- Помоги мне, чтобы я развязался со всеми гадами, которые меня окружают. Помоги найти звездолет. Если найду звездолет и им представлю, они от меня отступят. А я, слово тебе даю, отец Павел, с прежним порву. Все, что неправедно нажил, церкви отдам, по детским приютам разнесу. Уйду, куда глаза глядят. В монахи постригусь, буду в монастыре самую ломовую работу делать. Помоги, батюшка. Укажи, где звездолет!
Отец Павел зашевелил в бороде сухими губами. Сипло вздохнул и сказал:
- Изыди, лукавый человек. Твой отец - Диавол, а мать вавилонская блудница. Делай скорей, что задумал.
Полковник Мишенька тонко взвыл, словно тоскливая собака:
- За что же вы все меня мучаете? Что же вам меня-то не жалко! Будешь, чертов поп, в аду гореть! - крикнул Ахмеду. - Давай сюда паяльную лампу! Будем на попе шов запаивать!
Араб поднес полковнику шипящую паяльную лампу с голубым острым факелом. Стал приближать к священнику. Отец Павел, не мигая, смотрел на свистящий язык огня и нараспев молился:
- Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!
Полковник Мишенька ткнул огнем в лицо священнику, и у того задымились борода и брови.
- Богородица, Дева, радуйся! Благодатная Мария, Господь с Тобою!
Полковник стал водить раскаленным языком по впалой груди священника. Ветхая ткань подрясника загорелась, и на худой груди отца Павла открылся большой серебряный крест. Полыхнул в глаза мучителя встречным ослепительным блеском. Полковник выронил паяльную лампу, вскрикнул. Пал перед отцом Павлом на колени, рыдая, целовал его ноги:
- Прости меня! Прости!
Таким его увидел вошедший в ангар Маерс. Ударом ноги отбросил полковника Мишеньку в сторону:
- Пошел вон, собака! - приказал арабу. - Убери старика!
С отвращением смотрел, как отползает, скуля по-собачьи, полковник Мишенька, и красные роботы снимают с цепи священника и волокут в тюремный отсек.
Там, в железной тюрьме с полукруглым ребристым сводом отец Павел собрал вокруг себя изувеченных, окровавленных, полуобморочных сокамерников. Прижимал к груди белесую голову Коли Скалкина, обнимал обессилившего от пытки Аристарха Петухова и говорил:
- Терпите, ибо мучаетесь во имя Христа. Богородица видит вас. Она - Мати негасимого света. Претерпим до конца, и окажемся со Христом. Претерпевших до конца Победа. Мучаемся вместе с Россией. Россия - дом Богородицы.
Дверь в каземат распахнулась, и вошел Маерс. Он был в черной судейской мантии. На голове его была четырехугольная судейская шапка с кистью. Он держал перед собой свиток и торжественно, с рокочущими интонациями, зачитал:
- Постановлением Верховного Суда России, международного трибунала по правам человека, а также военно-полевого суда приговариваются к смертной казни через сожжение. Лодочник городского затона Петр Ефремович. Врач-психиатр Зак Марк Лазаревич. Директор сиротского приюта Анна Тимофеевна. Шаман Василий Васильев. Колокольных дел мастер Верхоустин Игнат Тимофеевич. Смотритель мемориала Петухов Аристарх. Ученик средней школы Коля Скалкин. Архиерей Покровского собора отец Павел Зябликов. Приговор привести в исполнение завтра утром на городской площади прилюдно. Ибо ветви засохшей смоковницы надлежит обрезать и кинуть в огонь.
Маерс повернулся и, развевая мантию, вышел, стукнув дверью. А узники жались к отцу Павлу, а тот простер над ними руки и пел:
- Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас.
За ангаром, у старого подъемного крана, поднявшийся ветер раскачивал висящее в петле тело полковника Мишеньки.
