Вертит диск, двигает рукоятку вперед и наклоняется, имитируя крен корабля. Он поворачивает стрелку на приборной панели на отметку "наполнить", но вода не идет. Они больше не используют гидротерапию, и никто не поворачивает ручку, чтобы пошла вода. Новенькое хромовое оборудование и стальная панель никогда не использовались. Не считая хрома, и панель и душ выглядят как приспособления для гидротерапии, которые они использовали в старой больнице пятнадцать лет назад: вода из форсунок могла добраться до любой части тела под любым углом, а техник в резиновом фартуке стоял на другой стороне комнаты, манипулируя рычагами на панели, определяя, струя из какой форсунки и куда должна бить, с какой силой, насколько горячая - струи были то успокаивающе-мягкими, то вонзались резко, словно иглы, - и ты мотался там между форсунками на парусиновом ремне, вымокший, беспомощный, пока техник наслаждался своей игрушкой.
- И-и-и-у-у-у-м-м-м… "Воздух - земля", "воздух - земля": ракета обнаружена; входит в зону видимости… - Мартини сгибается и целится через круглое отверстие форсунки. Он зажмуривает один глаз и смотрит в отверстие другим. - По мишени! Приготовиться… Цель… Огонь!
Его руки соскользнули с панели, и он выпрямляется во весь рост, волосы развеваются, глаза таращатся на душевую кабину с таким диким и пугающим выражением, что все карточные игроки поворачиваются на стульях и смотрят, что он там увидел, но не видят ничего, кроме щитов, подвешенных среди форсунок на крепких новых полотняных ремнях.
Мартини обернулся и смотрит прямо на Макмерфи. Больше ни на кого.
- Ты их видишь? Ты видишь?
- Кого, Март? Я ничего не вижу.
- Среди всех этих ремней? Не видишь?
Макмерфи поворачивается и косится на душ:
- Нет. Ничего.
- Погоди минутку. Им нужно, чтобы ты их увидел, - говорит Мартини.
- Черт тебя побери, Мартини, говорю же тебе, я их не вижу! Понимаешь? Не вижу вообще ничего!
- О, - говорит Мартини. Он кивает и отворачивается от душевой кабины. - Ну что ж, тогда я их тоже не вижу. Я просто тебя дурачил.
Макмерфи собирает колоду и энергично ее тасует.
- Мне не нравятся такого рода шутки, Март. - Он снова начинает тасовать, и карты разлетаются по всей комнате, когда колода вдруг рассыпалась под его дрожащими руками.
* * *
Помню, что снова была пятница, прошло три недели, как мы голосовали насчет телевизора, и всех, кто мог ходить, погнали в первый корпус; они пытались нас убедить, что всем надо сделать рентген грудной клетки на случай туберкулеза, но я знаю, это для того, чтобы убедиться, что вся машинерия функционирует нормально.
Расселись на длинной скамье вдоль коридора, ведущей к двери с табличкой "Рентген". Следующая за рентгеном - дверь с табличкой "ЛОР", где они зимой проверяли нам горло. Напротив нас другая скамья, и она ведет к металлической двери. С рядом заклепок. И на ней не висит никакой таблички. Два парня дремлют на скамье между двумя черными парнями, тогда как еще один внутри получает свою дозу терапии, и я слышу его крики. Дверь открывается внутрь рывком, и я могу разглядеть в комнате мерцающие трубы. Они выкатывают еще дымящегося пациента, я вцепился в скамью, чтобы меня не всосало в дверь. Черный парень и белый поднимают одного из ожидающих парней со скамьи, он качается и пошатывается от большого количества лекарств, которое они в него впихнули. Они обычно перед шоком дают красную капсулу. Они вталкивают его в дверь, и техники подхватывают его под руки. Вижу, парень на одну секунду осознает, куда его притащили, упираются обеими пятками в цементный пол, чтобы не дать им затащить себя на стол. А потом дверь захлопывается, пфу-ф, металлический удар обшивки - и я больше его не вижу.
- Парень, что здесь такое происходит? - спрашивает Макмерфи у Хардинга.
