он.
- Я эту записку вашу выбросила в помойное ведро, не волнуйтесь… - сказала Надя. - Тут приходили разные, шнырили везде… Я подумала, вдруг улика…
- Порвала? - успокаиваясь, спросил Родионов.
- Зачем рвать? Я в нее кошачье дерьмо завернула. Лис-то нагадил, пока вас не было…
- Ну хорошо, Надюша, правильно сделала… Мало ли чего… Да и, честно тебе признаться - свидетели у меня ненадежные. Думаю, они бы с удовольствием законопатили меня в тюрьму, лет эдак на… Может, и пожизненно…
- Что, с невестой поругались? - спросила Надя.
- Да тебе-то кто натрубил про эту невесту? - вскочил со скамейки Родионов. - Не было никакой невесты! Не было!.. Сплетни все бабы Веры…
- Жениться-то все равно придется! - сказала Надя.
- Что, неужели приезжали? - спросил Родионов упавшим голосом.
- Я не буквально… В смысле, как идея, - рассмеялась Надя. - В смысле, когда-нибудь…
- Ну в смысле когда-нибудь, это я с превеликим удовольствием! - воскликнул Павел с облегчением.
В доме даже и в это вечернее романтическое время кипела обычная коммунальная жизнь, как будто в мире не существовало никакой бесконечности и вечности, как будто не висело над Москвою никакой луны… Впрочем, войдя в дом, Павел Родионов и сам тотчас позабыл о томлении духа, словно разом нырнул в иную реальность, словно вышел из-за укромных кулис на людную ярко освещенную сцену, да еще в самую напряженную и драматическую минуту.
Едва только открыл он входную дверь, как был подхвачен под руку полковником, который с радостным криком:
- Да вот Родионов пусть свое слово скажет! - поставил его посреди кухни.
Павел стоял и, поеживаясь от всеобщего внимания, близоруко щурил глаза, привыкая к электрическому свету. Скорняк подавал ему какие-то знаки, шевелил пальцами, будто что-то перетирал, мял. Степаныч улыбался как всегда хитро и лукаво, пьяный Юра Батраков пытался установить локоть на краю стола, но тот все время соскальзывал…
- Скажи, Паша, что это не дело! - приказал Кузьма Захарьевич.
- Это не дело, - согласился Павел. - И вообще, я как большинство…
Степаныч облегченно ударил ладонью по колену и победоносно оглянулся на скорняка. Василий Фомич крякнул яростно и бросился вон из кухни. Павел Родионов двинулся из кухни, не желая вникать в тонкости коммунальной разборки.
- Большинство всегда неправо, - проворчал из угла чернокнижник Груздев, отрываясь на секунду от банки с консервами.
Павел Родионов, шагнувший уже к выходу, вздрогнул от неожиданности, потому что из коридорной тьмы высунулись вдруг и недружелюбно боднули его растопыренные рога.
Вслед за тем на свет явился Василий Фомич, неся эти громадные кривые рога, торчащие из обломка волосатого черепа. Его круглое лицо было багрово и страшно.
- Вот! - взмахнул он тяжелыми рогами, отчего завизжала и шарахнулась в угол пугливая Любка Стрепетова.
Павел, защищаясь, поднял ладони. Скорняк сунул ему в ладони рога и взмахнув освободившимися руками, пожаловался:
- Для общего блага ведь… Пустует же площадь, Паша! Прохладно, тихо, никому не помеха… Чую беду, Паша, а эти все выжидают, раздумывают! Что тут думать? Пожарные приходили, раз! - Василий Фомич загибал пальцы. - Тараканомор приперся, два… Кто его звал? В плаще, упрямый гад, я его еле вытолкал. Кто его звал? - повторил Василий Фомич и оглядел присутствующих. - Ясно дело. Все туда рвутся, к Розенгольц. Потеряем площадь, если не объединимся. У меня лицензия, я имею право на подсобное помещение. При общем согласии…
- Смрад! - возразил полковник.
- Ага, выгонишь тебя потом из этой общей площади! - крикнул Степаныч.
- Но не чужим же с улицы отдавать! Не чужим… - волновался Василий Фомич. - А эти, как их?.. Баптисты нахлынули. С бубнами. У вас, мол, помещение… Сперва один сунулся, маленький из себя, плюгавый. Я его в шею, в шею… До калитки гнал. Прибрал тут немного в комнате, только сел на кухне передохнуть, чай поставил… Слышу, толкотня какая-то у Розенгольц, шум, гомон… Я туда, а их там семеро уже! Здоровенные. В окна поналезли. Вон Касым подтвердит, как мы с ними бились. Он метлой, я лопатой… А вы говорите… Занимать надо помещение, осваивать, иначе захватят.
- Ни нам, ни вам, - вмешалась Любка Стрепетова.
- А я бы всех обшил… Бесплатно, - сулил Василий Фомич.
- Как же, выгонишь тебя, - проворчал снова Степаныч.
- Да и дело-то выгодное, коммерческое… - настаивал Василий Фомич.
- Смрад! - упрямо повторил полковник.
- Коммерческие дела, а в особенности выгодные, всегда с душком. - заметил из своего угла чернокнижник, доканчивая банку тушонки.
Василий Фомич молча повернулся и, сутулясь, вышел вон.
- Рога! - крикнул вдогонку Родионов, но скорняк, не оглядываясь и ничего не отвечая, махнул рукой и пропал за своею дверью.
- Ни нам, ни вам! - подытожил Степаныч. - А там как будет, так и будет…
Родионов, косясь на омерзительный трофей, попытался сунуть его под раковину.
- Пашенька, унеси его с глаз, пожалуйста… - жалобно попросила Любка, и Родионов покорно поплелся с ношей из кухни. Он кинул эти рога в своей комнате в дальний угол, прошелся, потянулся, задернул занавески и присел на минуту к столу без всякой определенной цели.