Часть ЧЕТВЕРТАЯ
Глава двадцать пятая
Над городом П. стояла тусклая мгла, словно случилось затмение, и солнце, потеряв половину света, проглядывало сквозь закопченное стекло. Это не был смог, не была пыльца буйно цветущих растений. Мгла имела духовную природу, была связана с химией зла, с выделениями боли и ужаса. С молекулами предсмертной тоски, которые излетали из растерзанных тел и наполняли небо, гася и преломляя лучи света. Люди вдыхали эти молекулы смерти, у них начиналось жжение в горле, слезились глаза, и они погружались в странное опьянение, в тихое безумие, от которого на лицах появлялись блаженные улыбки, какие бывают иногда у мертвецов. И в этой мгле метались лазерные пучки, чертили странные иероглифы, магические знаки, от которых у людей случались вспышки беспричинного буйства, взрывы истерического смеха, внезапные рыдания. И повсюду в городе звучала музыка, напоминавшая звуки кипящих болот, рокот камнепадов, визги ночных джунглей, где клювы, клыки и бивни рвали беззащитную плоть. На площадях и перекрестках были воздвигнуты деревянные разукрашенные эстрады, на которых музыканты и фокусники давали небывалые представления, и жители города, обступив эстрады, завороженно наблюдали фантастические представления.
На одной эстраде давалось представление под названием "Венчанье мертвеца". Настоящий покойник в истлевшей одежде, с распухшим синим лицом и червивыми глазами, венчался с прелестной невестой в белом платье, в жасминовом венке. Католический священник произносил на латинском языке напутствие, одевал на очаровательный пальчик невесты и на распухший скользкий палец жениха обручальные кольца. Следовал поцелуй, и в синих губах мертвеца блестели золотые коронки. Тут же в церкви, среди горящих свечей, новобрачные танцевали вальс, и гости, в генеральских мундирах, кринолинах, во фраках, с плюмажами, позвякивая шпорами, обмахиваясь веерами, пели на английском языке блюз: "Я люблю тебя, смерть" на слова известного фламандского поэта Ван Шенкина. И до зрителей долетал запах открытой могилы, и они видели, как с танцующего мертвеца медленно сползает липкая плоть.
На другой эстраде скакали и кружились персонажи фильмов Диснея. Зайцы, коты, рыбы, мыши, гномы, лягушки, подземные червячки, маленькие колдуны, потешные солдатики, невинные Белоснежки, а также кузнечики, улитки и стрекозы. Среди них на четвереньках стояла огромная голая женщина, выкрашенная в едкий синий цвет, с надписью на спине: "Ксюша". В синюю краску был добавлен фосфор, и громадные ягодицы женщины, ее свисающие, как гигантские бутыли, груди, ее непомерный, с выпуклым пупком живот ядовито светились. Из числа зрителей на эстраду зазывались те, кто находил в себе смелость и мощь совокупиться с великаншей. И ими были два бородатых байкера, чемпион по бодибилдингу, боксер в тяжелом весе, прапорщик местного гарнизона, сторож автостоянки, директор средней школы и местная лесбиянка Изида, которую сначала не хотели пускать, но она разрыдалась, и ей сделали снисхождение. Во время совокупления начиналось буйство персонажей Диснея, которые впадали в свальный грех, кузнечики совокуплялись с улитками, Белоснежки с гномами, коты с мышами, а бравые солдаты не пропускали ни одной лягушки. Смельчаки и силачи, насладившись близостью, тщетно старались ее смыть. Так и ходили по городу, узнаваемые в толпе по зловещему свечению.
Аттракцион кончился тем, что служитель перерезал веревки, которые прикрепляли великаншу к эстраде, и она полетела в небо, как аэростат, покачивая надувными ягодицами и грудями.
Еще на одной эстраде показывали фокусы. Выступал известный чародей из штата Айова, страшно худой, с фиолетовочерными пламенными глазами, с длинными голыми руками, которые он держал над большим жестяным корытом. Ассистенты приволокли и вывалили в корыто куль прокисшего творога, и факир долго размешивал палкой желтоватую дурно пахнущую жидкость. Ассистенты поднесли ему мензурку нефти, он вылил черную струйку в творог, и смесь задымилась, а фокусник снова орудовал палкой. Потом он кинул в месиво старые джинсы, поломанный квитер, мышиный хвостик, воробьиную лапку, влил чашку патоки, бросил несколько долек чеснока, селезенку овцы, цветок ромашки, все это тщательно и долго мешал. Зазвучала мелодия рок-группы "Скорпион". Кудесник сунул в корыто два обнаженных электрода. Произошло замыкание. Месиво в корыте взыграло, и из него, слегка испачканный творогом, в нефтяных пятнах, с мышиным хвостиком за ухом, выскочил Президент России. Раскланялся с публикой, легко сбежал с эстрады, протиснулся сквозь толпу и отправился гулять по городу, раздавая автографы.