- Здесь? Ну, это интересно, не так ли? Ты и не должен был получить удовольствие. Жалость. Опыт, который не миновал ни одно человеческое существо. - Хардинг переплетает пальцы на затылке и откидывается, чтобы посмотреть на дверь. - Это шок-шоп, я тебе не так давно о нем рассказывал, друг мой, ЭШТ, электрошоковая терапия. Эти счастливые души, которых ты здесь видишь, выиграли путешествие на Луну. Нет, если подумать, это не совсем бесплатно. Ты оплачиваешь услугу клетками мозга - вместо денег, а у каждого на депозите - миллиарды клеток мозга. Какая разница, если ты потеряешь несколько. - Он хмурится, глядя на одинокого парня, оставшегося на скамье. - Похоже, что сегодня не слишком много клиентов, ничего общего с толпами народа в прошлом году. Но се ля ви, увлечения приходят и уходят. И боюсь, что мы являемся свидетелями заката ЭШТ. Наша дорогая старшая сестра одна из немногих имеет силы выступать в защиту великой фолкнеровской традиции в лечении нарушений здравомыслия: поджаривания мозгов.
Дверь открывается. Каталка с шумом выезжает из комнаты, никто ее не толкает. Она на двух колесах огибает угол и, дымясь, исчезает в коридоре. Макмерфи смотрит, как подводят к двери последнего парня.
- То, что они делают, - Макмерфи на мгновение прислушался, - так это берут сюда какую-нибудь птичку и пропускают электричество через ее череп?
- Если выражаться кратко, то да.
- Но, черт возьми, ради чего?
- Ну конечно же ради пользы пациента. Все, что здесь делается, делается ради пользы пациента. Ты живешь все время в одном отделении, и у тебя может создаться впечатление, что больница - это эффективный механизм, который будет функционировать так же хорошо, если бы даже пациентов сюда не помещали, но это не так. ЭШТ не всегда используется для карательных целей, как это заведено у нашей старшей сестры, и это также не чистый садизм со стороны персонала. Некоторое количество потенциально неизлечимых были возвращены к контакту с миром благодаря шоку, такому же количеству удалось помочь с помощью лоботомии и лейкотомии. Шоковое лечение имеет кое-какие преимущества: оно дешево, быстро и совершенно безболезненно. Оно просто стимулирует припадок.
- Что за жизнь, - стонет Сефелт. - Дайте одним из нас пилюли, чтобы остановить припадок, назначьте остальным шок, чтобы его вызвать.
Хардинг наклоняется вперед, чтобы объяснить это Макмерфи.
- Вот откуда все это пошло: два психиатра посетили бойню, бог его знает, по какой такой ошибке, и наблюдали, как скот убивают ударом кувалды между глаз. Они заметили, что не весь скот погибает, что некоторые падают на пол в состоянии, которое очень сильно походило на эпилептические конвульсии. "Ах, фот оно, - сказал первый доктор. - Это именно то, фто нам нушно для наших пациентоф, - искусственный припадок!" Его коллега конечно же согласился. Известно, что человек, переживший эпилептический припадок, на какое-то время становится более спокойным и миролюбивым, а самые буйные, с которыми совершенно не удавалось установить контакт, становятся способными после припадка вести разумные беседы. Никто не знал почему; они до сих пор не знают. Но было очевидно, что если вызвать эпилептический припадок у неэпилептика, то результаты могут быть самые благоприятные. И за всем этим стоял человек, который то и дело устраивал эпилептические припадки - и с неизменным успехом.
Сканлон предположил, что этот парень использовал молот вместо бомбы, но Хардинг это высказывание полностью игнорирует и продолжает свои объяснения:
- Молот это то, что использовал мясник. И именно в этом месте коллега сделал небольшую оговорку. В конце концов, человек - это не корова. Кто знает, а вдруг молот соскользнет и сломает ему нос? Или даже выбьет зубы? И что тогда с ними будет, учитывая высокую стоимость работы дантиста? Если они намереваются бить человека по голове, они должны использовать что-то более надежное и более аккуратное, нежели молот; и в конце концов оба сошлись на электричестве.
- Господи, разве они не думали, что это может нанести определенный вред? Разве публика не подняла из-за этого шум?
- Думаю, вы не до конца понимаете публику, мой друг; в этой стране, когда некоторые из нас съезжают с катушек, самый быстрый путь привести нас в чувство - и есть самый лучший.
Макмерфи трясет головой:
- Ничего себе! Пропускать электричество через голову. Ребята, это похоже на казнь за убийство на электрическом стуле.
- Оба действия гораздо больше связаны друг с другом, чем можно себе представить; и то и другое - лечебные средства.
- И ты говоришь, это не больно?
- Я лично это гарантирую. Совершенно безболезненно. Один разряд, и ты немедленно теряешь сознание. Никакого газа, никаких иголок, никаких кувалд. Абсолютно безболезненно. Проблема заключается лишь в том, что никто не хочет пройти через это еще раз. Ты… меняешься. Ты забываешь вещи. Это, - он прижал руки к вискам, закрыв глаза, - это словно удар, который наносится по масленичному колесу твоих представлений, эмоций, воспоминаний. Эти колеса, ты их видел; зазывала принимает твою ставку и нажимает кнопку. Бац! Со всеми этими огнями, и звуками, и номерами, круг за кругом, сливаясь в одно, и, может быть, ты в конце концов выиграешь, а может быть, проиграешь, и тебе придется платить снова. Плати парню за следующую поездку, сынок, плати ему.
- Спокойно, Хардинг.
Дверь открывается, и каталка выезжает наружу с парнем под простыней, и техники отправляются за кофе. Макмерфи запустил руку в волосы.
- Похоже, я не сумею врубиться во все то, что вы мне напихали в голову.
- Во что? В шоковую терапию?
- Да. Нет, не только в нее. Во все это… - Он описал рукою круг. - Все эти вещи происходят...
Рука Хардинга касается колена Макмерфи.
- Приведи в порядок свой удрученный разум, друг мой. Судя по всему, тебе не следует беспокоиться насчет ЭШТ. Она уже почти вышла из моды и используется только в исключительных случаях, когда уже совсем ничего нельзя добиться, как лоботомия.
- А лоботомия - это когда удаляют часть мозга?
- Ты снова прав. Ты очень сильно поднаторел в смысле жаргона. Да, удаляют мозг. Кастрация передних долей. Я полагаю, что, если она не может отрезать то, что ниже пояса, она отрежет то, что выше глаз.
- Ты имеешь в виду Рэтчед?
- Совершенно верно.
- Не думаю, чтобы сестра могла решать такого рода вещи.
- Но она решает.
Макмерфи рад прекратить разговор о шоке и лоботомии и вернуться к разговору о Большой Сестре. Он спрашивает Хардинга, что с ней не так. У Хардинга, Сканлона и некоторых других есть на этот счет кое-какие соображения. Они некоторое время рассуждают о том, является ли она корнем всех здешних бед, и Хардинг заявляет, что в ней - корень большинства из них. Остальные ребята по большей части тоже так думают, но Макмерфи все еще в этом не уверен. Он говорит, что одно время тоже так думал, но сейчас он не знает. Даже если убрать ее с дороги, это вряд ли что сильно изменит; тут есть что-то более значительное, что устраивает весь этот бардак. Он даже пытается сформулировать, что, по его мнению, это такое. Но в конце концов сдается, потому что объяснить этого не может.
Макмерфи этого не знает, а только почуял то, что я осознал давным-давно: это не Большая Сестра сама по себе, но весь Комбинат, Комбинат шириной во всю страну является по-настоящему большой силой, а сестра - всего лишь их высокопоставленный чиновник.
Ребята не согласны с Макмерфи. Они говорят, что знают, что именно не так, а потом пускаются в спор. Они спорят до тех пор, пока Макмерфи их не прерывает.
- Черт побери, вы только себя послушайте, - говорит Макмерфи. - Все, что я слышу, - это нытье, нытье и еще раз нытье. В отношении старшей сестры, персонала, больницы. Скэнлон хотел бы разбомбить это заведение. Сефелт во всем винит лекарства. Фредериксон - свои семейные проблемы. Ребята, фишка совсем не в этом.