И среди множества затейливых аттракционов, детских игр, забав для ветеранов и пенсионеров фигурировала пушка времен войны, стоящая на пьедестале. Дизайнеры-фантазеры превратили ее ствол в фаллос, а колеса в округлые семенники. Около пушки танцовщицы вершили эротический танец, терлись голыми животами о ствол, пытались засунуть в рот дуло. И на этих плясуний приехал полюбоваться сам губернатор Петуховский, который вскочил на лафет и припал пахом к орудию.
Обо всем этом не знал Садовников, погрузившись в дневную дремоту, в сладостные видения детства, когда луч солнца ложился на подзеркальник и светилось тонкое золотое колечко, оставленное матерью на фаянсовом блюдечке, и в зеркальной грани застыла сочная радуга.
Вера, не тревожа Садовникова, решила выйти из дома и купить на рынке свежих овощей и меда, о котором упомянул Садовников, читая стихи Петрарки: "И мед густой устам, огонь полыни изведавшим, не нужен, - поздний мед". Сразу же, оказавшись на улице, она вдохнула голубоватую дымку, в которой меркло солнце, и почувствовала слабое головокружение. Очертания домов поплыли, у них появились радужные кромки, деревья стали фиолетовыми, а прохожие шли, не касаясь земли, и некоторые казались стеклянными. Это состояние не испугало ее, а показалось забавным. Она улыбалась, разглядывая красных и желтых воробьев, которые скакали в фиолетовых кронах.
Издалека доносилась нестройная музыка, - труба, барабан, аккордеон, - словно где-то за домами, в центре города, шло гуляние. И Веру повлекли эти звуки, и она, забыв, зачем вышла из дома, пошла на призывные звоны, переливы и песнопения, улавливая в них что-то знакомое и пленительное. Мимо нее проносились перламутровые автомобили, проехал изумрудный троллейбус с алыми пассажирами, и следом, потешно перебирая толстыми лапами, пробежал страус, тряся тяжелым ворохом перьев. Иногда ей попадались мужчины утомленного вида, перепачканные синей светящейся краской. Она увидела двух клоунов, переставлявших высокие ходули. Они двигались по улице, доставая головами до верхних этажей, и перебрасывались, как баскетболисты, отрубленной козлиной головой, пока один из клоунов ловко ни метнул ее в открытое окно. В небе, по высокому проводу, пересекавшему улицу, шел канатоходец в мундире царского гвардейца. Балансировал, держа длинный шест, на концах которого висели два розовых эмбриона.
Из соседней улицы появилась погребальная процессия, состоящая из красных человечков, которые быстро двигались, неся на головах открытый гроб, и в нем лежала длинная мокрая рыба с остеклянелыми черно-золотыми глазами.
Все это было странно, но не пугало Веру, а делало прогулку увлекательной. Навстречу показался человек, моментально узнаваемый, с прыгающей походкой, характерным подергиванием щек, с большой головой, непрочно держащейся на маленьком слабом теле. Конечно же, это был Президент России. Увидев Веру, он мило ей улыбнулся и спросил:
- А знаете ли, барышня, чем отличаются понятия "слобода" и "свобода"? Не знаете? Так я вам скажу. "Свобода" лучше, чем "слобода", - и грациозно стряхнув с рукава комочек творога, Президент прошел мимо.
Вера вышла на площадь, и увидела эстраду, украшенную флагами, скопленье зрителей. Услышала музыку, от которой сладко дрогнуло сердце, восхищенно раскрылись глаза. Это был ее любимый мюзикл, в котором она танцевала главную роль. Музыкальный спектакль о сильных прекрасных людях, штурмующих на краснозвездных самолетах небо Арктики, совершающих отважные подвиги ради любимой страны.
Вера очарованно остановилась, ее легкое тело откликалось на музыку счастливым трепетом, готовностью полететь, закружиться.
Перед ней предстал человек, держа под мышкой свернутый рулон. Полный, с редеющими волосами, изумленными глазами, он воскликнул:
- Боже мой! Не может быть! Знаменитая танцовщица Вера Молодеева! Я был на вашем дебюте! Я храню афишу с вашим портретом! Вот она! - человек развернул рулон, и Вера увидела себя, из того счастливого времени, когда глаза ее сияли обожанием и любовью, когда ее черные стеклянные волосы были полны таинственного свечения, когда ее плечи, руки, тонкие пальцы струились в потоке музыки. Вера с восхищением смотрела на афишу, и ей хотелось поцеловать свое собственное пленительнее изображение.
- Простите, я не представился. Я Маерс. Я главный продюсер мюзикла. Вас послал ко мне сам Господь. У нас вышла из строя прима. Некому танцевать главную партию. Идемте на сцену. Я объявлю ваш выход!
- Но как же так, - сопротивлялась Вера, - я давно не танцевала. Забыла партию. У меня нет платья. Я не готова.
- Вы абсолютно готовы. Вы очаровательны. Вы богиня. Вас послала сама судьба.
Маерс увлек Веру на эстраду, где исполнялась песня летчиков, перед тем, как самолеты взмоют в небо. Самолет с красными звездами на крыльях стоял на сцене, и в кабине сидел пилот в комбинезоне и шлеме, и это был Андрей, ее любимый, ее суженый. Он был жив, и все ужасное, что случилось, было наваждением, и они снова вместе. Их прогулки по теплой ночной Москве, золотые кораблики на реке, и та бесконечная жаркая ночь, когда его любимые глаза смотрели на нее счастливо и жадно.
Вера сбросила туфли, упруго поднялась на носках, как ныряльщица перед прыжком, и, вздохнув глубоко, нырнула в божественную музыку, в плещущее лазурное море своей любви.
Она танцевала легко и чудесно, перелетала по сцене, в прыжках замирала в воздухе, словно обретала невесомость, кружилась, превращая пышные волосы и разноцветное платье в бурный вихрь. Она знала, что танцует великолепно, что она прекрасна, что зрители с обожанием смотрят на нее, а Андрей восхищенно сияет глазами, и в его любимых глазах отражается разноцветный вихрь ее танца.
Он выпрыгнул из кабины и поймал ее в свои объятия. Закружил и подбросил, и она полетела с легкими взмахами рук, и он догнал ее в воздухе, и они парили над городом, как две влюбленные птицы, - над золотыми куполами, зелеными купами, сверкающей синей рекой. Опустились на сцену, и он положил ее на свою сильную руку, наклонился прекрасным лицом, на котором страстно и пламенно сияли влюбленные глаза. И она, повинуясь его властному обожающему взгляду, танцевала, слыша, как в танец вплетаются все светлые лучистые стихии мира, и музыка, звучащая на сцене, сливается с музыкой солнца, звезд, всего ликующего мироздания.
Кто-то из зрителей кричал: "Браво!" Кто-то бросил на сцену букет алых роз. Закрыв глаза, улыбаясь, она кинулась в объятия Андрея, чувствуя, как он сильным взмахом раскрутил ее и держит за талию. А когда открыла глаза, вместо Андрея рядом с ней был черный танцор в трико, которое переливалось как металлическая чешуя. Могучие мускулы перекатывались под тканью, сквозь прорези маски смотрели жуткие огненные глаза.
Верка вскрикнула, хотела бежать, но черный танцор приказал: "Танцуй!" Вел ее по сцене, больно сжимая талию, ломая руки, скручивая в колесо. Андрей в комбинезоне лежал на сцене с пробитой головой. Тут же валялся растоптанный букет роз, а в толпу зрителей врывались гибкие и цепкие, как черти, люди в масках. Стреляли из автоматов. Вера ужаснулась, истошно закричала. Ей в душу хлынула страшная тьма. На голову пролилась черная магма. И она, лишаясь рассудка, с уродливой гримасой ужаса, кинулась со сцены. Черный танцор рванул ее платье, и Вера, оставляя в его кулаке шелковый клок, кинулась босая со сцены. С непрерывным воплем бежала по улице. Ей вслед со сцены смеялся Маерс, стягивая с головы черный чехол. Отер обрывком шелка потную шею и кинул тряпку на сцену.