Он говорит, что Большая Сестра - просто жестокая, старая карга с ледяным сердцем, а все попытки заставить его выставить против нее рога - это полная фигня и не принесет никому ничего хорошего, в особенности ему самому. И заткнуться насчет нее вовсе не означает заткнуться насчет всех тех, по-настоящему серьезных подводных камней, которые порождают нытье.
- Ты полагаешь, что нет? - спрашивает Хардинг. - В таком случае, поскольку ты неожиданно так ясно осознал проблему душевного здоровья, скажи нам, в чем проблема? Что это за глубоко спрятанные подводные камни, как ты их исключительно умно обозначил?
- Говорю вам, ребята, не знаю. Я никогда не видел ничего подобного. - Он минуту просидел тихо, прислушиваясь к жужжанию из рентгенкабинета, а потом сказал: - Но вы говорите, что дело ни больше ни меньше как в этой старой сестре и ее сексуальных тревогах. В таком случае решение ваших проблем в том, чтобы просто опрокинуть ее на спину и избавить от тревог, так?
Скэнлон хлопает в ладоши:
- Ч-черт побери! Так и надо! Мы выбираем тебя, Мак, ты - как раз тот жеребец, который подходит для этой работы.
- Только не я. Нет, сэр. Вы выбрали не того мальчика.
- Почему нет? Я думаю, что ты - супержеребец, если надо трахнуть по-быстрому.
- Скэнлон, приятель, я планирую держаться от этой старой индейки так далеко, как это только возможно, дабы не запятнать своей чистоты.
- Это я заметил, - отзывается Хардинг улыбаясь. - Что происходит между вами двумя? Сначала ты ее на какое-то время втягиваешь в это дело, потом отпускаешь веревку. Неожиданное сострадание к нашему ангелу милосердия?
- Нет, я тут выяснил пару-тройку вещей, вот почему. Порасспрашивал кое-кого в разных местах. И выяснил, почему вы все лижете ей задницу, раболепствуете, позволяете ходить у вас по головам. И я допер, для чего вы решили меня использовать.
- О? Это интересно.
- Ты совершенно прав, черт возьми, это интересно. Интересно и то, что вы, бездельники, не сказали мне, какому риску я подвергаюсь, накручивая ей таким образом хвост. Да, конечно, она мне не нравится, но это вовсе не значит, что я собираюсь доводить ее, чтобы она добавила к моему заключению годик или около того. Вам следовало бы время от времени поступаться своей гордостью и не спускать глаз со старушки Номер Один.
- Ну что ж, друзья, не кажется ли вам, что имеются какие-либо основания для слухов, будто наш Макмерфи решил принять действующие правила, чтобы увеличить свои шансы на досрочное освобождение?
- Ты знаешь, о чем я говорю, Хардинг. Почему ты не сказал мне, что она может держать меня здесь, пока ей это не надоест?
- Ну что ж, я просто позабыл о том, что тебя сюда определили. - Лицо Хардинга посредине пошло складками - такая широкая у него ухмылка. - Да. Ты становишься хитрецом. Как и все мы.
- Черт побери, конечно, станешь тут хитрым. Почему это я должен лезть на рожон на всех собраниях по поводу этих дурацких жалоб про спальню, сигареты на сестринском посту? Поначалу я не понял, почему вы, ребята, хотите сделать из меня своего спасителя. А потом случайно узнал, что главное слово всегда остается за старшей сестрой, и кого отсюда выписывают, а кого - нет. И я, черт побери, очень быстро поумнел. Я сказал: "Ну что ж, эти коварные ублюдки меня провели, обвели вокруг пальца и заставили сунуться к их старой кошелке. Если это не игра, то ты продул, старый шулер П.Р. Макмерфи". - Он откидывает голову назад и с ухмылкой смотрит на нас. - Вы же понимаете, ребята, я хочу выбраться отсюда так же сильно, как и вы все. Поэтому ссориться с этой старой индейкой мне так же опасно, как и вам. - Он ухмыляется, шмыгает носом и тычет большим пальцем в ребра Хардингу: мол, говорить больше не о чем и давайте с этим покончим, но тут Хардинг добавляет кое-что еще:
- Нет, друг мой. В любом случае ты теряешь больше. - Хардинг ухмыляется, поглядывая искоса пугливым взглядом нервной кобылы, готовой вот-вот взбрыкнуть.
Все подвинулись ближе. Мартини выходит из-за экрана рентгена, застегивая куртку и бормоча под нос: "Никогда бы в это не поверил, если бы сам не видел", и Билли Биббит двинулся к черному стеклу аппарата, чтобы занять место Мартини.
- Ты теряешь больше, чем я, - снова говорит Хардинг. - Меня сюда не определили. Я здесь добровольно.
Макмерфи не сказал ни слова. На его лице все то же озадаченное выражение, будто что-то здесь не так, но что он понять не может. Он сидит и смотрит на Хардинга, с лица которого постепенно сходит улыбка, и он начинает ерзать и отодвигаться от Макмерфи, который так странно на него смотрит.
- Честно говоря, в нашем отделении только несколько человек, которых сюда определили. Только Скэнлон и кое-кто из Хроников. И ты. Во всей больнице не так много тех, кого поместили сюда принудительно. В самом деле, совсем не много. - И тут он останавливается, его голос постепенно стихает, словно моросящий дождь, под взглядом Макмерфи.
Помолчав немного, Макмерфи мягко спрашивает:
- Ты что, вешаешь мне лапшу на уши?
Хардинг мотает головой. Вид у него испуганный. Макмерфи встает и кричит на весь коридор:
- Что вы мне тут гоните?
Никто не отвечает. Макмерфи прошелся туда-сюда вдоль скамьи, теребя свои густые жесткие волосы. Он идет в конец очереди, разворачивается и подходит к рентгеновскому аппарату.
- Скажи, Билли, ради Христа, тебя-то наверняка определили?
Билли поворачивается к нам спиной, упирается подбородком в черный экран, привстав на цыпочки.
- Нет, - говорит он куда-то в машину.
- Тогда почему? Почему? Ты же молодой парень! Ты должен кататься в открытом авто, должен бегать за девчонками. А все это… - И он обводит вокруг себя руками. - Что тебе здесь делать?
Билли ничего не отвечает, и Макмерфи отворачивается от него к другой парочке.
- Скажите - почему? Вы жалуетесь, целыми неделями ноете, что вам здесь противно, что не можете выносить сестру и все, что с ней связано; оказывается - вас тут никто не держит! Я могу понять тех старых парней в отделении. Они - психи. Но вы… Вы, конечно, не слишком похожи на людей, которых каждый день встретишь на улице, но вы не психи.
Они с ним не спорят. Макмерфи двинулся к Сефелту.
- Сефелт, а как насчет тебя? С тобой ведь все в порядке, просто у тебя бывают припадки. Черт, у меня был дядя, у которого были истерические припадки вдвое хуже, чем у тебя, и у него были видения - он даже дьявола видел во всех подробностях, - но он же не заперся в сумасшедшем доме! Ты мог бы так жить, только у тебя кишка тонка…
- Точно! - Это Билли, повернувшийся от экрана, с лицом, залитым слезами. - Точно! - кричит он снова. - Если бы у н-н-нас не была к-к-кишка тонка! Я бы вышел отсюда сегодня же, если бы у меня духу хватило. Моя мать д-д-добрая подруга мисс Рэтчед, и мне бы сделали выписку сегодня же, еще до ужина, если бы у меня хватило духу! - Он сдергивает свою куртку со скамейки и пытается натянуть ее на себя, но у него сильно дрожат руки. В конце концов он отшвыривает ее и поворачивается к Макмерфи: - Ты д-д-думаешь, нам хочется оставаться здесь? Д-д-думаешь, я не хочу открытую м-м-машину и п-п-подружку? Но над т-т-тобой к-к-когда-нибудь смеялись люди? Нет, потому что ты т-т-такой большой и т-т-такой крутой! А я не большой и не крутой. И Хардинг тоже. И Фредериксон. И д-д-даже Сефелт. О черт, ты… ты говоришь т-т-так, как будто нам здесь нравится! Черт, эт-то бесполезно объяснять…