Глава двадцать шестая
Маерс шел по улицам, наблюдая, как празднество разрастается, расцветает, собирает у многочисленных эстрад и трибун все больше народу. От каждой поющей эстрады, каждого дансинга, каждой трибуны, с которой выступали поэты, музыканты, певцы, поднималась мгла. Сумрак над городом становился все непрозрачней и пепельней, солнцу все трудней было пробивать покров мглы, и среди бела дня царил сумрак. В этом сумраке метались лазерные лучи, чертили на мглистом небе яркие письмена. Мелькнул ритуальный стих, сопровождавший человеческие жертвоприношения у древних ацтеков. Просверкала строка из "Майн кампф". Запечатлелся огненный абзац из Беловежского соглашения. Запылали строки из маркиза Де Сада. Слова Маяковского: "Я люблю смотреть, как умирают дети".
Маерс наблюдал концентрацию тьмы, делал пробы, направляя в меркнущее небо стихотворные строки русских поэтов, описывающие нежность и возвышенность чувств. Пушкинская строка "Сияет средь минутных роз неувядаемая роза" пробила пепельный купол и, слегка потемнев, как окисленное серебро, умчалась в мироздание. Но строфа Ахматовой "И слава лебедью плыла сквозь золотистый дым. А ты, любовь, всегда была отчаяньем моим", - эта строфа окуталась пламенем и, как белая птица с опаленными крыльями, упала в реку.
"Вот так же, - подумал Маерс, - должны сгореть в слоях зла космические корабли, летящие из созвездия Льва".
По улице двигалось шумное шествие. Это был гей-парад, в котором участвовала российская и мировая элита. Все они были в экзотических одеждах характерного голубого цвета. Впереди шагал сэр Элтон Джон с рыжими крашеными волосами, морщинистым, мокрым от сладострастия лицом. Он обнимал огромного фиолетового негра, у которого в голубых трико творилось что-то невероятное. За ним следовали мэры европейских столиц, поигрывая бедрами, красили на ходу губы, позволяли мускулистым охранникам шлепать себя по ягодицам. Звезды Голливуда мужского пола составляли живописные брачные пары, многие из которых целовались и нежничали. Россия была представлена несколькими узнаваемыми министрами и вице-премьерами, ведущими телеканалов, одним генералом, множеством шумных журналистов и эстрадных певцов, депутатами Государственной думы и Общественной палаты. Среди процессии выделялась инвалидная коляска, в которой восседала полуголая примадонна с распухшими склеротическими ногами и прелестным лицом девственницы. Коляску толкали два ее мужа, кумиры эстрады, которые женились на певице, чтобы в ее отсутствие встречаться в спальне. Певица, сделавшая недавно тридцатую по счету подтяжку, боясь за судьбу швов, оскалила в улыбке рот и уже не смыкала губ. Процессию замыкал уроженец Тверской губернии, безземельный крестьянин, который в телепередаче "Прямой эфир" горестно заметил: "А меня все в зад гребут".
Маерс с удовольствием смотрел на шествие, от которого в небо валила тьма. Он вышел на набережную, где клубился народ. Река под пепельным небом казалась зеленой, ядовитой, с химическим свечением вод, какое бывает в хранилище ядерных отходов. Маерс смотрел, как из-под крутого берега на речной простор выплывает трехпалубный теплоход "Оскар Уайльд", и на верхней палубе толпятся дети, и среди них пританцовывает, машет руками клоун.
Клоун был в смешной блузе, колпаке, вместо носа у него был красный пластмассовый шарик, огромные чувяки шлепали по палубе, и он смешил детей. Добрые люди, опекавшие сиротский приют, устроили им праздник, прогулку на великолепном теплоходе. В салоне их ожидало вкусное угощение, подарки, а сейчас на палубе они смотрели на родной город, и клоун, целуя мальчика Сережу в пушистую макушку, говорил: